Обмен соображениями относительно дальнейшего развития социогуманитарных наук должно быть постоянным. Потому что в этой сфере знаний большой запрос на изменения, прежде всего изменения целесообразные и «научно полезные». Актуальность предложенной разведки обусловлена определенными управленческими решениями в системе высшей школы. Периодически появляются публикации, посвященные определению предметного поля культурологии, ее междисциплинарным связям, нерешенным проблемам научного становления культурологии. Это, прежде всего, академически выверенные работы В. Кравченко, А. Роготченка, полемически заостренные размышления Л. Длинной, М. Кушнаревой, А. Кирилловой. Бесспорно самой сильной стороной этих публикаций является фиксирование, описание неуместности этой относительно молодой науки. В то же время, значительно слабее представлен в них ответ на вопрос «что делать дальше?», «как бы должно было выглядеть дальнейшее развитие этой науки?» и «имеет ли она собственно научную перспективу?».
В последнее время начали проводить конференции и публиковать итоговые коллективные монографии, цель которых – практически продемонстрировать современный профессиональный уровень культурологических исследований. Одним из последних примеров является коллективная монография (скорее сборник статей) 2016 г. «Наука о культуре: культурология, культуроведение, Cultural Studies, culturology». Безусловно, в сборнике есть хорошие, профессиональные научные публикации, которые заслуживают отдельного обстоятельного рецензирования. Зато всего несколько слов о его общетеоретической и методологической концепции. Составители сборника, возможно, даже на подсознательном уровне, ярко отразили несовершенство, «недодуманность» самой концепции науки о культуре. Уже в названии продемонстрирована научная «многовекторность»: постсоветская «культурология» сочетаются с типично западным вариантом «Cultural Studies». А подбор авторов статей, тематических блоков лишь подтверждает желание составителей сборника совместить различные, а порой противоположные направления научного изучения культуры, ее современных интерпретаций на основе очень разных историософских и методологических подходов. Такая «мозаичность» в репрезентации, казалось бы, уже структурно и тематически устоявшейся науки под названием «культурология», свидетельствует о том, что процесс «выбора» основополагающих основ (тематических и методологичных приоритетов, структурного разделения) находится лишь на этапе становления.
Ситуация на предметном поле искусствоведению не такая «горячая» и конфликтная, как в культурологии. Сказывается, прежде всего, историческая традиция развития искусствоведения как науки. Относительная малочисленность корпуса искусствоведов способствует их «монолитности» и «сплоченности». Дискуссии возникают преимущественно вокруг проблемы научного анализа актуального искусства. Ведь методология и терминология традиционного академического искусствоведения уже не могут быть инструментами познания и понимания постмодернистского Contemporary art. Искусствоведы сосредоточены прежде всего на очень многих нераскрытых в национальной историографии вопросах истории искусства. Ведь фактология полная, структурированная история искусства еще далека от завершения. Теория искусства, искусствоведение, интегрированное с другими социогуманитарными науками, к сожалению, не является приоритетом ни отдельных авторов, ни в научных институциях. Учитывая сходство процессов развития культурологии и искусствоведения на постсоветском пространстве, считаем целесообразным использовать разведки и суждения российских ученых, в частности Флиера, Хренова, Торонтовой, Пилипенко и др. Апеллирование к западному опыту трактовки науки о культуре и науки об искусстве считаем предметом отдельного детального исследования, поэтому сознательно избегаем ссылок на исследования западноевропейских или североамериканских авторов.
Проблема определения и разграничения предметных полей между академическими гуманитарными науками не нова. Особенно остро эта проблема встает во время формирования новых историософских и методологических подходов к изучению, казалось бы, уже известных процессов, событий, явлений, отдельных личностей. Классическим и чрезвычайно ярким является пример трансформации гуманитарных исследований в середине ХХ века. В связи с появлением научно мощной школы «Анналов». Новые способы интерпретации истории, которые предложили французские исследователи, сначала вызвали почти паническое утверждение о том, что как наука «история исчезает», но впоследствии привели к переходу от «истории-события» к «истории-проблеме», к появлению и успешного развития истории ментальности, микроистории, исторической антропологии, истории повседневной жизни и др.
В западной гумананитаристике изучения культуры в различных измерениях приобретало все более важное значение. Трактовка культуры кардинально менялась на протяжении ХХ – ХХІ вв. Эти изменения в интерпретации культуры происходили примерно таким путем: от начального определения культуры как важного, но все же «приложения» к экономике, политике, социальным структурам и институтам исследователи постепенно пришли к констатации феномена культуры, что «пронизывает» буквально все проявления (индивидуальные и коллективные) общественного развития. Формула «социум творит культуру» заменили новой – «культура творит социум» и определяет его характер. Изучение феномена культуры получило новые ракурсы в связи с увеличением «межпредметных» исследований, в частности на грани культурологии (истории культуры) и социологии, истории, лингвистики, искусствоведения, семиотики, психологии, психоанализа. Исключительное значение приобретает множественность взглядов на культуру, многочисленные методологические и методические подходы к изучению самых разнообразных аспектов культуры. Именно такого типа разведки постепенно стали приоритетными в научных и привлекательными для читателя.
Одной из основных социокультурных тенденций развития современных постмодернистских обществ является технологизация и дегуманизация, которые длятся не одно десятилетие и уже имеют собственную историю. Очевидно, что эти процессы оставили свой след и в учебных практиках высшей школы. Интенсивно происходит сокращение гуманитарных дисциплин, в частности на постсоветском пространстве. История мировой художественной культуры, история искусств, история художественной культуры, история мировых религий как учебные дисциплины сегодня сохраняются лишь на узкоспециализированных факультетах. В течение нескольких десятилетий кардинально изменился сам характер общекультурной эрудиции более или менее образованного человека. Традиционная устоявшаяся совокупность знаний, что была «обязательной» для гуманитария или негуманитария, существенно трансформировалась за счет «сокращения» собственно гуманитарной, художественно-творческой сферы. Хотя ради справедливости стоит заметить, что современные технологии значительно упростили доступ к культурным достижениям. Каждый раз увеличивается и количество и качество интернет-ресурсов, мировых музеев, библиотек, архивов. Массовая культура на своем уровне и своим специфическим образом интегрирует и тиражирует немало артефактов мировой культуры.
В конце концов, частью массового туризма является посещение музеев, знакомство с разного рода достопримечательностями. Эти процессы якобы «приближают» к нам культурные достижения и должны положительно повлиять на характер эрудиции и художественные вкусы. Хотя определенный кризис гуманитарного знания почти тотально охватил высшую школу, как и общество в целом. Эти кризисные явления невозможно преодолеть без ответа на вопрос – «какие учебные дисциплины преподавать?», «что учить?», в конце концов, «как учить?». Очевидно, что ответов может быть немало и очень разных по характеру.
Осмелюсь поделиться отдельными соображениями о культурологии и искусствоведении как о учебных специализациях. Долгое время, вплоть до начала 1990-х, изучение феноменов культурного развития, культуры как совокупности отдельных составных частей было «поделено» между социогуманитарными науками (историей, социологией, филологией, искусствоведением, этнологией и др.). Философы делали только определенные попытки очертить и проанализировать проблемы теории культуры. Крепкие советские идеологические ограничения, зацементированые самоцензурой гуманитариев, сделали науки о культуре тематически прогнозируемыми. Смысловое наполнение, очевидно, тоже регламентировалось и делались всевозможные препятствия перед эвристическими неожиданностями. Хотя, объективности ради, стоит сказать, что стена между западным и восточноевропейским научным миром не была сплошным монолитным железобетоном. Научные идеи, методологии, конкретные исследования, хоть и дозировано, но проникали в пространство советских гуманитариев, в частности, в Москве или Ленинграде.
Политически-идеологическая ситуация второй половины 1980-х гг. в СССР, вызвав шквал «новой публицистики», постепенно меняла характер научных исследований истории и истории культуры. Проблемы тогдашнего развития культуры, то есть анализ того, что происходило в культуре «здесь и сегодня», артикулировались и выяснялись в основном на уровне публицистики, которая преимущественно и не претендовала на аналитическую глубину или научную аргументацию. Лишь частично отдельные вопросы тогдашнего развития культуры, собственно с точки зрения научного анализа, пытались освещать социологи. Наука о культуре в различных ее измерениях институционально оформилась в высшей школе тогда, когда закрыли кафедры, связанные с историческим материализмом, атеизмом, научным коммунизмом. Соответствующие кафедры были переименованы в кафедры культурологии.