Реферат: Начало изучения культуры в России в последней трети ХVIII-первой трети ХIХ в.

Изучение культуры в России в последней трети ХVIII-первой трети ХIХ в. складывалось под влиянием основных тенденций европейской просветительской мысли. Оно не было полностью подражательным. Известно, например, что ряд текстов и идей руссоистского толка появлялись в работах отечественных мыслителей независимо от работ Руссо. "Письмо об искусстве", написанное Д. А. Голицыным для Академии художеств, открытой в Петербурге в 1755 г., по характеру поставленных вопросов и по подходу к их решению было близким к трактату Д. Дидро "Опыт о живописи", а тексты европейских и американских авторов служили их российским интерпретаторам поводом для размышлений, выходившим далеко за рамки комментируемых сюжетов. Достаточно долго, тем не менее, подход российских писателей и исследователей к проблемам культуры не отличался особой оригинальностью. До поры до времени "образованное дворянство" – российские интеллектуалы, получавшие образование на западный манер и вовлеченные в общеевропейское культурное движение, – не нуждалось в самостоятельном осмыслении такого феномена, как культура. Само это слово входило в практику интеллектуальной жизни России постепенно, через осмысление понятий, его составляющих. Необходимость в самостоятельном взгляде на культуру стала ощущаться в связи с возросшей потребностью осмысления применимости исторического опыта других европейских стран в условиях России. А воспринимался этот опыт далеко не однозначно. С одной стороны, осознавалась необходимость кардинальных социальных перемен и европеизации России. С другой, всё большую остроту стал приобретать вопрос о цене преобразований. Впервые он был поставлен радикальностью петровских преобразований, позже вновь привлек к себе внимание образованного общества с началом работы Уложенной комиссии 1767-1768 гг. А со времен якобинской диктатуры и на долгие времена перед глазами мыслящих россиян замаячили призраки европейской цивилизации, от которых им хотелось бы оградить собственную страну и свой народ: призраки кровавого революционного террора и "язвы пролетарства".

Взаимоотношение интеллектуальной истории России с идеями Просвещения довольно сложно. Становление отечественной исторической науки, формирование политической доктрины абсолютизма, развитие законодательства и системы народного образования, театра и изобразительного искусства – все эти столь разнородные явления в российской жизни того времени были в той или иной мере связаны с идеями просветительской философии. Российская культура последней трети ХVIII-первой трети ХIХ в. в ее профессионализированной части была результатом осмысления просветительских идей.

Тяготение частных лиц к идеям Просвещения и их практическому осуществлению нередко совпадало в России со встречным движением государства. Потребность в европеизации осознавалась на государственном уровне как геополитическая задача, и именно монархия нередко становилась инициатором распространения просветительских идей. Государство в лице своих монархов и госучереждений способствовало распространению идей Просвещения и либерализма, придавая некоторым из них институциональные формы. Иногда государство выпускало опасные идеи из-под своего контроля, и тогда вся мощь государственной машины обрушивалась на подавление инакомыслия. Так было с Н. И. Новиковым и А. Н. Радищевым в конце XVIII в., В. Ф.Раевским, декабристами и А. И. Полежаевым в первые десятилетия XIX столетия. В целом же российская монархия была восприимчивой ко всем новшествам, которые она считала полезными, и использовала идеи, по своей сути ориентированные на буржуазное общество, для создания более совершенных форм государственной машины и административного контроля.

Далеко не все идеи радикального французского Просвещения оказались приемлемыми для российского образованного сословия. Бинарность русской культуры, столь часто отмечаемая современными авторами, способствовала быстрому осознанию противоположности интересов частных лиц и государства. Противоположность проявилась в тяготении лиц из образованного сословия к самым умеренным юридическим идеям и самым радикальным представлениям о строении общества, в популярности идеи необходимости государства всеобщего благоденствия и непопулярности представлений о человеке как биологической машине. Даже попытки дополнить материалистические идеи о развитии природы мистической трактовкой сущности человеческой личности были явлением чисто российским.

По сумме идей, находившихся в фокусе дискуссий и ученых трудов, русские авторы в конечном итоге оказывались ближе к традициям немецкой науки, чем к идеям французских просветителей. Немалую роль сыграли в этом и литературные связи, и деятельность Петербургской Академии наук с ее приглашенными учеными-академиками, и обучение российских студентов в немецких университетах (особо популярными были вольнолюбивые Геттингенский и Гейдельбергский университеты, а учились больше в более академических университетах Берлина и Йены), и то, что у истоков изучения книжной культуры рубежа веков оказался Ф. П. Аделунг (1768-1843), историк и библиограф, ставший в 1809 г. членом-корреспондентом Петербургской Академии наук. Ф. П. Аделунг был автором первого исследования по книжной статистике в России и составителем библиографии записок иностранцев о России. Книжная статистика не случайно стала одним из первых объектов специального анализа. Культура чтения была необыкновенно важна для образованного сословия. Она, по сути, задавала стиль жизни.

Как и в странах просветительской культуры, в России осмысление культуры как объекта изучения проходило в смешанной форме. Художественное творчество играло в этом процессе роль моделирующего фактора. Эстетическое осмысление изображаемых черт и явлений культуры выполняло функции теории культуры. История становилась полем приложения сделанных открытий.

Катализатором развития представлений о культуре в России стала необходимость осмысления национальной природы российского общества. Эта потребность стала первостепенной после войн с Наполеоном, заграничных походов русской армии и превращения России в гаранта сохранения status quo в Европе.

В осмыслении просветительских идей в России большую роль сыграли не только переводная литература, но и перевод-ческая деятельность образованного дворянства.

Переводами занимались все интеллектуалы, оставившие заметный след в отечественной культуре того времени. Искусству перевода обучали специально. Переводы были неотъемлемой частью российской частной библиотеки, в которой печатная книга соседствовала с рукописной. Последняя в 60-90-х гг. XVIII в. преобладала. Значительное число рукописей составляли именно переводные произведения.

Сами переводчики часто писали о том, что их работа не была механической. В основе перевода лежала мысль о необходимости переосмысления передаваемых текстов. Переводы помогали создать понятийно-терминологический ряд, потребный для описания явлений политики, социологии и культуры. Так, например, слово "фантазия" впервые появилось в "Московском журнале" за 1791 г. в рецензии Карамзина на книгу К.-Ф. Морица "Богоучение, или баснословные повествования древних". И тут же издатель счел нужным заметить: "Сие Греческое слово принято во все языки, и мы смело можем употреблять его и в прозе и в стихах". Год спустя, переводя фрагмент той же книги, Н. М. Карамзин вновь обращается к понравившемуся слову. На этот раз он объясняет значение нового термина и его соотношение с привычным русскому слуху словом "вымыслы".

Переводимый оригинал часто использовался как источник ассоциаций, помогавший лучше описать российские реалии или изучаемые явления. Переводчик становился фактически автором текста. Позже В. Ф. Одоевского, И. В. Киреевского и П. Я. Чаадаева современники назовут "переводчиками идей". В отношении к тексту они были продолжателями сложившейся русской школы переводческого искусства нового времени.

С традициями перевода связана и эволюция отношения к самому понятию "культура". В произведениях французских, английских и немецких авторов слово фигурирует с середины XVIII столетия, но как заимствованное. В соответствии с просветительской традицией, слово "культура" с латинского переводилось как образование, воспитание. В русских переводах термин, созданный на основе латыни, долгое время отсутствует. Передается его содержание. В русском тексте термином становится понятие, и оно переводится не с латыни, а с основного языка переводимого произведения. Переводится как Просвещение (нередко с большой буквы).

Просвещение мыслилось как основа государственного строительства. В качестве компонентов Просвещения рассматривались законотворческая деятельность, создание социальных и политических институтов, образование, архитектура, искусство и музыкальное творчество. Это – признаки культуры, ее мерило и инструменты воздействия на умы и сердца (т. е., на общественное мнение и нравственность). Просвещение (образование), науки и искусства, литература и поэзия – вот объекты внимания авторов, описывавших культуру. Обобщающую роль, позже принятую термином "куль-тура", в этом ряду играло понятие Просвещения.

Законотворчество мыслилось как деятельность государственной важности. К ней тяготели даже люди, не помышлявшие о политической карьере. Размышления над законами, потребными государству, рождали практику свободомыслия. Укреплению практики свободомыслия способствовали созыв екатерининской Уло-женной комиссии из выборных депутатов и жалованные грамоты, дававшие сословиям доступ (правда, весьма ограниченный, а иногда и просто иллюзорный) к решению политических и административных вопросов. Уже в первой трети XIX столетия, принцип выборности принимается частью россиян как неотъемлемое качество политической жизни цивилизованного общества.

В Уложенной комиссии впервые в качестве государственной проблемы стал обсуждаться крестьянский вопрос. Дискуссия была спровоцирована самой императрицей, пожела-вшей узнать мнение дворянства о праве крепостных на землю, хотя бы в виде "усадьбы" (приусадебного участка). Крестьянский вопрос, раз возникнув, стал одним из системообразующих факторов российского менталитета, способствовал его политизации практически во всех сферах проявления, в том числе и в области осмысления культуры. Законотворческая деятельность заставила российских интеллектуалов поставить вопрос о том, что есть народ в России. Первый ответ на этот вопрос дало изобразительное искусство.

В начале 1770-х гг. выпускник петербургской Академии художеств И. А. Ерменёв сделал восемь рисунков, легко проложенных акварелью. Рисунки эти предназначались для юного великого князя Павла Петровича, увлекавшегося настольным театром. На шести листах художник изобразил фигуры нищих слепцов, некоторых – с детьми-поводырями. Один из рисунков изображал поющих слепых. Еще на одном запечатлен крестьянский обед. В коллекцию Эрмитажа листы попали под названием "Народные костюмы". Обнародованные спустя десятилетия, восемь ерменевских акварелей произвели на публику ошеломляющее впечатление.

Художник создал чудовищную картину бедности и нищеты. И придал ей небывалую выразительность, какую-то угрожающую монументальность. Тяжеловесные кряжистые фигуры выглядят гигантскими на фоне едва различимых микроскопических городских домов, затерявшихся на линии низкого горизонта. Особо тяжкое впечатление производит незрячесть персонажей. Даже на рисунке, изображающем обед, ни один из персонажей не смотрит на зрителей. Может, там и не все слепые. Но зритель видит либо опущенные головы, либо глухие, совершенно "закрытые" спины и затылки. Т. В. Алексеева, описывая рисунки, как к лейтмотиву, возвращается к одному и тому же слову: отчужденность.

О серии "Нищие" писалось много противоречивого. В свое время художника изображали жертвой царского режима и относили его даже к соратникам А. Н. Радищева. Да и сама история рисунков, открываемых вновь и вновь (трижды!), напоминает хорошо закрученный детектив, ставший сюжетом замечательной монографии А. Н. Савинова о Ерменеве. Автор показал, что версия оппозиционности художника царизму совершенно лишена оснований.

Конечно, художник не был революционером. Он не имел ничего против российской монархии. И не собирался отражать тяжелое положение русских крепостных ни накануне пугачевского восстания, ни, тем более, после взятия Бастилии. Его рисунки не были зарисовками с натуры, хотя, по свидетельству современников, толпы нищих заполняли столицы (особенно Москву) в 70-80-х гг. XVIII в.

Перед нами – пример философского искусства эпохи Просвещения, иллюстрация одного из главных тезисов просветительской философии, гласившего, что народ непросвещенный слеп, нищ, беспомощен и глух. Ерменевские "Нищие" – отражение дискуссий или постулатов, понятных эпохе, но требующих от современной культуры перевода и расшифровки. Отголоски идейных коллизий, породивших рисунки Ерменева, дошли до нашего времени в отрывках, через отчеты о дискуссиях в Уложенной комиссии или страницы сатирических журналов. Ерменевские слепцы – изображение понятия, сфор-мулированного на уровне теории, но не принятого массовым сознанием своего времени.

В осмыслении культуры в российской традиции исключительную роль сыграло освоение принципов эстетических теорий, созданных европейской культурой в течение XVIII в. На протяжении шести десятилетий XVIIIв. и XIX в. в русской культуре сосуществовали четыре эстетические системы, каждая из которых находила для себя особую сферу приложения.

Играющая культура барокко проявила себя в архитектуре, музыке и придворном обращении. Учителями русских в искусстве барокко выступали итальянцы и французы. Следствием влияния барочной культуры было распространение всевозможных обществ и кружков. Они были разными по величине. В одних не набиралось и десятка. Другие насчитывали своих приверженцев сотнями. Одни имели строгий устав. Другие объединяли родственников или сверстников по сходству интересов. Одни создавались для обучения, занятий политикой или литературой, реформирования русского языка, распространения агрономических знаний. Другие – просто для времяпровождения или вспомоществования друг другу. Кружковая культура сыграла важную роль в развитии отечественной культуры. Рядом с сословно-иерархическим делением общества она поставила объединения по интересам, в рамках которых привычная иерархия отходила на второй план или не принималась в расчет вовсе. В кружках была принята своя манера поведения, общения, одежды. В них складывался особый язык, само существование которого облегчило введение в массовое сознание языковых изменений. Кружковая культура способствовала формированию нового литературного языка, вскоре принявшего на себя нормативные функции.

Обучающая культура классицизма подчинила себе первоначально поэзию, публицистику и театр, затем утвердилась в системе образования, стиле государственной деятельности (типе служения монарху как персонификации государства) и архитектуре, создаваемой по государственному заказу. Дольше всего каноны классицизма продержались в отечественной скульптуре и архитектуре. В скульптуре – скорее всего, в силу неразвитости представлений о человеческой индивидуальности и потребности идеологических форм сознания того времени в идеализированных образах. В архитектуре – благодаря нужде государства в ансамблях общественного назначения. Архитектура классицизма создавала парадный облик государственной власти. Неудивительно, что тяготение к ней осталось и в отечественной культуре XX в..

Практически постоянно поддерживается государственной властью в России и представление о соотношении интересов личности и государства, созданное классицизмом. Согласно ему государство как носитель общего блага и высшего закона всегда имеет приоритет над личностью. Последняя обязана приносить себя в жертву обществу, подчиняя свои чувства и потребности государственным интересам. Торжественная и подчеркнутая грандиозность государства рядом с упрощенно понимаемой личностью, которая не может существовать вне него, – таков долговременный вклад эпохи классицизма в формирование российского менталитета.

В освоении эстетики классицизма важная роль принадлежала театру, особенно трагедии. Трагедия стала любимым драматическим и литературным жанром крупнейших российских поэтов и писателей последней трети XVIII в. Жанр трагедии, однако, недолго выдерживал в России конкуренцию с комедией. Именно последняя становилась сферой освоения иных законов сценографии и других эстетических канонов.

С культурой классицизма связано становление издательского дела в России и зарождение профессиональной журналистики. Эпоха классицизма профессионализировала изучение родного языка, создав для этого первое специализированное научно-исследовательское учреждение – Российскую Академию. Женщина во главе академии (а президентом Российской Академии стала княгиня Е. Р. Дашкова ) – тоже результат влияния культуры классицизма на русское общество. Классицизм стал в России культурой статского чиновничества и сферой реализации государственной идеи. Эстетика классицизма подчеркнула высокую роль просвещения в жизни общества, направив внимание людей на образование, науки и искусство. Классицизм сделал популярными имена Вольтера и энциклопедистов, а также канонизировал героев римской истории, придав им статус образца для воспитания гражданственности и нравственности, основанных на приоритете идей патриотизма. Он породил особый тип личности, ориентированный на высокую гражданственность и патриотизм. Вместе с тем классицизм театрализовал повседневную жизнь, сделав нормой перенесение в нее демонстративного поведения и аффектных поступков, описанных в литературе или показанных на сцене.

Сентиментализм освоил публицистику и мемуарное творчество, дал направление журналистике, краешком задел художественную литературу, уравняв прозу с поэзией в глазах читающей публики, и выбрал сферой своего господства жанр камерного портрета. Сама эстетизация изобразительных искусств в России началась благодаря сентиментализму. Одним из первых эстетических трактатов, выполненных профессионально, стал труд П. Чекалинского "Рассуждение о свободных художествах" (СПб., 1792). Автор обратился к анализу не только античного, но и современного ему российского искусства, что было существенным новшеством для того времени.

Увлечение сентиментализмом совпало в отечественной культуре с тягой к рациональному осмыслению человеческой натуры и характера. Чрезвычайно популярной становится физиогномика – наука, позволяющая по внешнему виду определять черты характера и склад человеческой психики. "Физиогномические фрагменты", четырехтомный труд швейцарского ученого И.-К. Лафатера, вышедший в 1775-1778 гг., не только читается, но и изучается. Сам Лафатер интересен русской публике прежде всего как врач и натуралист. Меньше он интересует ее как исторический писатель, религиозный поэт и философ. В гостиные сентиментализм приносит новое развлечение – кто-либо из гостей рисует профили знакомых, чтобы по их особенностям определять черты характера и темперамент изображенных лиц. В обиходе появляется мода на миниатюры. Портреты родных хранят в медальонах, используют как нагрудные украшения, помещают их в специальные ящики столов или бюро, хранят в альбомах, вешают на стены, берут с собой в поездки и путешествия.

Сентиментализм делает акцент на культуре чувств. Он учит людей конца XVIII-начала XIX в. изображать черты характера, обращать внимание на наружность, понимать, что у души человеческой имеются различные состояния. Нашему времени культура сентиментализма оставила замечательные коллекции камерного портрета и мемуарные произведения, помогавшие литературе осмысливать окружающий мир.

Сентиментализм привнес в российский менталитет понятие естественного человека, сделал популярными разговоры о душе (заодно приучая русскую публику к существованию науки о душе-психее – психологии), а в жизнь образованного сословия ввел новую систему воспитания, в которой появились оздоровительная гимнастика на свежем воздухе и понятие детства.

Олицетворением эстетики сентиментализма в России стали личность Руссо и его произведения. Наиболее заметным влия-ние Руссо было в сфере общественно-политической мысли и изобразительном искусстве. С сентиментализмом связано творчество наиболее известных портретистов того времени Левицкого и Боровиковского, проявление интереса к крестьянскому быту и творчеству (живописные сцены из крестьянского быта И. Шибанова, интерес участников кружка, сложившегося вокруг семьи петербургского архитектора князя Львова, к народному костюму, обычаям, крестьянским песням ). Пейзаж начинает осознавать свою жанровую самостоятельность тоже благодаря эстетике сентиментализма.

Мода на пасторали (идеализированные сцены из деревенской жизни) в России продолжалась недолго. Античная буколика воспринималась как слишком оторванная от жизни, а эстетика сентиментализма призывала изображать натуру. Российская деревня будила не столько любимую сентиментализмом нежную мечтательность, сколько совсем иные чувства. Интерес европейского сентиментализма к естественной жизни на природе в русской культуре последней трети XVIII в. очень быстро трансформировался в потребность осознать специфику положения крепостного крестьянства. В России эстетика сентиментализма была политизирована, как нигде.

С 60-х гг. XVIII в. в русской культуре утверждается жанр социальной утопии или описание "царства счастья" (термин Н. М. Карамзина). Одной из ранних стала утопия Ф. Эмина "Непостоянная фортуна" (1763). В 1769 г. была написана утопия Ф. И. Дмитриева-Мамонова "Дворянин-философ". Несколько утопий написал М. М. Херасков (1733-1807). Наиболее известными из них были "Нума или Процветающий Рима"(1768) и "Кадм и Гармония"(1786).

С 1780-х гг. утопические идеи все чаще помещаются в такую разновидность публицистических произведений, как путешествия. Среди них щербатовское "Путешествие в землю Офирскую господина С.., Швецкого дворянина" (1783-1784), "Новейшее путешествие, сочиненное в городе Белеве" В. А. Левшина (1784), "Путешествие из Петербурга в Москву" А. Н. Радищева (1790). Жанровые новации были данью политизации эстетических принципов сентиментализма.

В изобилии утопические идеи привносятся в повести и романы. Многие из них носят подражательный характер. В литературных и публицистических произведениях, как и в переводах, европейские стандарты, перенесенные на русскую почву, приобретают весьма своеобразный вид.

Утопии берут на себя роль моделирования социального идеала. Большинство из их авторов видит идеальные модели государственного и общественного устройства в прошлом. С А. Н. Радищева идею установления в России государства всеобщего благоденствия начинают связывать не только с необходимостью радикальных реформ, восстанавливающих утраченную некогда социальную гармонию, но и с мыслью о свержении монархии.

С эстетикой сентиментализма связана издательская, переводческая и писательская деятельность Н. И. Новикова и А. Н. Радищева.

Н. И. Новикoв (1744-1818) начинал свою службу Отечеству в гвардии, но от военной карьеры отказался. Произошло это после того, как он оказался в "комиссии о среднем роде людей" – одном из частных подразделений Уложенной комиссии, где молодой каптенармус Измайловского лейб-гвардии полка служил "держателем дневных записок" (нечто вроде протоколиста, писаря или секретаря). В свою очередь сиживал он и на заседаниях Большого собрания, где депутаты обсуждали и принимали наиболее важные решения. В Большом собрании Уложенной комиссии и стал молодой протоколист свидетелем бурных дебатов по крестьянскому вопросу. Вскоре после роспуска Уложенной комиссии он вышел в отставку и выбрал другое поприще для служения обществу. Сначала он занялся публицистикой, историей и теорией литературы, затем – издательской деятельностью.

В 1772 г. он опубликовал "Опыт исторического словаря о российских писателях". В "Предисловии" к словарю автор особо подчеркнул значение русской культуры, сделав упор на том, что произведения российских писателей не только известны далеко за пределами России, но и переводятся на другие языки. Словарь Н. И. Новикова заставил современников поверить в самостоятельность русской культуры и самоценность ее литературы.

В 1773 г. Н. И. Новиков создал "Общество, старающееся о напечатании книг", с начала 1780-х гг. активно работал в "Дружеском обществе", которое занималось не только изданием книг и учебной литературы, но и содержало за свой счет педагогические и переводческие семинарии, учреждало стипендии наиболее одаренным студентам, организовывало для них поездки за границу.

В 1779 г. на собственные средства и деньги своих единомышленников он взял в аренду на 10 лет типографию Московского университета. Годы его активной издательской деятельности вошли в историю русской культуры как новиковское десятилетие.

Н. И. Новиков издавал журналы, среди которых особое место занимает "Древняя российская вифлиофика". В ней публиковались материалы по истории России. Сугубо просветительские цели казались, однако, Н. И. Новикову недостаточными. Сатирические журналы "Трутень" и "Живописец" заявили о своей особой гражданской позиции, направленной на искоренение наиболее тяжелых (социальных) пороков российского общества. Полемика с журналом "Всякая всячина", который формально издавался Г. В. Козицким, а фактически находился под патронажем самой императрицы, сделала новикoвские журналы чрезвычайно популярными. Их распространению способствовали и попытки цензуры запретить отдельные выпуски новиковских изданий.

"Письма к Фалалею" – один из известнейших публицистических памятников того времени. Впервые этот цикл появился в журнале "Живописец" в 1772 г. При перепечатках менял как состав, так и композицию, и только при жизни издателя был переиздан шесть раз.

В "Письмах к Фалалею" речь шла о жизни провинциальных помещиков. В них фигурировали представители всех сословий, что было новостью для российской читающей публики того времени, но диктовалось интересом сентиментализма к простым людям. Появлялись на страницах писем даже крепостные крестьяне, а это было уж и вовсе беспрецедентно для русской литературы.

Острая критическая направленность "Писем к Фалалею" будила особый интерес к их автору. Публиковались они под вымышленными именами-масками. Новейшие текстологические исследования показали, что наиболее вероятным автором "Писем к Фалалею" можно считать Д. И. Фонвизина (1745-1792), чье творчество, как и деятельность Н. И. Новикова, способствовало осознанию отечественной культурой своей гражданской направленности.

"Место Новикова в истории русской культуры определяется в первую очередь тем небывалым размахом, который он сумел придать изданию и распространению газеты, журналов и книг", – писал об издателе Б. И. Краснобаев. Работа в комиссии не прошла для него бесследно. Его издания предназначались прежде всего для "среднего класса людей" – горожан и мелкого служилого люда, не располагавшего особым достатком. Издательская деятельность Новикова сделала чтение массовым в среде грамотного населения. Тем самым оказались раздвинуты границы "мыслящих и думающих", и "образованное дворянство" стало понятием социокультурным. То есть в российском обществе сложился особый слой людей, для которых образование стало средством реализации своих гражданских позиций. Пройдет шесть десятилетий, и декабрист М. С. Лунин, сосланный на каторгу и поселения за не реализованный им умысел цареубийства, напишет о нравственном долге образованных дворян перед народом за "выгоды, которые доставляют им совокупные усилия низших сословий", за саму возможность получить образование и заниматься не тяжелым физическим трудом, а умственной и политической деятельностью.

Творчество Н. И. Новикова способствовало осознанию своеобразия русской культуры и формированию ее нравственных позиций, передававшихся конкретным деятелям культуры как черта их творческой индивидуальности. Деятельность А. Н. Радищева (1749-1802) помогла культуре конца XVIII – первой трети XIX в. сформулировать свои представления о народе.

Первоначально само представление о народе ассоциировалось в российском сознании с подданными. Народ – сословия, имеющие юридический статус и свои права в системе феодальной иерархии. Основная часть народа – служилое дворянство, которое, как, например, в публицистике В. Н. Татищева или сатирах А. П. Сумарокова, могло противопоставляться родовой аристократии. А. Н. Радищев расширил понятие народа, включив в него казаков и крестьянство (в том числе и крепостное).

А. Н. Радищев получил прекрасное образование. Особенный след в его жизни оставило пребывание в Лейпцигском университете (1766-1771), куда он был послан в составе группы отличившихся выпускников Пажеского корпуса. Вернувшись в Россию, он стал протоколистом в Сенате, а затем обер-аудитором (прокурором) в штабе Финляндской дивизии. С 1777 г. – он в статской службе, сначала в Коммерц-коллегии, а затем в петербургской таможне, где Радищев быстро становится помощником управляющего. С конца 1771 г. он сотрудничает с Н. И. Новиковым, выполняя для него переводы с французского и немецкого. Выбирает Радищев в основном радикальных авторов типа Г. Мабли. Много пишет сам. Поводом становятся значительные события и юбилеи. К открытию в Петербурге памятника Петру Великому писатель пишет "Письмо к другу, жительствующему в Тобольске" (1782), где дает историческую оценку деятельности Петра; к юбилею М. В. Ломоносова – "Слово о Ломоносове" (1780), которое десять лет спустя он поместит как заключительную главу в "Путешествие из Петербурга в Москву".

Среди многочисленных произведений А. Н. Радищева есть чисто литературные опыты. Например, "Дневник одной недели", ставший образцом нового типа литературного повествования. В нем практически отсутствуют события, но описание потока переживаний рисует яркий образ героя, страдающего от разлуки с друзьями. Есть автобиографическое повествование, не укладывающееся в традиционные нормы мемуарного творчества того времени – "Житии Федора Васильевича Ушакова" (1787). В нем А. Н. Радищев создает литературный портрет своего друга Ф. В. Ушакова, рано умершего и не успевшего оставить заметного следа в истории. Так в творчестве Радищева появляется в качестве героя обыкновенный человек, в котором автор сумел увидеть и подчеркнуть своеобразие личности и богатство духовного мира. Есть среди произведений А. Н. Радищева и поэтические опыты, многие из которых посвящены историческим сюжетам и носят философский характер.

Через все творчество Радищева красной нитью проходит понятие долга. Но адресат долженствования меняется. Гражданин, по мысли писателя, обязан служить не себялюбивому монарху, а вольности и народу. Сам он, будучи высокопоставленным чиновником, не считал себя обязанным только государству, за что последнее и отплатило ему смертным приговором, замененным, по милости императрицы, ссылкой на поселение, и запретом его крамольного сочинения, ставшего обвинением режиму.

Писал А. Н. Радищев и историческую прозу. В "Слове о Ермаке" публицист дал свое видение народного характера, в корне отличающееся от официального.

Дискуссия о народном характере – одно из интереснейших событий культурной жизни начала 1780-х гг. Началась она с вопроса, публично заданного Д. И. Фонвизиным Екатерине II, развлекавшейся назидательной журналистикой. Екатерина ответила, что русский национальный характер состоит "в остром и скором понятии всего, в образцовом послушании". В новиковских изданиях (например, в журнале "Кошелек") специфика русского характера определялась иначе. И совершенно другим, чем императрице, характер русского народа виделся Радищеву: "Но здесь мы имеем случай отдать справедливость народному характеру. Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении – суть качества, отличающие народ российский. И если бы место было здесь на рассуждение, то бы показать можно было, что предприимчивость и ненарушимость в последовании предприятого есть и была первою причиною к успехам россиян: ибо при самой тяготе ига чужестранного сии качества в них не вздремали. О народ, к величию и славе рожденный, если они обращены в тебе будут на снискание всего того, что соделать может блаженство общественное!". В "Путешествии из Петербурга в Москву" описывал он крестьян, внешне бесправных и порабощенных, но обладавших, в отличие от дворян и чиновников, внутренней свободой, делавших их внутренне независимыми от угнетателей.

О свободе для народа Радищев мечтал более всего. В самодержцах он видел похитителей народной вольности, а в летописях интересовался прежде всего свидетельствами исконности вечевого строя. С Радищева началась идеализация русской старины, где просветители и их идейные наследники видели идеал демократических начал русской общественной жизни.

Радищеву же отечественная культура обязана формулировкой гражданского идеала, позже принятого романтической культурой. Таким идеалом стал образ истинных и верных сынов Отечества, описанный в "Путешествии". И поэтическими опытами в духе Макферсона ("Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам"), где певец "Слова о полку Игореве" Боян поставлен поэтом в один ряд с Гомером и Оссианом.

Дискуссия о народном характере способствовала развитию теоретических представлений о понятии характера вообще. Оно начинает сравниваться с другой популярной категорией просветительской философии – нравы. Например, "Словарь древней и новой поэзии", упрощая формулировки популярного в конце XVIII в. "Dictionnaire dramatique", определяет слово "характер" понятием "отличительное свойство" и уточняет: "Не должно смешивать характера с нравом. Характер есть врожденное расположение действовать таким, а не другим образом; чрез нрав разуметь должно расположение действовать, приобретенное навыком, воспитанием, примерами".

Эстетика сентиментализма привнесла в российскую культуру обоснование права личности на частную жизнь. Она же принесла представление о внутренней свободе, которая освобождает человека от цепей подчинения, как бы тягостны и непереносимы они не были. В "Путешествии из Петербурга в Москву" можно прочесть в главе "Крестцы": "Если ненавистное счастие истощит над тобою все стрелы свои, если добродетели твоей убежища на земле не останется, если, доведенну до крайности, не будет тебе покрова от угнетения, – тогда воспомни, что ты человек, воспомяни величество твое, восхити венец блаженства, его же отъяти у тебя тщатся. Умри". Сам Радищев страшным образом последовал крайнему рецепту сохранения собственного достоинства и, убедившись, что новый император Александр и его окружение не способны разделить идеалы реального свободомыслия, предпочел принять яд и уйти из жизни.

Романтизм, воспринимаемый последующими эпохами как культура бунтующей личности, сыграл особую роль в развитии отечественной культуры и в становлении представлений о ней. Он стал не только веком "гордого и самонадеянного сознания". В эпоху романтизма складывается представление о национальном характере народной культуры и осознается историческая природа ответственности личности за свои деяния.

Культура российского романтизма обращалась к творчеству итальянца Тассо и "гишпанца" Кальдерона, знала произведения француза Шатобриана и романы шотландца Вальтера Скотта, но теснее всего она была связана с теорией и практикой романтизма в Германии. Именно там романтизм сделал первые шаги в конкретном изучении явлений духовной культуры. В последней трети XVIII в. среди теоретиков немецкого романтизма были такие корифеи, как Гердер и Гете. На рубеже столетий культура Германии, не имевшей политической самостоятельности в составе Священной Римской империи и расколотой более чем на 360 микрогосударств (княжеств и самоуправляющихся городов), дает миру удивительное созвездие талантов. Расцветает гений Гете. Рядом с ним появляются фигуры Шиллера, Виланда, Гельдерлина, Новалиса, Шамиссо, Гофмана, Клейста, Гейне, братьев Гримм. Среди поэтов, драматургов и философов можно увидеть Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Шопенгауэра, Форстера, Фейербаха. Они не только разделяют устремления романтиков, но и разрабатывают эстетику романтизма. А среди музыкантов и композиторов – поздний Моцарт, Гайдн, Бетховен, Вебер, Шуберт. Славная плеяда ярких творческих индивидуальностей. Созвездие имен, заставляющее вспомнить о культуре Возрождения с ее стремлением сделать гениальность нормой жизни образованного сословия.

О. М. Сомов видел отличительное свойство немецкого романтизма в слиянии поэзии и философии. "Можно даже сказать, – писал он в одной из статей о романтизме, – что: в поэзии германской много философического, а в философии много поэтического". Тем не менее, интерес немецких романтиков к духовной жизни в значительной мере был рассудочным, теоретизированным. Не случайно теория немецкого романтизма рождалась не в литературной столице Германии Веймаре, а в Иене – городе, знаменитом своим университетом и естественнонаучными школами.

Среди теоретиков немецкого романтизма иенского периода выделяются братья Август и Фридрих Шлёгели. Один из братьев, Август Вильгельм фон Шлёгель(1767-1845), выдаю-щийся филолог, историк литературы и поэт, создал сравнительное языкознание, переводил на немецкий В. Шекспира. Другой – Фридрих Вильгельм фон Шлёгель (1772-1829), критик и писатель – стал основоположником современного лите-ратуроведения и новой науки, индологии.

Август Шлёгель систематизировал идеи романтизма. Этому способствовал так называемый Берлинский курс лекций, прочитанный им в 1801-1804 гг. избранному кругу слушателей. Опубликован курс был значительно позже, в 1884 г., под названием "Чтения об изящной литературе и искусстве". Тем не менее содержание курса было хорошо известно сторонникам романтизма, многих из которых связывали и идейная близость, и родственные узы.

В Берлинском курсе дано обоснование понятия "роман-тизм", которое связывается с природой человека и способами изучения его истории.

Большую роль в систематизации романтической концепции истории всемирной литературы имели "Чтения о драматическом искусстве и литературе", читанные А. Шлёгелем публично в Вене в 1807-1808 гг. Эта двухтомная работа была одновременно и историей драматургии от древней Греции до начала XIX в., и программой немецкого романтизма. Издана она была уже в 1809-1811 гг., много переводилась и сразу приобрела большую популярность. А. Шлёгель ввел в научный оборот категорию "духовное творение" и сделал его мерой развития любой культуры. Тем самым он создал предпосылки для последующего создания компаративистики как науки о сравнительном изучении цивилизаций.

Ф. Шлёгель считал, что долг искусства – отражать Универсум, но при этом подчеркивал его непостижимость на рациональном уровне. Осмысление исторического опыта Индии помогло Ф. Шлёгелю изобразить историю как ряд независимых локальных процессов. Все великие культуры он рассматривал как равноценные. Каждая проходит путь от мистического откровения, в котором рождаются ее основные ценности, к рациональным конструкциям, ведущим к поверхностной образованности и утрате творческого порыва. Его идея равновеликости локальных цивилизаций будет развита в теории культурно-исторических типов. Черты концепции Ф. Шлёгеля легко просматриваются и в популярных течениях современной отечественной этнологии.

В России были хорошо известны практически все герои немецкого романтизма. "Те, кто не читали Виланда, Гете, Шиллера, Миллера и даже Канта, – писал, например, поэт К. Н. Батюшков в 1817 г., – похожи на деревенских старух, которые не знают, что мы взяли Париж и что Москва сожжена – до сих пор сомневаются". Но настоящими культовыми фигурами для российской образованной публики были Гер-дер, Гете и Шеллинг.

В России культура романтизма стала целой эпохой. Датируется она по-разному. Как эпоха российский романтизм начался с В. А. Жуковского и Н. М. Карамзина. Близость романтизму в Германии придала своеобразный прагматизм устремлениям российских романтиков. Как произведения искусства они стали рассматривать не только свои творения, но и собственную жизнь и современную им культуру.

Менталитет романтической культуры складывался в сфере теоретического и практического освоения отечественной истории. Вплоть до начала XIX в. отечественные мыслители обращались к истории собственной страны реже, чем их западные современники. Появление "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина, а затем и переложения русской истории для детей, столь талантливо написанного А. О. Ишимовой, изменили положение. Суть изменений прекрасно охарактеризовал Ю. М. Лотман, подчеркнувший вклад Карамзина и его последователей в особый мир женского чтения. Устав "Союза Благоденствия" (1818) почитал изучение российской истории гражданской добродетелью и вменял его в обязанность своим членам. Прошло всего несколько лет, и необходимость специально акцентировать внимание на изучении своей истории отпала. Через женское чтение отечественная история стала частью детского образования, входя в жизнь образованных людей с раннего детства. Но массовыми изменения отношения читающей публики к отечественной истории стали позже, уже во второй трети XIX в. В конце XVIII-первой трети XIX в. тип романтического мышления складывался под влиянием не столько знания истории России, сколько отношения к ней.

Для романтической культуры показательно желание отечественной публики выйти из-под влияния "всего иностранного". Реализовывалось оно в потребности создать собственное философское учение, которое бы не воспринималось как заимствованное. Большое влияние на умы современников оказал А. И. Галич (1783-1848), талантливый психолог, философ и эстетик. Настоящая его фамилия (Говоров) практически нигде не упоминается. Он был незнатного происхождения, выходцем из семьи дьячка. Отец его был не только незнатен, но и малообразован. Мальчику прочили духовную карьеру, но вместо духовной семинарии он попал в Петербургский педагогический институт. После его успешного окончания учился в Германии (1809-1812). Его диссертация была посвящена проблемам физиологии, но славу и известность ученому принесли труды по философии и эстетике. "История философских систем", изданная в 1818 г. стала первым заметным философским трактатом Галича. В этой работе он выдвинул идею историчности философских систем, показав, что истина в различных учениях понималась по-разному. Критерием отбора философских систем, достойных войти в историю, он считал "чистую любовь к истине". Одним из первых в России философских справочников стал "Лексикон философских предметов", составленный А. И. Галичем. Ученый сыграл заметную роль в становлении собственно российской школы философской мысли. Преподавание в Царскосельском лицее сделало его идеи достоянием наиболее социально активного слоя образованного дворянства

В 1825 г. вышел эстетический трактат А. И. Галича "Опыт науки изящного", во многом перекликающийся с идеями А. Шлёгеля. В отечественной традиции принято подчеркивать идеализм представлений А. И. Галича о прекрасном. Для его современников важнее было утверждение действенного начала человеческой личности, которому способствовал взгляд на художественное творчество как на проявление гения, "того великого, божественного духа, который все производит, все проникает и во всем действует".

Ориентированность философии Галича на действенную человеческую личность в полной мере проявилась в наиболее важном его труде "Картина человека" (СПб., 1834). В нем автор обосновывает необходимость создания специальной науки человековедения. "Картина человека" представляет собою оригинальную концепцию антропологии, в которой организм человека рассматривается с естественнонаучной точки зрения, его душа – как проявление божественного гения, а человек в целом – как отражение системы мироздания, имеющей органическую природу. Одной из особенностей культуры романтизма стало философское осмысление природы человека и его личности, которое реализуется как духовная потребность. И вряд ли случаен тот факт, что крупнейшие авторитеты того времени в области эстетики и теории искусств от Гете до В. Ф. Одоевского (и Галич не исключение) имели базовое медицинское образование.

Новыми представлениями о человеческой личности определялись особенности романтической культуры. Знаменем эпохи был тип неподчиняющейся личности, ее героями стали воины 1812 г., Радищев и декабристы, а Чайлд Гарольдом – П. Я. Чаадаев. Романтическая эпоха создавала свою антропологию, сначала на практике, затем и теоретически.

Стремление избавиться от иностранного влияния чувствовалась не только в ученых трактатах, но и в практической деятельности интеллектуалов первой трети XIX в. "Всем иностранным" считалось французское влияние. Группа критически настроенных молодых людей, работавшая в архиве Министерства иностранных дел (Москва), даже отказалась от почитаемого тогда звания философов, чтобы не походить на французов. Они предпочитали именовать себя любомудрами. Как московский кружок любомудров, просуществовавший недолго, менее двух лет (1823-1825), "архивные юноши" (так называли их в обществе) и вошли в историю отечественной культуры, много сделав для развития российской философии, истории, литературы и эстетики. Секретарем общества был молодой В. Ф. Одоевский. В деятельности любомудров заметно стремление романтического сознания к почвенничеству, что позже оформилось и специальной концепцией.

Первой заметной попыткой осмыслить романтизм как особый способ художественного мышления и самостоятельную эстетическую систему стал трактат Ореста Сомова (1793-1833) "О романтической поэзии". Фигура автора менее известна нашим современникам, чем имена его друзей и единомышленников, принявших участие в восстании декабристов. Однако и Сомов был весьма незауряден. Служил он немного, "по коммерческой части" (как и Рылеев был сотрудником Российско-Американской компании), зато был известен как авторитетный член Вольного общества любителей Российской словесности. Занимался литературой и критикой, издавал журналы, писал, в очередь с В. Кюхельбекером и А. Бестужевым, ежегодные обзоры российской и зарубежной словесности, принимал участие в создании первых литературно-художественных альманахов, из которых в наши дни вспоминают лишь "Мнемозину" и "Полярную звезду".

Трактат "О романтической поэзии", опубликованный в журнале "Соревнователь просвещения" в 1823 г., Сомов писал с помощью своих друзей К. Ф. Рылеева и А. А.Бестужева. Помощь потребовалась, очевидно, потому что сам автор был не в восторге от романтической поэзии в ее российском варианте. В эстетике романтизма О. Сомова привлекало прежде всего внимание и уважительное отношение к народной поэзии. "Словесность народа есть говорящая картина его нравов, обычаев и образа жизни, " – писал он, добавляя, что профессиональная литература не может сама по себе изобрести народную (сейчас бы сказали – национальную) литературу. Поэты не могут пренебрегать "воспоминаниями, преданиями и картинами нашего Отечества", "духом народа и свойствами языка богатого и великолепного". Только в этом случае удастся создать "свою народную поэзию, неподражательную и не зависимую от преданий чуждых" [курсив О. М. Сомова. – С. М.].

Много сделал для осмысления отечественной романтической культуры А. А. Бестужев (1797-1837), талантливейший критик, поэт и прозаик, чьи книги в 1830-х гг. расходились бoльшими тиражами, чем произведения А. С. Пушкина. Сам А. А. Бестужев – фигура типично романтическая. Участник тайного общества, один из пяти братьев, пострадавших после неудачи восстания на Сенатской площади, А. А. Бестужев был сослан на Кавказ без права выслуги офицерского чина. Не имея средств к существованию, стал активно писать не только критику, но и художественную прозу. В его кавказских повестях впервые появляются герои из народа. Правда, это не разночинцы (первого разночинца одним из героев "Княгини Лиговской" попытается сделать М. Ю. Лермонтов, но романа не окончит) и, уж конечно, не крестьяне. А. Бестужев с подчеркнутым уважением пишет о свободолюбии горцев, о простоте и естественности их нравов.

Права печататься у государственного преступника не было. Поэтому вместо известного А. А. Бестужева появился таинственный Марлинский, быстро завоевавший симпатии читающей публики. А сам писатель в погиб 1837 г., во время высадки русского десанта в районе мыса Адлер. Тела его не нашли. И поговаривали, что не погиб он вовсе, а ушел к горцам, помогать им отстаивать свою свободу. И будто бы видели его там, в папахе и бурке, во главе разбойничьей партии: История вполне в духе авантюрных повестей А. Марлинского. А. А. Бестужев-Марлинский сам образ мыслей имел романтический. Вместе с тем, как литературный критик, он отличался трезвостью и прагматизмом. В его произведениях (а с 1823 г. он писал ежегодные литературные обзоры, в которых, наряду с новыми произведениями, анализировались и исторические аспекты отечественного литературного творчества) мы видим определение романтизма. Под ним, в духе немецких авторов, Бестужев понимал "стремление бесконечного духа человеческого выразиться в конечных формах". Вот только "конечными формами" у него выступали не только литературные произведения, но и гражданские идеалы и свободы. А век романтический ассоциировался с веком историческим. Бестужеву принадлежит честь выделения исключительного значения роли истории в жизни его поколения. "История – половина наша, во всей тяжести этого слова, " – писал он в развернутой рецензии на роман Н. Полевого "Клятва при гробе Господнем". Рецензия эта стала одним из манифестов российского романтизма.

В последние годы А. А. Бестужев работал над трактатом о романтизме. После гибели писателя рукопись ичезла. До нашего времени дошло лишь несколько фрагментов из нее.

Творчество А. А. Бестужева позволяет затронуть один из важных аспектов формирования культуры русского романтизма, связанный с изменением представления российских интеллектуалов о понятии "народ".

Позднее, чем зарубежные ученые и писатели, отечественные авторы стали проявлять массовый интерес к культуре собственного народа: слишком сильными оказались установки на пренебрежительное отношение к необразованной "черни" и вера в то, что крепостные во всех сферах их жизни, а уж тем более в развитии разума, целиком и полностью находятся в зависимости и на попечении образованного господина.

Значительным этапом в осмыслении культуры в России стал ее выход на Кавказ. Создание совместных институтов власти в Грузии (после Георгиевского трактата), контакты с горскими народами и последующее освоение Кавказа открыли иные горизонты перед российскими интеллектуалами, давая пищу для осмысления идей "естественного" человека и понятия "народ" в сопоставлении с понятием "цивилизация". Сравнение довольно быстро стало осознаваться как столкновение. Под цивилизацией стали понимать прежде всего городскую культуру. Для дворянина в ней доминировала столичная жизнь с ее искусственным ритмом, сдвигающим период активной деятельности на вечер и ночь, повышенной ритуализированностью, заполненностью массой светских обязанностей, воспринимаемых определенной частью дворян, имевших идеалом своим служение Отечеству, как тяжкая обуза, напрасная потеря времени и сил. Свою роль в негативном отношении к понятию "цивилизация" сыграли господство в стране крепостнических отношений и их восприятие с морально-этической точки зрения. Может быть, поэтому отечественные мыслители оказались способными не только поставить проблему человеческой личности в ее взаимоотношении с государством, но и предложить способы ее разрешения как в социально-типологическом, так и в психологическом плане. Может, к тем же истокам относится и последующий прорыв российской науки и искусства в область культурно-типологического исследования, ставшего отличительной чертой отечественной историко-культурной и философской мысли новейшего времени.

Как исторический парадокс исследователи отмечают просветительский характер российского романтизма.

С точки зрения исторической динамики российскому менталитету были ближе принципы классицизма. Не случайно в отдельных сферах российской культуры мы встречаемся с тяготением к ним в 1830-40-х гг., а в изобразительном искусстве и драматургии законы классицизма продолжали занимать господствующее положение даже в 60-е гг. XIX в.

С точки зрения типологического развития российское сознание нуждалось в национальной идентичности не менее остро, чем другие европейские державы. Именно тяга отечественной культуры к осознанию национальной специфики сделала неактуальной (как бы факультативной) эстетику сентиментализма в России, хотя потребности развивающейся городской культуры и формирующегося третьего сословия заставили россиян вернуться к культуре чувств значительно позже. Впрочем, принципы сентиментализма и в последней трети XVIII в. были востребованы русской культурой для нужд не столько художественной литературы и искусства, сколько общественно-политической мысли.

Романтизм конца XVIII-первой трети XIX в. обогатил отечественный менталитет представлениями об органических теориях как методе изучения и осмысления культуры. Он поставил вопрос о психологии народа (народной душе как облике народа, его персонификации), но не нашел ответа на него. Более результативным оказался рост интереса к психологии личности. Физиогномика людям того времени представлялась синтезом науки и искусства. Поэзия и драматургия рассматривались романтической культурой как сферы приложения психологических наблюдений, область научно-познава-тельного эксперимента. Возможности социального экспериментирования были не совсем ясны российским интеллектуалам, поэтому становится популярным жанр сказки. В ее пространстве проще нащупать границы возможного, не рискуя потерять ощущение реальности, как, скажем, в жанре утопии, где желаемое часто выдавалось за реально существующее (или реально существовавшее).

Интерес русской культуры к романтизму, особенно в его немецком варианте, обостренно воспринимавшем проблемы национальной несамостоятельности, вызывался потребностями развивавшегося национального самосознания. Романтизация российского сознания была быстрой и на первых порах поверхностной. Романтическая эстетика, как и романтическое искусство, долго оставались уделом избранных. Массовое сознание нашло в романтизме красивую сказку и авантюрный роман, часто с историческим сюжетом.

Благодаря эстетике романтизма в интеллектуальной практике российской элиты наконец-то появилось само слово "культура". В печати к нему обратился и объяснил пользу его употребления Данило Михайлович Вeлланский (1774-1847), сын бедного ремесленника, окончивший Вюрцбургский университет, талантливый физиолог, анатом и философ, создатель отечественной школы физиологии человека, уважаемый в среде московских любомудров, автор трактата "Основные начертания общей и частной физиологии или физики органического мира" (СПб., 1836). В нем Д. М. Велланский выделил культуру как особую часть органического развития мира, связанную с деятельностью людей.