- Вид работы: Реферат
- Предмет: Культурология
- Язык: Русский , Формат файла: MS Word 26,36 kb
Проблемы современной мифологии
Содержание
Введение.
. Мифология на разных ступенях человеческой истории
. Мифологизация российского общества как особенность русской культуры. Истоки и тенденции
. Мифы и мифологическое мировоззрение
. Современные социальные мифы
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Культура, насколько это раскрывает нам история, существует в жизни человечества с самого отдаленного прошлого. И, прежде всего, она связана с религией с самого своего начала.
Как известно из свидетельств о древнейших обществах и как мы наблюдаем в этнических обществах, где образ жизни подобен образу жизни первобытного человека, архаические религиозные представления связаны с ощущением, что весь окружающий мир проникнут силами, неподвластными человеку, причем на эти силы можно влиять при помощи особых ритуалов. Над сверхъестественными силами или богами часто стоит Высшее существо или Верховный Бог, обыкновенно ассоциируемый с небом. Религии древних народов, таких, как античные греки или индусы ведического периода, относятся к этому типу, но личности богов обладают более отчетливыми чертами и главное место занимает особое служение тому или иному божеству, а также размышления о сущности Абсолюта.
Начиная примерно с VI в. до н. э., начали формироваться, принимая свои неповторимые очертания, главные исторические религии. В Китае учения Конфуция и Лао-цзы послужили выражением новых этических и мистических идей. В древнем Израиле Моисей и другие пророки возвестили эру строгого и радикального монотеизма. В Индии Упанишады и Будда воплотили в новых формах глубинный мистический поиск. Позднее от иудаизма отпочковалось учение Иисуса, основателя христианства. В свою очередь эти древнейшие традиции oкaзали влияние на Мухаммада, величайшего пророка ислама. Некоторые значимые религии, в особенности зороастризм, со временем почти утратили былые масштабы, хотя, как правило, элементы более древних религий обычно просачивались в позднейшие верования, приходящие им нa смену.
С XVI в. начинается второй период интенсивного возникновения и развития новых систем верований. В частности, к этому периоду относится рождение религии сикхов и бахаизма в Азии, движения мормонов в Америке, разнообразных новых религий и сект в странах Запада и в Африке. Но величайшим ударом по традиционным религиям становится формирование в XIX в. научно-рационалистического гуманизма и его марксистской разновидности. Однако в целом кажется, что все народы нуждаются в системах верований, имеющих практическое значение и связанных с важнейшими проблемами человеческой жизни -проблемами страдания, смерти, насилия, построения гармоничного и справедливого общества. И поиски Абсолюта, отраженные в религиозном опыте, составляют универсальную характеристику человеческой культуры. Поэтому большинство мировых религий пересекаются во многих аспектах. Общие темы и концепты пронизывают верования самых далеких друг от друга в географическом и историческом отношении народов. Различия между религиями обусловлены разницей в подходах к этим общим темам, в направленности, а не в содержании. И в силу различия подходов порой создается видимость противоречий и даже диаметральной противоположности между теми или иными системами веры.
Теисты понимают Абсолют как личностного Бога, обладающего всей полнотой эмоциональной жизни на надчеловеческом уровне. Они иллюстрируют свою точку зрения примерами, ссылаясь на наводящий ужас на людей гнев ветхозаветного Яхве или индуистской богини Бали, указывая на милосердие Аллаха или сострадательность Будды, добрую сторону личности той же Кали, определяя христианского Бога как любовь. Однако многие мистики не придерживаются такого подхода, считая Абсолют импереональным божеством, постигаемым, только через непередаваемый в четких определениях опыт его Присутствия в глубинах человеческой личности. Промежуточную позицию занимает, к примеру, католический экзистенциалист Г. Марсель, который пишет: «Всякая попытка создания психологии божества (psychologie divine), всякое стремление вообразить отношение Бога ко мне вызывает у меня непреодолимое недоверие. Я никак не могу согласиться, что мы можем каким-либо идеальным образом представить себя на месте Бога – я имею в виду, поставить себя на его место для того, чтобы обернуться на самое себя… Одним из главных препятствий мне видится усиленное применение многими теологами принципа аналогии…» (Марсель Г. Быть и иметь. Новочеркасск, 1994. С. 116.).
Убежденность теистов в способности человека вступать в общение с личностным, отзывающимся ему Богом противостоит точке зрения мистиков, которые считают, что имперсональный Абсолют превышает всякое человеческое разумение и не может быть описан в понятиях. Вера в спасение, в жизнь после смерти может принимать форму учения о реинкарнации (индуизм) или выливаться в характерное для авраамического монотеизма представление о вечном осуждении или блаженстве души после единственной физической жизни.
Поскольку религиозность свойственна людям различных темпераментов и различного социального положения, в рамках многих религиозных систем сложилось несколько типов мироощущения. Это прежде всего медитативная религиозность духовной элиты, часто институционализируемая через монашество, и менее строгая вера широких масс, опирающаяся на наглядные образы, реликвии и т. д.
Реформаторы и пророки часто обрушиваются на подобные проявления народной веры. Для Запада особенно характерно противостояние идеи вселенской или национальной церкви, охватывающей весь народ, и малой церкви избранных (посвященных), исповедующих религию в ее очищенном, медитативном варианте.
Противостояние наблюдается и в подходах к религиозному лидерству. Последнее может также принимать крайне противоположные формы. С одной стороны, имеется система специальной институционализированной подготовки религиозных деятелей – священнослужителей, администраторов, теологов и богословов. С другой стороны, периодически появляются профетические и харизматические личности, ощущающие свою призванность и имеющие индивидуальный религиозный опыт. Различие между священнослужителем и пророком предполагает различные представления о духовном авторитете. В некоторых религиях делается упор на значимость первоначальных откровений, зафиксированных в Ведах, Коране, а человек рассматривается как всецело зависимое, несвободное существо. Иные религии – к примеру, буддизм, конфуцианство – считают человека более свободным и утверждают, что он своими силами может достигнуть просветления или вечной жизни.
В данной работе нам хочется показать историческую роль мифологии и религии в культурном пространстве не только на разных этапах развития человечества, но и расставить акценты на том огромном и непреходящем значении, которое играют и, смеем заверить, и в будущем будут играть эти «институты» в жизни многих как верующих, так и атеистов, как коммунистов, так и демократов, как либералов, так и экстремистов. Ведь трудно переоценить роль Христа, Будды или Магомета как в средневековье, так и в современности и в обозримом будущем.
1. Мифология на разных ступенях человеческой истории
Как во всех случаях религиозного символизма, мифологическое повествование нельзя пытаться обосновать или даже считать его правдоподобным. Всякий миф представляется как авторитетное фактическое повествование, вне зависимости от того, насколько описываемые события расходятся с естественным законом или обыденным опытом. По мере удаления от своего первичного религиозного значения, слово миф может также употребляться в более узком значении – для обозначения идеологического убеждения, когда это убеждение является объектом квазирелигиозной веры; примером может служить марксистский эсхатологический миф об отмирании государства.
В то время как содержание мифа прошлого или общества, отличающегося от на всего собственного, сравнительно легко увидеть, распознать мифы, доминирующие в наше время и в нашем обществе, всегда трудно. Это не удивительно, поскольку миф черпает свою авторитетность не в доказательстве, а в показывании себя.
В этом смысле авторитет мифа действительно ясен без всяких слов, и миф может быть понят детально, только когда его авторитетность более не является бесспорной, но была опровергнута или преодолена каким-то образом другим, более всеобъемлющим мифом.
Слово миф выражает из греческого слова мифос, которое имеет диапазон значений от слова, через говорение и рассказ, до повествования. Бесспорная компетентность мифа противостоит логосу, компетентность или истинность которого может быть доказана и показана. Поскольку мифы повествуют о фантастических событиях, не пытаясь их доказывать, о них иногда думают, что это простые сказки, не имеющие фактической основы, и слово миф стало синонимом ложного или, вернее, неверного знания. Однако при изучении религии важно делать различие между мифами и сказками, которые простo неверны.
Слово мифология означает одновременно и изучение мифа, и корпус мифов, относящийся к определенной религиозной традиции. Миф существовал во всяком обществе. Поистине его можно рассматривать как главную составляющую человеческой культуры. Поскольку многообразие мифов так велико, трудно сделать какие-либо обобщения по поводу природы мифов. Но очевидно, что в своих общих чертах и в конкретных деталях мифы, созданные народом, отражают, выражают и разрабатывают образ этого народа в его собственном видении.
Символы, мифы и ритуалы меняются с течением времени. Невозможно, конечно с точностью указать момент, когда та или иная мифологическая тема стала всего лишь литературной темой, или четко установить время, когда прекратилось мифотворчество. Если миф рассматривать как порождение прошедших эпох жизни человечества, то едва ли можно назвать дату, когда окончилось прошлое и началось наше историческое настоящее. Одно можно сказать с уверенностью: секуляризация мифа, то есть утрата мифом своей сакральной роли и основополагающей функции в обществе, не есть однозначный и необратимый процесс. Человеческая история включает в себя как движение в направлении секуляризации, так и встречное движение, направленное к мифологизации того или иного феномена, повествования или идеи. Существует много типов секуляризации; секуляризация западного общества, последовавшая за периодом средневековья, представляет только один их этих типов. Примером другого типа секуляризации может служить движение от мифа к логосу в архаический и классический периоды истории Греции, когда ответы на фундаментальные вопросы о сущности мироздания приобрели рационально-философскую, а не мифопоэтическую форму.
С другой стороны, хотя секуляризация современного общества не представляет собой уникального исторического феномена, это новый к сложный тип секуляризации, в котором задействовано много факторов. Научные – прежде всего астрономические – открытия позднего средневековья и эпохи Возрождения сопровождались ростом уверенности в незыблемости космических законов. Одновременно представления о Боге становились все более абстрактными. Исторические воззрения средневековья уступили дорогу интерпретациям истории, фокусирующимся на психологических, социальных и экономических фактах. В философии секуляризация связана с расцветом разнообразных форм натурализма. Особенно характерной является присущая современному сознанию тенденция рассматривать персонажи и события, о которых повествуют мифы, как нечто нереальное или как побочный продукт социально-экономической действительности.
Самое интересное, что секуляризации современного общества сопутствует обратный процесс – процесс формирования новой мифологии.
Даже после секуляризации современного общества в нем могут сохраняться определенные остаточные мифологические структуры. Э. В. Тайлор, уже упоминавшийся нами крупнейший антрополог XIX в., ввел в употребление термин пережиток по отношению к обычаям и верованиям, которые продолжают функционировать еще долгое время после того, как прекратил существование наделявший их значением культурный контекст. Поскольку такие обычаи и верования могут рассматриваться как простые предрассудки, слово пережиток обыкновенно имеет несколько уничижительный оттенок. В этом смысле существует множество пережитков мифа. Хорошо известный из произведений Жан-Жака Руссо миф о просвещенном правителе, например, можно рассматривать как пережиток мифологической темы о рае и золотом веке: у рационально мыслящего европейского человека сохраняется ностальгия по земному раю.
Современный процесс секуляризации сильнее затронул символические формы поведения (культ, ритуал, богослужение) и символические объекты (священные места), нежели миф. И все же в современном обществе: повсеместно принятые формы мифологии не пронизывают всю социальную жизнь.
В то же время в нем продолжает существовать глубинная потребность в мифологии, которая иногда удовлетворяется обращением к мифам, которые заимствуются из вытесненных или чуждых традиций. Так, пренебрежительное отношение современного общества к космическому символизму (очень распространенному в древних традициях) вызвало своеобразную реакцию, проявившуюся в стойком интересе к астрологии. А великие научные открытия XX в., помимо всего прочего, стали питательной средой для пышного расцвета жанра научно-фантастической литературы, которая напоминает мифологические повествования, вплоть до эсхатологического элемента.
2. Мифологизация российского общества как особенность русской культуры. Истоки и тенденции
В технологически развитом современном отечественном обществе по-прежнему функционируют мифы и родственные им типы повествования. Исследователи городского фольклора собирают истории, изрядно напоминающие сказки братьев Гримм. Отличие разве что в том, что в современных сказках одинокому путешественнику угрожает не оборотень, а бродячий призрак, который поджидает свою жертву не в глухом лесу, а на шоссе.
Компьютерные игры, разработанные на основе сложнейшей технологии, ставят нас перед задачей убить дракона и спасти несчастную принцессу. Миф о Супермене, наделенном сверхчеловеческой силой герое, спасающем мир и сохраняющем американский образ жизни, дает средним как американцу, так и россиянину, яркий образ, воплощающий базисные моральные ценности соответствующей культуры. Таким же воздействием обладают и образы первопроходцев Дикого Запада. Подобные истории обычно укрепляют представленческие стереотипы, касающиеся морального превосходства белых над индейцами, русских над чукчами, украинцев над молдаванами, славян над прибалтами, европейцев над «чурками» и пр. Хотя иногда эти стереотипы расшатываются историями и фильмами противоположного характера, содержащими попытки демифологизации Дикого Запада.
То, что мифы по-прежнему сохраняют жизненность и силу, доказывает функционирование в 40-х гг. XX в. представлений о том, что существует особая арийская расовая группа, высшая в антропологическом смысле по отношению к семитской группе. Отчасти этот миф базировался на идее о расовом родстве народов, говорящих на родственных языках. Ложность этой идеи не помешала широкому распространению арийского мифа в Европе начиная с XVIII в. Эта же идея послужила интеллектуальным обоснованием преследования евреев превосходящими их германскими арийцами в период нацистского господства. Отсюда со всей очевидностью явствует, что в политике миф обретает жизнь тогда, когда он служит интересам определенных групп и выражает их чаяния, безотносительно к тому, содержит ли этот миф истину или ложь.
То же самое происходит в настоящее время и в российском обществе по отношению к цыганам, беженцам (будь то таджики или русские, вырвавшиеся из «горячих точек»), попрошайкам, бродягам, бомжам и пр. Эти категории в силу различных политических игр властей предержащих оказываются «пугалками» для обыкновенных российских обывателей, как больные СПИДом в нашем обществе для здоровых людей.
Конечно, в известном смысле функционирование мифа в политике является простым продолжением его роли в рамках религии, где он служит обоснованию определенного типа организации управления.
Хотя часто считается, что политика в современном обществе выполняет ту функцию, которую прежде выполняли религия и миф, в действительности ситуация несколько сложнее. Точно так те, как миф всегда содержал в себе социальные и политические элементы, и политические движения в теории имеют мифологическое измерение. К примеру, мифологический компонент всегда играл важную роль в обеспечении единства политического организма, начиная от простом селения и заканчивая нацией. Это мифологическое измерение политики обрело особу ю значимость в связи с развитием в XXI в. противоборствующих идеологий, обладающих чертами мифа. В политических дебатах слово идеология зачастую можно было заменить термином мифология без ущерба для содержания. Наконец, и в современных-социополитических дискуссиях ключевые понятия, такие, как свобода или равенство, пусть даже имеющие долгую и сложную философскую историю, часто используются в манере, аналогичной функционированию мифа.
В российском обществе, на данный момент больном и никак не выздоравливающем, как не печально, существует и питательная среда как для арийского нордического мифа, так и для коммунистического мифа. 2/3 населения сегодняшней России, если не больше, проживало в СССР и так или иначе испытывало на себе все «прелести» правящей коммунистической идеологии.
В настоящий момент, как показали последние выборы в Госдуму, коммунистический миф в России жив и здравствует. Дальнейшая тенденция обнищания народа может привести, несомненно, к триумфальному возвращению этого мифа в виде «обновленного» коммунистического порядка в стране.
Что касается истоков мифологизации российского общества, то корни этого явления отнюдь не молоды. Было бы ошибочно считать, что мифологизация нашего общества началась со времен горбачевской перестройки, когда партийные бонзы стали появляться по мановению волшебной палочки или по разрешению парткомов на церковных службах со свечками в руках. И все это публично освещалось телевидением. Нет, мифологизация общества, проживавшего на территории нашей страны, была всегда и была ранее образования древнеславянского государства и ранее принятия христианства как государственной религии в Киевской Руси.
Истоки мифов, которые все еще сидят в умах граждан на подсознательном уровне, старше и Дажьбога и Стрибога со всем славянским пантеоном.
Миф функционирует и в современных воззрениях на историю. В современном миропонимании история предстает не как вечное повторение, а как линейный прогресс. Эту тенденцию к упрощению можно сравнить с мифом европоцентристского разума, рассматривающего себя как универсальную ценность. История выступает не просто как последовательность событий, происходящих с людьми, но как неуклонное прогрессивное движение к наиболее разумному состоянию общества. Эта схема разработана в идеализме Гегеля и оттуда перекочевала в исторический материализм Маркса. Такое понимание истории телеологично и по сути также представляет собой мифологию: это миф неуклонного прогресса. Современное миропонимание рассматривает историю телеологически, вписывая туда свой прогрессистский миф.
А этот миф предполагает установление своего рода европоцентристской субординации, когда из всего многообразия повествований о событиях жизни человечества наиболее ценным и значимым признается повествование о европейской цивилизации. В рамках такого современного миропонимания невозможно реально оценить многообразие повествований и вклад каждого из них в наше понимание человеческой жизни.
3. Мифы и мифологическое мировоззрение
«Если во всех европейских языках слово «миф» означает выдумку, то это только потому, что так решили греки XXV веков назад». Обиженный за миф, Мирча Элиаде, конечно, упрощает античное к нему отношение. Как указывает С.С. Аверинцев, греческое mythos было многозначным понятием, и далеко не все его смыслы относились к художественным и вообще конкретным текстам. Главный «гонитель» мифа Платон видел в нем не только «живое, наивное, тождественное себе», но и «…иное себе… иносказание или символ». Советские и зарубежные исследователи Платона С.С. Аверинцев, А.Ф. Лосев, А.А. Тахо-Годи, Г. Керк, Т. Ллойд и др. показали, что в семантическом контексте греческого философа «миф» может означать чудесный рассказ о богах, о героях, о давних временах, но может значить и «слово» – священное слово, мнение, вообще речь. И есть, наконец, совершенно неожиданный смысл, на который указывает А. Тахо-Годи: «Платон вместе с тем именует мифом чисто философские теории, например движение, как первоначало является для него мифом, не поэтической, но философской выдумкой» (Лосев А.Ф. Античная мифология и ее историческое развитие. М. 1957. C. 95).
Наконец, миф как сфера мечтаемого устремлен в будущее: созвучные ему индоевропейские корни означают «заботиться», «иметь в виду», «страстно желать». Миф сообщает жизни смысл и зовет к деятельности. «Миф делает это не через логику или образец, – поясняет эту позицию исследователь его школы ОФлайерти, – а через активизацию наших эмоций».
Мирча Элиаде дает определение мифа как «священной истории». Миф, по его утверждению, рассказывает о событиях, которые имели место в изначальные времена и связаны с творением мира в целом или отдельной его части. В акте творения непременно участвуют сверхъестественные существа, таким образом миф – единственная подлинная реальность, во всяком случае для первобытного человека. Кроме того, миф служит прототипом, образцом для всех человеческих обрядов и всех существенных видов профанной, обыденной деятельности. На всем протяжении истории человечества Элиаде прослеживает социальную функцию мифа и показывает, что мифологическое мышление преобладало в философских концепциях античности, в народном христианстве в средние века, в идеологии любых милленаристских движений и возрождается вновь в философии и искусстве ХХ в.
Особое место в мифологической концепции Элиаде отводится понятию времени (и, соответственно, истории). Есть сакральное мифологическое время, в котором творилась космогония, в котором действуют боги и осуществляются мифы. И существует профанное время, соотнесенное с этим сакральным, но более «слабое», чем последнее. Рассказ мифа – это прорыв «священного», равнозначный иерофании (богоявлению). Профанное время исторично. Оно линейно, необратимо и доступно индивидуальной памяти, тогда как мифологическое время сохраняется лишь в коллективной памяти или, точнее, в коллективном бессознательном.
Дело в том, что в этой книге сформулировано и развито самое оригинальное и очень дорогое автору положение о цикличности мифологического и линейности профанного времени.
Книга «Миф о вечном возвращении» целиком посвящена проблеме восприятия времени первобытными и так называемыми историческими людьми.
Первобытные (мифологические) общества противопоставляются цивилизованным (историческим), как «холодные» и «горячие». Первые воспроизводят одни и те же архаические структуры, а вторые – более подвижны, изменчивы, подвержены прогрессу.
Трудно согласиться с точкой зрения автора, рассматривающего осознание истории и прогресса как слабость, а не силу современного человека. Он настойчиво подчеркивает ограниченность того, кто выступает творцом в истории, по сравнению с древним, воспринимающим себя как творца в космогонии, хотя последнее могло быть только иллюзорным, тогда как первое достаточно часто бывает действительным и целенаправленным. Признавая, что религия дает лишь иллюзию спасения от трагедии невосстановимого времени, Элиаде тем не менее обращает своего читателя не в будущее, к еще не познанным возможностям человеческого духа, а в прошлое, в условный рай архетипов и повторений.
Со всей определенностью можно сказать, что западная философия, если вообще допустимо такое словоупотребление, может оказаться провинциальной, если ограничится изучением лишь собственной традиции и, например, обойдет вниманием проблемы и открытия восточной мысли и, кроме того, если она будет признавать только «положения» человека исторических цивилизаций и при этом недооценивать опыт «примитивного» человека, принадлежащего архаическим обществам. Философская антропология также могла бы кое-что почерпнуть из выяснения вопроса о том, как досократовский человек (другими словами, древний человек) оценивал свое место во вселенной.
В «первобытном», или архаическом, сознании предметы внешнего мира – так же, впрочем, как и сами человеческие действия – не имеют самостоятельной, внутренне присущей им ценности. Камень будет священным, поскольку его форма свидетельствует о том, что он является частью определенного символа, или же потому, что он представляет собой иерофанию, обладает маной, знаменует некий мифический акт и т.д. Объект представляется как бы вместилищем инородной силы, которая выделяет его из окружающей среды и сообщает ему смысл и ценность. Сила может пребывать в субстанции объекта или в его форме, она передается путем иерофании или ритуала. Этот тоже будет священным, поскольку само его существование есть иерофания: несжимаемый, неуязвимый, он – то, чем не является человек. Он не поддается времени, его реальность удваивается благодаря его вечности. Так один из обыкновеннейших камней превращается в «драгоценный», то есть наделяется магической или религиозной силой на основании одной лишь его символической формы или происхождения: «громовой камень», поскольку его считают упавшим с неба; жемчужина поскольку вышла из глубин океана. Камень становится священным, потому что в нем обитают души предков (Индия, Индонезия), или потому что он был когда-то местом богоявления (как «ефиль» (bethel), послуживший постелью Иакову), или потому что был освящен жертвоприношением или клятвой.
Перейдем теперь к человеческим действиям (не к тем, конечно, которые являются чисто автоматическими); их значение, их ценность связаны не с их прямой физической давностью, а с присущим им качеством «быть воспроизведением прадействия», повторением мифического образца. Питание – не простое физиологическое действие, оно возобновляет причастие. Брак и коллективная оргия имеют свои мифические прототипы, их повторяют, потому что они были освящены от основания (во время оно, аb origine) богами, предками или героями.
В проявлениях своего сознательного поведения «первобытный», архаический человек не знает действия, которое не было бы произведено и пережито ранее кем-то другим, и притом не человеком. То, что он делает, уже делалось. Его жизнь – непрерывное повторение действий, открытых другими.
Таким образом, окружающий нас мир, в котором ощущается присутствие и труд человека – горы, на которые он взбирается, области, заселенные и возделанные им, судоходные реки, города, святилища, – имеет внеземные архетипы, понимаемые либо как «план», как «форма», либо как обыкновенный «двойник», но существующий на более высоком, космическом уровне. Не все в «окружающем нас мире» обладает такого рода прототипами. Например, пустынные области, населенные чудовищами, невозделанные земли, неведомые моря, куда не осмеливается заплывать ни один мореплаватель, и т.д. не имеют своего собственного прототипа, как имеют его г. Вавилон или египетские номы. Они соответствуют мифической модели, но уже другого типа: все эти дикие, невозделанные области уподобляются хаосу, они относятся к еще не дифференцированному, бесформенному бытию, предшествующему сотворению. Именно поэтому, вступая во владение такой территорией, перед тем как начинать ее использовать, люди совершают обряды, символически повторяющие акт творения; невозделанную область следует прежде «космизировать», а потом уже заселить. Но вначале следует подчеркнуть, что окружающий нас мир, цивилизованный (окультуренный) человеком, обладает действительной ценностью лишь благодаря внеземному прототипу, который послужил ему моделью. Человек строит по архетипу. Небесные модем имеют не только город или его храм, но они есть у любой местности, с орошающими ее реками, полями, дающими пропитание, и т. д., где живет человек. На карте Вавилона изображен город в центре большого круга, ограниченного рекой Амер, – точно так, как шумеры представляли себе Рай. Именно эта сопричастность городских культур архетипической модели придает им реальность и законность сущего.
Фундаментальное различие в отношении современного и древнего человека к окружающему миру заключается в следующем: для современного человека мир явлений является в первую очередь «оно», для древнего и также для примитивного человека – он есть «ты». Сфера природы и сфера человека не различалась. Спекуляция находила неограниченные возможности для развития, ее не сдерживал научный (т.е. дисциплинированный) поиск истины. Спекуляция – как показывает этимология этого слова – есть интуитивный, почти визионерский способ восприятия. Основной объект, на который направлена спекулятивная мысль – человек: его природа, его проблемы, его ценности, его судьба. Свое «Я» человек с особенной настойчивостью делает предметом спекулятивной мысли даже сегодня. Для первобытного человека неодушевленного мира просто не существует. Мир для первобытного человека представляется не пустым или неодушевленным, но изобилующим жизнью. Эта жизнь проявляется в личностях – в человеке, звере, растении, в каждом явлении, с которым человек сталкивается – в ударе грома, во внезапной тени, в жуткой и незнакомой лесной поляне, в камне, неожиданно ударившем его, когда он споткнулся на охоте. В любой момент он может столкнуться с любым явлением не как с «ОНО», а как с «ТЫ». В этом столкновении «ТЫ» проявляет свою личность, свои качества, свою волю. «ТЫ» переживаемо как жизнь, встретившаяся с другой жизнью, оно вовлекает все существо человека в двусторонние взаимоотношения. Мысли в не меньшей степени, нежели поступки и чувства, подчинены этому переживанию. Вероятно, для древних существовали некоторые интеллектуальные проблемы и их интересовали вопросы типа «почему и как», «откуда» и «куда». Знание о «ТЫ» в высшей степени индивидуально. Другими словами, древние рассказывали мифы, вместо того, чтобы производить анализ событий и делать выводы. Например, мы сказали бы, что определенные атмосферные изменения прекратили засуху и вызвали дождь. Вавилоняне наблюдали те же события, но внутренне переживали их как появление гигантской птицы Имдуизд, явившейся им на помощь. Она покрывала небо черными грозовыми тучами своих крыльев и пожирала небесного быка, чье горячее дыхание спалило посевы. Такой миф древние рассказывали не для развлечения. Они рассказывали о событиях, от которых зависело само их существование. Они порождены воображением, но не представляют собой чистой фантазии. Важно отличать подлинный миф от легенды, саги, басни и волшебной сказки. Все они могут сохранять элементы мифа. Образность неотделима от мысли. Она представляет собой ту форму, в которой было осознано впечатление.
Таким образом, к мифу необходимо отнестись серьезно, ибо он открывает существенную истину. Но у мифа нет той универсальности и ясности, которая присуща теоретической формулировке. Он конкретен, хотя и претендует на неопровержимость своей правоты. Он требует признания от верующего и не претендует на оправдание перед судом критикующего.
Итак, мы можем резюмировать комплексный характер мифа в следующих словах. Миф есть поэтическая форма, выходящая за рамки поэзии тем, что она провозглашает истину; форма рассуждения, выходящая за рамки рассуждения тем, что она хочет порождать ту истину, которую провозглашает; форма действия, ритуального поведения, которая не находит своего завершения в действии, но должна провозгласить и выработать поэтическую форму истины.
4. Современные социальные мифы
В технологически развитом современном отечественном обществе по-прежнему функционируют мифы и родственные им типы повествования. Исследователи городского фольклора собирают истории, изрядно напоминающие сказки братьев Гримм. Отличие разве что в том, что в современных сказках одинокому путешественнику угрожает не оборотень, а бродячий призрак, который поджидает свою жертву не в глухом лесу, а на шоссе. мифология мифологизация мировоззрение религия
Компьютерные игры, разработанные на основе сложнейшей технологии, ставят нас перед задачей убить дракона и спасти несчастную принцессу. Миф о Супермене, наделенном сверхчеловеческой силой герое, спасающем мир и сохраняющем американский образ жизни, дает средним как американцу, так и россиянину, яркий образ, воплощающий базисные моральные ценности соответствующей культуры. Таким же воздействием обладают и образы первопроходцев Дикого Запада. Подобные истории обычно укрепляют представленческие стереотипы, касающиеся морального превосходства белых над индейцами, русских над чукчами, украинцев над молдаванами, славян над прибалтами, европейцев над «чурками» и пр. Хотя иногда эти стереотипы расшатываются историями и фильмами противоположного характера, содержащими попытки демифологизации Дикого Запада.
То, что мифы по-прежнему сохраняют жизненность и силу, доказывает функционирование в 40-х гг. XX в. представлений о том, что существует особая арийская расовая группа, высшая в антропологическом смысле по отношению к семитской группе. Отчасти этот миф базировался на идее о расовом родстве народов, говорящих на родственных языках. Ложность этой идеи не помешала широкому распространению арийского мифа в Европе начиная с XVIII в. Эта же идея послужила интеллектуальным обоснованием преследования евреев превосходящими их германскими арийцами в период нацистского господства. Отсюда со всей очевидностью явствует, что в политике миф обретает жизнь тогда, когда он служит интересам определенных групп и выражает их чаяния, безотносительно к тому, содержит ли этот миф истину или ложь.
То же самое происходит в настоящее время и в российском обществе по отношению к цыганам, беженцам (будь то таджики или русские, вырвавшиеся из «горячих точек»), попрошайкам, бродягам, бомжам и пр. Эти категории в силу различных политических игр властей предержащих оказываются «пугалками» для обыкновенных российских обывателей, как больные СПИДом в нашем обществе для здоровых людей.
Конечно, в известном смысле функционирование мифа в политике является простым продолжением его роли в рамках религии, где он служит обоснованию определенного типа организации управления.
Хотя часто считается, что политика в современном обществе выполняет ту функцию, которую прежде выполняли религия и миф, в действительности ситуация несколько сложнее. Точно так те, как миф всегда содержал в себе социальные и политические элементы, и политические движения в теории имеют мифологическое измерение. К примеру, мифологический компонент всегда играл важную роль в обеспечении единства политического организма, начиная от простом селения и заканчивая нацией. Это мифологическое измерение политики обрело особу ю значимость в связи с развитием в XXI в. противоборствующих идеологий, обладающих чертами мифа. В политических дебатах слово идеология зачастую можно было заменить термином мифология без ущерба для содержания. Наконец, и в современных-социополитических дискуссиях ключевые понятия, такие, как свобода или равенство, пусть даже имеющие долгую и сложную философскую историю, часто используются в манере, аналогичной функционированию мифа.
В российском обществе, на данный момент больном и никак не выздоравливающем, как не печально, существует и питательная среда как для арийского нордического мифа, так и для коммунистического мифа. 2/3 населения сегодняшней России, если не больше, проживало в СССР и так или иначе испытывало на себе все «прелести» правящей коммунистической идеологии.
В настоящий момент, как показали последние выборы в Госдуму, коммунистический миф в России жив и здравствует. Дальнейшая тенденция обнищания народа может привести, несомненно, к триумфальному возвращению этого мифа в виде «обновленного» коммунистического порядка в стране.
В современном обществе миф зачастую заменяет идеологию. Существует так называемые поэтические мифы: миф о провиденциальной миссии той или иной нации (национализм), миф о естественном происхождении прав человека (либерализм), миф об исторической детерминированности классовой борьбы (марксизм), миф об исключительности пути России по направлению к прогрессу (русская идея) и многие другие, нашедшие питательную почву как в головах интеллигенции, так и в черепах люмпенов. Во всех этих случаях миф служит обоснованием политической системы. Политический миф можно определить как драматическое повествование, функционирующее как фундамент политической идеологии, легитимизирующее политические действия и мобилизующие народы. Вебер утверждает, что боги досовременных мифов возрождаются в политических мифах современности как имперсональные силы: «Старые боги поднимаются из своих могил; они утратили свое очарование и теперь принимают форму безличных сил. Они стремятся подчинить себе нашу жизнь и, снова возобновляют свою извечную борьбу друг с другом».
Что касается истоков мифологизации российского общества, то корни этого явления отнюдь не молоды. Было бы ошибочно считать, что мифологизация нашего общества началась со времен горбачевской перестройки, когда партийные бонзы стали появляться по мановению волшебной палочки или по разрешению парткомов на церковных службах со свечками в руках. И все это публично освещалось телевидением. Нет, мифологизация общества, проживавшего на территории нашей страны, была всегда и была ранее образования древнеславянского государства и ранее принятия христианства как государственной религии в Киевской Руси.
Истоки мифов, которые все еще сидят в умах граждан на подсознательном уровне, старше и Дажьбога и Стрибога со всем славянским пантеоном.
Миф функционирует и в современных воззрениях на историю. В современном миропонимании история предстает не как вечное повторение, а как линейный прогресс. Эту тенденцию к упрощению можно сравнить с мифом европоцентристского разума, рассматривающего себя как универсальную ценность. История выступает не просто как последовательность событий, происходящих с людьми, но как неуклонное прогрессивное движение к наиболее разумному состоянию общества. Эта схема разработана в идеализме Гегеля и оттуда перекочевала в исторический материализм Маркса. Такое понимание истории телеологично и по сути также представляет собой мифологию: это миф неуклонного прогресса. Современное миропонимание рассматривает историю телеологически, вписывая туда свой прогрессистский миф.
А этот миф предполагает установление своего рода европоцентристской субординации, когда из всего многообразия повествований о событиях жизни человечества наиболее ценным и значимым признается повествование о европейской цивилизации. В рамках такого современного миропонимания невозможно реально оценить многообразие повествований и вклад каждого из них в наше понимание человеческой жизни.
Заключение
Закрытость по отношению к другим повествованиям проявляется в подходе к проблеме столкновения культур. Современное миропонимание пытается решать эту проблему, заявляя о превосходстве западной культуры на том основании, что прочие культуры неизбежно растворятся в процессе модернизации. Поскольку миф о прогрессе изначально задан в системе этого миропонимания и содержательно связан с процессом модернизации, то предполагается, что культурные коллизии будут преодолены распространением на весь мир западного стиля жизни, провозглашаемого универсальным. А вопрос, не является ли такое навязывание западного стиля само по себе источником конфликтов, остается без внимания.
Современное мировоззрение, как сказано выше, характеризуется присутствием критической рефлексии, дающей альтернативный способ понимания досовремен ной культуры и расширяющей интеллектуальные гоpизонты. Однако, если ближе рассмотреть тип функционирования мифа в современности, стоит задаться вопросом, удается ли современному миропониманию стабильный критический взгляд на самое себя. Ведь существование политических мифов, воскрешающих старых богов в образе имперсональных сил, ограничивает свободу граждан и их участие в принятии решений, которое предполагает демократия. И в такой же степени проблематично, насколько живо сохраняется сократическая ирония в мифе о Великой Теории и в мифе о прогрессе по европейскому образцу.
Хотя по темпам роста народонаселения, возможно, что европоцентризм будет рассматриваться представителями желтой расы, через пару сотен лет достигшими своего апогея в количественном отношении, всего лишь как одна из устаревших точек зрения, не отвечающих современному состоянию дел.
Тенденции мифологизации нашего общества весьма печальны. Вот лишь один факт. В стране, где церковь отделена от государства и школа от церкви еще с 1918 г., накануне 2000 г. Президент Ельцин передает свои полномочия исполняющему обязанности в присутствии Патриарха. Рождество Христово с 1994 г. объявлено выходным днем в России. Православие признается традиционной российской религией и от этого один шаг до таких вещей, которые творятся по отношению к верующим, например в Туркменистане, где «титульными» признаны в стране всего лишь две конфессии – ислам и православие. Остальные верующие, как непрошедшие перерегистрацию в органах власти, лишаются прав отправления своих религиозных культов. Проще говоря, храмы кишнаитов, баптистов, адвентистов, католиков и пр. сносятся. Следующий шаг – это в этом направлении – это действия, аналогичные поступкам талибов, объявивших «вне закона» все памятники неисламской культуры в Афганистане.
Важной составляющей взаимодействия религии и секулярного общества является развитие сравнительного религиоведения. Часто обнаружение общих структур, присущих всем мировым религиям, служит стимулом для различных движений за их объединение, возглавляемых такими организациями, как Всемирный Совет Церквей. Но исследования в области сравнительного религиоведения выявляют и особенности, характеризующие выражение религиозных представлений в различных культурах. Однако все мировые религии в XXI в. объединяет общая для них задача – адаптировать древние традиции, дающие людям возможность культурной и духовной самоидентификации, к глобальным переменам в социальном существовании, международных отношениях и мировоззрении, происходящим в современном мире.
Список использованной литературы
1.Бонгард-Левин Г.М. Комплексная программа исследований «Роль религий в истории и современном мире». М., 1989 г.
2.Введение в культурологию. М., 1995.
.Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1994.
.Лосев А.Ф. Античная мифология и ее историческое развитие. М. 1957.
.Намсараева С. Полезно ли родиться в России? («НГ-Религии», №23 от 08.12.99 г.).
.Самыгин С.И., Нечипуренко В.И., Полонская И.Н. Религиоведение: социология и психология религии. Ростов-на-Дону, 1996.
.Симонов П.В., Ершов П.М., Вяземский Ю.П. Происхождение духовности. М., 1989.
8.http://www. dslib.net›ontologia/makarova2.html
9.http://www. librero.ru›article/myth/ <http://www.librero.ru/article/myth/>
.<http://www>. works.tarefer.ru <http://works.tarefer.ru/>›72/100103/index.html
