- Вид работы: Курсовая работа (т)
- Предмет: Культурология
- Язык: Русский , Формат файла: MS Word 22,29 Кб
Роль декоративно-прикладного искусства в жизни народа
Содержание
Введение
. Роль декоративно-прикладного искусства в жизни народа
.1 Особое место декоративно-прикладного искусства
.2 Философия декоративно-прикладного искусства
. Развитие декоративно-прикладного искусства в наше время
.1 Возникновение декоративно-прикладного искусства
.2 Роль декоративно-прикладного искусства в современном обществе
.3 Декоративно-прикладное искусство как неотъемлемая часть культурной жизни общества
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Декоративно-прикладное искусство уходит своими корнями в глубь веков. Человек создавал эстетически ценные предметы на всем протяжении своего развития, отражая в них материальные и духовные интересы, поэтому произведения декоративно-прикладного искусства неотделимы от того времени, когда они были созданы. В основном своем значении термин "декоративно-прикладное искусство" обозначает оформление бытовых предметов, окружающих человека всю жизнь: мебели, ткани, оружия, посуды, украшений, одежды – т.е. всего того, что образует среду, с которой он ежедневно соприкасается. Все вещи, которыми пользуется человек, должны быть не только удобны и практичны, но и красивы.
Данное понятие сформировалось в человеческой культуре не сразу. Первоначально то, что окружает человека в повседневной жизни, не воспринималось как имеющее эстетическую ценность, хотя красивые вещи окружали человека всегда. Еще в каменном веке предметы быта и оружие украшались орнаментами и насечками, чуть позже появились украшения из кости, дерева и металла, для работы стал использоваться самый разнообразный материал – глина и кожа, дерево и золото, стекло и волокна растений, когти и зубы животных. Роспись покрывала посуду и ткани, вышивкой украшали одежду, насечку и чеканку наносили на оружие и посуду, ювелирные украшения делали практически из любых материалов. Но человек не задумывался над тем, что привычные вещи, окружающие его всю жизнь, можно назвать искусством и выделить в отдельное течение. Но уже в эпоху Возрождения отношение к обыденным предметам стало меняться. Это было вызвано пробуждением интересов людей к прошлому, связанному с возникшим тогда культом античности. Одновременно возник интерес к жилищу, как предмету, равноценному с точки зрения эстетической ценности другим предметам искусства. Наибольшего развития декоративно-прикладное искусство достигает в эпоху барокко и классицизма. Очень часто простая, практически удобная форма предмета скрывалась за изысканными украшениями – росписью, орнаментом, чеканкой.
В высокохудожественных произведениях мастеров Древней Руси пластическое начало проявлялось во всем: ложки и чашки отличались скульптурностью форм, безупречностью пропорций, ковши обычно принимали образ птицы – утки или лебедя, голова и шея служили рукояткой. Такая метафора имела магический смысл, и обрядовое значение определяло традиционность и устойчивость такой формы в народном быту. Золотые цепи, мониста из нарядных медальонов, цветных бус, подвесок, широкие серебряные браслеты, драгоценные перстни, ткани, украшенные шитьем – все это придавало праздничному женскому наряду многоцветье и богатство. Расписать узорами кувшин, украсить резьбой разделочную доску, выткать узоры на ткани – все это требует большого мастерства. Вероятно, такие украшенные орнаментами изделия относят к декоративно-прикладному искусству еще и потому, что необходимо приложить руки и душу, чтобы получилась удивительная красота.
Современный художественный процесс сложен и многогранен, так же как сложна и многолика современная действительность. Искусство, понятное всем, окружает нас повсюду – дома и в служебном помещении, на предприятии и в парке, в общественных зданиях – театрах, галереях, музеях. Все – от колец, браслетов и кофейных сервизов до целостного тематического комплекса произведений декоративно-прикладного искусства для крупного общественного здания – несет на себе многообразие художественных поисков мастеров, тонко чувствующих декоративное назначение предмета, организующих и наполняющих красотой наш быт. Для создания необходимых для человека удобств и в то же время для украшения его жизни художники стремятся к тому, чтобы все вещи, которыми пользуются в обыденной жизни, не только соответствовали своему назначению, но и были красивыми, стильными и оригинальными. А красота и польза всегда рядом, когда берутся за дело мастера, и из самых разных материалов (дерева, металла, стекла, глины, камня и проч.) создают предметы быта, являющиеся произведениями искусства.
1. Роль декоративно-прикладного искусства в жизни народа
.1 Особое место декоративно-прикладного искусства
Более столетия в гуманитарные дисциплины в разных формах буквально вторгается этническая проблематика, пересортировывая уже более или менее установившиеся понятия и раскрывая в них новое содержание. В самом деле, внешне наблюдаемые синкретизм и эвристичность этнической действительности не могут оставаться не замеченными теми разделами человековедения, которые претендуют на систематичность. Наряду с исследовательскими задачами раскрытия общего и особенного в культурном обиходе различных этнических общностей существует острая, во многих случаях неотложная необходимость поиска народных обычаев, и оперативного решения практических психологических задач по установлению минимальных культурных средств. Особое место в ряду этих средств занимает декоративно-прикладное искусство (ДПИ), которое теснейшим образом связано, точнее, органично вырастает из привычного, укоренившегося бытового уклада народа. ДПИ народов, в частности справедливо рассматриваются ныне не как отживающие свое время предметы ведения хозяйства, а как полифункциональные, конституирующие одновременно менталитет (по Л. Февру) и утилитарное пользование, как красивые, мастерски и сообразно назначению выполненные вещи, в которых проявились народные таланты и художественная культура, технология и самосознание этноса, личность автора и общественная норма. ДПИ никогда не ограничивало свои функции только утилитарно-оформительскими (декоративными). Какую бы сторону жизни славянских племени ни рассматривать, везде можно увидеть два взаимовлияния: жизни на искусство и искусства на жизнь. В этом «вдыхании и выдыхании» искусства ощутимо прослеживаются ритм мышления народа, его магичность и «пралогичность», мировоззрение и система межличностных отношений, воспитательные устои и этические приоритеты. То, каким образом эти прошедшие горнило художественного осмысления знаки воздействуют на становящееся поколение этнической общности, и составляет объект нашего исследования.
По мысли Г. В. Ф. Гегеля, «если речь идет о всеобщей, а не случайной цели искусства, то, принимая во внимание его духовную сущность, эта конечная цель может носить лишь духовный и притом не случайный, а коренящийся в самой природе цели характер. В отношении назидания эта цель могла бы состоять лишь в том, чтобы посредством художественного произведения доводить до сознания существенное духовное содержание. Искусство действительно стало первым учителем народов». К этому следует добавить, что тождество народа и его культуры означает его самореализацию, инобытие его духа, развернутость и внешнюю представленность в виде продуктов культуры его мышления. Художественный образ, сопутствующий произведению ДПИ, не только определяется назначением вещи или материала, из которого она изготовлена, но и является истоком, средством и итогом семиотической деятельности, знаком и посланием одновременно. Поэтому применительно к народам с первозданно сохранившимся ДПИ можно утверждать, что ребенка с самого рождения начинают воспитывать немые до поры до времени посланники культуры. Какой бы предмет ни брал в руки ребенок, он с раннего возраста сталкивается с необходимостью распредмечивания этого послания, поскольку нет такой области обихода, тем более у народов, чей уклад пока не очень восприимчив к идеалам массовой европейской или азиатской культуры (где наряду с массовостью нарастает отчужденность), куда не проникали бы изделия художника «быта». Общая задача психологического исследования может, таким образом, быть ориентирована на определение действительной роли ДПИ в детском развитии народа, поскольку даже самое предварительное наблюдение за устоявшимися формами воспитания указывает на глубокую включенность ДПИ во все культурные обстоятельства детской деятельности.
У славян, продолжающих жить в контексте природы (деревни, хутора и т.д.) и сохраняющих свой привычный уклад, это воспитание происходит при помощи окружающего мира, оформленного не только в «понятиях», как у техногенного общества, но и в знаково-символическом пространстве – своеобразном преломлении через декор, орнамент и мозаику, заложенные в предметах обихода, в одежде, в укладе жизни, в вечно живущих и бережно хранимых заповедях, которые передаются из века в век не в виде наставлений и советов «как жить», а через традиции совместного изучения, использования, изготовления предметов ДПИ. По словам Д.Лукача, «украшая орудия труда, человек уже в незапамятные времена овладевал отдельными предметами, которые и практически, и технически уже давно являлись своего рода продолжением его субъективного радиуса действия, делал их составной частью своего «я» в широком смысле». В самом деле, ДПИ у славян – это язык общности, начальные признаки освоения которого можно обнаружить и у детей. Этот язык не формировался специально, но в условиях национального интерната – своеобразной границы двух культур: внешней и внутренней, своей, – он становится одной из наиболее развитых систем средств, которыми готов распорядиться ребенок в новой для себя ситуации.
.2. Философия декоративно-прикладного искусства
Сочетание этнографических, историко-культурных и психологических методов является, по мнению И. С. Кона, необходимым для корректного изучения психолого-философского феномена. Именно поэтому в исследовании функции и роли ДПИ в формировании средств адекватной ориентировки детей в окружающем мире мы рассматриваем ДНИ как самостоятельное явление, пытаясь на первых шагах определить его границы и в общих чертах представить его философскую феноменологию. Иными словами, острие нашего исследования обращено к феномену ДПИ таким образом, чтобы за формами игрового поведения и мышления ребенка, улавливаемыми в решении им специальных задач, раскрыть общее значение ДПИ для детского развития.
Исследования культурно-философского характера (Дж.Фрэзер, Э.Б.Тайлор, Л.Леви-Брюль, К.Леви-Строс и др.) раскрывают для нас особое пространство существования мысли «натуральных» славян (до сих пор поддерживающих особое отношение с природой). Это пространство исполнено духа (мышления) народа, рагзграфлено его традициями, обрядами, этническими стереотипами, насыщено магичностью, партиципированностью, пралогичностью и др. ДПИ – существенная и неотъемлемая часть, момент этого духа; одним из наиболее существенных его свойств является адресованность каждому вновь зарождающемуся поколению этнической общности. Именно в этой форме (наряду с оформленной или оформляющейся письменностью) языком костюма и орнамента, узора и обряда, декора и цвета народы сохраняют связь времен и передают от деда к внуку свои этнические нормы. Этот процесс передачи скрыт от посторонних глаз; он интимен, хотя и повседневен, несистематичен, хотя и регулярен; он задан культурным обиходом, но осваивается личностным образом.
Итак, все предметы домашнего обихода славян изготавливались, исключительно из местных материалов. Каждая семья имела множество берестяных емкостей разной формы и назначения, а из дерева мужчины вырезали ступы, кадушки, черпаки, ложки. Оригинальны были коробки, тарелки. В мешках и разных сумках, сшитых из шкур и тканей, хранили одежду и мелкие предметы. Возможно, важнее этих, сугубо практических и утилитарных функций были информативные и магические функции ДПИ. Красочно и художественно, с большой выдумкой изготавливались одежда, обувь. Информативную (идентификационную) функцию несли элементы цветового оформления и орнамент, который был широко распространен. Узорами украшали одежду, обувь, головные уборы, пояса, игольницы, подушки, сумки, коробки, кузова, колыбели. Орнамент славян, как и любой другой этнический графемный язык, отличался богатством форм, многообразием сюжетов, строгостью и четкостью построения. Поэтому орнаментация предметов, как, впрочем, и все ДПИ в целом, должна восприниматься нами не как причудливая фантазия мастера, а как важная часть народной культуры, как средство выражения художественных вкусов, национальных особенностей народа, его мировоззрения и истории.
Воспитательная функция ДПИ, быть может, не является ярко выраженной для стороннего наблюдателя, но ее обстоятельность и регулярность, безусловно, заметны. Ребенка уже с колыбели сопровождают предметы обихода, выполненные в яркой художественной технике ДПИ. Насколько мы можем судить по результатам опросов, интервью и наблюдений, в ходе этого включения в культуру имеет место своеобразная трансформация «симбиоза» воспитателя (у ханты он в явном виде не выделяется, эту функцию берут на себя все взрослые, находящиеся рядом с ребенком), знаково-символической системы ДПИ и ребенка. Психологическое расстояние между взрослым, ребенком и предметом начинает уже в раннем детстве существенно преобразовываться у этой немногословной культуры в своеобразный паритет.
Будучи языком общности, ДПИ несет в себе идеи, объединяющие народ в единое целое, общий знак, который консолидирует духовные силы ханты и их способы самосознания и выражения веры в лучшее будущее, признаки которой легко обнаруживаются у детей. При этом обращает на себя внимание, что язык ДПИ полностью не сформирован (или уже утерян) как всеобщая этническая универсалия и используется в основном без понимания.
Вероятнее всего, воспитывающее значение ДПИ превосходит все наши возможные представления о нем. Одно ясно, только практическими, утилитарными функциями оно не ограничивается: когда-то давно изделия ДПИ несли в себе функцию «оберега» и обойтись без них не мог ни один человек. Злые духи накинулись бы на него и нанесли ему увечья или наслали бы болезни. Эти изделия, например украшения для женщин, орнамент или родовой знак на одежде для мужчин, защищали их владельцев от воздействия не ясных еще для них сил. В наше время люди не всегда сознаются, что верят в чудодейственную силу украшений и орнамента, но продолжают изготавливать и носить эти изделия. Кроме того, что украшения прекрасны и изумительны, они выражают национальную, родовую и этническую принадлежность, а раньше несли еще и идентификационно личностную определенность их владельцев.
Феномен ДПИ пронизывает все стороны жизни: организацию быта, уклад семейных, родовых, «международных» и межличностных отношений. Не всегда роль и функции ДПИ (просветительские, обрядовые, эстетические и др.) четко осознаются, но они стабильно содержатся в любом предмете искусства, в проявлениях поведения и мышления. ДПИ понимают, ценят, пользуются его результатами все члены данного сообщества, и не будет преувеличением сказать, что и занимаются им многие. Отношение к ДПИ может служить мерой самосознания народа как содержащее ментальную цельность и выражающееся в знаково-символическом «послании» для других и для себя.
2. Развитие декоративно-прикладного искусства в наше время
.1 Возникновение декоративно-прикладного искусства
Поэтому не будем выдумывать никаких новых определений ДПИ и обратимся к Российскому энциклопедическому словарю (РЭС) – книге, призванной сухо констатировать стереотипные взгляды на любые научные феномены. ДПИ в нем представлено весьма обстоятельной статьей:
«Декоративно-прикладное искусство – область декоративного искусства: создание художественных изделий, имеющих практическое назначение в общественном и частном быту, и художественная обработка утилитарных предметов (утварь, мебель, ткани, орудия труда, средства передвижения, одежда, украшения, игрушки и т.д.). При обработке материалов (металл, дерево, стекло, керамика, стекло, текстиль и др.) используются литье, ковка, чеканка, гравирование, резьба, роспись, инкрустация, вышивка, набойка и т.д. Произв. Д.-п.и. составляют часть предметной среды, окружающей человека, и эстетически ее обогащают. Они обычно тесно связаны с архитектурно-пространственным окружением, ансамблем (на улице, в парке, в интерьере) и между собой, образуя худ. комплекс. Возникнув в глубокой древности, Д.п.и. стало одной из важнейших областей народного творчества, его история связана с художественным ремеслом, с деятельностью профессиональных художников и народных мастеров, с начала 20 в. также с дизайном и конструированием».
Итак, в «декоративном искусстве» выделены три вида: монументально-декоративное искусство, оформительское искусство и ДПИ.
Сразу зададимся вопросом: почему из этих трех видов только ДПИ получило краткое наименование, известное практически каждому? Почему есть общеупотребительное наименование художников, работающих в области ДПИ – «ДПИшники», и нет «МДИшников» и «ОИшников»? Почему, когда говорят о «прикладниках», то имеют в виду именно художников ДПИ?
Посмотрим: любой художник-монументалист может назваться живописцем (или скульптором), и возражений это ни у кого не вызовет. Художники-оформители (как и плакатисты, как и сценографы) вправе называться либо графиками, либо живописцами (а иногда и скульпторами), и это тоже в порядке вещей. А вот «ДПИшники» (официально – «прикладники») – это и ювелиры, и керамисты, и шкатулочники, и мастера народных промыслов, и кто угодно, только не живописцы, не графики и не скульпторы.
И если ювелир или керамист назовет себя скульптором, а палехский или ростовский миниатюрист – живописцем, то это вызовет у окружающих в лучшем случае легкое удивление, а в худшем – замечание вроде «не садись не в свои сани».
Характерно, что РЭС «узаконил» и эту ситуацию. Не вдаваясь в перипетии различных направлений философии искусства, его авторы утверждают:
«Искусство,
) худ. творчество в целом – литература, архитектура, скульптура, живопись, графика, декоративно-прикладное И., музыка, танец, театр, кино и др. разновидности человеческой деятельности, объединяемые в качестве художественно-образных форм освоения мира…
) В узком смысле – изобразительное искусство.
) Высокая степень умения, мастерства в любой сфере деятельности».
А «искусство в узком смысле» – изобразительное, – по мнению авторов РЭС, означает «раздел пластическое искусство, объединяющий живопись, скульптуру и графику».
И если отсутствие в этом исчерпывающем списке, например, фотоискусства может объясняться относительной новизной последнего, то почему сюда не вошло ДПИ, существующее в течение многих тысячелетий?
2.2 Роль декоративно-прикладного искусства в современном обществе
Для того, чтобы понять, случайно или неслучайно возникла такая странная ситуация с ДПИ, необходимо вспомнить тридцатые-пятидесятые годы ХХ века – длительный период формирования «союзов советских художников». Именно тогда при создании МОСХа и СХ СССР были на равных правах выделены секции живописцев, графиков, скульпторов, оформителей, монументалистов и «прикладников».
Наверное, при решении организационных вопросов союзов все эти секции действительно пользовались равными правами. Но путаница началась уже тогда.
Дело в том, что нелегко назвать живописца, ни разу в жизни не оформлявшего какой-либо музей, выставку, церковь или дом культуры. Или скульптора, работавшего исключительно в станковой пластике и не поставившего ни одного монументального произведения. Или графика, ни разу не проиллюстрировавшего ни одной книги.
Так и получилось, что среди «равноправных» секций были три «наиболее равноправных» – живописцев, графиков и скульпторов, которые могли заниматься и своим «высоким» станковым искусством, и параллельно делать все то, что, по идее, относилось к компетенции монументалистов и оформителей. А членам «прикладных» секций, конечно, никто не мог запретить заниматься «станковизмом», но на массовых общесоюзных выставках они могли рассчитывать лишь на «периферийные» залы, а закупка у них станковых произведений была скорее исключением, чем правилом.
Следовательно, любой художник, хоть раз в жизни попробовавший себя в станковой живописи, графике или скульптуре (а как же без этого?), прежде всего пытался вступать в секции, формировавшие «искусство в узком смысле». А если почему-то не получалось, шел «на окраину» – в монументалисты или оформители. Исключения из этого правила, конечно, были, но лишь по субъективным причинам – если, например, все друзья-приятели художника N уже вступили в МОСХ как оформители, то зачем N было пытаться идти в живописцы или графики с огромным риском «прокатывания» на приемной комиссии? Лучше уж сразу к «своим»…
Были и исключения другого рода: в истории каждого из «союзов советских художников», как и в ныне существующих российских творческих союзах, известны периоды, когда «у руля» оказывались монументалисты или оформители. Но и эти ситуации имели и имеют исключительно субъективный характер.
Справедливости ради отметим, что столь же условным и субъективным было деление на живописцев и графиков. Например, какой живописец никогда не писал акварелью и никогда не брал в руки пастель?
Но отнесение живописца к графикам, хотя и означало невозможность нахождения в почетном центре любой всесоюзной (а теперь и всероссийской) экспозиции, все же не было равнозначно выпадению из «искусства в узком смысле» – изобразительного.
Как мы уже видели, монументалисты и оформители не теряли права именоваться живописцами и графиками и, соответственно, из «искусства в узком смысле» тоже не выпадали. Скульпторы-монументалисты никогда из «общескульптурного сообщества» и не выделялись.
А вот «прикладникам» повезло меньше всех. Они оказались вечным «вторым сортом». Оказалось, что ювелиры, керамисты и художники по стеклу – не скульпторы, а миниатюристы – не живописцы. На пышном и развесистом древе советского официозного признания им в лучшем случае светило звание «заслуженного художника» или «заслуженного деятеля искусств». Народный художник СССР, членкор, а тем более действительный член Академии художеств – эти «высоты» для них были заоблачными. Более того, для подавляющего большинства «прикладников» практически исключалось «свободное плавание» (заказы официальных организаций, минкультовские закупки с выставок и пр.) – они были вынуждены либо зарабатывать через «народные промыслы», либо «левачить».
После краха советской власти формальные ограничения деятельности «прикладников» исчезли, но клеймо «второсортности» осталось. Совсем недавно одному моему знакомому живописцу, подавшему заявление о приеме в Московский союз художников, предложили вступить в секцию ДПИ лишь потому, что он имел неосторожность принести на приемную комиссию не фотографии своих станковых работ, а типографски изданные открытки с их репродукциями. И если бы в наше время не было «альтернативных» союзов художников, этот живописец так бы и остался «прикладником».
Так откуда эта априорная «второсортность прикладников», и оправдана ли она?
Весьма вероятно, что в условиях монопольного господства советской распределительной системы такая «второсортность» имела определенные резоны.
«Исторически» – с XVIII до начала XX века – российские ювелиры, стеклодувы, керамисты, вышивальщики и прочие «прикладники» были в значительной степени «обезличены». Широкой публике были известны лишь имена хозяев заводов и мастерских, а почти все мастера – пусть самые талантливые – крайне редко имели возможность проявить свою авторскую индивидуальность.
В отношении живописцев и скульпторов Императорская академия художеств, жестко навязывая свой стиль и «правила игры», обезлички почти никогда не допускала, сохранив для истории имена даже многих «подмастерьев». А подавляющее большинство «рядовых» мастеров ювелирной, стекольной и фарфоровой промышленности Российской Империи безвозвратно кануло в Лету. Беспрецедентный взлет авторского «декоративно-прикладного искусства СССР» произошел только в конце пятидесятых годов ХХ века.
А в 1930-1950-е годы руководители творческих союзов и их кураторы из партийных органов достаточно искренне (во всяком случае, в соответствии с «императорской» традицией) попытались отделить «агнцев от козлищ» – «подлинных творцов» от «поделочников».
Именно тогда и возникло разделение художников на «чистых и нечистых» – «станковистов» и «прикладников». По идее, «настоящим советским» живописцам и скульпторам не подобало подрабатывать на народных промыслах и мастерить игрушки (о том, что множество на самом деле настоящих художников были вынуждены подрабатывать грузчиками и истопниками, сейчас речь не идет). Да и штамповать «клоны» своих произведений, ставя свою живопись и скульптуру на промышленный поток, по идее, «настоящие художники» не должны были – а для «прикладника» это вроде бы в порядке вещей.
.3 Декоративно-прикладное искусство как неотъемлемая часть культурной жизни общества
Таким образом, у нас остался нерешенным один вопрос: что делать с термином «декоративное искусство», произведения которого, согласно РЭС, «художественно формируют окружающую человека материальную среду и вносят в нее эстетически-образное начало», но при этом, в отличие от «самодостаточного» станкового искусства, «наиболее полно раскрывают свое содержание в ансамбле, для эстетической организации которого они созданы»?
Да, отказаться от деления произведений искусства на «декоративные» и «станковые» еще сложнее, чем на «станковые» и «прикладные». Но, по всей видимости, нам придется сделать и это. В противном случае споры о том, «станковый» или «декоративный» характер имеет «Сикстинская Мадонна», могут быть бесконечными и бесплодными, так как любые мнения здесь могут быть исключительно субъективными.
Например, где лучше смотрится «Троица» Андрея Рублева? В слабоосвещенном и закопченном, но «родном» соборе, или все-таки в Третьяковке, где она абсолютно сохранна и выставлена в соответствии со всеми экспозиционными канонами?
Согласно стереотипному взгляду, «узаконенному» РЭС, получается, что признание рублевского шедевра «декоративным» или «станковым» произведением зависит исключительно от ответа на вопрос, где «Троица» смотрится лучше. Но на самом деле, наверное, не зря говорится: шедевр – он и в Африке шедевр. И более того, даже если вдруг однозначно выяснится, что в соборе рублевская «Троица» смотрится лучше, чем в Третьяковке, неужели у кого-то повернется язык назвать эту икону «произведением декоративного искусства»?
Действительно, «Троицу» так никто и не называет. Но подавляющее большинство икон обычно классифицируется именно таким образом.
Значит, и с «декоративным искусством» получается точно так же, как с ДПИ: в сложившейся искусствоведческой практике этот термин априорно выражает второсортность произведения. Следовательно, «второсортными» оказываются и все виды искусств, входящие в него: монументальное, оформительское и прикладное, с которого мы начали наше исследование.
Но ведь мало кто из современных искусствоведов не согласится с тем, что чувство ансамбля, способность к формированию единого пространства, выход авторской концепции за рамки собственно произведения – это «высший пилотаж», и на него способен далеко не всякий «станковист».
Конечно, мы ни в коем случае не собираемся полностью отказываться от понятия «декоративности» как такового. Например, возможно первичное позиционирование произведения искусства в качестве «декоративного», как это имело место у Рафаэля с «Сикстинской Мадонной» или у Рублева с «Троицей». Мы видим и повсеместное использование «станковых» вещей в декоративных целях: большинство двумерных и трехмерных произведений искусства все-таки находится не в музеях, а «общественном и частном быту» в интерьерах.
Но сегодня вещь может оказаться в интерьере, завтра – в музее, а послезавтра – опять вернуться в интерьер. Все эти случаи подлежат лишь локальной оценке и ни в коем случае не влекут за собой классификационного отнесения к таким глобальным категориям, как станковое или декоративное искусство.
Л.В. Тазьба в статье «Рейтинг художников и философское понимание искусства», опубликованной в третьем выпуске справочника «Единый художественный рейтинг», определил феномен искусства (вне политико-экономической и конкретно-социальной целесообразности) как субъектно-объектное единство «художник-произведение». Этот подход, по мнению Л.В. Тазьбы, дает каждому возможность проявления себя в ситуации «зритель-произведение».
Эти определения помогут нам перейти от устаревших понятий станкового и декоративного искусства к более современной терминологии. Ведь «станковизм» и «декоративность» классифицируют произведения искусства в соответствии с их местонахождением в том или ином пространстве – храме, музее, коридоре, спальне и т.п.. Значит, мы вправе сказать, что эти термины обозначают пространственную составляющую ситуации «зритель-произведение».
Все произведения имеют несомненные художественные достоинства, но есть в них и некая успокоенность и повторы уже найденных приемов. Работам многих признанных мастеров не хватает подчас творческой смелости, остроты, поиска новизны формы. Может быть, поэтому в экспозиции привлекают внимание попытки внести творческое начало в технику макраме, которая за последние годы получила широкое распространение. Это относится прежде всего к большому триптиху Т. Мязиной (Московская область) "Березовая роща" и гобелену художников В. и Н. Яновых "Ярмарка" (Горький). Большой интерес вызвал на выставке гобелен молодых краснодарских художников В. и Л. Зубковых "Кубанская нива", выполненный в смелой экспрессивной манере. Удачно найдена и его фактура, слегка напоминающая густые кубанские хлеба.
Пластические виды искусства: стекло: керамика, фарфор и другие – были представлены в экспозиции в основном экспериментальными работами. Поиски идут самые разнообразные. В стекле мы уже привыкли к крупным декоративным формам, которыми оперируют наши ведущие художники-стекольщики для выражения своего мироощущения, а порой и глубоких философских мыслей. Таковы произведения Л. Савельевой, В. Муратова, Б. Федорова. Они интересны нам в плане развития тем и образов, которыми постоянно увлечены эти художники. От выставки к выставке растет и оттачивается мастерство гравировки и гранения хрусталя у А. Аствацатурьяна (Ленинград), О. Козловой и В. Корнеева (Гусь-Хрустальный), богаче и наполненней становится пластика в композициях С. Бескинской (Москва), А. Степановой (Москва), Л. Уртаевой (Москва), эмоциональней и тоньше цветовое решение работ Г. Антоновой (Москва), С. Рязановой (Москва), Д. и Л. Шушкановых (Москва). Для художников стекла открыты большие возможности в передаче таких свойств материала, как прозрачность, вязкость, хрупкость, тягучесть, пространственность. Выявление всех этих свойств стекла стало возможным благодаря высокому техническому уровню нашей стекольной промышленности. Трудно представить, как могли выглядеть работы гусевских художников, если бы на заводе не умели сварить чудесный цветной хрусталь, или вряд ли увидели бы мы последние произведения Б. Федорова, не будь на Дятьковском хрустальном заводе таких богатых традиций гранения хрусталя.
От этой составляющей во многом зависит восприятие субъектно-объектного единства «художник-произведение». Действительно, любой зритель воспринимает произведение (вместе с имеющейся у него информацией о художнике) прежде всего в окружающем пространстве – музейном, интерьерном, культовом, градостроительном и т.п..
Уточним: в пространстве воспринимает произведение не только зритель. Художник своим замыслом обычно охватывает и «станковый» или «декоративный» характер создаваемого творения, т.е. также мыслит для него определенное местоположение в пространстве. Но этот замысел является неотъемлемой составляющей акта создания произведения и, следовательно, включается в субъектно-объектное единство «художник-произведение». А впоследствии местоположение произведения в пространстве (для краткости обозначим его как «место произведения») может многократно меняться – мы уже говорили, что сегодня вещь может оказаться в интерьере, завтра – в музее, а послезавтра – опять вернуться в интерьер.
Видится полезным сделать еще одно уточнение. Несомненно, ценности искусства вечны и непреходящи – в наше время для констатации этого факта глубокие экскурсы в философию вряд ли необходимы. И все же восприятие любого произведения искусства существенно коррелирует со вкусами и традициями той или иной эпохи, в которую живет зритель. В том числе и в вопросе отнесения к «станковизму» или «декоративному искусству» (т.е. в мотивации размещения того или иного произведения в музее, на площади, в храме, в спальне и т.п.).
Таким образом, если мы отказываемся от понятий «станковизма» и «декоративности» как первичных классификаторов, мы должны добавить к субъектно-объектному единству «художник-произведение» составляющие, обозначающие зрительское восприятие – место и время восприятия произведения. Место и время создания произведения входят в первую составляющую – «художник», поэтому, чтобы отличать зрительское восприятие от акта создания произведения, назовем место и время зрительского восприятия обстоятельствами места и времени.
Итак, исчерпывающим теоретическим инструментом для восприятия, оценки и классификации того или иного произведения искусства может являться субъектно-объектное единство «художник-произведение», бытующее в обстоятельствах места и времени.
Все извечные проблемы зрительского восприятия – «нравится-не нравится», «хорошо-плохо» – определяются взаимодействием этих первичных категорий. Но в любом случае в искусстве не место плагиату и бездуховному тиражированию – только уникальность и неповторимость единства «художник-произведение» (по-разному воспринимаемого в различных обстоятельствах места и времени, но не меняющего от этого своей глубинной, подлинной сути) создают тот феномен, который мы называем искусством.
А все остальные составляющие восприятия, оценки и классификации произведений искусства (двумерность или трехмерность, «декоративное» или «станковое» первичное позиционирование, декоративное или музейное размещение в ту или иную эпоху, реалистичный или абстрактный стиль, пластика, цветовая гамма, художественные материалы и пр.) могут играть роль лишь вспомогательных, но отнюдь не первичных.
И никакого деления творцов на «чистых и нечистых» – станковистов и прикладников, реалистов и абстракционистов, традиционалистов и концептуалистов, монументалистов и миниатюристов – на этом уровне понимания быть не должно. Истинное (а не декларативное) равенство всех течений и направлений в искусстве – одно из величайших завоеваний искусствознания ХХ века, и настало время привести в соответствие с этими достижениями и базовую терминологию.
барокко ювелир прикладной классицизм
Заключение
Декоративно-прикладное искусство уходит своими корнями в глубь веков. Человек создавал эстетически ценные предметы на всем протяжении своего развития, отражая в них материальные и духовные интересы, поэтому произведения декоративно-прикладного искусства неотделимы от того времени, когда они были созданы. В основном своем значении термин "декоративно-прикладное искусство" обозначает оформление бытовых предметов, окружающих человека всю жизнь: мебели, ткани, оружия, посуды, украшений, одежды – т.е. всего того, что образует среду, с которой он ежедневно соприкасается. Все вещи, которыми пользуется человек, должны быть не только удобны и практичны, но и красивы.
Данное понятие сформировалось в человеческой культуре не сразу. Первоначально то, что окружает человека в повседневной жизни, не воспринималось как имеющее эстетическую ценность, хотя красивые вещи окружали человека всегда. Еще в каменном веке предметы быта и оружие украшались орнаментами и насечками, чуть позже появились украшения из кости, дерева и металла, для работы стал использоваться самый разнообразный материал – глина и кожа, дерево и золото, стекло и волокна растений, когти и зубы животных.
Роспись покрывала посуду и ткани, вышивкой украшали одежду, насечку и чеканку наносили на оружие и посуду, ювелирные украшения делали практически из любых материалов. Но человек не задумывался над тем, что привычные вещи, окружающие его всю жизнь, можно назвать искусством и выделить в отдельное течение. Но уже в эпоху Возрождения отношение к обыденным предметам стало меняться. Это было вызвано пробуждением интересов людей к прошлому, связанному с возникшим тогда культом античности. Одновременно возник интерес к жилищу, как предмету, равноценному с точки зрения эстетической ценности другим предметам искусства. Наибольшего развития декоративно-прикладное искусство достигает в эпоху барокко и классицизма. Очень часто простая, практически удобная форма предмета скрывалась за изысканными украшениями – росписью, орнаментом, чеканкой.
В высокохудожественных произведениях мастеров Древней Руси пластическое начало проявлялось во всем: ложки и чашки отличались скульптурностью форм, безупречностью пропорций, ковши обычно принимали образ птицы – утки или лебедя, голова и шея служили рукояткой. Такая метафора имела магический смысл, и обрядовое значение определяло традиционность и устойчивость такой формы в народном быту. Золотые цепи, мониста из нарядных медальонов, цветных бус, подвесок, широкие серебряные браслеты, драгоценные перстни, ткани, украшенные шитьем – все это придавало праздничному женскому наряду многоцветье и богатство. Расписать узорами кувшин, украсить резьбой разделочную доску, выткать узоры на ткани – все это требует большого мастерства. Вероятно, такие украшенные орнаментами изделия относят к декоративно-прикладному искусству еще и потому, что необходимо приложить руки и душу, чтобы получилась удивительная красота.
Современный художественный процесс сложен и многогранен, так же как сложна и многолика современная действительность. Искусство, понятное всем, окружает нас повсюду – дома и в служебном помещении, на предприятии и в парке, в общественных зданиях – театрах, галереях, музеях. Все – от колец, браслетов и кофейных сервизов до целостного тематического комплекса произведений декоративно-прикладного искусства для крупного общественного здания – несет на себе многообразие художественных поисков мастеров, тонко чувствующих декоративное назначение предмета, организующих и наполняющих красотой наш быт.
Для создания необходимых для человека удобств и в то же время для украшения его жизни художники стремятся к тому, чтобы все вещи, которыми пользуются в обыденной жизни, не только соответствовали своему назначению, но и были красивыми, стильными и оригинальными.
А красота и польза всегда рядом, когда берутся за дело мастера, и из самых разных материалов (дерева, металла, стекла, глины, камня и проч.) создают предметы быта, являющиеся произведениями искусства.
Список использованной литературы
1.Завьялов К.Ф. Религия славянских народов. Т. 1, 2 / Томск, 1994 – 1995.
2.Лукина Н.В. Формирование материальной культуры русов. Томск, 1985.
.Обряды, обычаи, поверья: Сб. статей / Сост. Ю. Л. Хандрик, предисл. Н.А.Рогачевой. Тюмень, 1997.
.Гегель Г.В.Ф. Эстетика. Т. 1. М., 1968,
.Каплан Н. И. Народное декоративно – прикладное искусство. М., 1980.
.Соколов К.Ф. Религия славянских народов. Т. 1, 2 / Москва, 1994 – 1995.
.Рамзин В.М.,. Знакомьтесь: славяне. Москва, 1992.
.Лукина Н.В. Формирование материальной культуры славян. Томск, 1985.
.Мифы, предания, сказки славян / Сост. Н.В.Кукина М., 1990.
.Обряды, обычаи, поверья: Сб. статей / Сост. Ю. Л. Хандрик, Москва, 1997.
.Корыткова Н.Ф. Одежда славян. М.; , 1995.
.Ромбандеева Е.И. История славян и их духовной культуры. Москва, 1993.
.Соколова З.П. Восточные славяне. М., 1994.
.Дон И. С. Декоративно-прикладное искусство: Историко-философская перспектива. М., 1998.
.Барабанов Н. И. Народное декоративно – прикладное искусство Восточных славян. М.,
.1980. Прасков К.Ф. Религия славянских народов. Т
.Эльконин Д.Б. Психология игры. М., 1999.
.Барабанов Н. И. Народное декоративно – прикладное искусство западных славян. Ростов-на-Дону, 1999
.Потапов Н. И. Народное декоративно – прикладное искусство западных славян. М., 1990.