- Вид работы: Реферат
- Предмет: Культурология
- Язык: Русский , Формат файла: MS Word 25,85 kb
Австронезийские языки
АВСТРОНЕЗИЙСКАЯ СЕМЬЯ ЯЗЫКОВ
1. Австронезийская семья (другое ее название, которое теперь явно выходит из употребления, – малайско-полинезийская семья) относится к общепризнанным в современной лингвистике генетическим объединением языков. Хотя реальность существования семьи не подлежит сомнению, ее объем нельзя еще считать полностью выясненным.
Языки, которые несомненно входят в эту семью, занимают почти весь Малайский полуостров (вместе с Филиппинскими островами), некоторые ограниченные области на крайнем юго-востоке Евразийского материка (на п-ве Малакка, во Вьетнаме и в Кампучии), распространены на о-ве Тайвань и на многочисленных архипелагах в юго-западной и центральной части Тихого океана. Австронезийским является малагасийский (мальгашский) язык Мадагаскара. Таким образом, ареал австронезийской семьи простирается от Мадагаскара на западе до о-ва Пасхи на востоке, от Тайваня и Гавайских островов на севере до Новой Зеландии на юге.
Интересно отметить, что в лингвистических границах семьи неясные участки отнесены не к географически удаленным частям ареала, а к области Новой Гвинеи (от Тимора и близлежащих островов на западе до о-вов Санта-Крус на востоке), где австронезийская семья контактирует с папуасскими языками [1]. О некоторых малоисследованных языках этой области, которые явно содержат много австронезийской лексики, в настоящее время трудно сказать, входят ли они в рассматриваемую семью или нет.
Определению числа австронезийских языков мешают объективная трудность разграничения языка и диалекта (которая особенно сильно ощущается в бесписьменных языках), слабая лингвистическая изученность многих территорий [2], а в некоторой степени также неясность границ семьи в области Новой Гвинеи. Но кажется, что даже при самой осторожной оценке число языков в семье превысило бы 600.
Сходные черты языков области, включающей Мадагаскар, Малайский архипелаг и тихоокеанские острова, расположенные дальше к востоку, стали предметом научного обсуждения в начале XVIII в., когда Х. Реланд в своей диссертации [Reland 1708] сопоставил малагасийский, малайский, яванский и язык тихоокеанского (по-видимому, полинезийского) острова, названного insula Cocos [3]. Сходство этих языков диссертант объясняет тем, что в них сохраняются остатки древнего “малайского” языка, который, по его мнению, был когда-то широко распространен на островах двух океанов.
В конце того же века Л. Эрвас-и-Пандуро объединил ряд языков указанной выше области – малагасийский, малайский, тагальский, бисайский, язык Марианских островов (по-видимому, чаморро) и несколько полинезийских языков – как связанные родством (affunità) [Hervas y Panduro 1784; 1786]. Учтенные им языки составляют уже некоторый “костяк” той языковой семьи, которую потом стали называть малайско-полинезийской (название “австронезийская семья” было предложено В. Шмидтом в 1899 г.) [4]. Поэтому создание понятия об этой семье обычно считают заслугой Эрвас-и-Пандуро.
Название “малайско-полинезийская семья” появляется спервые в посмертно изданном труде В. Гумбольдта “О языке кави на острове Ява” [Humboldt 1836-1839]. Гумбольдт считает, что к этой семье относятся языки Малайского архипелага, Мадагаскара и Полинезии. Основным аргументом в пользу семьи у Гумбольдта является обилие общих лексических элементов (что он в книге и демонстрирует). Он практически не пытается доказать родство языков в пределах постулируемой семьи более строгими методами.
Название семьи “малайско-полинезийская” объясняется тем, что в нее включали языки “малайцев”, т.е. жителей Малайского архипелага (включая Филиппины), и полинезийцев. Близость полинезийских языков друг другу достаточно очевидна, и к тому же они территориально оторваны от более западных языков семьи. Малагасийский язык, хотя и расположенный далеко от языков “малайцев”, явно проявляет больше сходства с ними, чем с полинезийскими языками. Единственным последствием, вызванным таким положением, было представление, что семья состоит из двух групп языков, или ветвей: восточной, полинезийской, и западной, малайской (последнюю стали позднее называть индонезийской). В середине XIX в., когда было установлено, что аборигенные языки Тайваня являются малайско-полинезийскими, их стали тоже относить к малайской ветви. Вопрос о том, является ли малайская / индонезийская ветвь лингвистически оправданной единицей классификации, не был долго даже поставлен.
Помимо скудости данных о неполинезийских языках Океании созданию адекватного представления об объеме семьи долго препятствовала идея о связи между языком и расой: казалось невероятным, что языки негроидных меланезийцев могут относиться к той же семье, что и языки относительно светлокожих полинезийцев и малайцев. По мере накопления данных, однако, становилось все более ясным, что языки меланезийцев свызаны с малайско-полинезийскими. Р. Латам, изучив лингвистические материалы с Новых Гебрид и из Новой Каледонии, заключил в 1847 г., что “не найдено свидетельств о существовании языков, фундаментально отличных от малайского” [Latham 1847]. Несколько позднее – в 1876 г., а согласно Г. Петш уже в 1867 г. – Ф. Мюллер предлагал выделить среди малайско-полинезийских языков три группы: малайскую, полинезийскую и меланезийскую [см.: Patsch 1965, 489]. В последней четверти XIX в. возникло понятие микронезийских языков как особого подразделения данной семьи.
Непосредственное членение семьи на четыре группы (ветви) – индонезийскую, полинезийскую, меланезийскую и микронезийскую – можно назвать традиционной схемой классификации австронезийских языков. Эта схема пользовалась – и пользуется еще теперь – широкой известностью в этнографической и культуроведческой литературе, а также в трудах общелингвистического характера, но в исследованиях, посвященных австронезийским языкам, она применялась довольно редко.
2. Несмотря на разрозненные наблюдения отдельных авторов над фонетическими соответствиями в австронезийских языках (например, соответствие малагасийского v малайскому b было установлено еще Реландом), вплоть до третьей четверти XIX в. нельзя было говорить о применении к этим языкам сравнительно-исторического метода. Основоположником австронезийской компаративистики считают Х. ван дер Тюка, который показал, что некоторые непохожие согласные отдельных индонезийских языков генетически тождественны. Он, в частности, обнаружил два ряда фонетических соответствий, которые позднее получили название законов RGH и RLD [Tuuk 1865; 1872]. Эти ряды были значительно расширены И. Брандесом, который привлек новый материал из многочисленных индонезийских языков [Brandes 1884]. Х. Керн вовлек в сферу сравнительно-исторических исследований некоторые языки Океании [см., например: Kern 1886-1, 1886-2].
Важным этапом в развитии австронезийской компаративистики была деятельность Р. Брандштеттера (последние годы XIX в. и два первых десятилетия XX в.). Область его исследований в основном ограничивалась пределами индонезийской семьи, но он привлекал материалы большего числа языков, чем его предшественники. Брандштеттер изучил и сформулировал в виде “законов” много рядов звуковых соответствий, наблюдаемых в индонезийских языках, и правил, действовавших в истории отдельных языков. Им была сделана попытка реконструировать “праиндонезийскую” звуковую систему (но он не представил детальной аргументации) [Brandstetter 1911]. Он также занимался грамматическим сравнением индонезийских языков и выявил некоторые древние морфологические показатели [Brandstetter 1911].
Начало систематической реконструкции праавстронезийского, т.е. праязыка, который рассматривается как исходный для австронезийской семьи, связано с именем О. Демпвольфа. Основные задачи, которые поставил перед собой этот немецкий ученый, следующие: реконструировать праавстронезийскую звуковую систему [5] (а также выводимые из нее прамеланезийскую и праполинезийскую системы); реконструировать праавстронезийские лексические корни; проследить, как отражаются реконструированные единицы (и звуки и корни) современными австронезийскими языками [6]. Решению этих задач он посвятил ряд работ, которые вышли в 20-30-х годах XX в. (важнейшие из них см. в Литературе).
Специального рассмотрения заслуживает завершающий труд Демпвольфа – трехтомная “Сравнительная фонетика австронезийского словарного фонда” [Dempwolff 1934-1938]. В отличие от большинства своих работ в этой книге автор жестко ограничивает круг сравниваемых языков (очевидно, с целью достижения максимальной ясности и доказательности). В 1-м томе, озаглавленном “Индуктивное построение индонезийского праязыка”, он реконструирует праиндонезийский (Urindonesisch) на материале всего трех языков индонезийского происхождения (тагальского, тоба-батакского и яванского). 2-й том носит заглавие “Дедуктивное применение праиндонезийского к отдельным австронезийским языкам”. В нем праиндонезийский сначала верифицируется на материале трех не учтенных в 1-м томе индонезийских языков. Затем автор демонстрирует, что реконструированный праязык позволяет объяснить звуковые соответствия, наблюдаемые в пяти языках Океании – в двух меланезийских и трех полинезийских. Из этого он заключает, что праавстронезийский язык (Uraustronesisch) по фонетическому развитию ничем не отличается от праиндонезийского. Обсуждая вопрос о том, что представляет собой праавстронезийская лексика, Демпвольф признает, что “при чисто лингвистическом рассмотрении” австронезийскими могут называться только те корни, которые засвидетельствованы как в Индонезии, так и в Меланезии и Полинезии. Однако, ссылаясь на теоретическую возможность того, что любой корень, который известен только в Индонезии, может в процессе дальнейшего исследования быть обнаружен в Меланезии и Полинезии, он отказывается от такого критерия и предлагает нам рассматривать все праиндонезийские корни одновременно как праавстронезийские [Dempwolff 1937, 193-194]. Таким образом между праиндонезийским и праавстронезийским ставится знак равенства.
3-й том “Сравнительной фонетики” представляет собой список реконструированных в двух первых томах корней. Эти корни – числом свыше 2 тыс. – приводятся вместе с материалом современных языков, легшим в основу реконструкции.
Большая работа, проделанная Демпвольфом, вызвала оживленные отклики (но появились они в основном только после второй мировой войны, когда наметился подъем в исследовании австронезийских языков). В отношении деятельности этого ученого высказывались различные суждения. В частности, Демпвольфа обвиняли в том, что его праавстронезийская реконструкция базируется только на материале нескольких языков.
В действительности этот вопрос сложнее. Прежде всего нельзя забывать о том, что в других своих работах, кроме “Сравнительной фонетики”, Демпвольф привлекает материал многих австронезийских языков (число их, несомненно, превышает 100, ср. [Dahl 1977-1, 5-6]). Кроме того, оценивая “Сравнительную фонетику” этого автора, следует проводить различие между реконструкцией звуковой (фонологической) системы и реконструкцией корневого состава слова.
Что касается первого аспекта реконструкции, то праавстронезийская звуковая система, к которой автор приходит в “Сравнительной фонетике”, является на самом деле результатом сравнения многих языков [7]: в основу “индуктивного” этапа реконструкции положены три языка, выбранные так, чтобы они позволили продемонстрировать все звуковые архетипы, которые были уже до того обнаружены автором.
В связи со вторым аспектом реконструкции приходится признать, что приводимый в “Сравнительной фонетике” праавстронезийский корневой фонд практически ограничивается результатами сравнения привлеченных там 11 языков (с дополнительным ограничением: по крайней мере один из сравниваемых языков должен быть индонезийским). Выборка языков нередко определяет и форму конкретного корня (например, в данной книге реконструируется *bagani’ ‘бесстрашный’; в более ранней статье {Dempwolff 1924-1925] этот же автор, опираясь на материал более широкого круга языков, предложил *baganaj).
Праавстронезийская реконструкция Демпвольфа очень слабо связана – вернее, почти совсем не связана – с классификацией языков [8]. Такое положение в принципе допустимо, когда праязыку не приписывают отражательной функции и он служит только инструментом сравнения языков, представляя собой свод формул соответствий. Естественно, что реконструкция, которая приводит к такому праязыку, носит плоский, антиисторический характер. Судя по ряду высказываний Демпвольфа [там же, 21; ср.: Dahl 1977-1, 8] и по тому, что он включил в словарь праавстронезийских корней [Dempwolff 1938] ряд слов, которые он считал заимствованиями из неродственных языков [9], этот лингвист действительно усматривал основную цель реконструкции праязыка в облегчении сравнения отдельных языков.
Интересно, что Демпвольф, несмотря на свой антиисторический подход, уделял много внимания антропофонической характеристике реконструированных звуков и пытался создать “гармоническую”, т.е. лишенную лакун, звуковую систему [10].
В течение 10-15 лет после второй мировой войны содержание сравнительно-исторических исследований в области австронезийских языков определялось в основном стремлением проверить и улучшить праавстронезийскую реконструкцию Демпвольфа. Такую цель преследовали, в частности, ранние работы американского компаративиста И. Дайена. В этих работах, в том числе в его монографии “Прамалайско-полинезийские ларингальные” {Dyen 1953], автор использовал материал небольшой выборки языков (которая в основном совпадала с выборкой Демпвольфа в “Сравнительной фонологии” [11]). В дальнейшем (особенно заметно – после 1960 г.) круг языков, используемых в австронезийской реконструкции, расширяется. Послевоенные работы в этой области, как правило, характеризуются более или менее строго проведенным фонологическим подходом.
Наиболее серьезный недостаток, свойственный реконструкции Демпвольфа, – отсутствие историзма – до сих пор еще не преодолен. В большинстве работ современных исследователей термин “протоавстронезийский” (“прамалайско-полинезийский”) применяется, по сути дела, к формулам соответствий [12]. Вследствие этого вошло в практику реконструирование чисто формульных прафонем, которые признаются таковыми самими авторами [см.: Dyen 1971, 22-23; Tsuchida 1976, 126-127]. Это привело к кажущемуся разрастанию праавстронезийского консонантизма, который теперь уже насчитывает более 60 прафонем (среди них, как кажется, по меньшей мере 6-7 сибилянтов); в то же время реконструированный вокализм праавстронезийского все еще ограничивается четырьмя единицами, как у Демпвольфа. Однако несомненно, что большинство предложенных консонантных прафонем слабо аргументировано и имеет чисто формульный характер. Предпринимаются попытки пересмотра фонемного инвентаря. По мнению О. Даля, число согласных в праязыке не превышало 24-25. Интересна, но весьма спорна идея этого автора о том, что фонемы *i и *u функционировали в праавстронезийском и как гласные, и как согласные (значит, “чистыми” гласными были только *a и редуцированный) [Dahl 1973; 1977-1]. Еще более ограниченное число согласных фонем – всего 20 – принимает Дж. Уолф [Wolff 1974]. При этом он не поддерживает идею о бифункциональности *i и *u, сохраняет среди согласных *y и *w, но предлагает исключить несколько других согласных, принятых Демпвольфом. Интересно, что как Даль, так и Уолф принимают фонему *Z, предложенную еще ван дер Тюком, но не признанную Демпвольфом [13], и фонемы *C и *N, предложенные Н. Огавой и Э. Асаи для языка-предка тайваньских языков [Ogawa, Asai 1935] и перенесенные Дайеном на праавстронезийский уровень [14].
3. Особым направлением исследования, которое в настоящее время по существу только зарождается, является реконструкция просодических явлений на более ранних ступенях развития австронезийских языков. В большинстве языков этой семьи место ударения и долгота гласных на уровне слова предсказуемы, причем ударение обычно падает на предпоследний слог. В ранних работах Р. Брандштеттер допускал, что ударением на предпоследнем слоге мог характеризоваться уже праавстронезийский язык. Позднее он подверг это предположение сомнению и указал на возможность того, что филиппинское разноместное ударение представляет не вторичное, а как раз исконное состояние [Brandstetter 1915, 91]. Сколько-нибудь значительной аргументации в пользу изменения точки зрения он, однако, не привел.
Интересно то, что Демпвольф вообще не задавался вопросом о праязыковой просодии, и это несмотря на то, что из трех языков, положенных “Сравнительной фонетикой австронезийского словарного фонда” в основу “индуктивного” построения праязыка, два (тагальский и тоба-батакский) обладают фонологическими просодическими противопоставлениями на уровне слова.
Исследованием древней просодии в настоящее время занимается, в частности, Д. Зорк. В большой статье “Прафилиппинское словесное ударение – инновация или наследие прагесперонезийского?” [Zorc 1978] он показывает, что место ударения в филиппинских языках, сохранивших положение вещей, приписываемое прафилиппинскому состоянию, определяется количеством (долготой или краткостью) гласного предпоследнего слога. Автор устанавливает количество этого гласного приблизительно для 500 корней, представленных в филиппинских языках. Из сравнения с некоторыми языками Западной Индонезии он делает вывод, что фонологическое ударение (фонетическая характеристика которого не уточняется) было свойственно уже прагесперонезийскому [15], а возможно, и праавстронезийскому. Такое предположение очень правдоподобно (без него филиппинскую просодию, кажется, вообще трудно объяснить).
4. Особая проблематика связана со структурой австронезийского корня. Корневые морфемы в современных языках чаще всего двусложны. Но уже давно замечено, что существуют группы из семантически близких корневых морфем (или корневых слов), которые объединяются наличием общего слога, в то время как другой слог в них различается. Такие группы корней обнаруживаются как на материале одного языка, так и при сопоставлении языков (в последнем случае под общими слогами следует понимать слоги, которые при учете фонетических соответствий и морфонологических чередований сводятся к одной прафонеме). Ниже приводится материал из пяти языков:
малайский: malam ‘ночь’, kelam ‘темнота’
тоба-батакский: holom ‘темнота’, lomlom ‘мрачный’
нгаджу: alem ‘ночь’
малагасийский: alina ‘ночь’, fi-alem-ana ‘ужин’
тагальский: dilim ‘темнота’, limlim ‘сгущающийся мрак’.
Приведенные корневые морфемы (в самостоятельном употреблении – корневые слова) содержат отрезки, которые можно рассматривать как рефлексы *lem, тоба-батакское lomlom и тагальское limlim состоят из двух таких отрезков. Корневые морфемы (корневые слова) подобной структуры, напоминающие повтор однослога, встречаются в австронезийских языках довольно часто; некоторые языки допускают в таких морфемах разные сочетания согласных, обычно не встречающиеся внутри морфемы. Встречаются и более длинные морфемы, состоящие из дважды повторяемого отрезка CV(C) и еще какого-нибудь элемента. Такую структуру имеют, например, тагальские корневые слова bulaklak ‘цветок’ и pilapil ‘дамба на рисовом поле’ (ниже будем говорить о структурных схемах “bulaklak” и “pilapil”).
Еще в XIX в. отмечали, что особенности структуры двусложных и более длинных корневых морфем в индонезийских языках могут объясняться тем, что эти корневые слова возникли из сочетания односложных элементов. Эта идея получила развитие в трудах ряда ученых. Внимания заслуживает, в частности, небольшая монография Брандштеттера “Корень и слово в индонезийских языках” [Brandstetter 1910]. Этот автор считает, что в праиндонезийском языке было гораздо больше односложных слов, чем в современных индонезийских языках (хотя он не был полностью моносиллабическим). По мнению Брандштеттера, важнейшими путями, которые привели от односложных корней к двусложным корневым словам, были аффиксация (применялись в основном те же аффиксы, которые в современных языках применяются к двусложныи основам) и редупликация. В концепцию Брандштеттера входит положение о том, что варьирование корня не должно быть использовано как аргумент против универсальности звуковых законов в индонезийских языках [Brandstetter 1916, 32], тем не менее предложенные им этимологии, опирающиеся на положение о варьировании корня, оказались весьма субъективными и уязвимыми. Это, по-видимому, серьезно дискредитировало не только положение о варьировании, но и идею о том, что односложные корни когда-либо существовали. Еще в течение долгого времени ведущие австронезисты мало интересовались проблемой односложного корня.
Некоторое возрождение интереса к этой проблеме ощущается только в последнее время. Ей посвящено несколько абзацев в статье Дайена “Австронезийские языки и праавстронезийский” [Dyen 1971, 47-48]. Дайен приводит ряд сопоставлений, свидетельствующих в пользу того, что некоторые праавстронезийские корни были образованы путем редупликации или аффиксации из однослогов. Он считает возможным, что односложные корни были в доавстронезийском и раннем праавстронезийском гораздо более обычны, чем в языках-потомках. Несомненно, Дайен прав в том, что для исследования древних однослогов требуется более строгая методика, чем методика Брандштеттера.
По утверждению Дайена, та реконструкция, при которой выявляются древние однослоги, является “скорее внутренней, чем просто сравнительной” [там же, 48]. Очевидно, его следует понимать так: требуется внутренняя реконструкция на материале праязыка того временного среза, на котором существование однослогов вероятно. Судить о праавстронезийских и доавстронезийских односложных корнях на основе сопоставления современных языков действительно довольно рискованно, потому что слова имеют долгую историю, которая часто включает изменения по аналогии, а иногда и моносиллабизацию (проходившую различными путями); после моносиллабизации, под влиянием общей тенденции, двусложность могла быть восстановлена. Например, имеются корневые слова со значением ‘иголка’: в малайском – jarom, в яванском – dòm, edòm.
Заманчивым кажется предположение, что когда-то существовал односложный корень *(d, r)om, к которому восходят конечные слоги приведенных двусложных слов. Однако яванское dom является регулярным соответствием австронезийского корня *ZaRum и поэтому соотносится с jarom как с целым; слово edom, однако, обязано явлению восстановления двусложности. Ачехские слова ik ‘подниматься’, ur ‘кокосовая пальма’ и o:n ‘лист’ (которые стали односложными в результате отпадения первого слога) не дают никакой информации о древней структуре корней *naSik, *niuR и *Dahwan. структурные схемы “bulaklak” и “pilapil”, насколько мы можем сейчас судить, не имеют отношения к проблеме односложного корня [16].
Наконец, следует отметить, что Р. Бласт привел недавно аргументы в пользу того, что по крайней мере часть выделяющихся в реконструированной праавстронезийской системе сегментов, которые до сих пор назывались однослогами или односложными корнями, были двусложны, с так называемым ларингальным (*S или *q) в середине. Например, он считает вероятным, что малайское корневое слово bumbun ‘куча’ и тоба-батакское bunbun ‘собранный вместе’ восходят к *buSun buSun [Blust 1976, 118-119).
5. Неоднократно поднимался вопрос о применимости сравнительно-исторического метода к австронезийским языкам. Особого внимания заслуживают статьи голландского лингвиста Я. Гонды [Gonda 1940; 1952]. В основе концепции Гонды лежит представление, согласно которому в процессе изменения языка действие звуковых законов в основном ограничено “неаффективной” лексикой, в то время как форма слов “аффективной” лексики (куда относятся слова с ярком эмоциональной окраской, жаргонные, детские, изобразительные слова, слова-эхо и т. д.) обычно определяется звукоподражанием, звуковым символизмом и аналогией. Если это так, то по сравнению с “неаффективной” лексикой “аффективная” лексика представляет собой гораздо более благоприятную почву для независимого параллельного развития языков. Гонда считает, что в индонезийских языках (в отличие, например, от индоевропейских и семитских) между “аффективной” и “неаффективной” лексикой нет ясной границы. Из этого он делает вывод, что компаративисту, изучающему индонезийские языки, трудно отличить общую унаследованную лексику от независимо возникших паралеллизмов (появлению которых способствовали близость языков и культурное сходство народов, говорящих на них) и это может ставить под сомнение результаты, полученные путем сравнения языков. С этих теоретических позиций Гонда критикует многие этимологии, предложенные Брандштеттером и Демпвольфом.
Концепция Гонды встретила резкую критику со стороны ряда австронезистов. В частности, И. Дайен обратил внимание на то, что основной мишенью нападок этого автора являются этимологии Брандштеттера, выведенные крайне нестрогим методом (в основу которого положена идея о варьировании односложного корня) [Dyen 1971, 47].
По нашему мнению, Гонда прав в том, что фонетические варианты корневых слов возникают в австронезийских языках очень легко и даже в таких слоях лексики, “аффективный” характер которых кажется маловероятным. Можно привести следующий пример из языка паиван (на Тайване). согласно Р. Феррелу [Ferrel 1978, 26], в этом языке имеются слова: paday ‘рис’, puday ‘кукуруза’ и pa.day ‘бесцветное арахисовое зерно’. Из этих слов только первое представляет собой рефлекс широко распространенного австронезийского корня (*pajay ‘рис’), а остальные явно возникли в языке паиван (причем появление их, вероятно, не датируется более ранним временем, чем знакомство аборигенов Тайваня с американскими культурными растениями).
Легкость образования вариантов слов является одной, но не единственной причиной того, что семантические эквиваленты в разных австронезийских языках нередко сходны по звуковому облику и не обнаруживают при этом регулярных фонетических соответствий (другие возможные причины этого связаны с языковыми контактами).
Все же успехи австронезийской компаративистики, достигнутые в последние десятилетия, явно показывают, что сомнения в эффективности сравнительно-исторического метода необоснованны. Как недавно отметил исследователь филиппинских языков М. Чарльз, всегда можно найти достаточное количество корней, которые в сравниваемых языках регулярно отражены, но надо, чтобы исследователь отдавал себе отчет о существующих отклонениях, как о беспорядочных, так и о систематических [Charles 1974, 478].
6. Выше рассматривались в основном работы, ставящие целью познание древних состояний – праавстронезийского (прамалайско-полинезийского) или праиндонезийского – путем сравнения современных языков, которые не представляются генетически близкими. Это направление исследования сталкивается с трудностями, которые вызваны огромными размерами семьи, недостаточной изученностью большинства языков и неясностью классификации на глубоких уровнях. Все это вместе препятствует преодолению плоскостного характера глубокой реконструкции.
Другим направлением является исследование отдельных ограниченных групп языков. При этом возникают задачи установления группы, определения ее границ и положения внутри более широкого единства (они смыкаются с задачей классификации языков внутри семьи) и реконструкции исходного для данной группы языкового состояния. В этом направлении более интенсивные исследовнаия проводились в области океанийских, чем западных, австронезийских языков.
В области западных австронезийских языков первой крупной работой второго направления была книга Э. Штреземана, посвященная исторической фонетике амбонских языков [Stresemann 1927]. О. Даль установил в специальной монографии [Dahl 1951], что малагасийский язык находится в тесном родстве с языком мааньян (о. Калимантан); позднее [Dahl 1977-2] он предложил включить малагасийский вместе с мааньян в группу юго-восточных баритосских языков, которая была установлена А. Хадсоном [Hudson 1967]. К настоящему времени в сферу сравнительно-исторического исследования вовлечен еще ряд групп, в том числе цоуская [см., например: Tsuchida 1976], минахасская [Sneddon 1978], малайско-яванская [Nothofer 1975], южносулавесийская [Mills 1975; Сирк 1973-3] и др. Имеются труды по филиппинским языкам [Charles 1974; Reid 1978] и по некоторым подгруппам филиппинских, в том числе по бисайским языкам [Zorc 1977].
Почти во всех работах второго направления авторы учитывают и результаты, достигнутые первым направлением. Очевидно, что для прогресса австронезийской компаративистики нужен синтез обоих направлений (это подчеркивали многие лингвисты), без которого невозможна разработка генетической классификации австронезийских языков.
7. В лексико-статистической классификации Дайена [Dyen 1965] австронезийская семья подразделяется непосредственно на 40 групп, среди которых одна большая – малайско-полинезийская. При дальнейшем делении малайско-полинезийской группы выделяются, в частности, гесперонезийские (это в основном языки Западной Индонезии и Филиппин, туда же входит малагасийский) и эонезийские языки (к которым относятся полинезийские и часть меланезийских языков). Контраст с традиционной схемой является особенно резким в области Меланезии – Новой Гвинеи; в лексико-статистической классификации вообще нет единицы, соизмеримой с меланезийской ветвью.
Схема Дайена вступает в противоречие с неколичественными данными, особенно в области Океании [17]. Несмотря на то, что лексико-статистические проценты общности океанийских языков сравнительно низки, целый ряд особенностей фонетического развития этих языков говорит о том, что они образуют единую океанийскую группу [см., в частности: Blust 1978, 137-138]. В то же время вероятно, что западная граница океанийских языков не является основной линией раздела в семье [об этом см., в частности: Sirk 1978].
Более новой схемой классификации австронезийских языков является, по-видимому, схема Бласта. Согласно этой схеме семья подразделяется непосредственно на четыре группы. Три из них – атаяльская, цоуская и паиванская – представлены на Тайване, а четвертая – малайско-полинезийская – включает все австронезийские языки, расположенные вне этого острова. Малайско-полинезийские языки делятся на западные (языки Западной Индонезии и Филиппин), центральные и восточные; среди восточных малайско-полинезийских особую подгруппу составляют океанийские языки. Хотя Бласт приводит в пользу этой схемы материал личных местоимений [Blust 1977], ее все-таки нельзя считать убедительно аргументированной.
В резком противоречии со схемой Бласта находится точка зрения С. Цутиды, согласно которой австронезийские языки Тайваня составляют одну группу и в целом ближе к гесперонезийским, чем к океанийским [Tsuchida 1976, 12-15].
Очевидно, что проблема генетической классификации австронезийских языков на глубоких уровнях еще далека от разрешения.
Значительная дискуссия развернулась на 3-й международной конференции по австронезийской лингвистике (1981), материалы которой еще не опубликованы.
8. Важнейший центр сравнительно-исторических исследований австронезийских языков находился до второй мировой войны в Голландии, где (из числа авторов, упомянутых в настоящем разделе книги) работали Х. ван дер Тюк, И. Брандес, Х. Керн и Я. Гонда. Голландский центр не потерял значения до сих пор; в частности, при Лейденском университете работает в настоящее время американец Р. Бласт [18].
В Германии традиция исследования австронезийских языков, хотя и не столь сильная, как в Голландии, восходит еще к В. Гумбольдту. При Гамбургском университете работал О. Демпвольф, при Кельнском университета работает Б. Нотхофер. Уже давно занимаются австронезийскими языками в Японии (надо отметить Н. Огаву и Э. Асаи, а из современных исследователей – С. Цутиду). В США австронезийская компаративистика получила сильное развитие в основном только после второй мировой войны. К настойщему времени там сформировалось несколько важных научных центров, в том числе Йельский университет (И. Дайен), Корнеллский университет (Дж. Уолф, М. Чарлз) и Гавайский университет (Дж. Грейс, Л. Рейд). Много занимаются австронезийской (особенно океанийской) лингвистикой в Австралии; важнейшим научным центром является Австралийский национальный университет в Канберре. Из австралийских ученых, изучающих западные австронезийские языки, следует отметить Дж. Снеддона и Дж. Прентиса. В настоящее время австронезийская компаративистика развивается еще во многих странах, в том числе в Норвегии (О. Даль), Великобритании (Х. Шорто и др.), Новой Зеландии (А. Кэмп Паллесен и др.) и т. д.
В Советском Союзе австронезийская компаративистика делает первые шаги. Опубликовано несколько работ обзорного характера [например: Сирк, 1967; 1973-2] и несколько рецензий на иностранные работы [Сирк 1966; 1968; 1973-1]. М.А. Членов занимался классификацией языков Юго-Восточной Индонезии [Членов 1973; 1976, 184-238].
Примечания
1. Папуасскими языками называются неавстронезийские языки области Новой Гвинеи. Они не составляют генетической общности.
2. При детальном исследовании могут быть еще обнаружены неизвестные до сих пор языки. С другой стороны, возможно открытие промежуточных диалектов между формами речи, которые в настоящее время рассматриваются как отдельные языки (при определенных условиях такое открытие может привести к расширению понятия языка, что уменьшит общее число языков).
3. В изложении взглядов Х. Реланда и Л. Эрвас-и-Пандуро автор этой статьи пользуется сведениями, приведенными С. Реем [Ray 1926].
4. Разными авторами употреблялись также названия “малайская семья”, “полинезийская семья”, “океанийская семья”.
5. В соответствии со своей методологической концепцией (о ней см. ниже) Демпвольф называл процедуру, устанавливающую звуки и значащие единицы праязыка, конструированием, а не реконструированием. Мы применяем здесь глагол “реконструировать”, более привычный в русской литературе (выбор глагола является в данном случае сугубо терминологическим вопросом). В то же время мы, следуя Демпвольфу, называем реконструированные им фонетические единицы звуками, а не фонемами (его реконструкция не базируется на фонологическом анализе).
6. В отличие от Керна и Брандштеттера Демпвольф не занимался грамматическим сравнением и реконструкцией древних морфологических показателей. Данную традицию Демпвольфа фактически продолжают и современные исследователи. Праавстронезийской грамматикой занимались до сих пор очень мало (можно отметить небольшую главу в книге О. Даля “Праавстронезийский” [Dahl 1973; 1977-1] и его статью [Dahl 1978], а также отдельные статьи Дж. Уолфа [Wolff 1973], Р. Бласта [Blust 1974]). Несколько больше сделано по грамматической реконструкции в пределах отдельных групп языков.
7. Иной вопрос – сумел ли автор в этой связи правильно оценить показания отдельных языков.
8. Демпвольф не проводит в семье никаких делений, кроме следующих: 1) индонезийские языки – 2) восточные австронезийские (океанийские) языки; 2а) меланезийские языки – 2б) полинезийские языки. Но в свете современных представлений об отношениях между реконструкцией и классификацией языков приходится констатировать, что австронезийский праязык Демпвольфа фактически не удовлетворяет даже этой простой схеме; такая схема классификации языков, которой он удовлетворял бы, никем не предлагалась и вообще представляется неприемлемой [см. об этом: Blust 1970, 107].
9. Иногда он указывает источник заимствования: “санскрит”, “из индийских языков” и т. п.
10. Очевидно, Демпвольф молчаливо принимал положение о том, что реконструированная система звуков должна быть “гармонической”. Теоретическая база этого положения осталась загадкой даже для О. Даля, который в свое время учился у Демпвольфа [Dahl 1977-1, 12].
11. Дайен, однако, уделял больше внимания, чем Демпвольф, диалектным и архаическим формам, а также принятой в некоторых языках (в частности, в классическом малайском) традиционной орфографии.
12. Интересно отметить, что еще в 1970 г. Р. Бласт включал в список реконструированных праавстронезийских корней ряд относительно новых заимствований из неродственных языков (санскрита, тамильского, арабского, китайского), указывая при этом языки-источники [Blust 1970].
13. Для *Z является показательным соответствие “малайский j – яванский d” (например, малайск. hudjan, яв. udan ‘дождь’).
14. Обозначения *C и *N введены Дайеном. Первая из этих прафонем (аффриката типа ts?) дает рефлекты, отличные от рефлекса *t, только в некоторых языках Тайваня. Ср.: *batu ‘камень’ > цоу fatu, атаяльский betu-nux; *maCa (Демпвольф: *mata) ‘глаз’ > цоу mtsoo, атаяльский ma-masa ‘глазное яблоко’. Рефлексы *N (глухого латерального?) за пределами Тайваня почти повсеместно совпали с рефлексами *n.
15. О гесперонезийских языках см. ниже.
16. Слова этих типов, как правило, восходят к повторам двуслогов. Таг. bulaklak ‘цветок’ происходит из *bulak-bulak (*bulak – корень, широко распространенный в филиппинских языках в данном значении); тагальское pilapil ‘дамба на рисовом поле’ следует сравнить с бисайским apil-apil с тем же значением. Интересно отметить, что яванское слово srengenge (в диалектах sengenge) ‘солнце’ не является повтором, а происходит из засвидетельствованного в древнеяванских текстах сочетания sang hyang we ‘высокочтимый бог Солнце’.
17. Сам автор признал, что его схема не старается ответить на вопрос, какова классификация австронезийских языков, а только на вопрос, на какую классификацию австронезийских языков указывает лексико-статистическое сравнение [Dyen 1966, 34].
18. В данном разделе мы не говорим о работе над океанийскими языками.
Список литературы
Сирк Ю.Х. Рец. на кн.: G. Kahlo. Die Bedeutung der indonesisch-polynesischen Silben (1962). – Народы Азии и Африки, 1966, № 2.
Сирк Ю.Х. О классификации австронезийских языков. – В кн.: Языки Юго-Восточной Азии. М., 1967.
Сирк Ю.Х. Рец. на кн.: A.B. Hudson. The Barito isolects of Borneo (1967). – Народы Азии и Африки, 1968, № 4.
Сирк Ю.Х. Рец. на кн.: T.A. Llamzon. A subgrouping of nine Philippine languages (1969). – Народы Азии и Африки, 1973-1, № 4.
Сирк Ю.Х. Вопросы сравнительно-исторического исследования австронезийских языков. – В кн.: Генетические и ареальные связи языков Азии и Африки. Тезисы докладов (дискуссия в Институте востоковедения, декабрь 1973). М., 1973-1.
Сирк Ю.Х. Южносулавесийская группа как единица генеалогической классификации. – В кн.: Генетические и ареальные связи языков Азии и Африки. Тезисы докладов… М., 1973-2.
Членов М.А. Опыт классификации языков Юго-Восточной Индонезии. – В кн.: Генетические и ареальные связи языков Азии и Африки. Тезисы докладов (дискуссия в Институте востоковедения, декабрь 1973). М., 1973.
Членов М.А. Население Молуккских языков. М., 1976.
Alieva N. Observations on typological evolution in Indonesian languages. – In: Second International Conference on Austronesian Linguistics: Proceedings (= Pacific Linguistics series C, N 81). [Canberra], 1978 (далее везде SICAL Proc, 1978).
Blust R.A. Proto-Austronesian addenda. – Oceanic Linguistics, 1970, vol. 9, N 2.
Blust R.A. Proto-Austronesian syntax: the first step. – Oceanic Linguistics, 1974, vol. 13.
Blust R.A. Dempwolff’s reduplicated monosyllables. – Oceanic Linguistics, 1976, vol. 15.
Blust R.A. The Proto-Austronesian pronouns and Austronesian subgrouping: A preliminary report. – Working Papers in Linguistics. University of Hawaii. Department of Linguistics, 1977, vol. 9, N 2.
Blust R.A. The Proto-Oceanic palatals. Wellington, 1978.
Brandes J.L.A. Bijdrage tot de vergelijkende klankleer der Westersche afdeeling van de Maleisch-Polynesische taalfamilie. Utrecht, 1884.
Brandstetter R. Wurzel und Wort in den indonesischen Sprachen. Luzern, 1910.
Brandstetter R. Gemeinindonesisch und Urindonesisch. Luzern, 1911.
Brandstetter R. Das Verbum: dargestellt auf Grund einer Analyse der besten Texte in vierundzwanzig indonesischen Sprachen. Luzern, 1912.
Brandstetter R. Die Lauterscheinengen in den indonesischen Sprachen. Luzern, 1915.
Brandstetter R. Introdiction to Indonesian linguistics being four essays. London, 1916.
Charles M. Problema in the reconstruction of Proto-Philippine phonology and the subgrouping of the Philippine languages. – Oceanic Linguistics, 1974, vol. 13.
Chlenov M.A., Sirk U. Merger of labial phonemes in Ambonese languages. – Труды по востоковедению IIю Ученю записки Тартусского гос. ун-та, 1973, вып. 309.
Dahl O.C. Malgache et maanjan: une comparaison linguistique. Oslo, 1951.
Dahl O.C. Proto-Austronesian. 1st ed. Lund, 1973. 2nd revised ed. Lund, 1977-1.
Dahl O.C. La subdivision de la famille barito et la place de malgache. – Acta Orientalia, (Copenhagen), 1977-2, vol. 38.
Dahl O.C. The fourth focus. – SICAL Proc., 1978.
Dempwolff O. Die L-, R- und D-Laute in austronesischen Sprachen. – Zeitschrift fur Eingeborenen Sprachen, 1924-1925, Jg. 15.
Dempwolff O. Vergleichende Lautlehre der austonesischen Wortschatzes. Berlin – Hamburg, Bd, 1-3, 1936-1938.
Dyen I. The Proto-Malayo-Plynesian laringeals. Baltimore, 1953.
Dyen I. A lexicostatistical classification of the Austronesian languages. Baltimore, 1965.
Dyen I. Comment: G.W. Grace. Austronesian lexicostatistical classification: a review article. – Oceanic linguistics, 1966, vol. 5, N 1.
Dyen I. The Austronesian languages and P:roto-Austronesian. – In: Current trends in linguistics, vol. 8. The Hague – Paris, 1971.
Ferrell R. Paiwan phonology and Proto-Austonesian doublets. – SICAL Proc., 1978.
Gonda J. Opmerkungen over de trepassing der comparatieve methode op de Indonesische talen, voornamelijk in verband met hun woordstructuur. Bijdragen tot de Taal-, Land- en Volkenkunde van Nederlandisch-Indie, 1940, dl. 99.
Gonda J. The comparative method as applied to Indonesian languages. – Lingua, 1952, vol. 1, N 1.
Hervas y Panduro L. Catalogo delle lingue. Cesena, 1784.
Hervas y Panduro L. Aritmetica delle Nazioni. Cesena, 1786.
Hudson A.B. The Barito isolects of Borneo: a classification based on comparative reconstruction and lexicostatistics. Ithaca – New York, 1967.
Humboldt W. von. Ueber die Kawi-Sprache auf der Insel Java. Bd. 1-3. Berlin, 1836-1839.
Kern H.A. De Figji-taal vergeleken met hare verwanten in Indonesie en Polynesie. Amsterdam, 1886-1.
Kern H.A. Klankverwisselingen in de MAleisch-Polynesische talen. Amsterdam, 1886-2.
Latham R.G. On general affinities of the languages of the Oceanic Blacks. – In: Jukes J.B. Narrative of the sutveying voyage of H.M.S. Fly. London, 1847.
Mills R.F. The reconstruction of Proto South Sulawesi. – Archipel, Paris, 1975, N 10.
Nothofer B. Reconstruction of Proto-Malayo-Javanic. s’-Gravenhage, 1975.
[Ogawa N., Asai E.] Gengo-ni yoru Taiwan-takasago-zoku-densetsu-shu: 1-е изд. Taihoku, 1935; 2-е изд, [Tokyo], 1967.Patsch G. Die Tradition der austrischen Sprachvergleichung und G. Kahlos indonesisch-polynesisches Silbenworterbuch. – Wissenschaftliche Zeitschrift der Friedrich-Schiller-Universitat. Jena. Gesellschafts- und sprachwissenschaftliche Reihe, 1965, Jg. 14, H. 3.
Ray S.H. A comparative study of the Melanesian island languages. Cambridge, 1926.
Reid L.A. Problems in the reconstruction of Proto-Philippine construction markers. – SICAL Proc., 1978.
Reland H. Hadriani Relandi Dissertationum Miscellanearum pars tertia et ultima. Dissertatio de linguis Insularum quarundam Orientalium. Trajecti ad Rhenum, 1708.
Sirk U. Problems og high-level subgrouping in Austronesian. – SICAL Proc., 1978.
Sirk U. The South Sulawesi group and neighbouring languages. – In: XIV Pacific Science Congress. Committee L. Abstracts of Papers, vol. 2. Moscow, 1979.
Sneddon J.N. Proto-Minahasan: phonology, morphology and wordlist. [Canberra], 1978.
Stresemann E. Die Lauterscheinungen in den ambonischen Sprachen. Berlin – Hamburg, 1927.
Tsuchida S. Reconstruction of Proto-Tsouic phonology. Tokyo, 1976.
Tuuk H.N. van der. Outlines of a grammar of the Malagasy language. – Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland, 1865, vol. 1.
Tuuk H.N. van der. ‘t Lampongisch en zijne tongvallen. – Tijdschrift voor Indische Taal-, Land- en Volkenkunde, 1872, dl. 18.
Wolff J.U. Verbal inflection in Proto-Ausronesian. – In: Parangal kay Cecilio Lopez. Quezon City, 1973.
Wolff J. Proto-Austronesian *r and *d. – Oceanic Linguistics, 1974, vol. 13.
Zorc D.P. The Bisayan dialects of the Philippines: subgrouping and reconstruction. [Canberra], 1977.
Zorc R.D. Proto-Philippine word accent: innovations or Proto-Hesperonesian retention? – SICAL Proc., 1978.
Ю.Х. Сирк. АВСТРОНЕЗИЙСКИЕ ЯЗЫКИ.
