Спор о герое в романе «Живые и мертвые» Критик, которого никто не упрекнет в недооценке художественного дарования К. Симонова, но который еще в 1964 году с сожалением отмечал, что Синцов исчерпал себя раньше, чем закончился роман «Живые и мертвые», а Серпилин, как характер, полностью завершен в романе «Солдатами не рождаются», тоже позднее заключал: «Вообще трилогия К. Симонова показала, что ее автору не очень дается изображение характера развивающегося, изображение внутренней эволюции героя, изменений его нравственно-психологического облика. Толстовская «диалектика души», — а Толстой для Симонова был и есть, по его собственному признанию, «самый важный учитель» — воспринята им только как стремление докопаться «до причин человеческих поступков, до оснований нравственных правил человека», — конечно, и это очень хорошо и не так уж мало; но другое свойство толстовского искусства — изображение внутреннего мира человека как реки, вечно движущейся, изменяющейся, постоянно обновляющейся, — в гораздо меньшей степени отозвалось в творчестве К. Симонова. Впрочем, до поры до времени — в рассказах, в повестях «Дни и ночи» и «Дым отечества» — это не особенно ограничивало, да и не могло ограничивать писателя: для сколько-нибудь существенной эволюции героев в этих вещах просто не хватало временной протяженности, повествовательного пространства. Иное дело трилогия, здесь это ощущается как недостаток, здесь и протяженность действия, и пережитые главными героями потрясения требовали изображения перемен в их духовном мире. Однако и в этих романах К. Симонова характеры, раскрывшись, остаются затем в принципе неизменными». Новейшие исследователи трилогии «Живые и мертвые» тоже склоняются к заключению, что ей недостает «сопряжения» разных сторон жизни народа, динамичного развития характеров, их «текучести». Они отмечают некоторую непроясненность ряда конфликтов, неполноту решения поставленных проблем, между тем как жанр эпопеи (романа-эпопеи) предполагает «завершение всех психологических, нравственных, социальных и философских конфликтов в некоем историческом свершении, имеющем общенародное значение».
Вскоре после того как увидел свет роман «Живые и мертвые», пишущий эти строки выступил со статьей «Спор о герое — спор о человеке». В ней говорилось и о достоинствах нового произведения, и о его недостатках. Константина Симонова она очень раздражила, особенно в той части, где говорилось о неумении или нежелании писателя индивидуализировать речь персонажей, о том, что она мало, чем отличается от авторской, о недооценке пейзажа и т. п. Свое недовольство он выразил со всей откровенностью на одном из заседаний секретариата Московской организации писателей весной 1965 года. А какое-то время спустя неожиданно для меня предложил выступить на его вечере. А еще через год или два в беседе с Л. Лазаревым с мужественной откровенностью говорил: «Свои слабые и сильные стороны в какой-то мере я, наверное, знаю. Знаю, скажем, за собой такую слабость, как использование одной и той же фразеологии для выражения собственных мыслей и мыслей героя, для перехода из его речи, его размышлений к своим, стараюсь это преодолеть… Мой недостаток — неумение давать резкую речевую характеристику. Но мне кажется, что изобилие разнообразных речевых характеристик иногда идет и во вред прозе». Перебирая в памяти все то, о чем рассказано в симоновской трилогии, воссоздавая мысленно характеры и судьбы населяющих ее людей, невольно вспоминаешь строки одного из ранних стихотворений поэта: Да, нам далась победа нелегко. Да, враг был храбр. Тем больше наша слава». «Брестская крепость» Сергея Смирнова, три романа Константина Симонова явились убедительным художественным решением спора о соотношении «окопной» и «масштабной» правд. Трилогия Константина Симонова типична для нового этапа в поступательном развитии русской литературы, когда на первый план снова выдвигается эпический роман, широко захватывающий жизнь во всем многообразии ее событий, роман, в котором интерес к изображению личных отношений между людьми не закрывает от писателя социальных событий, великих дел, грандиозных свершений, но, напротив, является средством углубленно го их раскрытия, роман, в котором гармонически сочетаются анализ и синтез. |
