Основные этапы становления культурологии. Философия культуры

• Вид работы: Реферат
• Предмет: Культурология
• Язык: Русский , Формат файла: MS Word 29,61 kb

Основные этапы становления культурологии. Философия культуры

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

ЛУБЕНСКИЙ ФИНАНСОВО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КОЛЛЕДЖ

ПДАА

РЕФЕРАТ

По КУЛЬТУРОЛОГИИ

НА ТЕМУ: Основные этапы становления культурологии. Философия культуры

Выполнила студентка 25 группы

Воронова Лена

Лубны 2009

Основные этапы становления культурологии

В предыдущих главах мы охарактеризовали дилеммы и парадигмы культурологии. Дилеммы требуют своего разрешения, а парадигмы – осмысления, иначе их трудно применять. Мы рассмотрим методологические основания, позволяющие решить обе эти задачи.

В литературе намечен ряд этапов развития культурологии как самостоятельной дисциплины. Первый этап условно может быть назван философским. Здесь конституируется сама "идея культуры". Вспомним высказывание В. Межуева. Свою задачу, пишет он, философы видели в "выработке некоторой общей "идеи культуры", объясняющей смысл и направленность мировой истории в целом". Кстати, многие науки и дисциплины проходят этот этап.

Второй этап – эмпирическое изучение явления культуры. "Самую первую парадигму наук о культуре; – пишет Л, Ионии, – можно назвать эмпирической. Это сбор информации о разных народах, их нравах, обычаях, образе жизни, ее описание и попытки систематизации. В учебниках этот период обычно обозначается как предыстория, или доистория, науки" [70. С.25]. (Заметим, что эмпирическое изучение явлений вряд ли стоит считать парадигмой) Понятно, что на этом этапе используются идея культуры и представления о культуре, формирующиеся на ее основе и в результате эмпирических исследований.

Третий этап – построение культурологии как научной дисциплины. Здесь вырабатываются принципы и критерии культурологической истины (объяснения), создаются идеальные объекты, строятся культурологические теории. Именно на этом этапе складываются дилеммы и парадигмы культурологии. При построении культурологической науки широко используются эмпирические исследования.

На четвертом этапе наряду с продолжающимся развертыванием культурологической науки складываются прикладные культурологические исследования, на которые все больше начинает ориентироваться культурологическое познание.

На современном этапе важную роль в развитии культурологии играет философская и методологическая рефлексия. И понятно почему. Наличие дилемм, разных парадигм и частично пересекающихся культурологических концепций и теорий делает необходимым критический анализ оснований и ценностей культурологии.

Один из важнейших методологических принципов моего подхода состоит в переходе от обсуждения отдельных понятий культуры к анализу практик, в рамках которых формируются разные понятия культуры, а также к анализу различных научных стратегий и подходов изучения культуры, прежде всего философского, естественнонаучного, гуманитарного, социокультурного и исторического. Поясню. Межуев, анализируя, что собой представляла идея культуры, пишет, что это было оценочное понятие культуры, позволявшее "постигнуть смысл и направленность человеческой истории в целом", исходя из убеждения в том, что именно европейская история и культура являются "высшим достижением духовного развития человечества" [100. С.34, 36]. По Межуеву, идея культуры и соответствующее понятие были ответом (объективацией) на формирование особой практики – самосознания европейского человечества как целого; дальше на этой основе разворачивались и другие практики (просвещение населения, колонизация других, "менее культурных" народов, практика миссионерства). Анализируя понятие "культура" как "многообразие культур" и понятие "массовой культуры", К. Разлогов, по сути, применяет тот же самый прием объяснения: в качестве важнейшей предпосылки формирования этих понятий рассматривает соответствующие практики (формирование национальных государств и отдельных наций, создание сферы устойчивых массовых культурных услуг и социального управления на основе СМИ, телевидения, а сегодня и Интернета).М. Фуко и современные методологические исследования показывают, что понятия типа "культура" появляются в ходе объективации схем, обеспечивающих формирование и функционирование определенных социальных практик и связанных с ними властных отношений. В таком контексте, прежде всего организационном, культура выступает как объект, полагаемый мыслью, а не объект изучения; но затем культуру, выделенную таким образом, начинают изучать.

Напротив, в своих последних работах Э. Орлова осмысляет разные понятия культуры на основе анализа различных стратегий научного познания (для меня эта позиция всегда была исходной). Когда, пишет она, основным в познании считается установление фундаментальных нормативных порядков, отделяющих мир человека от остального мира, это можно сделать только средствами философии. Если акцент в познании делается на процессе непосредственного наблюдения искусственных феноменов в том виде, в котором они даны людям, в специфичности, уникальности их проявлений или попытке обнаружить нечто общее за внешне различными феноменами, незаменимым становится гуманитарный тип познания. В случае достаточного накопленного опыта практического обращения с определенными культурными феноменами возникает вопрос о возможности их целенаправленного регулирования, прагматического использования и т.п. Соответственно актуализируется научный подход к этим феноменам.

Правда, Орлова гуманитарный тип познания фактически не относит к научному, что неверно, но в данном случае важно другое, а именно – сравнение стратегий познания и их корреляция с разными понятиями культуры; культура тогда понимается как объект изучения, формируемый соответствующими стратегиями.

В своих исследованиях я стараюсь сочетать подход к анализу культуры через анализ соответствующих практик с подходом, предполагающим разведение типов стратегий познания. Дело в том, что понятия культуры несут в себе черты и того и другого.

Философия культуры

Ю. Давыдов в "Философской энциклопедии" (М., 1970) пишет, что "культурфилософия (философия культуры) – понятие, употребляемое в западной философии в смысле осознания сущности и значения культуры". И действительно, если мы обратимся к высказываниям таких неокантианцев, как В. Виндельбанд и Э. Кассирер, заложивших фундамент философии культуры, то увидим, что они обсуждают два основных вопроса: что конституирует культуру как целое в отличие от отдельных проявлений культуры и в чем смысл культуры. Обе эти темы и есть в неокантианской традиции философской мысли вопрос о сущности и значении культуры.

Другими словами, Виндельбанд и вслед за ним и другие неокантианцы на оба вопроса отвечают так: и смысл и целое культуре придает Разум. Чтобы обрести и осознать единство культуры, утверждает Виндельбанд, "необходимо постигнуть сущность функции, представляющей собой то общее, что присутствует во всех частных культурных деятельностях, как бы различно ни было обрабатываемое ими содержание, а это означает не что иное, как самосознание разума, порождающего свои предметы ив них царство своей значимости" [44. С.67]. Раскрывая неокантианское понимание Разума, Кассирер связывает идею Разума с идеями Свободы и Морали. "Нет необходимости ни прослеживать весь ход человеческой истории, ни давать подробные объяснения всего разнообразия форм, принимаемых человеческой цивилизацией, чтобы ответить на вопрос, который, по мнению Канта, является действительно важным и ключевым – вопрос о той главной цели, к достижению которой устремлено человечество. Это цель моральная, и потому именно в морали, в системе этики следует искать истинные принципы философии истории и философии цивилизации. Согласно Канту, в корне всех проблем философии истории и философии культуры лежит идея свободы. Свобода означает автономию разума, отсюда всеобщая задача философии культуры заключается в решении вопроса: каким образом и с помощью каких средств возможно достижение этой автономии в процессе эволюции человеческого разума и воли" [73. С.150].

Попробуем теперь осмыслить представления неокантианских философов культуры. В. Межуев безусловно прав, утверждая, что речь у них идет не о разных культурах, а только о европейской культуре. Уже одно это делает многие рассуждения неокантианцев ограниченными присущим им историческим пониманием культуры. Внутри собственной культуры вполне естественно занять позицию социального действия, пытаясь улучшить культуру или направить ее эволюцию к определенной цели, но практически невозможно объективно исследовать культуру, поскольку трудно взглянуть на нее со стороны, что есть условие всякого изучения. Кроме того, находясь внутри европейской культуры и не различая (фактически не признавая) других культур, трудно понять, что средние века, античность и древние архаические общества – это не только предшествующие в эволюции состояния европейской культуры, но также целостные культуры, не менее автономные, чем культура Нового времени.

Для Канта смысл европейской культуры задается идеями Разума, Свободы и Морали, он надеялся, что победа этих начал, работа над их культивированием и приведет человечество к культурному состоянию. Как сегодня видится эта проблема? Безусловно, в истории и культуре (не только европейской, любой) действуют разумные силы, имеют место тенденции к свободе и морали. Без этих тенденций культура вообще бы не состоялась. Однако было бы неправильным думать, что в культуре действуют только такие, так сказать, осмысленные, разумные тенденции. Этим тенденциям, как известно, противостоят другие: наряду с Разумом не меньшее значение в культуре имеют бессознательные, стихийные процессы, моральным тенденциям противостоят тенденции эгоистические и даже демонические, разные силы стремятся подавить свободу. В этом плане нельзя указать смысл культуры и истории. Есть цель и смысл в деятельности отдельных людей или движений, но Смысла всей культуры или истории, вероятно, не существует. И вряд ли подобный смысл возникнет, даже если человечеством будет управлять, как о том мечтал Д. Андреев, всемирная этическая организация "Роза Мира".

Не менее существенно, как неокантианские философы понимали назначение и природу самой философии. С одной стороны, вслед за Аристотелем философия рассматривалась как законодатель мышления, как гарант истинности и общезначимости знания, с другой стороны, вслед за Кантом – как разумная, направляющая инстанция человечества. "Философия, – утверждает Э. Гуссерль, – сохраняет за собой ведущую функцию и свою особую бесконечную задачу – функцию свободного и универсального осмысления, охватывающего одновременно все идеалы сразу и всеобщий идеал – иначе говоря, универсум всех норм" [58. С.41-42]. "В соответствии со своим высшим назначением, – пишет А. Швейцер, – философия является руководителем, который направляет наш разум в общем и целом… Но в час погибели страж, который должен был предупредить нас, заснул, и мы не смогли бороться за нашу культуру" [Цит. по: 73. С.114]. Процитировав Швейцера, Кассирер спрашивает: "Существует ли в действительности нечто, подобное объективной теоретической истине, имеется ли в природе то, что прежние поколения считали идеалами нравственности и человечности? Существуют ли объективно некоторые общие этические требования, связывающие всех людей поверх представления об индивидуальности, государстве, национальности? В эпоху, когда возникают такие вопросы, философия не может стоять в стороне, безгласная и бесполезная… ни раздражение, ни даже скептицизм не могут уменьшить внутреннюю энергию и идеалообразующую силу философии. И благодаря тому, что она сохраняет в себе эту силу в неприкосновенности и чистоте, можно надеяться, что с ее помощью философия снова будет оказывать соответствующее воздействие на жизнь людей и на события внешнего мира" [73. С.114-115].

По сути, у неокантианцев получалось так, что именно философия культуры как "направляющая наш разум в общем и целом" спасет культуру. Вряд ли сегодня можно разделить веру в это. В настоящее время претензии философии на всеобщность, нормативность и общезначимость не могут быть приняты, время глобальных философских систем и аристотелевской презумпции относительно руководящей роли со стороны философии ушло в прошлое. Еще в начале XX в.В. Дильтей, правда с сожалением, писал: "Одной из наиболее действительных причин, не перестающих доставлять все новую и новую пищу скептицизму, является анархия философских систем. Основанное на свидетельствах истории сознание беспредельного многообразия этих систем находится в полном противоречии с притязанием каждой из них на общезначимость, и это противоречие гораздо сильнее питает дух скептицизма, чем какая бы то ни было систематическая аргументация. Оглянемся ли мы назад или вокруг себя, везде мы видим в хаотическом беспорядке беспредельное многообразие философских систем. И всегда, с самого своего зарождения, они исключали и опровергали друг друга" [63. С.213].

Да, чего нет, того нет: сегодня, в частности, это обусловлено другим пониманием культуры, философия не рассматривается как универсальный нормативный разум (эту роль совместно с философией берут на себя ряд других дисциплин и практик – наука, искусство, идеология и др.) и не сводится к одной всеохватывающей философской системе. Однако через философию по-прежнему осуществляется разработка и проведение таких трансцендентальных идей и ценностей, которые призваны ориентировать и направлять мышление, а также сохранять культуру и жизнь человека. Только и мышление, и жизнь в настоящее время понимаются иначе.

В свое время древние греки, как мы показали выше, разрешили ситуацию (только отчасти; она сходна с современной) много – и разномыслия следующим образом: они сформировали представление о мышлении, подчиняющемся системе правил (позднее эти правила образовали каркас логики) и описывающем истинное устройство мира (т.е. онтологию). Можно сформулировать три основных постулата, которым подчиняется мышление и на которые фактически ориентируется традиционная философия. Первый – постулат "параллелизма" – звучит так: действительность – непротиворечива, источник ошибок в рассуждениях – мышление. Второй – постулат "автономности": в мышлении, не обращаясь к другим формам опыта и жизни, можно разрешать основные проблемы, получать знания, находить внутренние стимулы для собственного развития. В соответствии с третьим – постулатом "единства" – мышление одно и едино, не может существовать многих и разных мышлений. Уже Аристотель пытался создать правила и нормы мышления, единые для всего мышления, потом для своего времени эту же задачу пытались решить другие философы.

В настоящее время интеллектуальная ситуация совершенно другая: мы признаем существование разных мышлений (классического, т.е. Аристотелевско-Кантианского, естественно-научного, гуманитарного, религиозного, эзотерического и т.д.), констатируем открытость мышления к разным формам опыта и жизни, считаем, что мышление описывает разную действительность, которую, отчасти, и конституирует. Другими словами, в противоположность постулатам классического мышления можно сформулировать три следующих постулата современного, постклассического мышления.

Постулат порождения: мышление порождает соответствующие формы действительности, объекты, реальности, которые и отражаются в мысли. Постулат контекстности: мышление не автономно, а подобно языку, имеет разные контексты (контекстом мышления можно считать те формы опыта и жизни, которые сливаются и переплетаются с мышлением, способствуя его дальнейшему развитию). Постулат полифоничности: современное мышление – это много разных мышлений, находящихся между собой в различных отношениях (дополнения, противостояния и отрицания, независимости, родства и т.д.). Например, естественно-научное и гуманитарное мышления, с одной стороны, находятся в отношении оппозиции и отрицания, с другой – дополнения. Но если современное мышление полифонично, контекстно, порождающе, то, спрашивается, как в этом случае оно может выполнять свое назначение: упорядочивать и направлять мысль, давать правильное представление о действительности; и как в таких условиях вести дискурс, что считать истиной? Еще один вопрос: какую роль в современном мышлении играет философия? Только после ответа на эти трудные вопросы мы можем судить о философии культуры.

Первое положение, которое в связи с этим хотелось бы сформулировать, следующее. Чтобы преодолеть хаос, взаимоотрицание и взаимонепонимание в мышлении, о которых говорил, в частности, В. Дильтей, вероятно, нужно в явной форме отрефлексировать особенности современного мышления и дискурса. При этом должны быть соблюдены такие общие условия, которые позволяют мыслить и вести дискурс другим, т.е. не посягают на другие виды мышления и интеллектуальные территории. Спрашивается, однако, как это возможно? Например, если будут артикулироваться и публиковаться особенности своего мышления и дискурса, а также выявляться их границы. Последнее, в частности, предполагает отказ в мышлении от "натуралистической позиции", т.е. веры в то, что мыслимое содержание совпадает с действительностью, как она есть. Однако, как отрефлексировать, чтобы с этим согласились другие, чтобы они приняли условия культурной коммуникации?

Думается, и это второе положение, здесь нужно ориентироваться на саму эту коммуникацию, на те ее признаки и контексты, которые все или основные участники культурной коммуникации начинают признавать и разделять. С моей точки зрения, в современной культуре наиболее признанными и значительными являются следующие четыре контекста. Контекст научной и технической рациональности, заданный не только современной наукой и техникой, но и сферами проектирования, производства, экономики и т.д. Контекст, заданный сферой влияния и активности личности, реализацией в мышлении ее фундаментальных желаний, целей, ценностей (назовем этот контекст персоналистическим). Третий контекст можно назвать групповым; здесь определяющим является не личность, а группа или сообщество (например, творческий коллектив, научное или эзотерическое сообщество, "школа" и академия и т.д.); в этом контексте мышление и порожденные в нем идеи становятся для группы событиями, общение и творчество перетекают в мышление. Наконец, четвертый контекст – это контекст самой культуры. В качестве примера такого контекста можно указать на различие национальных школ мышления или кардинальную смену мышления при переходе от одних культур к другим.

Итак, рефлексия и упорядочивание мышления (и своего и чужого), вероятно, должна вестись с позиции научной и технической рациональности, от которой мы в нашей цивилизации, даже если бы хотели, просто не можем уклониться, с позиции личности, т.е. "автора" мышления, с позиции группы или сообщества, где мышление порождается и обращается, наконец, с позиции культуры (культурной традиции). Этот подход можно углубить, обратившись к рассуждениям С. Неретиной.

"Философские и научные теории, – пишет Неретина, – предельно развив свои элементарные понятия, оказались перед необходимостью пересмотра самого понятия элементарности, подкосившего при этом аксиоматически дедуктивные начала прежней логики. Классический разум, действующий в сфере объективной логики развития человечества пал, не в силах понять (познать, объять) эту тотальную иррациональность. Его падение как единственного и всеобщего стало особенно наглядным в связи с перекройкой карты мира, когда обретший самостоятельность Восток отказался принять западные образцы государственности и разумения: локомотив исторического процесса сошел с рельсов, и выбравшийся из под его обломков индивид обнаружил себя на перекрестке различных смысловых движений, каждое из которых претендует на всеобщность, каждое из которых для другого либо бессмысленно, либо требует взаимопонимания… В философской логике это выглядит так: при глубинном исчерпании всех способов познания мира субъект разумения (как субъект познания) доходит до полного своего отрицания; прижатый к стене собственного безумия, он побуждается к выходу за собственные пределы, "в ничто", во внелогическое. Используя неопределенную способность суждения, индивид в самом этом "ничто" обнаруживает новые возможности бытия нового мира ("мира впервые", в терминологии B. C. Библера) и соответственно нового субъекта, который и является носителем другого разума, другой логики" [106. С.44-45]. Вряд ли лучше можно охарактеризовать современную гносеологическую ситуацию. Будем из этого исходить и отрефлексируем наше "ничто", нашу "неопределенную способность суждения".

Прежде всего я хотел бы придерживаться философской традиции, понимая под ней определенные исторические и современные способы осмысления кардинальных проблем человеческого существования – соотношение мышления и бытия, проблему правильного поступка и жизни, вопросы о высших духовных реалиях и т.д. Далее я рассматриваю все свои мыслительные построения и конструкции именно как интеллектуальное занятие, несущее на себе печать собственной личности и ее пристрастий. В этом плане мое познание есть одновременно выражение вполне определенных устремлений моей личности, реализация ее ценностей. Мир и реальность, которые я познаю, с одной стороны, воспроизводятся моделирующей способностью моего мышления, но, с другой – они конституируются работой этого мышления, порождаются им в акте философской объективации.

Что же моделирует, воспроизводит мышление, какую реальность? Я утверждаю, что современное мышление в решении проблем, подобных тем, которые мы анализируем, воспроизводит прежде всего гуманитарную реальность. Гуманитарное же мышление, считает Библер, предполагает "работу с текстом как с истоком мировой культуры и как с ориентиром на внетекстовой смысл, заключенный в личности и в поступках его автора. Мир понят как произведение, возведенное в статус особенного всеобщего" [106. С.49]. Вот необходимое и для меня ключевое выражение – мировая культура. Мое "ничто" – это культура. С одной стороны, я хотел бы понять культуру как произведения мысли, как форму культурного произведения. С другой – как "материал" культуры, т.е. как идеи, уже воплощенные в мышлении и действии людей.

С этой точки зрения, культура для меня неотделима от понятия "культура". При этом под культурой на этом уровне рассуждения (но только на этом) я, действительно, также как и Э. Орлова, понимаю не объект, а определенный способ мышления и объяснения. Он включает в себя: анализ текстов культуры, сопоставление разных культур, анализ творчества представителей культуры, создающих культурные тексты-произведения, за счет чего только и возможно воспроизводство культурных реалий отдельными людьми, рассмотрение того, как эти тексты-произведения определяют деятельность и поведение представителей культуры, описание устойчивости и динамики культуры и т.п. Культура – это теоретический концепт, понятие, способ мышления, которые, конечно, в рамках теоретического мышления приходится объективировать, но наивно думать, что полученный при этом объект похож на газ или солнечную систему.

По позиции изучения философ сближается с гуманитарием, но у него другие задачи. Его цель – осмысление современности, создание мыслительного плацдарма для ответов на ее вызовы. Это предполагает, с одной стороны, критику отживших, тормозящих дальнейшее развитие способов мышления и видения, с другой стороны, создание новых идей и схем, вводящих в современность, с третьей – разворачивание новых типов социальности, коммуникации и рефлексии. В этом смысле философия не только познание, но и форма новой жизни. Вероятно, поэтому В. Межуев утверждает, что, например, философия культуры это не наука. "Философия, – пишет он, – ставит вопрос не об объекте, а о бытии. И культура для нее – не объект познания, а лишь способ, форма проявления, обнаружения человеческого бытия, как оно раскрывается в данный момент времени. Ученый может рассказать нам о разных культурах, как они существуют объективно, для философа культура – то, что имеет Отношение к нам, живущим здесь и сейчас, что имеет тем самым субъективную значимость и ценность… Философия делает возможным наше собственное существование в культуре, тогда как наука лишь фиксирует культурное многообразие мира безотносительно к вопросу о том, кто мы сами в этом мире" [101. С.82].

Я думаю, что Межуев не совсем прав. Во-первых, гуманитарные и социальные науки тоже делают возможным наше собственное существование в культуре. Во-вторых, философия как способ конституирования новой жизни не исключает философское познание (исследование), но оно будет ориентированным как раз на эти формы. Именно философия в условиях кризиса и распада культуры должна прокладывать дорогу для наук, особенно гуманитарных и социальных. Например, сегодня мыслятся такие задачи философии культуры: критика существующей техногенной цивилизации и ограничения амбиций новоевропейской личности, разработка идей выживания человечества, безопасного развития, новых форм общения и коммуникации и других, переориентация всех наук на решение этих и сходных задач.

Попробуем подвести итог. Современная философия вынуждена признавать не одно, единое мышление, а много разных. Однако философия не отказывается упорядочивать и нормировать мышление, но предпочитает ныне решать эту задачу другим способом. Вместо установления единой системы правил и онтологии предлагается: во-первых, следовать складывающейся культурной коммуникации, а это предполагает учет ее основных контекстов (научной и технической рациональности, персоналистической рациональности, групповой, культурной), во-вторых, осуществлять рефлексию основных структур мышления, а также указывать его границы.

Современная философия уже не берется полностью определять человеческое бытие и жизнь, понимая, что это невозможно. Однако она не отказывается вносить посильный вклад (наряду с наукой, искусством, идеологией, религией, эзотерикой и т.д.) в структурирование и конституирование жизни, бытия и особенно мышления. Более того, она признает свою ведущую роль в таких вопросах, как критическое и позитивное осмысление, аксиологическая ориентация, понятийная проработка мыслительного материала. В знаменитом докладе, прочитанном в 1935 г., Э. Гуссерль писал: "В теоретической установке философа самым существенным является специфическая универсальность критической точки зрения с характерной для нее решимостью не принимать на веру ни одно готовое мнение, ни одну традицию в стремлении найти для всего традиционно данного универсума истину саму по себе, некую идеальность… Это происходит в форме практики нового рода – практики, приобретающей характер универсальной критики всей жизни и ее целей, форм и систем культуры, уже развившихся в жизни человечества, и вместе с тем – критики самого человечества и тех ее ценностей, которые явно или скрыто руководят им" [58. С. 33, 38]. Подобно тому как, например, философия Аристотеля ориентировалась на идею Блага (Разума, Божества), а философия Ф. Бэкона на идеи природы и могущества человека, использующего законы природы, современная философия также опирается на определенный пласт этических идей. Но одновременно этические идеи, ориентирующие философские системы, вероятно, не должны быть утопическими. "Путь от несовершенного к более совершенному пониманию истины, – замечает А. Швейцер, – ведет через долину реального мышления" [173. С.228].

Действуя в рамках такого подхода, философия культуры не пытается больше спасти европейскую и мировую культуру, но зато признает разные культуры и их самоценность, конституирует и направляет их изучение и исследование, способствует здоровью культуры, т.е. старается действовать культуросообразно. Последнее означает, что культуролог как культурно и гуманитарно ориентированный специалист и человек проводит в своей деятельности этические идеи Разума и Культуры, учитывая одновременно реальные возможности и границы своих усилий, постоянно преодолевая присущий всякому мыслителю натурализм и утопизм. Современная философия культуры не отрицает и науки о культуре и истории культуры. Напротив, философия культуры осуществляет по отношению к наукам о культуре, а также истории культуры важные методологическую и аксиологическую функции. Поэтому трудно согласиться с критикой философии культуры, высказанной Э. Орловой, но зато вполне можно принять следующий ее вывод по поводу соотношения философии культуры, истории культуры и наук о культуре: "Разумеется, любой тип исследования культуры включает в себя все три компонента: метафизический, упорядочивающе-описательный, объяснительный… Все они сосуществуют, выполняя свои познавательные функции в изучении культуры. И можно утверждать, что именно их совокупность и составляет в современной науке области специализированного знания о культуре" [112. С.12].

Использованная литература

1. Культурология: Розин В.М. Учебник. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Гардарики, 2003. – 462 с.