Историография иконопочитания на Руси

• Вид работы: Реферат
• Предмет: Культурология
• Язык: Русский , Формат файла: MS Word 21,03 Кб

Историография иконопочитания на Руси

Реферат

Историография иконопочитания на Руси

Введение

Икона является одним из основных элементов христианского богословия. Ее собственная история, возможно, начинается задолго до появления христианства, однако на протяжении всей истории христианства икона являлась предметом острых теологических споров, под воздействием которых постепенно формируется целая традиция, по прошествии определенного времени оформившаяся в более или менее целостное учение об иконопочитании.

1. Характеристика методов

Полемизируя с ересью Феодосия в «Истины показании…» Зиновий высказывает множество интересующих нас богословских положений. Если происхождение некоторых из них устанавливается без особо труда, например, опора в рассуждениях на Догмат об иконопочитании 787 года или заимствование идей у Иоанна Дамаскина, то восстановление происхождения некоторых других идей не столь определенно. Тем не менее, если рассматривать высказываемые Зиновием идеи как систему его представлений, то задачу восстановления учения об иконах согласно «Истины показанию…» можно решить, не прибегая к литературоведческому анализу как основному методу, обращаясь к позиции Зиновия как репрезентации одной из возможных точек зрения православного богословия XVI века, обусловленной не только исторической традицией, но и реалиями времени, ответом на которые является «Истины показание…». Прежде всего уместной такая позиция представляется, если принять во внимание основную причину написания источника – труд Зиновия являлся полемической работой, своего рода «ответом» православного богословия получившей широкое распространение в середине XVI века ереси феодосиан. Также, исходя из этой предпосылки, представляется уместным сравнение православных представлений об иконе с таковыми в западной католической традиции, на оригинальность восстановления которых исследование не претендует.

. Характеристика историографии, посвященной Зиновию Отенскому и «Истины показанию»

Одним из наиболее подробных исследований жизни и творчества Зиновия является монография Л.Е. Морозовой. Вкратце рассмотрев сложившуюся за два века историографию по различным проблемам, связанным с Зиновием и его работами, исследовательница приходит к выводу, что одной из ключевых задач, решение которой сможет сдвинуть посвященный Зиновию дискурс с мертвой точки, является убедительное определения авторства приписываемых ему трудов, и в особенности «Послания многословного», вызывающего в этом контексте наибольшее количество вопросов.

Таким образом, источниковедческий анализ и проблема авторства становятся ключевой задачей монографии Л.Е. Морозовой. Исследовательница предлагает рассматривать «Истины показание» как критику «антифеодального и антикрепостнического» учения Феодосия, затрагивающего широкий ряд идеологических и политических проблем. Такой взгляд, по мнению Л.Е. Морозовой, не умаляет достоинств произведения как энциклопедического труда, отражающего в себе многие острые вопросы середины XVI века. В свою очередь отмечая подробность и обстоятельность аргументации, А.А. Зимин рассматривает «Истины показание…» прежде всего как источник информации по ереси Феодосия Косого. Однако характеристика самого содержания представляется со свойственной советской историографии специфичностью и не представляет большой ценности. Зиновий рассматривается как «враг свободомыслия и горячий защитник официальной церкви».

Признавая исключительный полемический талант Зиновия, Зимин обвиняет его в намеренном извращении отдельных аспектов учения Феодосия, призванном, вероятно, лишний раз очернить последнего. Однако аргументы на этот счет приводятся целиком из «Послания многословного», авторство которого точно не установлено. Также Зимин буквально воспринимает обвинение Зиновия, отрицающего веру Феодосия в Бога, что еще глубже заставляет усомниться в основательности критики советского историка, поскольку фигуральный характер этого многократно повторяющегося высказывания не вызывает сомнений. Сходного с А.А. Зиминым мнения придерживается Я.С. Лурье. Он также характеризует «Истины показание» как источник информации по Феодосию и его учению. Исследователь отдельно подчеркивает искушенность аргументации монаха, констатирует связь творчества Зиновия и Льва Филолога, отмечает стремление монаха защитить традиционный церковнославянский «книжный» язык своего времени и написанные на нем тексты (в первую очередь здесь идет речь о Писании, некоторые упоминаемые Зиновием формулировки которого провоцировали «еретические» истолкования). В этом мнении Я.С. Лурье солидарен с другими исследователями.М.В. Дмитриев также упоминает «Истины показание» как исключительно информативный источник по ереси Феодосия Косого. Однако исследователь отмечает, что на этом потенциал работы Зиновия отнюдь не заканчивается, а «Истины показание» является одним из важнейших источников по реформационному движению середины XVI века. М.Н. Громов и Н.С. Козлов предлагают рассматривать «Истины показание» как текст, затрагивающий широкий круг богословско-философских вопросов, среди которых догматическое учение православной веры занимает ведущую, но не единственную роль, а мнимая полемика с последователями Феодосия Косого – лишь предлог и формальный повод к изложению этих рассуждений.

. Характеристика историографии, посвященной иконопочитанию

Помимо специальных исследований, тема иконопочитания поднимается во многих общих или имеющих иную направленность работах. Так, демонстрируя иконографический подход, И.Н. Данилевский касается иконописи в контексте изучения истории Древней Руси в целом. Он останавливается на некоторых особенностях символического языка, при помощи которого современники считывали заключенные в иконе смыслы, многие из которых уже никогда не будут доступны нашим современникам. Исследователь также обращает внимание на то, каким образом располагались иконы в рамках храмового пространства и какую функцию они в нем выполняли, упоминает отдельные детали изобразимости некоторых явлений.

Подробно рассматривая процесс формирования византийской христианской догматики в вопросах познаваемости Бога и божественного, В.Н. Лосский излагает византийскую концепцию божественной изобразимости, непосредственным образом касающуюся иконных образов. Признание отображения обеих природ (монофизитство), равно как и изображаемость сугубо человеческой природы (несторианство) рассматривались как еретические. По мнению исследователя, вопрос этот был разрешен Феодором Студитом. Он предложил рассматривать изобразимый образ Христа как определенную ипостась воплощенного Слова, особое состояние – личность Христа, соединяющая в себе энергию обеих природ. Впоследствии эта идея получила распространение благодаря Иоанну Дамаскину. Опираясь на эти сведения и на догматические построения Афанасия Синаита В.Н. Лосский делает вывод, что «иконопочитание в известном смысле есть начало боговидения».

Б.А. Успенский предлагает рассматриваться икону в первую очередь как предмет возможной дешифровки. Современные исследователи зачастую могут лишь предполагать, что в изображениях было важным для художника, а что являлось второстепенным, как именно трактуются те или иные детали, и в каком виде перед художником могло предстать изображаемое. Разрешение этих и прочих трудностей исследователь видит в применении семиотического метода к изучению икон, обращая внимание на особый «язык», при помощи которого иконопись кодирует информацию. Отмечая характерные для средневековой живописи вообще и древнерусской иконописи в частности черты, Б.А. Успенский рассматривает несколько существенных аспектов, так или иначе затрагивающих вопрос об иконопочитании. В частности, он упоминает процесс творчества художника, деятельность которого полагалась как «открывание» образа на иконе, происходящее в согласии с божественным замыслом. Исследователь предполагает, что именно этим можно объяснить почитание только икон, писанных исключительно православными мастерами иноверец попросту неспособен надлежащим образом «открыть» сакральное изображение.

Иной подход к пониманию и истории христианского образа предлагает Л.А. Успенский. Согласно учению об иконах в православной церкви он предлагает рассматривать священный образ как следствие Боговоплощения и как абсолютно органичную часть христианского учения. В связи с этим распространенное в историографии и берущее начало еще в работах Гиббона мнение о сопротивлении ранней Церкви распространению изображений Л.А. Успенский предлагает рассматривать как заблуждение.

Причины этого заблуждения по мнению исследователя стоит искать, во-первых, в ошибочных или намеренно искажаемых в позднюю сторону датировках первых христианских изображений, а во-вторых в неправильном отношении к так называемым текстам Отцов Церкви, среди которых Тертуллиан, Климент Александрийский, Ориген, Евсевий Кесарийский и иные. Прежде всего Л.А. Успенский отмечает, что титул Отца Церкви предполагает возможность говорить от Ее лица, однако практически никто из этих людей не являлся в полной мере православным и уж тем более не мог позиционировать личное мнение как мнение Церкви. Более того, при внимательном рассмотрении, как считает автор, в текстах упомянутых авторов можно заметить четкое разграничение между языческими и христианскими образами, где критика первых никак не затрагивает последние. Иную трактовку предлагает Л.А. Успенский и относительно Эльвирского собора, не отрицая при этом само по себе иконоборчество как таковое. Таким образом, раннехристианский частичный отказ от образа объясняется исследователем неопределенностью отношения к нему и отсутствием надлежащего богословского языка, но никак не отрицанием священного образа как такового.

Л.А. Успенский полагает, что отношение Церкви к образу выводится из учения о Боговоплощении, а широко привлекаемый в качестве аргумента обратному запрет из Ветхого завета – лишь констатирует существование и предвосхищает разрешение образа в Новом завете, в то время как существовал образ в рамках Церкви изначально. Придерживаясь своей теории, в другой своей работе Л.А. Успенский дополняет ее. Он доказывает, что сама по себе Церковь изначально не противилась и принимала идею образа, так как с момента зарождения христианства существовало предание о наличии прижизненной иконы Спасителя и икон Божьей Матери. Отсюда Л.А. Успенский предлагает понимать образ как изначально и неизменно присущий христианству. М.В. Алпатов, характеризуя наиболее исчерпывающий на его взгляд подход к пониманию икон, отмечает двойственность, с которой неизбежно должен столкнуться любой исследователь. Соглашаясь с допустимостью иконографического подхода, подходящего к иконе с точки зрения учения об иконах, выработанного православной догматикой и во многом заимствованного из Византии, автор не считает его исчерпывающим.

М.В. Алпатов отмечает, что многие канонизированные формы, появившись сравнительно поздно, стали плодом особого восприятия и длительного творчества древнерусских художников. Здесь проводится уместная, по мнению исследователя параллель между иконописью и апокрифами – в русской иконографии, считает М.В. Алпатов, содержится множество таких изобразительных апокрифов, требующих индивидуального подхода и пристального внимания к иконописцам. Отсюда появляются принципиально иные смыслы новые пути интерпретации икон. Автор призывает видеть в них не только формализованное визуальное отображение церковных догматов, но живое отображение социально-политических и религиозных проблем.

Еще один подход к изучению икон предлагает А.М. Лидов. Согласно его концепции, икона в первую очередь служит образующим началом для формирования определенной сакральной среды, выстраивающейся вокруг иконы и под ее непосредственным влиянием. Однако поскольку «сакральное пространство» как термин предполагает слишком широкую трактовку, А.М. Лидов предлагает специальный термин для обозначения специфического пространства, образующим фактором для которого является икона – «иеротопия». Основная идея метода этого исследователя заключается в том, что полное понимание сакрального образа невозможно без исследования окружающей его иеротопии, что, по мнению А.М. Лидова, не исключает иконографического подхода.

Собственный взгляд на понимание икон предлагает Н.В. Покровский. По его мнению, Русь целиком обязана развитием своего живописного искусства во всех его проявлениях Византии. При этом наследуемый характер этого искусства – перенятие и принятие иной, более развитой культуры на долгие века обеспечил отсутствие развития и динамики в изобразительной сфере, десятилетиями воспроизводящей образцы-оригиналы – и в первую очередь это касается икон. Несмотря на то, что Н.В. Покровским допускается некоторое движение вперед и появление самобытных черт, говорит о «подъеме русскоо искусства в XVI-XVII веках», исследователь приходит к выводу, что вплоть до XVI века сохраняется это «неизменное начало», доказательством чему служат постулирующие это «начало» положения Стоглавого собора.

Зимин как представитель советской историографии рассматривает середину XVI века как период противостояния официальной церкви и реформационного движения в различных его проявлениях. В этой борьбе церковь преследовала несколько основных целей. В первую очередь это укрепление собственных позиций в государстве, сохранение церковного землевладения и преумножение богатств, борьба с ересями. Немаловажной, по мнению Зимина, была также возложенная на церковь функция по ослаблению социальных противоречий. Посредством проповедей, распространения житийной литературы, создания воззваний церковь насаждала определенные ценности и призывала народ к повиновению. Так, например, по мнению Зимина, значительную роль в борьбе с популярной в Новгородской земле ересью Феодосия Косого сыграло показательное обретение мощей новгородского архиепископа Никиты, вместе с появившимися следом чудесными жизнеописаниями существенно укрепившее популярность православия. Укрепление пошатнувшегося авторитета церкви Зимин видит в качестве основной функции как Стоглавого, так и Тридентского соборов. Отмечая многочисленные целевые и функциональные сходства между ними, исследователь отмечает и принципиальную разницу – если собор в Триденте был направлен преимущественно на формулирование и укрепление основ веры, то Стоглавый собор регулировал более внешние аспекты – обряды и дисциплину.

Сходного с Зиминым мнения придерживается Р.Г. Лапшина. В своей работе она обращает внимание на то, что еретическое учение Феодосия Косого, равно как и полемический текст Зиновия – оба подразумевают не только и не столько богословскую проблематику, сколько направлены на осуждение и, соответственно, защиту современных им социально-политических реалий, в частности самодержавного строя и феодального угнетения. Метод Р.Г. Лапшиной также вызывает сомнения, поскольку многие приемы «Истины показания…», такие как форма беседы, «необъективная» по мнению Р.Г. Лапшиной, терминология («раб») – воспринимаются исследовательницей буквально, не вызывая сомнений относительно толкования. Более того, автор рассматривает многие аспекты труда со свойственной советской историографии склонностью к политизированию, что неизбежно приводит к некоторым искажениям в интерпретации.

Яркий пример идеологизированного подхода к источнику представляет Н.М. Золотухина. Рассматривая Зиновия в первую очередь как «оппонента» Феодосия Косого, исследовательница преимущественно обращает внимание на социально-политическую сторону обеих концепций, она оценивает Зиновия как одного из наиболее видных публицистов своего времени, затронувшего в своих произведениях острые богословские и политические вопросы эпохи. Характеризуя социально-политические идеи монаха как «прогрессивные», Н.М. Золотухина отмечает его консерватизм в богословских вопросах.

Л.Е. Морозова предполагает, что время и причина создания Зиновием «Истины показания» целиком обусловлены событиями, складывающимися в это время в Московском государстве. Прежде всего, возникает вопрос, почему произведение монаха Отенского монастыря появляется в середине 1560-х годов, в то время как первое упоминание о ереси Феодосия датируется 1552 годом? Исследовательница полагает, что это могло быть обусловлено двумя основными причинами. Во-первых, сам по себе вопрос о публичном осуждении еретиков возникает в начале 1550-х годов в связи с борьбой между иосифлянами и нестяжателями. Дело Матвея Башкина, выступавшего против сребролюбия церкви и крепостного права, получило огласку на Соборе 1551 года, а его воззрения были признаны еретическими. В этом же году происходит конфликт между Иваном Грозным, надеявшимся ограничить разрастание церковного богатства и нестяжателем Артемием, поставленным царем во главе Троицкого монастыря, но отказавшимся от должности. Разозленный своеволием старца Иван IV одобрил созыв нового Собора 1554 года. Формальным поводом для созыва стало продолжение дела Матвея Башкина, однако в ходе проведения обвинение в ереси было выдвинуто против многих придерживавшихся нестяжательства представителей духовенства, что рассматривается Л.Е. Морозовой и другими исследователями как попытка феодальной верхушки духовенства ослабить позиции нестяжателей. Исследовательница полагает, что тенденциозность упомянутых соборов спровоцировала отсутствие сколь-нибудь значительных новых противоеретических произведений в 1550-е годы. Первое сохранившееся упоминание о Феодосии в отечественных источниках датируется 1558 годом, в «Слове о новгородском архиепископе Никите Иоасафе». Однако наиболее основательные труды по осуждению упомянутой ереси – «Истины показание» и «Послание многословное» – появляются уже в 1560-е. Некоторые исследователи связывают это с сохраняющейся (несмотря на бегство Феодосия в Литву в 1554 году) популярностью ереси Феодосия. Л.Е. Морозова также связывает появление этих трудов с начавшейся в 1558 году Русско-Ливонской войной. По ее мнению, свою роль сыграл идеологический подтекст войны, в рамках которого конфликт рассматривался преимущественно как религиозный: православный царь предпринимал попытку защитить собственное государство от развращения, идущего со стороны Литвы и оградить от поругания «греческий закон» внутри самой Литвы, переполненной еретиками.

Таким образом, религиозный конфликт, идущая в этот же период борьба между иосифлянами и нестяжателями, равно как и полемика между Иваном Грозным и А. Курбским, заставляют духовенство в открытой форме выразить свое мнение по наиболее актуальным и неоднозначным вопросам, касающимся власти, социального устройства и чистоты веры, что, в свою очередь, обуславливает появление противоеретических произведений в 1560-е годы.

Частично позицию Л.Е. Морозовой разделяют А.М. Сахаров, В.И. Корецкий. Они полагают, что среди множества причин социально-политической напряженности в Московском государстве первой половины XVI века можно выделить две наиболее существенных. Во-первых, исследователи рассматривает главные устремления церкви в указанный период как сугубо практические – среди них, в первую очередь, увеличение своей власти и влияния, накопление богатств и расширение земельного владения. Этим, по мнению А.М. Сахарова и В.И. Корецкого, были обусловлены положительное отношение церкви к процессу централизации государства и признание необходимости союза со светской властью. Авторы также утверждают существенную роль борьбы между иосифлянами и нестяжателями. Во-вторых, исследователи отмечают, что светская власть была не единственным противником землевладельческих претензий церкви, вызывавших также значительный протест у крестьян. В первую очередь недовольство росло в среде монастырских крестьян, неприятие своих хозяев у которых часто расширялось до неприятия монастырского землевладения вообще. Третью причину выделяет А.И. Клибанов.

В своей работе он затрагивает не новую для XVI века, но крайне значимую в условиях централизации государства идею «самовластья». Перенятая в Росии, по мнению ученого, в XIV веке, первоначально эта идея представляла собой попытку христианства освободить сознание человека от власти всевозможных народных верований. Однако в процессе своего оформления в умах прихожан эта идея, включающая в себя двух первостепенных субъектов отношений – «Бога» и «человека», стала естественным образом вытеснять из себя земную Церковь. Такое развитие событий привело к появлению ересей самого различного рода и соответствующего богословского, церковного ответа на эти интерпретации. Не стала исключением и ересь Феодосия Косого, представившего эту идею в одной из наиболее радикальных форм. Программа Феодосия потребовала от Церкви соответствующего ответа, которым стало «Истины показание», энциклопедическое сочинение, охватившее значительно больший круг идей, чем того требовало опровержение учения Феодосия. Проблему человеческого «самовластья» как актуальную для публицистов середины XVI века и Зиновия в том числе называет и Л.Е. Морозова.

5. Источниковедение. Личность Зиновия

Сведения о жизни Зиновия крайне скудны. Монах, происходивший «судя по говору» из новгородской земли. В связи с судом над Максимом Греком в 1526 году был сослан в Отенскую обитель. То же говорят сборники XVII века о новгородских святынях и существовавший в Отенском монастыре в XIX веке холст. Запись в монастыре также сообщает и предполагаемые даты смерти, одна из которых, 1558 год, исключается по причине более поздней датировки «Истины показания», а вторая, косвенная, указывает на 1571 год. Исследователи сходятся во мнении, что на основании имеющихся источников точную дату смерти установить невозможно. Единственным внешним свидетельством в добавление к этому может служить синодик Отенского монастыря, сохранившийся в Новгородском краеведческом музее, в котором некий монах Зиновий числится как особо почитаемый.

Одна из рукописей «Истины показания…» дает основания считать ее наиболее древней и единственной сохранившейся с XVI века. Важность этой рукописи обусловлена двумя факторами. Предполагается, что она является автографом самого Зиновия. Это предположение основывается на записи на титульном листе: «От щательства и писания рук старца Зиновия на Федоса Косого». Другие рукописи также имеют схожие надписи, поэтому дополнительно особая роль этой рукописи обосновывается ее датировкой и особенностями. Л.Е. Морозова предлагает рассматривать ее как протограф по отношению ко всем остальным рукописям и спискам в силу нескольких факторов. Анализ состояния и филиграней позволяет усмотреть в рукописи бумагу французского или польского происхождения, датированную XVI веком – ни одна из остальных сохранившихся рукописей не отличается такой древностью. Также этот вариант отличается наибольшей полнотой текста, а все пометки, выделенные цитаты, исправления, сделанные на полях – в остальных рукописях включены в основной текст. Более того, в этой рукописи видны следы работы над текстом, незавершенность оформления, корректировки, исправленные в последующих версиях по указаниям именно из этого варианта. Главным аргументом в пользу протографа А.Л. Морозова считает тот факт, что если в данной рукописи определенные страницы были перепутаны при переплете, то во всех остальных списках эта ошибка повторяется. Подробный текстологический анализ также наводит исследовательницу на мысль о том, что со всей уверенностью можно назвать эту рукопись автографом самого Зиновия.

В целом Л.Е. Морозова поддерживает разделение рукописей на две редакции, в первую из которых входит четыре рукописи, а во вторую – семь. Однако, в отличие от Зимина, Морозова отмечает принципиальное отличие между редакциями – наличие в первой редакции, послужившей основой для издания «Истины» 1863 года, семи глав, отсутствующих во второй. Однако оба наиболее авторитетных исследователя творчества Зиновия – Л.Е. Морозова и Ф. Калугин, отмечают, что издание 1863 года исправляет некоторые ошибки по собственному усмотрению и само содержит заметное количество ошибок в сравнении с рукописями, на которые опирается (не искажающих, впрочем, понимания).

Формальным поводом для написания «Истины» Зиновием явилось обращение к нему двух крылошан Спасова Монастыря, Герасима и Афанасия, и одного мирянина, придерживавшихся ереси Феодосия, однако «сомневающихся» в правильности своего выбора. На основании имеющейся информации трудно судить, до какой степени такой вариант развития событий имел отношение к реальности. «Истины показание…» построено в форме десяти «пришествий» этих троих к Зиновию для разговора об основных положениях христианского учения. Пришествия разбиты на главы, которые, в свою очередь, разделены на отдельные разделы, каждый из которых имеет свое пространное заглавие, кратко отражающее содержимое. И.У. Будовниц отмечает, что, несмотря на отсутствие новизны в диалоговой форме изложения материала как таковой, Зиновий совершенствует эту форму, восстанавливая содержимое в виде «живого» диалога, своего рода «стенограммы» беседы, активно вкрапляя прямую речь. В этом контексте исследователь характеризует «Истины показание…» как олицетворение достижений русской полемической литературы середины XVI века.

Исследователями поднимается вопрос о влиянии деятельности и воззрений Максима Грека на некоторые взгляды Зиновия. Судя по тексту «Истины показания» не вызывает сомнений, что монах Отней пустыни хорошо знал о Максиме и его взглядах. Зиновий сообщает об обстоятельствах его приезда и деятельности, о конфликтах, связанных с переводами текстов. Несмотря на почтительное отношение и попытки защитить Максима не выказывая сомнений в чистоте его веры, Зиновий не соглашается с ним в некоторых важных положениях. Монах осуждал формы монастырского нестяжания, проповедовавшиеся Максимом, рассказывает о плачевном состоянии некоторых монастырских хозяйств и монахов, их населяющих. Высказывал свою точку зрения Зиновий и на вопросы властных отношений, негативно отзываясь о власти богатого над бедным. На основании множества параллелей между кругозором и воззрениями Зиновия и Максима Л.Е. Морозова считает уместным предположить, что монах являлся учеником книжника и большей частьюсвоей образованности, а также самой способностью к последующему написанию «Истины показания» был обязан именно предшествующим практикам свободной полемики, имевшим место в Симоновом монастыре, где обитал Максим Грек. Того же мнения придерживаются, к примеру, А.И. Клибанов, В. С. Иконников, С.М. Соловьев, И.У. Будовниц, Д.Г. Гумилевский, В.И. Корецкий, Н.Е. Андреев и другие.

Важно отметить, что, согласно тексту, Зиновий неоднократно искажает содержание учения Феодосия, полемизируя с тезисами, согласно свидетельствам и активным возражениям клирошан и не принадлежащими Феодосию вовсе. Исследователи также отмечают тенденциозность изложения. Как представляется, такого рода прием используется, во-первых, для освещения вопросов, которые не затрагиваются Феодосием или излагаются им в согласии с официальной церковью, а во-вторых, для поддержания полемического характера труда. Несмотря на то, что основным предметом труда является полемика с ересью Феодосия, «Истины показание» касается целого ряда не относящихся напрямую к этой теме вопросов. Представляется существенным охарактеризовать как минимум наиболее важные особенности мировоззрения Зиновия, так как это может пролить свет на природу других его суждений, помочь в их интерпретации. Как уже было сказано, в «Истины показании» Зиновий затрагивает современный ему спор иосифлян и нестяжателей. Монах характеризует свою точку зрения как примирительную, умеренную, отмечая, что и «любостяжание», и нестяжание может быть как праведным и благим, так и безумным, безмерным, поэтому поддерживать надлежит не одну из сторон, но тех, кто в своем рвении не переходит известную черту. Однако в его рассуждениях явно прослеживается защита «любостяжателей» и осуждение нестяжания.

Зиновий обращает внимание на отношение к еретикам вообще, полагая, что кающимся может быть дано право на прощение, а упорство должно быть наказано заключением или иными наказаниями (важно здесь то, что Зиновий не говорит о смертной казни).

Энциклопедичность его труда подкрепляется соответствующими размерами – И.У. Будовниц отмечает, что «Истины показание…», безусловно, являлось наиболее объемным авторским произведением за всю предшествующую историю Руси.

Во взглядах на человека и его место в мире Зиновий отмечает, что человеку как божественному творению уготовано особое место – созданный по образу божьему, он не имеет равных себе и способен подчинить своей воле всех остальных тварей. Его отличительные признаки – речь и «умная, словесная, живая» душа, а если человек – сильнейший в мире, следовательно, мир – создан для человека. Такая концепция разными исследователями оценивается как гуманистическая или «предвозрожденческая».

Важно отметить, что независимость взглядов монаха проявляется во многих ключевых воззрениях. В частности, например, Зиновий отрицал божественную природу царской власти, прямо называя царя таким же человеком, как и все остальные. Свое видение старец Отней пустыни имел и на вопрос о том, как должна проявляться вера в Бога. Он отмечает, что бездумное и бездеятельное неукоснительное выполнение обрядов – «ничто перед Богом…Не красна бо, рече, песнь во устех грешника». Зиновий полагает, что вера должна в первую очередь подкрепляться праведными деяниями.

В частности, Зиновий размышляет на тему устройства мироздания и места человека в нем, семьи, язычества. Размышляет монах и на актуальные для его времени темы, открыто высказывания собственное мнение по некоторым вопросам. В частности, он освещает современный ему спор нестяжателей и иосифлян. Не оставляет без внимания Зиновий и решение Стоглавого собора о запрете «хмельного пития», открыто критикуя как сам закон, так и его сторонников – Вассиана Патрикеева и Максима Грека.

. «Истины показание…» как источник по православной традиции иконопочитания середины XVI века

Одним из наиболее характерных в этом смысле эпизодов является критическая оценка «Сказания» об иконе Саваофа. Этот эпизод важен не только благодаря своей показательности в упомянутом отношении, но также он показывает, насколько самостоятельной была позиция Зиновия по отдельным вопросам, демонстрируя возможность монаха вырабатывать и открыто демонстрировать собственное мнение по острым вопросам своего времени, отражая при этом умеренно консервативную точку зрения, предпринимая одновременно попытки освободить церковные положения от косности, но в то же время сохранить их основные особенности незатронутыми.

В одном из эпизодов Захарий, один из пришедших клирошан, обращается к Зиновию с просьбой поведать ему об иконе Богоотце Саваофе, сопровождаемой «Сказанием» и известной противоречивым к ней отношением как среди православных, так и среди еретиков. Зиновий, как бы демонстрируя сложность и, возможно, насущный характер противоречивости этой иконы, поначалу демонстративно уходит от ответа, заявляя, что он «простой человек». Однако после уговоров соглашается и очень подробно останавливается на каждом из аспектов иконы. Иконы, изображающие Бога-отца появились в Пскове, в XV веке и постепенно распространились по территории Руси. Несмотря на то, что в целом эти строго говоря противоречащие множеству иконографических норм иконы были приняты церковью и обществом, у них нашлись и ярые противники. В частности, против изображений Бога Саваофа выступил дьяк И. Висковатый, резко осужденный церковью в 1553 году за вмешательство в церковные дела. Как говорилось выше, в том числе и здесь Стоглавый собор явился отражением уже существующих ко времени его проведения реалий, утвердив связанное с иконой «Сказание» в качестве допустимого и непротиворечащего православным установлениям. Вопрос о данной иконе поднимался практически с момента ее появления, так как многие ее детали можно было без труда определить как еретические. Деликатность вопроса можно проиллюстрировать тем, что и к Максиму Греку люди обращались с тем же вопросом в 1518 году, однако он, ученый книжник, убежденный сторонник православия, высказывается на этот счет предельно деликатно. Как представляется, это может быть истолковано как разумная осторожность, понимание того, какие последствия могли вызывать высказывания человека такой известности, идущие вразрез с официальной линией церкви. Теперь реакция Зиновия в сходной ситуации будет выглядеть еще нагляднее. Монах подвергает изображение резкой критике, одновременно с этим методично и скрупулезно разбирая каждую деталь иконы и положение «Сказания» и далее по тексту даже указывая те ереси, которые, возможно, послужили источником такого изображения, демонстрируя лишний раз тем самым глубокое знание еретических учений. В своих рассуждениях он ссылается на постановления седьмого Вселенского собора. Другим примером открытой критики Зиновия постановлений Стоглавого собора можно считать его реакцию на запрет употребления монахами напитков, приготовленных с использованием хмеля. Разрешено употреблять лишь «мед квашен» и «гроздное» вино. «От сего познавается, яко уставляющии сея не от разсмотренияпроизведошася на сие, но мнихов неубогих от хотения своего умышление есть сие уставление».

Зиновий отмечает, что лишь живущие в большом достатке монахи способны приобрести мед и виноградное вино. Вместе с этим Зиновий описывает и прочие элементы богатого разнообразия их кухни. Этот прием монах использует для создания яркого контраста между бытом богатых и бедных монахов, недвусмысленно высказываясь в пользу последних и вставая на их защиту. Зиновий прямо говорит, что напитки нужны монахам для поддержания духа – вот что он пишет про единственное оставшееся в распоряжении бедных монахов после утверждения Стоглава «зелие»: «Убогим же мнихом вместо онех всех едино зелие здравию приемлемо – в житном квасе хмель, мало отраду подавающе от изнеможения, и се сотворяемо». В «Истины показании…» есть и другие примеры осуждения Зиновием линии официальной церкви.

Принимая вышесказанное во внимание, представляется уместным предположить, что в вопросе сохранения исторически сложившихся, традиционных религиозных и церковных практик на момент середины XVI века Зиновия Отенского можно считать хранителем более «консервативных» и устойчивых к изменениям взглядов, нежели такой официальный источник как постановления Стоглавого собора, скорее отражавшего новые тенденции последнего времени. Более того, несмотря на отражение традиционных взглядов, Зиновий оригинален в своих рассуждениях. Н.Е. Андреев отмечает, что несмотря на «полную зависимость от православной апологетики», Зиновий отличается самостоятельностью в выборе аргументов и отборе материала для доказательств. В связи с этим, использование «Истины показания» в сравнительном анализе в качестве источника, представляющего православных взгляд на культ иконы кажется более релевантным, нежели привлечение к этому постановлений Стоглавого собора.

иконопочитание христианский бог отенский

Литература

1. Введение в основное богословие / Михаил (Мудьюгин), 2012

. Глубоковский Н. Н. Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии. М., 2002.

. Георгий Васильевич Флоровский, протоиерей Пути Русского Богословия. Издание второе, исправленное и дополненное, 2003 год

. Грицанов А.А. Теология – Богословие – Теософия – Религия//Религия: Энциклопедия / сост. и общ.ред. А.А. Грицанов, Г.В. Синило. – Минск: Книжный Дом, 2007.- 960 с.- (Мир энциклопедий).

. Катехизис. Введение в догматическое богословие / Давыденков Олег, 2011

. Миллард Эриксон Христианское богословие Часть 11 Изучение Бога, 2007

. Непогрешимость православия / БумисПанайотис, 2010

. Николай Гаврюшин. Русское богословие. Очерки и портреты. – «Глагол». Н. Новгород, 2005

. Нравственное богословие / Олесницкий М.А., 2008

. Полное собрание творений святых отцов Том 1. Святитель Григорий Богослов. Творения. Книга 1, – Сибирская Благозвонница, 2011, 895с.

. Православное богословие на рубеже столетий / Иларион Алфеев, 2011

. Православное догматическое богословие. Азы православия. Протопресвитер Михаил Помазанский, Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2005, 464с.

. Прп. Иоанн Дамаскин Источник знания Пер. с греч.икоммент. Д.Е. Афиногенова, А.А. Бронзова, А.И. Сагарды, Н.И. Сагарды. – М.: Индрик, 2002. – 416 с. – (Святоотеческое наследие. Т. 5)

. Прот. Иоанн Мейендорф. Православное богословие в современном мире. 2012

. Сахаров Софроний, архимандрит. Единство Церкви по образу Святой Троицы // Рождение в царство непоколебимое. М. Паломник. 2000, с. 63

. Точное изложение православной веры / Иоанн Дамаскин, М.: Отчий дом, 2011, 461с.

. Хеффнер Йозеф. Христианское социальное учение Культурный центр «Духовная Библиотека» Перевод с нем. яз. – Мария Шиллер и Валентин Песенко, 2003

. Чтения по литургическому богословию / Вениамин Милов, 2012

. Шмеман А. Введение в богословие, Наука. – М., 2006.