К.П. Брюллов – портретист

• Вид работы:
  Реферат
• Предмет:
  Культурология
• Язык:
  Русский , Формат файла: MS Word 65,57 kb

К.П. Брюллов – портретист

Омский
государственный университет

Реферат на тему:

«К.П. Брюллов – портретист»

Выполнила: студентка 1 курса

факультета культуры и
искусств

гр. КХ-103 Брагина Т.А.

Проверила: Севастьянова Г.А.

Омск, 2002

СОДЕРЖАНИЕ

Введение…………………………………………………………………………………………………………………………. 3

Вехи жизненного
пути…………………………………………………………………………………………………….. 4

Начало
творческого пути. Поездка в Италию……………………………………………………………………. 5

Портрет 1820 и
первой половины 1830-х годов……………………………………………………………….. 9

Портреты
петербургского периода……………………………………………………………………………………. 15

Последние годы
творчества……………………………………………………………………………………………… 21

Заключение……………………………………………………………………………………………………………………… 26

Список литературы………………………………………………………………………………………………………….. 27

Введение

Карл Павлович
Брюллов – талантливый художник 19 века, подаривший миру великие творения. Его
картины хранятся в Русском музее Петербурга, во Франции, Италии, Германии. Во
время своего жизненного пути он познал славу и триумф. Он был современником
великих людей. Это и Пушкин, и Тропинин, Крылов, Гоголь, Шевченко. Сам Пушкин
посвятил ему стихи. Брюллов ушел работать как одержимый. Именно благодаоя труду
и таланту появились на свет его полотна: «Последний день Помпеи», «Всадница»,
«Нарцисс», «Ночь над Римом», «Вечер», «Итальянское утро» и другие. Благодаря
своему своенравному характеру, он смог отказать в заказе на портрет самому
Николаю I, отказался писать портрет
жены А.С. Пушкина Натальи Гончаровой.

Его жизнь
наполнена творческими взлетами и исканиями, неудачами в личной жизни и бурными
страстями, и колоссальным трудом, без которого данный ему талант от природные
обрел бы той грани дарования, которая позволила сотворить призведения
высочайшего искусства.

Основные задачи
данного реферата:

1.   Изучить творческий и
жизненный путь великого художника К.П. Брюллова.

2.   Раскрыть истоки его дарования
и вдохновения, побудившие создать полотна высочайшей культуры (а именно – его
портреты).

3.   Описать его творческие
искания и стремления в ходе выполнения своих знаменитых шедевров.

4.   Определить тот колоссальный
вклад, который внес К.П. Брюллов в развитие русского искусства.

Искусство художника остается
существовать столетия. Сменяются поколения, политические режимы, власть, а
картины существуют. В них хранится мысль художника, чувствуется его нетленная
душа. Именно это и привлекает тысячи людей в галереи и музеи. Каждый человек
стремится познать гармонию мира, созерцая полотна великих художников.

Вехи
жизненного пути.

Брюллов Карл
Петрович (1799 – 1852) – известный живописец, мастер портретного жанра. Первым
учителем художника был его отец, скульптор-орнаментист. С 1809 г. учился в
Петербургской Академии художеств у А.И. Иванова и А.Е. Егорова, закончил
академию в 1822 г. с золотой медалью. В 1823 – 1835 гг. работал в Италии,
приобрел известность как портретист. Великолепны его портреты и картины:
«Всадница» (1832 г.), «Ю.П. Самойлова с воспитаницей и арапчонком» (1832 –
1834). Писал эскизы и картины на мифологические и исторические темы, жанровые –
на тему жизнь итальянских крестьян. Самая известная – «Итальянский полдень»
(1827). Главное произведение Брюллова – «Последний день Помпеи». Над огромным
полотном (размером 456×651 см) художник работал в
течение трех лет. В нем ему удалось сохранить традиции академизма. Тем не
менее, картина, благодаря стремлению Брюллова к психологической правде и
исторической достоверности, попытки представить многообразные переживания массы
людей в момент бедствия, произвела на публику ошеломляющее впечатление.

В дальнейшем ряд
задуманных Брюлловым больших исторических композиций (в том числе и картина
«Осада Пскова», 1839-1947) не получил окончательного воплощения. Художник
продолжал оставаться великолепным мастером портретного жанра, о чем
свидетельствуют портреты Н.В. Кукольника (1836), В.А. Жуковского (1837-1838),
И.А. Крылова (1839) и другие. Одним из лучших в позднем творчестве художника
считается портрет Ю.П. Самойловой с приемной дочерью (до 1842 г.).

Занимался Брюллов
и педагогической деятельностью. В 1836 г. он получил звание профессора второй
степени (в 1846 г. – профессор первой степени). Преподавал в Академии
художеств. Учиться у Брюллова считалось за честь, так как преподаватель он был
замечательный, был заинтересован в успехе каждого ученика.

Здоровье у
Брюллова ухудшалось и в 1849 г. он отправился на лечение за границу. Побывал в
Германии, Англии, Испании. Умер в Италии от сердечного приступа, похоронен на
римском кладбище.

Начало
творческого пути. Поездка в Италию

Возникший в 1821 году конфликт между
А. Н. Олениным и Карлом Брюлловым был лишь предлогом для молодого художника
выразить свое отношение к реакционной политике, насаждаемой в Академии. В свете
общественного движения, развивавшегося в России, разрыв Брюллова с Олениным
получил принципиальное значение. Целе­устремленный и решительный, Брюллов
оставил не только Академию, но и родитель­ский дом, чтобы освободиться от
строгой отцовской опеки. Он поселился вместе с Александром Брюлловым во
временной мастерской Исаакиевского собора, куда был привлечен для работы его
брат архитектор. Чутко отзываясь на запросы современ­ности, молодой Брюллов не
мог остаться в стороне от новых веяний.

Двадцатые годы XIX века
ознаменовались в истории России усилением крепостни­ческой реакции.
Правительством Александра I были использованы все средства для защиты
феодальных прав крепостников. Деятельность Аракчеева, Фотия, Голицина, Шишкова.
Магницкого, Рунича и других являлась проявлением политики мракобесов, глушивших
малейшее проявление свободолюбивой мысли. Но реакционные мероприятия
крепостников не могли подавить освободительного движения России, которое крепло
и развивалось.

Эти вопросы определили платформу
декабристов. Декабристы выдвинули не только социально-политическую, но и
эстетическую программу. Свое яркое выражение она нашла в романтизме. Его
последовательными приверженцами были поэты-декабристы — К. Рылеев, В.
Кюхельбекер, Ф. Глинка, писатели и критики А. Марлинский, О. Сомов и другие.

Романтические теории пропагандировали
в своих журналах «Московский телеграф» и «Московский вестник» молодой Н.
Полевой и М. Погодин. С развернутой программой романтизма выступил в 1823 году
О. Сомов, автор брошюры «О романтической поэзии», и А. Галич, издавший в 1825
году книгу «Опыт науки изящного». Романтизм получил столь широкое
распространение в 1820-х годах.

Борьба с бесправием народа приняла в
России особо острый характер. Русский романтизм развивался под прямым
воздействием осво­бодительного движения декабристов. В центре их программы
стоял вопрос о крепостни­честве. Он обострил внимание романтиков к народу, его
жизни и характеру. Это определило реалистическую основу романтизма России,
столь отличного от романтизма Англии и особенно Германии.

Русские романтики не создали
произведений, овеянных революционным пафосом, подобно Делакруа или Рюду. Но
полные горячего сочувствия к подневольной судьбе народа, мечтая о грядущей
свободе, они одухотворили свое искусство высокими гуманистическими идеалами.

Многие положения, развиваемые
романтиками, были подняты еще в XVIII веке русскими просветителями. Но теперь
они определялись своеобразием нового, высшего этапа дворянско-освободительного
движения. Романтизм был дальнейшим шагом вперед по пути развития
художественного познания.

В романтическом направлении
наметились два крыла: прогрессивное и консервативное. Их противоречия
обострялись по мере развития в России освободительного движения. Если для
представителей прогрессивного лагеря романтизм был знаменем борьбы с отжившими
устоями крепостничества, то для консервативного служил средством отрешения от
действительности.

Приобщение к жизни народа; изучение
его быта и нравов, было следствием демо­кратических взглядов романтиков на
задачи искусства. Выступления русских романтиков были направлены против теории
украшения природы. В отличие от классицистов они требовали расширения объекта
изображения. В понятие прекрасного должны были войти не только «изящные», но и
«неизящные», стороны жизни.

Прогрессивным было положение
романтиков о необходимости «местного колорита», «характера». В исторической
картине художник должен был передать особенности времени, в портрете сохранить
индивидуальные черты модели, в пейзаже воспроиз­вести конкретную местность. Но
изображал ли романтик рядового человека, скромный уголок природы, батальную
схватку или бытовую сцену, он наделял их такой силой лирических чувств, что все
повседневное становилось поэтически преображенным.

Романтики подчеркивали новаторский
характер своей программы, прогрессивность се идейно-художественных положений.
Противопоставление личности обществу, свойственное романтикам, имело различ­ное
содержание у прогрессивного и консервативного направления. Для прогрессивных
романтиков оно означало культ сильной личности, способной повести решительную
борьбу с отжившими устоями современного общества. В свои реалистические
положения романтики вносили и ограничительные черты. Порицая сторонников
классицистической эстетики за установление определенных границ изящного, они
также пришли к нормативной системе. Возвышенно-прекрасное романтики понимали
лишь как необычное, исключительное явление в природе или состояние человека.

Эстетика 1820-х годов получила в
следующем десятилетии свое дальнейшее раз­витие. Ожесточенней стали споры о
целях и задачах искусства, нагляднее различия художественных направлений.

Брюллов не был членом тайных обществ,
хотя близко знал братьев Бестужевых и продолжал интересоваться их судьбой и
после расправы над ними. Но всем своим творчеством он выражал идеи прогрессивно
мыслящих людей.

Начало творческого пути Брюллова
проходило под знаменем борьбы с академиз­мом. Очень скоро оформились симпатии
художника к романтизму.

Обретя свободу действий, Брюллов
отдался во власть своих новых устремлений. Первые замыслы Брюллова были связаны
с портретным жанром. Правда, будучи вос­питанником исторического класса, он
создал две небольшие картины «Горящий Содом» и «Раскаяние Полиника», навеянную
трагедией Озерова «Эдип в Афинах», но основное внимание он уделил портрету.

Ранние петербургские портреты
Брюллова, написанные тотчас по окончании Академии, обнаруживают
идейно-художественную связь его творчества с О. Кипрен­ским. Как и в портретах
Кипренского, люди в изображении Брюллова поэтичны и ласково приветливы. Они
полны человеческого достоинства и сдержанны в прояв­лении своих чувств.
Конечно, созданные художником на заре его жизни, эти порт­реты не обладали еще
той глубиной проникновения во внутренний мир человека, который был присущ
образам Кипренского.

В 1821—1822 годах Брюлловым были
написаны портреты П. А. Кикина, его жены — М. А. Кикиной и четы А. Н. и А. И.
Рамазановых.

Портреты художника изображали хорошо
известных ему людей. П. А. Кикин был одним из основателей Общества поощрения
художников, а также почетным вольным общником Академии художеств, А. Н.
Рамазанов и его жена—актерами императорского театра. Рамазанов знаком был
Брюллову и по Академии, куда тот был приглашен А. Н. Олениным для обучения
воспитанников танцам (по утверждению президента последние не умели «ловко
ходить и кланяться»).

Портрет П. А. Кикина пострадал от
злоупотребления Брюллова асфальтом, в ре­зультате чего живопись сильно
«пожухла». Сосредоточив внимание на лице, Брюллов дал убедительную по схожести
и остроте характеристику Кикина.

Портрет А. Кикиной, парный к первому,
значительно выше его по художе­ственным качествам. Образ М. А. Кикиной,
запечатленный почти всеми современными художниками, привлекает в работе К.
Брюллова своей одухотворенностью. Брюллов разглядел в ее облике те качества
русской женщины, которые проникновенно показал О. А. Кипренский в портретах Е.
П. Ростопчиной, А. И. Головиной, Д. Н. Хво­стовой. Ясность и спокойствие духа, простота
и естественность позы, прису­щие образам Кипренского, нашли отражение и в
портретных характеристиках Брюллова.

Те же качества развивал К. Брюллов в
портрете актера А. Н. Раяазанова. Брюллов не успел его закончить, как и портрет
А. И. Рамазановой. Однако портрет Рамазанова может быть отнесен к числу лучших
ранних работ художника. В нем Брюллов обнаружил свои окрепшие профессиональные
знания и умение воспроизвести жизненно правдивый облик человека. Портрет А. Н.
Рамазанова объединяет с изображением Кикиных та гуманисти­ческая основа
характеристик людей, которая отличала портреты русских классиков.

Портретный дебют Брюллова говорил о
его неисчерпаемой вере в душевные силы русских людей. Начало творческого пути
художника было отмечено утверждением жизненного оптимизма.

Выдающиеся способности, проявленные
Брюлловым еще в Академии, обратили на него внимание Общества поощрения
художников. Карлу Брюллову при содействии П. Ф. Соколова был предложен пенсион
для поездки в Италию на три года. Брюллов дал свое согласие при условии, что
одновременно с ним на средства Общества поедет его брат Александр.

Общество предупреждало своих
пенсионеров, что будет иметь строгий надзор за их поведением. Оно было также
обеспокоено возможностью влечения Брюлловых романтическим искусством, которое
называло «французским стилем». В инструкциях указывалось, что порождением
нового стиля является предосудительное увлечение современных художников
«низким» жанром, то есть бытовой живописью. Братьям Брюлловым были указаны
сочинения теоретиков и художников, на которых они должны были опираться в своей
творческой деятельности. Наряду с именами Леонардо да Винчи и Вазари были
отмечены Винкельман, Рафаэль Менгс, Висконти и .другие.

Ограничительный характер инструкций
говорил о неизбежности возникновения конфликта между Брюлловым и Обществом
поощрения художников.

10 августа 1822 года братья Брюлловы
выехали из Петербурга. Путь братьев лежал через Ригу, Мемель, Кенигсберг,
Берлин, Дрезден, Мюнхен; оттуда через Венецию, Падую, Верону, Болонью они должны
были следовать в Рим.

Посещая музеи, партикулярные
собрания, дворцы и соборы, Брюлловы внима­тельно изучали хранившиеся там
произведения классиков искусства. Их суждения о всем вновь увиденном говорят о
серьезности подготовки, полученной в Петербург­ской Академии и высоком уровне
русской художественной культуры.

Четырехмесячное пребывание в Мюнхене
позволило Карлу Брюллову заняться портретной живописью. Будучи еще молодым
художником, имея небольшой сравни­тельно опыт портретиста, он очень скоро стяжал
в Мюнхене широкую известность. Уже первый написанный здесь портрет пожилого
барона Хорнштейна привлек к Брюл­лову внимание баварской общественности. Вслед
за ним он написал портрет писателя А. Каммерера.

Брюллов исполнил не только портреты
министров, но и членов их семей. Отъезд короля в Дрезден помешал Брюллову
написать портреты королевской семьи.

Второго мая 1823 года братья Брюлловы
прибыли в Рим.

Работа Брюллова в Риме началась с
изучения ватиканских фресок Рафаэля и античной скульптуры. Неизгладимое
впечатление произвело на него общение с под­линниками. Он признавался, что его
прежнее представление о памятниках античности и Возрождения было искаженным,
так как основывалось на изучении слепков и эстам­пов. В своей римской
мастерской он поместил слепки, напоминавшие ему о клас­сических произведениях
древности: Аполлона Бельвсдерского, Венеру Медицейскую, Меркурия Ватиканского,
Бельведерский торс и фрагменты фигур Аякса и Гер­кулеса.

Уже в первый год пребывания Брюллова
в Италии определилась широта и много­сторонность его дарования. Он черпал свои
сюжеты из окружающей жизни, еван­гельских легенд, античных мифов, древней
истории. Чутко прислушиваясь к художественным запросам времени, Брюллов в самом
начале своего пенсионерства в Италии занялся жанровой живописью, от увлечения
которой его предостерегало Общество поощрения художников.

Русские пенсионеры во время своего
заграничного вояжа живо реагировали на окружающую их жизнь. Их внимание
привлекали в Италии не богатые кварталы горо­дов, не знать, не вельможи, а
народ.

Приехав в Италию, Кипренский, Щедрин,
Брюллов обратились к жизни народа, которую они наблюдали на улицах, в гаванях и
портах итальянских городов, а также в деревнях. Пристальное изучение живой
действительности оберегало художников от пустоты и бессодержательности
«итальянщины», которую вскоре стали насаждать в искусстве их эпигоны. Художники
бродили из города в город, побывали в Палестрине. Кастель-Гандольфо, Фраскати и
других городах. В наиболее живописных местах, как Тиволи, Субьяки, они задерживались
на несколько дней, чтобы сделать этюды с натуры.

Творческое содружество с Сильвестром
Щедриным оказало огромное влияние на искусство молодого Брюллова. Его искания,
созвучные идеям Щедрина, находили пря­мую параллель в современной
неаполитанской школе пейзажистов, известной под названием «Позилипо». Ее
романтическим заветам следовали Катель и Ребель, связан­ные с русскими
художниками взаимными симпатиями. Произведения Ребеля приобрел для своей
коллекции друг Брюллова — В. И. Орлов-Давыдов.

Жанровые картины Брюллова встретили
живой отклик у современников. Он вынуж­ден был повторить их в нескольких
вариантах. «Для генеральши Свечиной,— сообщал Брюллов брату Александру.— писал
Пифераров, но графиня Нессельроде их отняла у нее, почему должен начать другую
для генер. Свечиной». Некоторые картины, как, например, «Пилигримы», он
повторил в 1836 году.

Этапной в развитии жанровой живописи
Брюллова оказалась картина «Полдень», написанная в 1827 году. Узнав о новом
замысле Брюллова, В. И. Григорович писал: «Желаю от всей души Г. Брюлову, чтобы
полдень искусства был достоин своего пре­красного утра. Тогда можно будет
назвать его одним из великих Художников нынеш­него века»

В картине «Итальянка, собирающая
виноград» Брюллов развил намеченную в «Полдне» тему радости труда, наполняющего
человека чувством бодрости и оптимизма. Вновь воспевает он жизнелюбивый и
веселый характер итальянских девушек из народа, радостно приемлющих жизнь.
Задорно, игриво устремила свой взор на зрителя лежа­щая на ступенях дома
темноволосая молодая итальянка, беззаботно положившая голову на большой зеленый
арбуз. Высоко в руках она держит бубен, готовая вот-вот покинуть свое ложе,
чтобы закружиться в веселом танце. Изогнув гибкий стан, при­встала на кончики
пальцев ее подруга, как будто не для того, чтобы сорвать созрев­шую гроздь
винограда, а чтобы принять участие в вакхической пляске.

Ранние работы художника — «Сцена на
пороге храма» (1827), «Исповедь итальянки» (1827—1830) и др.—повторяют в новых
вариантах знакомые по картинам этих лет изображения религиозных обычаев
итальянского народа или его веселый досуг, насту­пивший после трудовых будней
(«Праздник сбора винограда», 1827). Основная, доминирующая тема Брюллова —
семейное счастье простых людей Италии. Брюллов показал различные оттенки переживания
молодой матери. То итальянка с нежностью рассматривает сшитую для будущего
ребенка рубашку — «Итальянка, ожидающая ребенка» (1831), то наслаждается
семейным покоем, любуясь на своего пухлого младенца— «Семья итальянца» (1830),
«Итальянка с ребенком у окна» (1831), «Ребенок, кормящий виноградом ослика»
(1830—1833) и др., то ночью вскакивает с постели, чтобы пока­чать плачущее
дитя—«Итальянка, просыпающаяся от плача ребенка» (сепия, 1831).

Одной из обязанностей русских
пенсионеров, направленных в Италию, было копи­рование старых мастеров, чему
Академия придавала большое значение. Лучшие копии, сделанные в Италии
пенсионерами, служили образцом для ее воспитанников. «Можно представить
себе,—писали в «Отечественных записках» о копиях с Рафаэля,—каким важным
пособием послужит природному дарованию его (художника.— Э. А.) изучение
единственного артиста по колориту, рисунку и самому сочинению».

Не сразу решился Брюллов приступить к
копированию. Он доказывал Общества что созданием одной «строгой картины» можно принести
больше пользы, нежели несколькими копиями, требующими затраты большого времени.
Но был вынужден подчиниться установившимся академическим традициям, оставив все
же за собой право личного выбора. Долго колебался Брюллов, не зная, на каком
произведении Рафаэля остановить свое внимание.

Первоначально Брюллов решил
копировать «Мадонну Фолиньо», находившуюся в Ватикане. Но затем изменил свое
решение, предпочтя ей «Афинскую школу». Его привлекало в фреске Рафаэля величие
идеи, воплощенной в монументальном полотне, сложность многофигурной композиции,
разнообразие человеческих характеристик. В копировании произведения Рафаэля он
увидел возможность постигнуть мастерство построения картины, включающей наряду
с образами людей мотивы пейзажа, архитек­туры и скульптуры.

В своей копии Брюллов добился
необыкновенной схожести, передавая не только особенности замечательного рисунка
Рафаэля, но соблюдая и тона потемневшего от времени колорита. Чтобы достигнуть
тождества с оригиналом, художник использовал особый прием. Он заключался в том,
что Брюллов применил более светлую палитру, рассчитывая на то, что краски со
временем «пожухнут». Высокие достоинства брюлловской копии признал Стендаль,
отметив ее в своей книге «Путешествие по Риму». «Мы сразу схватили все оттенки лиц
на этой кар­тине,— писал он,— благодаря копии одного русского художника..
блестящие краски этой копии были для нас как бы прекрасным комментарием, с
которым мы полностью поняли текст старого мастера».

Так в осуществлении многообразных
творческих замыслов проходили первые годы самостоятельного творческого пути
художника.

Портрет
1820-х и первой половины 1830-х годов

Какие бы темы ни волновали Брюллова—
портрету он отдавал лучшие минуты своего вдохновения. Продолжая традиции
русских художников с их обостренным вни­манием к духовной жизни человека,
Брюллов сказал в области портрета новое слово. Как истинный новатор, он
отважился преступить границы, за которыми по устояв­шимся понятиям начиналась
область исторического живописца, жанриста или пейза­жиста. Эта особенность
портретной деятельности художника была обусловлена не одним лишь желанием
обогатить композиционный замысел дополнительными мотивами, а стремлением
приобщить искусство портрета к живой действительности. Брюллов счел возможным
вторгаться в тот мир человеческих страстей и порывов, который ранее считался
уделом лишь героев исторических картин. Он желал воссоздать в портрете
непосредственность и конкретность живых связей человека с окружающей средой,
что казалось в его время задачей только жанриста.

Поставленные Брюлловым проблемы
усложняли и обогащали содержание портрета. Но не сразу пришел он к достижению
своей цели. Первый период работы Брюллова, совпавший с пребыванием в Италии,
отличался разобщением этих задач. Содержанием портретов художника служили
различные аспекты образа человека, как и разные связи его с окружающей жизнью.
Естественно, что портреты молодого Брюллова делились на обособленные виды:
интимно-камерный, жанрово-бытовой и парадно-репрезентатив­ный. К их единству,
при сохранении специфичности форм портрета, художник пришел только по
возвращении в Россию, когда усилились в его творчестве реалистические черты.

Если вначале Брюллов увлекался
первыми двумя видами портрета, то затем, начи­ная с 1828 года, его внимание все
более и более стал привлекать репрезентативно-парадный портрет.

В портретах, созданных в 1820-х
годах, художник уже не ограничивается теми скромными задачами, которые стояли
перед ним в ранний петербургский период. Душев­ный мир человека исчерпывался
тогда лишь личными переживаниями. Изображаемые теперь люди охвачены иными
настроениями. Уже не тихая сосредоточенность, задумчи­вый покой определяют
образ человека, а его воля, страстность, сознание своего права на жизнь. Эти
идеи несла художественная идеология романтиков. Важнейшей стороной эстетики
романтизма было требование прав «свободной личности». В это понятие романтики
вкладывали свои вольнолюбивые чаяния, протест против сослов­ных ограничений,
признание высокого назначения человека. Романтики создали своп идеал гордой,
независимой личности, способной повести борьбу с противниками сво­боды.

Героем романтиков был борец, носитель
высоких дум, благородных побуждений. Утверждая стихию чувств и страстей,
романтики опровергали рационализм и норма­тивизм классицистов. Их мятежная муза
далека была от элегического спокойствия сентиментализма, также
культивировавшего чувства человека.

Новые веяния сказались на портретных
замыслах Брюллова.

Молодой художник пишет портреты своих
соотечественников, побывавших в Риме. или иностранцев, в основном причастных к
миру искусства. В одном лишь 1824 году он создает портрет графа Д. П.
Бутурлина, в доме которого в Риме собирались худож­ники, архитектора X. Ф.
Мейера, впоследствии профессора Петербургской Академии художеств, скульптора Т.
Вагнера, с которым встречался в мастерской Б. Торвальдсена, архитектора Л.
Кленце, участника строительства Эрмитажа, архитектора К. Тона и других.

Местонахождение многих из них
неизвестно. Тем интереснее и значительнее ста­новится малоизвестный автопортрет
Брюллова, находящийся и поныне в Италии (Соб­рание донны Биче Титтони). Он дает
представление не только о внешнем облике молодого художника, но и о чувствах,
владевших им в начальный период пребывания в Италии.

Брюллов часто и охотно писал свои
автопортреты. Страница за страницей, они приоткрывают книгу жизни художника,
позволяя заглянуть в мир его сокровенных переживаний.

Автопортрет написан в Риме около
1823—1824 года, в один сеанс, в минуту твор­ческого озарения. Широкая, как бы
размашистая кисть его создает впечатление мгно­венного восприятия. Использовав
композицию оплечного портрета, Брюллов привле­кает внимание только к лицу с
высоким лбом, глубоко посаженными глазами и линией еще по-юношески пухлых губ.
Непосредственность изображения усиливают небрежно падающие на лоб и виски
светлые пряди вьющихся волос и по-домашнему открытый ворот белой рубашки. В
облике художника, точно прислушивающегося к внутреннему зову, ощущается тревога
и настороженность. Он изобличает человека с непокорной и пылкой душой.

Неспокоен при всей кокетливости позы
с эффектно перекинутым через плечо плащом и образ А. Н. Львова (1824). Слегка
подавшийся вперед корпус и вниматель­ный взгляд прищуренных глаз словно
объясняются не близорукостью Львова (Брюллов говорил, что, пробыв с ним один
лишь час, сам стал горбиться и щуриться), а дей­ственностью характера, полного
затаенных чувств.

Еще экспрессивней портрет А. П.
Брюллова. Как и портрет А. Н. Львова и авто­портрет, он написан в один сеанс,
выражая первые, непосредственные чувства худож­ника, не успевшего завершить
свое творение. Брюллов сохраняет индивидуальные черты внешности своего брата,
но вносит в его образ и свое представление о душев­ном состоянии современного
человека. Его определяет страстность, мучительность неразгаданных вопросов,
повышенная взволнованность духа. Разметались темно-русые пряди волос А. П.
Брюллова, широко раскрыты карие глаза под изломами тонких бровей, чуть
приоткрылись от жаркого дыхания его губы. Беспокойно падающие на лицо тени
заостряют мягкие линии лица. Скромные, нейтральные тона портрета А. Н.
Рамазанова сменила теперь интенсивно зазвучавшая палитра. Портрет А. П.
Брюллова выдер­жан в теплой, золотисто-коричневой гамме тонов. Но в ней ярко
загорается пунцовая полоска жилета, находя отзвуки в пламенеющем ухе и красных
губах.

Новые творческие искания Брюллова
нашли дальнейшее развитие в портрете рус­ского посланника в Риме — Г.И.
Гагарина, просвещенного человека, широко извест­ного своей любовью к искусству
и дружбой с художниками.

Искренняя дружба связывала К.
Брюллова с Г.И. Гагариным, который рано рас­познал огромное дарование в молодом
тогда еще художнике. К. Брюллов был так привязан к Г.И. Гагарину, что во время
своей тяжелой болезни, постигшей его в 1835 году, решил составить завещание, по
которому оставлял ему все свои произведения.

Создавая портрет князя Г.И. Гагарина
(1828—1830), Брюллов точно следовал завету Рылеева: «Не сан, не род—одни
достоинства почтенны». Благородное, с тон­ким овалом лицо Гагарина привлекает
особой, скрытой в нем силой человеческих пере­живаний. В его образе,
проникновенно воссозданном Брюлловым, ощущаются те чув­ства и мысли, которыми
проникнуты были лучшие люди России в годы разгрома декабристов. Глубокая дума,
казалось, залегла на его высоком челе между складками слегка сдвинутых бровей.
Серьезно и вдумчиво выражение его глаз, сдержанно строга линия сжатых губ.

Брюллов немногословен в своих
композиционных приемах, пользуясь формой погрудного портрета. Светлым пятном
проступает лицо Гагарина, обрамленное велико­лепно написанным меховым
воротником темной одежды. Скромность изобразительных средств Брюллова
восполняется сложностью чувств, наполняющих образ Гагарина. Эти качества
портрета ставят его в первый ряд произведений, созданных Брюлловым в начальный
период пребывания в Италии.

Дар проникновения в характер
портретируемого, свойственный Брюллову, сказы­вается и в портрете Н. А.
Охотникова, написанном в 1827 году. Портрет Охотникова, отличаясь высокими
живописными достоинствами, оригинальностью композиционного решения и схожестью
облика, лишен той внутрен­ней душевной силы, которая привлекает в изображении
Г.И. Гагарина.

Работая над интимно-камерной формой
портрета, молодой Брюллов проявил инте­рес и к другим его видам. Новыми
исканиями отмечен портрет семьи Г. И. Гагарина (его жены—Екатерины Петровны и
трех младших сыновей — Феофила, Льва и Евге­ния), написанный в 1824 году.

Композиция группового портрета,
использованная Брюлловым при изображении семьи Гагарина, не была случайным
эпизодом в его деятельности портретиста. Отныне она заняла существенное место в
его замыслах, меняя лишь форму своего проявления.

Групповой портрет был известен в
русском искусстве задолго до появления про­изведения Брюллова. Новым у Брюллова
было раскры­тие портрета как жанрово-бытовой сцены. Жанризация портрета шла
параллельно с работой Брюллова над бытовыми сценами. Групповой портрет обрел
сюжетную завязку, повествовательность. Он стал восприниматься, как рассказ о
повседневной жизни частного человека. При всех индивидуальных отличиях
творческая устремлен­ность Брюллова к жанризации портрета идейно близка была
искусству А. Венецианова, создавшего в это время портрет своей семьи за
завтраком.

По-домашнему уютно расположилась
семья Гагариных за круглым столом, устав­ленным принадлежностями рисовального
искусства, точно случайно застигнутая худож­ником за обычными вечерними
занятиями, красочно описанными Гагариным в его воспоминаниях. Но бытовая сцена
в изображении Брюллова не снижена до уровня простой обыденности. От прозаизма
ее охраняло то лирическое чувство, которое вносил как некий драгоценный дар в
свои лучшие творения поэт Брюллов.

Студия Брюллова в Риме, находившаяся
вначале на Via Margetto, а затем на Via Corso, за несколько лет до появления на
выставке прославившей его имя кар­тины «Последний день Помпеи», привлекала
внимание широкой художественной обще­ственности. О «ранней и вполне заслуженной
известности» Брюллова писал еще в 1827 году передовой русский журнал
«Московский вестник». Всесторонняя образован­ность, прогрессивность взглядов,
независимость поведения очень рано сделали Брюл­лова душой римского кружка
художников. В нем видели мастера, наделенного огромным талантом, способного
воплотить в искусстве передовые идеи времени, человека с ост­рым чувством
современности. Принципиальность поведения Брюллова выразилась в раз­рыве с
Обществом поощрения художников, в отказе носить орден Владимира, которым
наградил его в 1829 году Николай I, как и в целом ряде других поступков.
Русские путешественники считали своей обязанностью посетить студию Брюллова, в
котором видели будущую славу и гордость России. Встреч с художником искал по
приезде в Неаполь в 1831 году молодой М. И. Глинка и в Риме А. К. Толстой.

Идеи, овладевшие Брюлловым в конце
1820-х годов—начале 1830-х годов, отрази­лись на его портретных замыслах. Они
отвечали общему направлению русского искус­ства в последекабрьский период.
Перед русской художественной культурой, оплодотворен­ной идеями
освободительного движения, встали новые, более сложные задачи. От худож­ника
требовался теперь более широкий охват жизненных явлений, глубина идейного
содержания. Естественным оказалось тяготение к большому монументальному
полотну. Новые задачи нашли преломление и в области портрета. Влечение к
репрезентативному портрету проявили в эти годы Кипренский, Тропинин и
Венецианов, хотя эта форма искусства не соответствовала особенностям их
дарования.

Брюллов не мог оказаться в стороне от
общего движения. Работая над портретом, он стремился выйти за пределы камерного
раскрытия образа человека, стараясь найти новые пути для всестороннего охвата
жизни. Он желал углубить и расширить содер­жание портрета, показав связь
человека с окружающей средой. Это усложнило его задачи портретиста, подводя
вплотную к проблемам портрета-картины. Неудержимо влекло его к большому, монументальному
полотну. Не случайно работа художника над новой формой большого портрета
совпала с первыми эскизами к «Последнему дню Помпеи». Так постепенно пришел
Брюллов в конце 1820-х годов к новому для него виду портрета. Он требовал от
художника многообразия композиционных приемов, вклю­чения в портрет различных
мотивов архитектуры, пейзажа, интерьера, а главное, ши­роты художественного
обобщения. Дерзанию Брюллова-новатора сопутствовало его возросшее мастерство
художника.

Обратившись к традициям репрезентативно-парадного
портрета, столь высоко под­нятого в XVIII веке классиками русского искусства
Антроповым, Левицким и Борови­ковским, Брюллов придал ему новое содержание.
Репрезентативный портрет в рас­крытии Брюллова получил характер великолепного
зрелища. Этому способствовала неистощимая фантазия художника, действенность
композиции, богатство цветовой оркестровки. Замечательный мастер большого
полотна, в совершенстве владевший даром режиссера, Брюллов широко пользовался
эффектами обстановки, аксессуарами, звучно­стью своей палитры.

При всем том портреты Брюллова
никогда не снижались до уровня бессодержа­тельного «обстановочного портрета».
Образ человека всегда господствовал в портрет­ных замыслах художника, подчиняя
себе декоративные задачи.

Идеал Брюллова предполагал
совершенную красоту человека. Не сразу постиг худож­ник его сложную духовную
жизнь. Молодой Брюллов не углублялся в тайники челове­ческой души. Красоту он
видел в физическом совершенстве, увлекаясь в больших портретах внешними
эффектами. Но сила дарования и верное чувство натуры, никогда не покидавшее
Брюллова, помогли ему удержаться на той грани, за которой уже начи­налась
область бессодержательного искусства.

Одним из первых больших портретов
Брюллова было изображение музыканта М. Ю. Виельгорского в 1828 году.

Композиция портрета Виельгорского
отмечена чертами декоративности. Декора­тивно решена обстановка с тяжелым
занавесом, приоткрывающим вид на дымящийся Везувий, повышенно ярко звучит
колорит портрета, в котором господствует красный цвет халата, подбитого голубым
шелком, — приподнято-театральна поза музыканта, торжественным жестом
проводящего смычком по струнам виолончели. Но сквозь все условности портрета
прорывается живое чувство вдохновения, объявшего сердце музы­канта. В его
облике еще ощущается та напряженность внутреннего мира, которая отличала ранние
портреты Брюллова. Сдвинув брови, сжав губы, Виельгорский вни­мает звукам
виолончели. Но уже есть какая-то суровая сдержанность в выражении его лица,
которую подчеркивает туго стянутый на шее платок. Исчезла непосредствен­ность
порывов ранних портретов Брюллова. Их сменила серьезность человека, умудрен­ного
жизненным опытом.

Новаторство Брюллова в решении
большого портрета с особенной наглядностью проступает при сравнении изображения
М. Виельгорского с портретом С. Строганова, написанного неизвестным русским
мастером в середине XVIII века.

Оба портрета задуманы как поколенные
изображения. Они почти одного формата и размера. Общей была поставленная перед
портретистами тема — воспроизвести образ музыканта, увлеченного игрой на
виолончели. Но отличия портретов разительны. По-барочному торжественна и
величава поза Строганова, пышно ложатся ломкие складки его красного халата,
подчеркивая зрелищность изображенной сцены. Лиричнее раскрыт образ музыканта в
портрете Виельгорского. В нем живо проступает искрен­нее вдохновение.

Блистательно мастерство
Брюллова-монументалиста развернулось в последовавшем за портретом М. Ю.
Виельгорского большом портрете великой  княгини Елены Павловны, изобра­женной с
маленькой дочерью.

Портрет был написан Брюлловым в 1830
году, но ему предшествовала длительная и упорная работа в течение более двух
лет.

В 1828 году великая княгиня Елена
Павловна, считавшая себя любительницей искусств и покровительницей художников,
отправилась в сопровождении своей свиты в путе­шествие по Италии. Результаты
знакомства Брюллова с великой княгиней не замедлили сказаться. «Во время
пребывания своего в Риме государыня великая княгиня Елена Павловна благоволила
заказать мне свой портрет в рост и несколько копий с него», — писал К. Брюллов.

Многочисленные наброски сепией и
карандашом, сделанные в рабочих альбомах, свидетельствовали об упорной работе
художника над выполнением своего замысла. Бесконечное число раз менял он позу
Елены Павловны и ее дочери, обстановку, де­тали. Пытливо искал композиционное
решение, изображая великую княгиню то опирающейся о балюстраду, то сидящей или
гуляющей с дочерью по парку. Виртуозность композиционных построений Брюллова
проявилась в миниатюрных эскизах (иногда едва достигающих трех сантиметров), в
которых был зафиксирован замысел портрета.

В окончательном решении Брюллов
пришел к изображению вел. княгини в движе­нии. Отныне в больших портретах он
стал пользоваться этим приемом, помогающим усилить экспрессивность образа.
Сюжетной мотивировкой обычно служила прогулка. Действенность образа Елены
Павловны вызвана позой, изящным поворотом фигуры, грациозностью легкой поступи.
Лицо привлекает лишь внешней миловидностью и све­жестью молодости. Впрочем,
сама модель не давала поводов для изображения сложных чувств и душевных
переживаний. Таким же остался образ Елены Павловны в других портретах,
представляющих собой фрагментарные варианты большого полотна. Живей и
непосредственней оказался образ маленькой дочери великой княгини. Тонко подме­тил
Брюллов изумление на лице девочки, привлеченной чем-то в парке. Правдив и
оправдан стал жест матери, взявшей за руку отстающего от нее ребенка.

Мастерски показал Брюллов
материальность деталей: блеск плотного белого шелка платья великой княгини,
кружево его отделки, прозрачность разноцветного шарфа. Четко и выпукло лепит он
форму, послушно заставляя мазок передавать мельчайшие особенности фактуры.
Чтобы ярче оттенить фигуру Елены Павловны, облаченной в белое платье, он
помещает сзади нее красный занавес, а румянец маленькой дочери в розовом
умеряет холодными отсветами се синего раскрытого зонтика.

Жизнь и творчество Карла Павловича Брюллова

К началу 1830-х годов Брюллов занял
одно из ведущих мест в русском и западно­европейском искусстве. Его слава
выдающегося мастера портрета была закреплена «Всадницей». Новое выступление
русского художника, экспонировавшего на очередной итальянской выставке «Портрет
гр. Ю. П. Самойловой с дочерью и арапчонком», было встречено нс только русской,
но и итальянской печатью как замечательное явление портретного искусства.

Всю силу своего вдохновенного таланта
вложил Брюллов в изображение близкого друга и неизменной поклонницы своего
искусства графини Юлии Павловны Самойло­вой. Отличаясь красотой,
экспансивностью характера, считая себя «царской крови» (она была последней в
роде графов Скавронских, связанных родственными узами с Екатериной I), Ю. П.
Самойлова держала себя довольно независимо. Обладательница огромного состояния,
она вела свободный образ жизни, вызывая постоянное недо­вольство Николая I. В
ее имении «Славянка» под Петербургом собирались выдающиеся деятели литературы и
искусства, а в миланской вилле бывали Беллини, Россини, Доницетти, Пачини,
маленькую дочь которого она удочерила. Будучи частым гостем в доме Самойловой,
Брюллов находил отдохновение в мире любимой музыки. Много раз сопровождала Юлия
Павловна своего друга во время его скитаний по Италии. В Ми­лане или Венеции он
запечатлел ее образ в виде «Дамы, спускающейся в гондолу».

Портрет Ю. П. Самойловой был начат
Брюлловым тотчас же по окончании «Всадницы». Несомненно, ему предшествовала
длительная разработка в карандашных набро­сках и эскизах. Зная творческий метод
Брюллова, можно предположить о существова­нии неизвестных нам рабочих альбомов
1832—1834-х годов.

В портрете Самойловой Брюллов
наиболее полно раскрыл увлекавшую его тему торжества жизни. Изображение любимой
женщины и друга внесло в портрет особый радостно повышенный строй мыслей и
чувств. В портрете Самойловой гармонически соче­тались живость непосредственных
наблюдений со зрелищностью парадного большого портрета. С огромной силой
убедительности Брюллов отразил чувства, владевшие его героями: пылкость и негу
Самойловой, доверчивость и нежность Джованины, почти­тельность и изумление
арапчонка. Охваченные единым порывом, они движутся вперед. Запечатлев
мгновенность движения, Брюллов не нарушил монументальность холста. В этом
умении художественно обобщить свои впечатления, сохраняя живость и
непосредствен­ность их выражения, заключалась одна из сильнейших сторон
творческого дара Брюллова.

Художественные достоинства портрета
Ю. П. Самойловой обеспечили ему горячий прием v итальянской общественности.
Портрет Брюллова, экспонированный после Рима в Палаццо Брера, был признан
лучшим произведением выставки. «Он выставил порт­рет в настоящую величину
идущей благородной дамы, — писал итальянский критик о портрете Ю. П.
Самойловой. — … Ее голубоватое атласное платье бросает вокруг нее много
света… движение ее фигуры и фигуры девочки прекрасно выражает, что они
идут… Эти три фигуры со всеми аксессуарами написаны свободною и сочною
кистью».

Выдающееся произведение в истории
мирового искусства, портрет Ю. П. Самойло­вой законно привлек внимание к
русскому мастеру широкой художественной общест­венности Италии. Круг больших
портретов, написанных Брюлловым в Италии, завер­шился в 1834 году изображением
гр. О. И. Орловой-Давыдовой.

Трудно судить о достоинствах этого
произведения Брюллова, дошедшего до нас в искаженном виде. Он подвергся в XIX
веке варварской операции, совершенно изме­нившей первоначальный замысел
художника. От разрезанного по вертикали холста осталась лишь правая его
половина, на которой представлена гр. Орлова-Давыдова с резвящейся на ее руках
маленькой дочерью. Отсюда та незавершенность компози­ционного решения и
отсутствие действенности, которые составляли наиболее привле­кательные стороны
всех предшествующих больших работ Брюллова. Необычным стал формат портрета,
слишком вытянутый в длину, создававший неестественное соотношение фигур с
пространством. Композиция его сделалась скученной и лишилась воздушной среды.
Ощущение тесноты, безвоздушности и статичности сцены заставляли относить
портрет Орловой-Давыдовой к числу неудачных работ мастера.

Параллельно с созданием больших
холстов Брюллов продолжал разрабатывать но­вые формы камерного портрета,
проявляя и в нем широту и многосторонность своего кругозора.

Перелом, наметившийся в творчестве
Брюллова в конце 1820-х годов, прежде всего сказался на характере образа
портретируемого. Исчезла тревожная насторожен­ность ранних портретов. Словно
порывы и страсти, волновавшие душу человека, нашли, наконец, свое разрешение.
Приподнятость выражалась теперь в более открытой и прямой форме. Характеристика
людей стала полнокровней и оптимистичней, живопись мажорней. Изображал ли
Брюллов человека в пейзаже, интерьере или прибегал к нейтральному фону, он
наполнял его образ такой экспрессией, что превращал портретируемого в героя
сюжетной картины. Полнота содержания образа сообщала даже камерному портрету
художника черты «картинности».

Новые устремления Брюллова свое
замечательное воплощение нашли в небольшом портрете известного итальянского
дискобола—Доменико Марини (1829).

В динамике разворота его фигуры, в
резкости вскинутой вверх головы, в пламен­ности взгляда жгучих глаз и гневном
сжатии губ заключена такая сила чувств, кото­рая делает портрет дискобола
олицетворением человеческой отваги, мужества и дерза­ния. Контраст между
сверкающей белизной рубашки Марини и смуглой кожей его лица и обнаженной до
локтя мускулистой руки усиливает экспрессию образа.

Новое понимание Брюлловым задач
портретного искусства определяет и изобра­жение князя П. П. Лопухина.

Портрет Лопухина нельзя назвать
репрезентативным, так как здесь отсутствуют его обычные элементы, призванные
дополнить и соответственно подать образ человека: обстановка-интерьер,
аксессуары и пр. Вместе с тем он не может быть отнесен и к камерно-лирической
форме, потому что обладает чертами больших портретов Брюл­лова.

Энергичный, жизнерадостный образ
Лопухина раскрыт Брюлловым в приподнято-героическом плане. Весь облик
подбоченившегося князя, опирающегося левой рукой о шпагу, с его открытым,
улыбающимся широким лицом, густыми баками и небрежно наброшенной на плечо,
поверх мундира, шинелью — невольно воскрешает в памяти образы героев 1812 года.
Брюллов передал в портрете Лопухина не только его личные биогра­фические черты
(Лопухин был участником Отечественной войны 1812 года, одним из создателей
«Союза Благоденствия» и участником составления устава «Зеленой лампы»), но и
национально-типические черты. Портрет Лопухина перерос значение индивидуаль­ного
изображения, воплощая в себе особенности идеала времени. Написанный с гениаль­ной
виртуозностью, в предельно сжатые сроки (итальянский скульптор Фуммагали сооб­щил,
что «автор трудился менее пяти дней»), он свидетельствовал о неисчерпаемых
возможностях Брюллова-портретиста. Сильному, волевому образу Лопухина прекрасно
соответствует широкий лепящий форму энергичный мазок.

Особую группу произведений Брюллова,
созданных и последние годы его жизни в Италии, составляют портреты детей
Витгенштейн, семьи Марриетти, а также близкий им но замыслу портрет певицы
Фанни Персиани. Их объединяет единое стрем­ление художника раскрыть портрет как
жанровую сцену с определенной сюжетной завязкой. Проблему эту Брюллов ставил
еще в портрете семьи Гагариных. Но между изображением Гагариных и портретами
1830-х годов лежало целое десятилетие, отме­ченное повышенным интересом
Брюллова к декоративности и зрелищности восприятия. В портретах детей
Витгенштейн и Персиани интенсивнее зазвучала палитра, эффектнее стало
освещение, «занимательнее» развитие сюжета. Но при всем мастерстве и блеске
исполнения Брюллов утратил в них ту поэтичность и теплоту, которые чаро­вали в
изображении семьи Гагариных.

С искренней симпатией согласился
Брюллов написать портрет осиротевших детей гр. Л. П. Витгенштейна, потерявшего
незадолго до того жену. Любовь к детям застав­ляла Брюллова охотно вводить в
свои композиции изображение ребенка. Но чувства Брюллова не нашли должного
выражения в этих сходных по замыслу портретах.

Отсутствие психологических задач
позволило Брюллову в разных групповых порт­ретах повторить один и тот же
композиционный прием. В жаркий, солнечный день, сопровождаемые
няней-итальянкой, дети Витгенштейн решили искупаться. В прохладной тени зелени,
на берегу лесного ручья расположилась семья Марриетти, отправившаяся в
загородную прогулку. К их группе приближается из чащи леса, неся охотничьи тро­феи,
один из членов семьи.

Ощущение яркости и жгучести
полуденного зноя было передано Брюлловым в порт­рете детей Витгенштейн с такой
иллюзорностью и правдивостью, что вызвало восхищение Гоголя. Увидев портрет на
академической выставке 1833 года, Гоголь писал, что произведение Брюллова
надолго «врезалось в его память». Однако главенствующим в групповом портрете
Брюллова оказался образ няни-итальянки, кокетливо наклонив­шейся, чтобы снять с
ноги ажурный чулок. Своей экзотической яркостью и манящим лукавством она
затмила безликие образы детей. Красный тон лифа итальянки, взятый в предельной
светосиле, сделал ее фигуру центральным пятном цветовой композиции. Поэтому ей
и уделили внимание современники.

Широта кругозора Брюллова,
неиссякаемое богатство его замыслов проявились в неустанных поисках все новых
форм портрета. Влечение к большому полотну, харак­терное для мастера с конца
1820-х годов, заставило его обратиться к необычному для искусства XVIII и
первой половины XIX века «настенному» портрету.

С таким же блеском развернулся дар
Брюллова в акварельных портретах. Аква­рельный портрет был мало распространен в
России в начале XIX века. Его зачинате­лем был И. Ф. Соколов. «Малые формы»
находили применение в русском искусстве лишь в карандашном или пастельном
портрете. На этом поприще стяжал известность виртуоз-рисовальщик О. А.
Кипренский, пастелист А. Г. Венецианов и А. О. Орлов­ский. Последний
предпочитал наряду с пастелью смешанную технику, сочетавшую уголь, сангину,
итальянский карандаш и др.

Большой заслугой П. Ф. Соколова было
приобщение акварельного портрета к за­дачам большого искусства. Гуманистичность
созданных им образов, тончайшее мастерство исполнения но праву завоевали ему
одно из первых мест в мировом искусстве.

Заветам учителя следовали его ученики
братья Брюлловы. Не без их воздей­ствия акварельный портрет завоевал широкую
популярность в русском обществе в 1830-х и 1840-х годах. На художественную
арену выступили, правда, мало чем при­мечательные, но плодовитые акварелисты —
Алексеев, Баранов, Яцевич, Соболевский и другие.

Акварельный портрет — одна из
обаятельных страниц творчества Брюллова. В нем проявилась свойственная
художнику широта и разнообразие портретных форм, любовь к жанризации
изображения, артистизм исполнения. Содержательность и одухотворен­ность
портретных характеристик отличала произведения русского мастера от техни­чески
совершенных, но бескрылых образов, созданных его современником акварели­стом
Гау.

В наследии Брюллова насчитывается ряд
интересных карандашных портретов. Среди них примечательны портреты молодого А.
П. Брюллова и Ф. А. Бруни, близкие по тонкости рисунка и мягкой проникновенности
характеристик к портретному искус­ству О. А. Кипренского. Но подлинной стихией
Брюллова был акварельный портрет.

В раннем акварельном портрете С. Ф.
Щедрина (1824), написанном в Риме, Брюллов не постиг еще специфических
особенностей акварели. Акварельный портрет раскрывался лишь как уменьшенное
изображение живописного портрета.

Акварели Брюллова поражают
совершенством исполнения. Они отличаются за­конченностью, тщательностью и
тонкостью отделки. Работы, выполненные в конце 1820-х и в первой половине
1830-х годов, характеризуются использованием техники миниатюры в трактовке лица
и широкой заливки при обрисовке окружения. Сложная система постепенного
накладывания одного тона на другой и тушевки мелкими уда­рами кисти поверх них
усиливает впечатление отработанности акварелей мастера. Пользуясь системой
прокладок, Брюллов в теневых местах прибегал к голубовато-зе­леным тонам,
вносящим воздушность и легкость в композицию. Нередко художник применял лак или
гуммиарабик для усиления темных мест, а также бронзовый поро­шок (главным
образом в жанровых сценах), что сообщало акварелям налет декора­тивности.

В портрете С. И. Тургенева сказалась
любовь Брюллова к нежным тонам. Гармо­ния бледно-розовых и голубовато-серых
красок создавала тончайшую перламутровую гамму. В отличие от брата Александр
Брюллов предпочитал более холодную тональ­ность. Выдающийся мастер акварельного
портрета, он уступал, однако, К. Брюллову в силе и экспрессии человеческого
образа.

Особое место в творчестве Брюллова
занимают акварельные портреты А. Г. Гага­рина («Ребенок в бассейне», 1827),
групповые портреты Г. Н. и В. А. Олениных (1827)д» и К. А. и М. Я. Нарышкиных
(1827), портрет кн. Е. П. Салтыковой (нач. 1830-х гг.) и портрет О. П. Ферзен
верхом на ослике. В них нашло выражение стремление Брюл­лова раскрыть портрет
как непосредственно наблюденную в жизни жанровую сцену.

Акварельный портрет четы Олениных, исполненный
с подлинным вдохновением и поэтическим чувством, должен быть отнесен к числу
выдающихся произведений русского искусства.

Прозрачность и чистота акварельных
тонов, музыкальность и ритмичность плавных линий портрета удивительно тонко
гармонируют с настроением ясного, безоблачного летнего дня. Портрет написан в
1827 году, во время путешествия Олениных по Италии. Несмотря на старую надпись,
подтверждавшую принадлежность его К. И. Брюллову, А. Н. Бенуа высказал
предположение, что автором акварели мог быть А. И. Брюллов40. Основанием для
этого определения могла служить необыкновенная точность в обрисовке античных
развалин, среди которых изображены Оленины, и та тщательность в передаче
очертаний собора св. Петра, которые обнаруживали в большей мере опытную руку
архитектора, нежели живописца. Казалось, что и колорит портрета, выдержанный в
холодной зеленовато-голубой гамме, был характерен не для К. П. Брюллова, а для
его старшего брата.

Однако характер раскрытия образа в
портрете, умение художника проникнуть во внутренний мир человека, подметить его
индивидуальные особенности, присущи были только К. И. Брюллову. Портретные
характеристики А. П. Брюллова говорили о его внешнем, поверхностном отношении к
модели.

Наряду с Олениными особого внимания
заслуживает портрет Нарышкиных. Различ­ные по композиционному решению и
колористической гамме (портрет Нарышкиных выполнен в теплой, Олениных — в
холодной), они близки по общности задач, которые ставил перед собой Брюллов.
Для изображения путешественников Нарышкиных Брюл­лов использовал трудную форму
конного портрета, проявив в нем свой дар анималиста. Ритмичны и четки очертания
лошадей, как всегда у Брюллова, благородной породы. Их темные силуэты красиво
выделяются на фоне высокого ясного неба. Избегая назойливых повторов, выдвинув
на первый план Нарышкину и тем оттеснив фигуру ее мужа, Брюллов внес в их
изображения различные эмоциональные оттенки. Спокойно и сдержанно сидит на
своем коне, держа в руке поводья, Нарышкина, созерцая несколько суровую природу
окрестностей Рима. Иным показан Нарышкин. В оживлен­ности его лица, в
аффектации слегка привставшей на стременах фигуры и в приветствен­ном жесте
руки со шляпой, угадываются черты человека, сочетавшего в себе, по
характеристике В. А. Соллогуба, ум и остроумие просвещенного человека с причу­дами
и экспансивностью капризного вельможи.

В поздних акварелях Брюллова
интенсивнее зазвучал локальный цвет, сменив нежную тональность ранних работ.
Отчетливо проступает бирюза светлых глаз Ферзен, светло-синие банты ее лифа,
васильковая полоска рюша на головном уборе. Одной из особенностей акварельной
техники портретов Брюллова конца 1820-х и первой поло­вины 1830-х годов было
использование голубой прокладки при написании висков, под­бородка и шеи.

Эволюция акварельного портрета шла по
пути овладения жизненным содержанием, усложнения и обогащения образа. Даже в
композициях, раскрытых художником как жанровая сцена, задача портретиста —
воссоздать неповторимые, особенные черты чело­века — никогда не ускользала от
его внимания. В этом была покоряющая сила портретного таланта Брюллова.

Портреты
петербургского периода

В Петербурге Брюллова окружила среда
писателей, поэтов, художников, компози­торов, музыкантов, актеров. Он вращался
в кругу дорогих его сердцу людей искусства, приобщаясь к миру их сокровенных
мыслей и чувств. Брюллов встречался с Пушкиным, Плетневым, Никитенко,
Жуковским, Крыловым, был знаком с Белинским, Грановским, Надеждиным, Панаевым,
Гоголем1, Лермонтовым, Баратынским, Даргомыжским, охотно навещал актрису
Асенкову, актеров Самойловых, Каратыгиных, Петровых, дружил с Глинкой, нежно
любил художников Венецианова и Егорова.

Популярность Брюллова была столь
велика, что невозможно было ограничить круг знакомства только людьми, близкими
его душе. Квартиру художника в помещении Академии художеств постоянно заполняла
пестрая толпа праздных посетителей. Вынуж­денный исполнять свои светские
обязанности, Брюллов все же стремился уделить немалую толику времени для
знакомства с современной литературой, театром, музы­кой и для дружеских бесед с
людьми, которых чтил и уважал. В этих беседах он проявлял осведомленность в
различных областях науки и искусства.

Созданная Брюлловым в Петербурге
портретная галерея современников — самое ценное в его наследии. Она знаменует
высокий этап развития русской художест­венной культуры, занявшей выдающееся
место в мировом искусстве. Написанные художником портреты вовлекают в атмосферу
общественных идеалов и эстетических воззрений, которые складывались в кругу
передовой русской интеллигенции в конце 1830-х и в 1840-х годах и определялись
создавшейся в ту пору социально-политиче­ской обстановкой.

Воссозданные Брюлловым портреты его
современников передают облик русских людей, проникнутых благородными
устремлениями. Погружаясь в мир мечтаний, они далеки от созерцательного
спокойствия. 11х душевные порывы всегда действенны, мятежны. Гармонически слиты
в портретах художника индивидуальные особенности людей с национальными,
типическими чертами. Потому так правдива и значительна его портретная галерея.

Брюллов неуклонно шел к завоеваниям
реализма. Перелом в его творчестве наметился еще в Москве. Но теперь, в
Петербурге, взгляды мастера на задачи искусства нашли подкрепление в идеях
нового художественного направления. Брюллов продолжал развивать прогрессивные
положения романтического искусства, с его тре­бованием «глубокого познания
человеческого сердца» (О. Сомов), изучения «истории сердца», раскрытия
«сокровенной жизни сердца» (В. Г. Белинский), однако постепенно Эти понятия
стали обретать в его творчестве более жизненное и конкретное содержание.

Сферой портретной деятельности
Брюллова являлся внутренний мир человека. Содержание прекрасного составляла не
одна лишь его внешняя красота, но также богатство и полнота духовных запросов.
Созданный передовыми русскими людьми 1840-х годов, общественный идеал
предполагал страстность натуры, непреклонность духа, всепобеждающую силу
человеческого интеллекта. Своей направленностью творчество Брюллова было
созвучно новой художествен­ной идеологии. Творческое вдохновение, неиссякаемая
душевная сила русских людей — такова тема лучших портретов Брюллова. Он
воспевает красоту человеческого интел­лекта и благородство его побуждений,
изображает человека в его возвышенные, поэти­ческие минуты.

Портретные образы Брюллова, созданные
в Петербурге, стала определять рефлексия. Раздумье — обычное состояние людей в
его лучших портретах. В портретных работах Брюллова петербургского времени
по-новому была постав­лена проблема сходства. Брюллов вкладывал в понятие
сходства не сумму внешних при­мет человека, а глубокое постижение его
внутренней жизни. Идейно осмысленными, художественно обобщенными были образы
современников, воссозданные мастером. Восхищаясь их психологической тонкостью,
современники отмечали примечатель­ную черту таланта Брюллова-портретиста. «Во
всех портретах кисти Брюллова,— утверж­дал Стасов.— лучше всего глаза». «Он,
особенно в портретах, не пишет глаз, а пишет взгляд человека, взгляд,
одушевленный внутренним миром характера, мыслей, привы­чек. страстей
изображенного лица»,—говорили о художнике.

В портрете в большей мере, нежели в
других жанрах, сказались творческие каче­ства Брюллова, сочетавшего
виртуозность исполнения с вдумчивым изучением натуры. В Петербурге Брюллов
написал около восьмидесяти портретов. Различные по своему назначению, форме,
композиционному построению и колористическому звучанию, они были едины по
содержанию, выражавшему новые взгляды художника на искусство портрета.

Интерес к парадному портрету
проявлялся у Брюллова лишь в ранние годы его жизни в Петербурге. В это время он
написал портрет В. А. Перовского (1837), Е. П. Салтыковой (1838), сестер О. Л.
и Л. А. Шишмаревых (1839), Ю. П. Самойло­вой с воспитанницей, М. А. Бек (1840),
детей Волконских (1843).

Отличие парадных портретов Брюллова
от произведений придворных живописцев заключалось прежде всего в их жизненности
и содержательности. Художнику чуждо было бездушно сановное изображение.
Содержанием парадных портретов Брюллова служил человек и его жизнь.

Одним из первых больших портретов,
исполненных мастером в Петербурге, было изображение В. Л. Перовского,
поклонника и почитателя таланта братьев Брюлловых. Уже в этом портрете Брюллов
по-новому решил проблему большого полотна. Припод­нято взволнованной кажется
характеристика Перовского, изобличающая человека сильной воли и решительных
поступков. Четким силуэтом рисуется фигура Перовского на фоне грозового неба с
бурно клубящимися облаками. Его облику соответствует динамичный пейзаж со
скачущими по широкой степи кочевниками на горячих неосед­ланных конях. Изображая
Перовского на фоне степей, Брюллов как бы напоминал о занимаемой им должности
военного губернатора Оренбурга. Несомненно, что для написания киргизского
пейзажа и характеристики бытового уклада кочевников, распо­ложившихся у своих
юрт, Брюллов, никогда не бывавший в Оренбурге, воспользовался литографиями А.
Орловского.

Изображение кн. Е. П. Салтыковой, как
и Перовского, может быть названо порт­ретом-картиной. Новые качества большого
полотна Брюллова — задушевность и лирич­ность в обрисовке внутреннего состояния
человека. Они неизбежно должны были разрушить условность и декоративность
парадного портрета.

Опустив опахало из павлиньих перьев,
Салтыкова утомленно опустилась в кресло. Обстановка с тропическими растениями и
разостланной на полу леопардовой шкурой вводит в необычный, почти сказочный
мир. Феерично сверкает палитра художника, по­строенная на сочетании цветов —
голубого (платья), красного (шали), зеленого (кустов).

Но сквозь все эффекты экзотического
окружения Брюллов пронес мягкую женст­венность облика княгини, поэтичность ее
чувств, преодолев ту светскую отчужден­ность. которой обычно веет от парадных
портретов.

За изображением Салтыковой, чей облик
он запечатлел еще в акварели 1833— 1834 годов, последовал большой портрет
сестер Шишмаревых. Богатство и разнообра­зие творческой фантазии Брюллова были
неистощимы. В групповом портрете Шишмаревых Брюллов вновь нарушил условные
рамки репре­зентативного полотна. Его содержание он свел к своеобразной
жанровой сцене, сюжетной мотивировкой для которой послужила проулка. Как и в
прежних произведениях мастера, этот мотив позволил изобразить фигуры девушек в
движении. Обращаясь к старым испытанным приемам, Брюллов проявил, однако,
новизну выдумки и изобре­тательность в композиционном построении.

Плавно и ритмично спускаются по
ступеням широкой лестницы сестры Шишмаревы. одетые в амазонки. Экзотического
вида эфиоп подводит к ним для верховой езды разгоряченных лошадей, с трудом
сдерживая их порывистый норов. Сцену завер­шает бегущая за молодыми девушками
лохматая собака, обычная участница больших групповых портретов Брюллова.
Грациозна и стройна старшая Шишмарева, привле­кающая своей миловидностью и
изяществом движения, с каким она придерживает ама­зонку. Рядом с ней застывшей
кажется младшая сестра.

Композиционное решение портрета было
найдено Брюлловым в карандашных набросках. Избегая однообразия в изображении
двух женских фигур, представленных в рост, он уже в предварительных набросках
разместил их на разной высоте, оправды­вая свой прием уступами лестницы. Увлечение
Востоком, навеянное недавним путеше­ствием по Турции, заставило Брюллова ввести
в композицию портрета фигуру эфиопа, вносящего своей яркой красной курткой и
шароварами элемент декоративности. Мотив этот был повторен художником в
несколько ином варианте в групповом портрете детей Волконских (1843).

Парадные портреты Брюллова говорят о
его общественной чуткости и художест­венной искренности. Не всякая модель
способна была вдохновить мастера на создание возвышенно поэтического
изображения. Официальные заказы оставляли Брюллова холодным к работе.

Когда Николай I в 1837 году
потребовал написать портрет своей семьи, Брюллов проявил полное равнодушие к
портретируемым и пренебрежение к назначенным сеан­сам. Ту же независимость
поведения он обнаружил и при написании портретов доче­рей вел. кн. Михаила
Павловича (1845).

От первого замысла портрета —
изображения жены Николая I Александры Федо­ровны и дочерей верхом на прогулке в
Петергофе — остались лишь этюды голов, два небольших эскиза маслом и наброски
карандашом. От второго — этюды голов дочерей вел. кн. Михаила Павловича.
Поведение Брюллова привело к желаемому результату:

Николай I отменил заказ.

Несмотря на то, что этюды для
портретов императорской фамилии были сделаны с натуры, в них проявилась
несвойственная Брюллову идеализация образа и манер­ность. Изменились и
стилистические приемы мастера. Фактура холста стала лощено-гладкой.

Безуспешной оказалась также попытка
Николая I заказать Брюллову свой соб­ственный портрет. В наследии художника
отсутствуют не только законченные компо­зиции. но даже беглые наброски с
изображением императора. Приписываемые Брюл­лову портреты Николая I должны быть
решительно отвергнуты, как принадлежащие другим авторам.

Равнодушным остался Брюллов и в
работе над большим портретом, заказанным ему – М. А. Бек. Образ светской
женщины  М. А. Бек, чей акварельный портрет работы Гау был воспроизведен в
альманахе «Утренняя заря на 1841 год» среди изображений блиставших при дворе
красавиц, не вызвал у Брюллова поэтического воодушевления. Образ «Бекши», как с
досадой называл ее художник, проникнут холодом и официаль­ным безразличием. Сух
и безжизнен колорит портрета, в нем нет ничего от блеска палитры Брюллова.
Прозаично воспринимается обстановка, окружающая М. А. Бек. Вместо пейзажа,
который сообщал образу человека особое лирическое чувство. -появился интерьер с
обилием предметов: декоративный ковер, разостланный на полу, копия картины
Карло Дольчи «Св. Цецилия» (написанная, видимо, с гравюры, судя по обратному ее
изображению) на обитой малиновым штофом стене, камин затейли­вого рисунка и
другие подобные вещи, призванные создать впечатление пышных двор­цовых покоев.
Среди изобилия этих подробностей безжизненно кукольной оказалась сама М. А.
Бек, держащая на руках нарядную маленькую дочь.

Холодом и безжизненностью веет также
от парадного портрета светлейших княжен Волконских. Одетые по придворному
этикету во фрейлинские платья из пышного бархата и атласа, они кажутся не
детьми, а маленькими женщинами. Это чувство тор­жественности, столь чуждое детской
психологии, особенно ощущается в фигурке старшей девочки, чопорно и манерно
позирующей перед художником. Непомерная предста­вительность ее образа
заставляет по контрасту вспомнить о веселой и жизнерадостной девочке М.
Кикиной, запечатленной в акварельном портрете (около 1820 г.). Отвечая
репрезентативности портрета детей Волконских, повышенно звонок и декоративен
его колорит.

Иным становился Брюллов, когда
удавалось писать портреты по личному влечению. Его творения наполнялись тогда
душевным жаром, поэзией.

Блистательно и ярко развернулся
живописный темперамент мастера в большом портрете гр. Ю. П. Самойловой,
изображенной с юной воспитанницей Амацилией Пачини. когда-то запечатленной во
«Всаднице» в образе маленькой девочки, стоящей на балконе.

Парадный портрет Самойловой, по
замыслу Брюллова, должен был быть раскрыт как сцена на маскараде. Своему
изображению художник придавал расширительный смысл.

В изображение своего верного друга
Юлии Павловны Самойловой. женщины, к которой он искренне был привязан на протяжении
всей жизни, Брюллов вложил весь свой вдохновенный талант.

Тридцатисемилетняя Самойлова показана
в пору расцвета своей зрелой красоты. Брюллов восхищается открытой и смелой
натурой женщины, способной бросить вызов официальной общественности. Горд поворот
ее головы, торжествующе победно выра­жение сияющих глаз, царственно величава
осанка. Горячему, порывистому облику графини противостоит тихая задумчивость
Амацилии Пачини, нежно прижавшейся к своей воспитательнице.

Портрет Самойловой был задуман как
многофигурная композиция с сюжетной завязкой. Блистательно решил Брюллов
поставленную сложную задачу. Скульптурно вылеплена величественная фигура
графини. Выделенная в картине крупным планом. »на господствует над всем
окружением. Присутствующие на маскараде рисуются силуэтом. создавая для нее
эффектный фон. Повышенно мажорному звучанию портрета Самойловой отвечает и его
живописный строй.

Яркими вспышками горят краски на
маскарадном платье Самойловой, пламенем полыхает взвившийся позади нее красный
занавес. Все богатство живописных средств использовал Брюллов в своем творении.

По интенсивности звучания колорит
портрета Самойловой близок к колориту полотна «Последний день Помпеи». Однако
цветовые оттенки в нем согласованы с большей гармонией, нежели в картине.
Особенно насыщен любимый Брюлловым красный цвет. Художник передал тончайшие его
модуляции—от яркого пламени декоративного занавеса до глубокого бархатистого
тона шахматных квадратов на маскарадном платье графини. Тем же богатством
оттенков отличается в портрете белый цвет, передающий то холод­ный блеск
атласа, то теплое, золотистое излучение горностаевого меха.

Большой портрет Самойловой – одно из
совершенных созданий Брюллова. Портрет подкупает взволнованностью и
искренностью душевного порыва художника. Начатый в 1839 году, в пору семейных
неурядиц Брюллова, портрет Самойловой приоткрывает страницу биографии
художника. Развод Брюллова, состоявшийся в том же году, не только вверг его в
тягостное душевное состояние, но вызвал также опалу со стороны придворных
кругов. Светские почитатели искусства мастера решительно от него отвернулись.
Император, состоявший шефом Академии художеств, выразил монаршее неудовольствие
поведением Брюллова. В эту тяжелую для художника минуту в Петербург явилась
блистательная Самойлова в окружении свиты своих поклонников. Приезд графини был
вызван смертью гр. Ю. П. Литта, сделавшего ее наследницей своего огромного
состояния. Появление графини пришлось вовремя для страждущего Брюллова. Смело и
открыто выражала Самойлова свое сочувствие опальному художнику. Глубоко
тронутый поддержкой своего друга, покоренный ее независимой натурой. Брюллов
приступил к написанию большого портрета. Лишь отъезд Самойловой, проводя­щей
свою жизнь в постоянных путешествиях, да последовавшая вскоре напряженная
работа в Исаакиевском соборе помешали завершить начатое с таким воодушевлением
произведение. Несмотря на неоднократные просьбы Самойловой, Брюллов не смог
окон­чить портрет. «.. .мой неоконченный портрет… я сохраню тщательно —
писала гра­финя после смерти мастера его брату Л. П. Брюллову,— как реликвию от
моего дорогого и оплакиваемого Бришки, которого я так любила и которым я так
восхищалась, как одним из величайших когда-либо существовавших гениев».

Портрет Самойловой был последним
большим полотном Брюллова. Репре­зентативность парадного портрета уступила в
нем место человечности и жизненной правдивости. Характеристика человека стала
действенной и содержательной. Это спо­собствовало силе и выразительности
созданного образа.

Еще ярче проявился талант Брюллова в
области камерно-интимного портрета. Портрет Н. В. Кукольника но мастерству
исполнения и поэтичности образа – одно из прекраснейших творений Брюллова.
Брюллов сохранил в портрете особенности облика Кукольника, с его длинным лицом,
темными насупленными бровями, узкими глазами и сутулой фигурой. Но красота
творческого состояния преобразила писателя. Опираясь на трость, романтически
мечта­тельно сидит он на скамье, опустив голову. Его бледное лицо, обрамленное
прядями волос, с мягким блеском темных глаз, высоким лбом и безвольными губами
вызывает представление о возвышенном поэте. Есть какая-то недосказанность и
таинственность в его облике, таящем неведомые чувства. эту таинственность
подчеркивает и погру­женный в полутьму пейзаж с догорающим закатом.

Сильным светом Брюллов выделяет лицо
и руки Кукольника. Поместив источник света наверху, слева, он достигает с его
помощью замечательной рельефности фигуры, точно окутанной мягкой световоздушной
средой. Мельчайшие детали, намеченные Брюлловым в этом портрете (вплоть до
отвалившейся на стене штукатурки и золотого кольца на руке писателя),
проступают лишь при тщательном рассмотрении портрета. не нарушая общего замысла
композиции.

Искренность Брюллова-портретиста,
усмотревшего в характере Н. В. Кукольника .1учшие, благородные черты, отчетливо
выступает при сравнении с изображением П. В. Кукольника, созданным вскоре после
портрета его брата.

Рембрандт Харменс ван Рейн (доклад)

Портрет Платона Кукольника задуман в
том же романтически приподнятом плане. В нем использована нс только сходная
композиция поколенного портрета, скромный темный колорит, но даже прием
освещения лица. Однако портрет Платона Кукольника лишен задушевности и поэзии,
которыми наполнен образ Нестора Кукольника, потому так откровенно невзрачен его
облик, отвечая характеру внутренне опустошенного человека. Темным пятном вошла
бесславная деятельность П. В. Кукольника в историю русской культуры.

Написанный в начальный петербургский
период, портрет В. А. Мусина-Пушкина дополняет галерею портретов декабристов.
Образ Мусина-Пушкина, находившегося под надзором жандармского управления,
привлек художника благородством натуры и тем достоинством, которое он сохранил
в годы жизненных невзгод. При внешней схожести позы, одежды с эффектно
накинутым на плечи плащом, портрет Мусина-Пушкина резко отличается от
изображений братьев Кукольников. За романтически-приподнятым образом ощущается
горечь душевных переживаний. Характеристика внут­реннего мира человека стала
серьезнее и глубже, художественные средства проще и сдержаннее.

В конце 1830-х годов в творчестве
Брюллова-портретиста произошли существенные изменения. Наиболее ярким
проявлением новых взглядов художника был отказ от внеш­ней драматизации образа.
Требование современной критики, прокладывавшей путь идейного реализма, раскрыть
«жизнь сердца», предполагало углубленный психологи­ческий анализ.
Способствовать этому могла лишь простота, ясность и естественность
характеристик. Содержанием лучших портретов Брюллова продолжало оставаться твор­ческое
вдохновение человека, но другими стали средства его передачи.

В конце 1830-х и в начале 1840-х
годов Брюллов создав замечательную галерею портретов русских писателей,
художников. Полные благородства и душевной чистоты портреты Жуковского,
Струговщикова, Крылова, Монигетти пленяют поэтичностью чувств и возвышенностью
духа. Одухотворены образы Львова, Яненко, Яниша. Человек в портретах Брюллова
стал «величайшим и благороднейшим предметом природы» (Белинский).

В этих портретах Брюллов постиг
высшую красоту искусства — его простоту-Новое качество Брюллова-портретиста,
вызванное реалистическими устремлениями. позволили богаче и глубже раскрыть
внутренний мир человека.

В творческом списке Брюллова это был
второй портрет Жуковского. Первый был им написан в 1833 году. в бытность поэта
в Италии.

В петербургском портрете образ
поэта-романтика проникнут тихой сосредоточен­ностью и умиротворением. Наклонив
слегка голову к плечу и сложив на коленях руки. Жуковский присел к столу с
книгами, спокойно и сердечно внимая собеседнику. Гармоничны и плавны линии,
очерчивающие голову и фигуру. Глубок и мягок красно­вато-коричневый колорит,
соответствующий общему облику поэта.

Гуманистичность образа Жуковского,
правдивость и жизненность его характери­стики резко отличают произведение
Брюллова от чиновно-бездушного портрета, соз­данного Гильдебрандтом в 1844
году.

Портрет И. А. Крылова, как и портрет
В. Л. Жуковского, привлекает поэтичностью изображения и глубиной
психологической характеристики. В нем поднята лучшая тема Брюллова-портретиста
— красота творческого вдохновения. Старчески одутловатое лицо Крылова, с
беспорядочно падающими на лоб и виски седыми прядями волос и навис­шими бровями
преображено немеркнущим светом человеческой мысли. По-домашнему прост костюм
писателя, неуклюже топорщащийся на его грузной фигуре. Тонко и так­тично
прикрывает художник бортом сюртука надетые на шею и грудь писателя орден­ские
знаки отличия, точно избегая атрибутов сановного портрета. Чуть-чуть побле­скивает
серебро полуприкрытой звезды, глухо звучит красная ленточка Владимирского и
Анненского крестов, не нарушая общего впечатления интимности изображения
замечательного баснописца. Проникновенно передал Брюллов мудрый взгляд Крылова,
умевшего под покровом иносказательной шутки метко пускать остро отточенные соци­альные
стрелы.

Портрет Крылова был начат в 1ЯЗ!)
году. вскоре после торжественного празднова­ния пятидесятилетия творческой
деятельности писателя. Брюллов не окончил своего произведения.

С любовью и нежностью воссоздал
Брюллов облик ученика своего брата — воспи­танника архитектурного класса Академии—И.
А. Монигетти (1840).

Портрет Монигетти чарует юношеской
чистотой и непосредственностью чувств. Он скромен, правдив и вместе с тем
поэтически возвышен. Пламенный блеск увлаж­ненных глаз. трепет чуть открытых
губ говорят о затаенных страстях юноши. Обрамленное мягко спадающими темными
волосами бледное лицо Монигетти осенено творческой мыслью. Мечтательно
устремлен вдаль его восторженный взгляд, доверчиво выражение лица.

Таким скромным и обаятельным
Монигетти был и в жизни.

В галерее портретов писателей,
созданной Брюлловым в Петербурге, самым совер­шенным является изображение поэта
и переводчика Гёте — А. Н. Струговщикова. Брюллова связывала с ним дружба,
подкрепленная общими взглядами на искусство. Это ему, Струговщикову, подарил с
печатным посвящением свой дивный романс «Жаво­ронок» М. И. Глинка.

В характеристике поэтического облика
Струговщикова, в серьезности его душев­ных переживаний, отраженных во взгляде
карих глаз, в спокойной сосредоточенности лица с мягкой линией широких губ и
раздвоенным подбородком нет ничего от Эффектов загадочной натуры. Непринужденна
и естественна его поза, правдив жест опущенной в поэтическом раздумье руки с
зеленым томиком только что прочитанных стихов. Лицо Струговщикова, выступающее
светлым пятном в обрамлении темных волос и черного шейного платка, повязанного
большим узлом, привлекает красотой человече­ского интеллекта, тонкостью чувств.

Вылепленные Брюлловым в портрете с
огромным мастерством голова и руки Струговщикова окружены мягкой игрой света и
тени. В их моделировке отсутствуют резкие контрасты светлых и темных пятен,
рассчитанных на экспрессивность образа. Брюллов оставил эффектные приемы,
увлекавшие его во время работы над портретами сестер Соколовых, Витали и Н.
Кукольника. Распределение света стало ровнее, спокойнее, его источник —
конкретнее. Охраняя излюбленную в петербургский период гамму нейтральных темных
тонов, Брюллов оживил свою палитру насыщенным красным цве­том. в который
окрашена спинка кожаного кресла, образующего живописный фон для лица и фигуры Струговщикова.

В большинстве петербургских картин
использовано сочетание золотисто-корич­невых и красных тонов. Брюллов отказался
от ранних приемов накладывания тона на тон, в результате чего получалась
плотная, непроницаемая красочная поверхность. Усиление внимания к передаче
световоздушной среды в работах художника с конца 1830-х годов было следствием
реалистического изучения натуры. Изменились и техни­ческие приемы мастера. Для
выявления светлых мест он стал прибегать к коричнево-охристому подмалевку, поверх
которого лессировочно проходил другой краской, соз­давая впечатление «свечения»
колорита. В местах тени — особенно в лицо — клал свинцово-сизый подмалевок, по
которому жидко проходил голубым. Изменив техниче­ские приемы, Брюллов
по-прежнему заботился о тщательности исполнения.

Закономерны для Брюллова этого
периода творческие симпатии к великим реали­стам прошлого. Среди них он выделял
Рембрандта, который, по его словам, «похитил солнечный луч», и Веласкеса. Если
влияние Рембрандта нашло прямое отражение в соз­дании портрета Яненко, то
воздействие живописи Веласкеса можно увидеть в портрете Яниша.

Не всегда виртуозная техника Брюллова
подчинялась его реалистическим устрем­лениям. Злоупотребление размашистой
кистью и звучностью колорита приводило порой мастера к творческим неудачам. Так
случилось с портретом П. И. Кривцова (1844), в котором образ человека затмили
яркие краски.

Только тогда, когда Брюллов воспевал
красоту человеческой мысли и благородство души, его портреты обретали подлинно
поэтический характер. Когда же модель не вызывала этих чувств у художника, его
образы становились безликими и официаль­ными. К последним можно отнести портрет
президента Л. Н. Оленина (1838), бывшего министра кн. А. Н. Голицына (1840),
отличавшегося реакционными взглядами, и сановника С. Г. Лихонина (1841). С
большой тщательностью отметил Брюллов ордена, украшаю­щие их грудь, надменность
осанки, великолепие обстановки (портрет А. Н. Голицына). Но мастерство
исполнения не могло восполнить в портретах отсутствие поэзии и лирики.

Особое место в творчестве Брюллова
занимают женские камерные портреты. Нередко мастера упрекали в том. что ему не
удавались женские образы, отмеченные печатью шаблона. По воспоминаниям Н. Д.
Ульянова, В. А. Серов говорил: «Брюллов плохо чувствует «букву о», то есть овал
лица, имеющий различные формы. У него, так же как и у многих художников XVIII
века, на этот счет был готовый штамп. А—мастер, что говорить»,—заключил он свой
приговор.

Замечательные портреты М. И.
Алексеевой. С. И. Самойловой, Э. Тимм, У. М. Смирновой, М. П. Волконской, А. Я.
Петровой, П. Виардо, сестер Трофимовых и других, относящиеся к концу
1830-х—первой половине 1840-х годов, полностью опровергают несправедливую
оценку, данную этой области искусства Брюллова.

Образы женщин в портретах художника всегда
благородны и изящны. В лучших своих произведениях Брюллов никогда не переходил
ту грань, за которой начиналось жеманство и светское безразличие. Красоту
женщины Брюллов видел не в одном внешнем совершенстве, а в зна­чительности ее
внутреннего мира, возвышенном строе чувств. Углубление харак­теристик женских
портретных образов шло, как и в других произведениях 1840-х го­дов, по мере
развития его реалистических устремлений. Героиней Брюллова была жен­щина,
наделенная мягкой, поэтической натурой, но обладавшая и пылкой душой.

Брюллов обычно изображал жен­щин в
поэтические минуты ее жизни. Он любил помещать свою модель на фоне пей­зажа.
отдавшейся обаянию природы или объятой творческим волнением под воздейст­вием
музыки, пения, искусства.

Предаваясь лирическому настроению,
гуляют по парку М. И. Алексеева, У. М. Смирнова. Просветленным стало лицо
поющей А. Я. Петровой, первой испол­нительницы партии Вани в опере «Иван
Сусанин», объяты вдохновением балерина С. И. Самойлова, перебирающая струны
гитары, и юная пианистка О. Тимм, нежно касающаяся клавиш фортепьяно.
Знаменитая певица П. Виардо, о которой Брюллов с восторгом говорил: «она поет
безтелесно», — изображена в карандашном портрете 1844 года. То же чувство высо­кого
наслаждения от искусства владеет душой молодой художницы Трофимовой, изо­браженной
Брюлловым в акварельном портрете вместе с ее младшей сестрой. Лишь на миг
оторвалась она от мольберта, не в силах оставить палитру и кисть. Набросок
автопортрета, сделанный Брюлловым на картине, которую пишет художница, вносит в
изображенную сцену ноты интимности и теплоты. Трофимовы, дочери сенатора,
родные сестры М. И. Алексеевой, привлекали мастера своей поэтичностью и склон­ностью
к искусству.

С. большой психологической тонкостью
подмечал Брюллов различие своих моде­лей. В портрете красавицы А. К. Демидовой
за внешним изяществом ее облика с затуманенным взглядом мечтательных глаз он
уловил равнодушие светской жен­щины.

По экспрессии осененного вдохновением
лица и тонкости живописного мастерства портрет М. И. Алексеевой занимает одно
из первых мест в наследии Брюллова. Био­графия Алексеевой не изобилует
интересными жизненными эпизодами. Но весь ее облик дышит такой поэзией и
возвышенностью чувств, что изображение оказывается воплощением совершенного
идеала женской красоты. Образу Алексеевой, с ее нежным лицом, обрамленным
пышными локонами, изяществом фигуры, грациозностью движе­ния рук,
придерживающих упавшую с плеч мантилью, созвучны тишина и покой задум­чивого
парка.

С огромным мастерством вписана фигура
в овал. Искусством овального порт­рета блестяще владели Рокотов и Левицкий.
Брюллов был достойным их продолжа­телем.

Портрет балерины С. И. Самойловой,
первой жены артиста В. В. Самойлова, высту­павшей с успехом на сценах
петербургских театров с конца 1830-х и до начала 1850-х годов, известен нам
лишь по фотографии и описанию Железнова. Юная балерина изображена также в
картине Г. Чернецова «Парад на Марсовом поле», где она стоит невдалеке от
группы писателей, среди которых находится Пушкин.

С поразительной тонкостью передал
Брюллов одухотворенное лицо молодой актрисы. внимающей звукам гитары.
Благородство лица, стройность стана сочетаются в портрете балерины с вырази­тельностью
плавного рисунка и предельным мастерством в передаче переливов бархат­ного лифа
и прозрачности белых рукавов.

Камерно-интимным портретом можно в
известной мере считать и изображение кн. М. П. Волконской, хотя ему в большей
степени, нежели другим аналогичным рабо­там Брюллова, присущи черты
репрезентативности. Однако и в нем условность парад­ного портрета смягчена
теплотой эмоций. Еще в ранней молодости создал Брюллов прелестный акварельный
портрет жизнерадостной девочки Кикиной, ставшей впослед­ствии светлейшей
княгиней Волконской.

Датировка портрета Волконской, обычно
относимого к 1837 году, требует серьез­ного пересмотра. М. П. Кикина родилась в
1816 году, следовательно, женщине, изо­браженной на портрете, должно было быть
не более 21 года. Но она кажется значи­тельно старше. Биографические данные и
стилевые особенности портрета Волконской заставляют отнести его к первой
половине 1840-х годов. Примечательно, что рисунок обоев в портрете Волконской
схож с орнаментом обивки стен в портрете Бек, написанном в 1840 году.

Полный затаенных страстей и восточной
неги, образ Волконской оживлен блеском темных глаз и порхающей на губах
улыбкой. Полуфантастический наряд княгини с причудливым головным убором в виде
чалмы, великолепие опушенной мехом бархат­ной мантильи глубокого синего тона,
мягкое мерцанье жемчуга, обвивающего шею, вводят в мир сказочного Востока. Не
случаен для замысла портрета исполненный в это время карандашный рисунок,
изображающий турчанку, которой Брюллов придал черты княгини.

Тяжелая болезнь, приковавшая Брюллова
к постели, не помешала ему и после прекращения работ в Исаакиевском соборе
отдаться портрету. За последние три года пребывания на родине им были написаны
портреты артиста В. В. Самойлова (1847), Н. Я. Грузинского (1848). Ф. И.
Прянишникова (1840), доктора Г. Г. Канцлера (1840). М. А. Маркуса (1849), С. А.
Шуваловой (1840) и другие.

Но истинным заключительным аккордом
творчества Брюллова на родине был авто­портрет. написанный в 1848 году. В нем
замечательно отразились устремления худож­ника к искусству высоких мыслей и
глубоких чувств. Автопортрет — совершен­ное творение Брюллова, умножившее его
славу автора полотна «Последнего дня Помпеи».

Написанный во время болезни,
автопортрет—подлинная биография художника, тра­гически сознающего силу и вместо
с тем ограниченность осуществления своих твор­ческих возможностей. В устало
откинувшейся на спинку кресла фигуре остро ощущается не столько болезненное
состояние, сколько бесконечное душевное изне­можение. Разметавшиеся пряди
золотистых волос как бы создают ореол мученичества вокруг его головы. Уголок
воротника белой рубашки светлым пятном выделяется па общем фоне цветовой гаммы,
подчеркивая заострившиеся черты лица художника. Горечью полна душа Брюллова, но
не сломлен до конца гордый дух художника. Еще чувствуется в его облике
пытливость неустанно устремленной вперед творческой натуры. Потому такая
напряженность во взгляде его глубоко запавших синих глаз, так скорбны впалые
щеки, так нервно бьется пульс в опущенной руке. Сделав несколько карандашных
эскизов для автопортрета, Брюллов шел от первых беглых наблюдений к осложнению
и углублению раскрытия напряженной внутренней жизни художника. Он создал в
автопортрете образ мыслящего человека своей эпохи, полной противо­речий и
конфликтов. Автопортрет получил глубокий философский смысл. «Мою жизнь,—
говорил Брюллов,— можно уподобить свече, которую жгли с двух концов и по
середине держали калеными клещами». Автопортрет по своему идейному зву­чанию
далеко перерос изображение просто больного художника. Он дает образ страж­дущего
человека, мучительно борющегося не только с физической немощью, но и социальными
преградами, стоящими на его пути. Написанный с гениальной виртуоз­ностью, «из
глубины душевных сил» (Струговщиков), он достиг огромного социального
обобщения.

Образную выразительность портрета
усилил горячий колорит, взятый мастером в предельной светосиле. Золотистое
излучение создало свето-воздушную среду, в которой рельефно проступают голова и
руки. Широкие, свободные мазки, уверенно лепящие форму, вызывают впечатление
мгновенности исполнения. Портрет был написан художником в два сеанса. Но ему,
как и большинству работ Брюллова, предшествовали вдумчивые поиски
выразительности образа в карандашных эскизах.

Последние
годы творчества

Брюллов уехал из Петербурга 27 апреля
1849 года. Безнадежно больной, но совету врачей он направился за границу. Путь
Брюллова лежал через Польшу, Пруссию, Бельгию, Англию, откуда художник должен
был на корабле отплыть в Португалию. Во многих городах Брюллов побывал впервые.
Больному художнику врачом был предписан определенный строгий режим во время
путешествия, за соблюдением которого должны были следить его попутчики-ученики.
И все же Брюллов успел не только ознакомиться с местными художествен­ными
коллекциями, но и встретиться с выдающимися художниками.

В Кельне, где Брюллов пробыл не
многим более суток, его внимание привлекло «Истязание апостола Петра» Рубенса.
В Брюсселе он восхищался его портретом ста­рика и картиной «Ангел и Товий»
Рембрандта.

Знакомясь с состоянием
западноевропейского искусства, Брюллов столкнулся с глубоким кризисом, который
оно переживало после подавления революции 1848 года.

Брюллов был восторженно встречен
бельгийской художественной общественностью. Торжественно приветствовали
русского мастера в Брюсселе. Брюллову, прикованному к постели внезапным
приступом болезни, пришлось в Брюс­селе выдержать наплыв многочисленных
посетителей.

В Брюллове, авторе картины «Последний
день Помпеи», бельгийские художники видели выдающегося исторического живописца,
способного воплотить в своем искус­стве передовые идеи времени.

Летом 1849 года Брюллов приехал в
Англию. В Лондоне его ожидал тот же горя­чий прием. Прославленного мастера
приветствовали не только англичане, но и прожи­вавшая в Англии колония
французских художников, во главе с Глиером. «В Лондоне,— свидетельствовал его
попутчик,— я еще раз имел случай убедиться в уважении ино­странцев к таланту
Брюллова». Свое пребывание в Англии Брюллов решил использо­вать для знакомства
с классическим наследием прошлого и современным искусством. Он осмотрел
Британский музей, съездил в Виндзорский замок. Здесь его привел в восхищение
портрет папы Пия VII, работы Лоуренса. Приобретя гравюру с этого портрета.
Брюллов с тех пор не расставался с ней.

В Англии, как и в Бельгии, Брюллов
столкнулся с глубоким кризисом, который переживало английское искусство.
Разгром чартистского движения, сдача позиций бывших либералов, укрепление
консервативной партии тори нашли свое отражение в судьбах английской
художественной культуры.

Изучая художественные собрания,
старинные замки и соборы Англии, Брюллов зорко отметил и социальное неравенство
страны, известной своим широко развитым пауперизмом. «Интереснейшего из всего
вояжа,—сообщал он П. Р. Багратиону,—могу вам сказать только о Лондоне, что в
нем все колоссально: фортуны, строения, расти­тельность, даже нищенство». Так
проявились, несмотря на поверхностное знакомство с жизнью чужой страны,
свойственные Брюллову общественная чуткость и наблюда­тельность. Они не
изменили ему и в дальнейшем.

В Англии Брюллова чествовали не
только как автора прославленной картины «Последний день Помпеи», но и как
замечательного портретиста. Только болезнь и необходимость следовать по
намеченному маршруту могли обречь Брюллова на вынужденное бездействие. Тем не
менее, следует предположить существование неиз­вестных нам портретов и жанровых
сцен, написанных, вероятнее всего, акварелью в период недолгого пребывания
мастера в Англии.

Брюллов никогда не расставался с
карандашом и кистью. Он продолжал интен­сивно работать и во время путешествия,
каким бы непродолжительным ни было его пребывание в новой стране. Будучи
молодым пенсионером, он создал в Баварии ряд портретов, а в годы зрелого
мастерства — в Греции и Турции жанровые композиции и пейзажи. Столь же
продуктивно протекали последние годы творчества Брюллова, проведенные в
постоянных странствиях.

Из Англии Брюллов на корабле приехал
в Португалию, где ему пришлось выдер­жать изнурительный карантин. Оттуда путь
лежал к берегам Бразилии, на остров св. Екатерины. По совету русского
посланника С. Г. Ломоносова он изменил своему намерению и избрал местом своего
пребывания остров Мадейру. Природные условия острова благоприятствовали его
физическому самочувствию.

Прожив с Брюлловым некоторое время,
его ученики, по указанию Академии, должны были покинуть остров. На Мадейре
Брюллов прожил около года. Оттуда он поехал в Испанию, побывал в Мадриде,
Барселоне, Севилье, Кадиксе. Подобно С. Щедрину, в поисках исцеления Брюллов
зачастую попадал в руки шарлатанов. На одного из таких «старцев-чудотворцев»
ему указала испанская певица Росси-Каччья, что и при­вело его в Испанию.

И все же Брюллов, несмотря на плохое
самочувствие, продолжал работать не только на острове Мадейра, но и в испанских
городах, где был ограничен коротким сроком пребывания. Борьба физического
изнеможения с умственной деятельностью, борьба, которой Брюллов не скрывал,
была ужасна»,— вспоминал его ученик Железнов.

Живя на чужбине, Брюллов писал
главным образом своих соотечественников, которые по долгу службы или с
лечебными целями избрали Мадейру местом своего пребывания. Здесь, на Мадейре,
Брюллов написал портреты маслом А. А. Абазы, кн. А. В. Мещерского, кн. А. А.
Багратион, герцога М. Лейхтенбергского и других.

В портрете кн. А. А. Багратион
Брюллов вновь выразил свои представления об идеале женской красоты. Художника
увлекал такой тип женщины, которая, обладая мягкой натурой, была бы вместе с
тем наделена пылкой душой. Особенности Брюллова, мастера психологического
портрета, ощутимо проступают при сравнении портрета кн. Багратион с
изображением жены герцога Лейхтенбергского, вел. кн. Марии Николаевны, работы
А. Т. Неффа (1846). Сопоставить эти портреты позволяет общность задач, которые
стояли перед художниками, создающими портреты женщин, занимавших высо­кое
положение при дворе. Сравнение диктуется также сходством их позы и жеста рук,
придерживающих на груди капюшон, наброшенный на голову. Схож колорит порт­ретов,
построенный на сочетании белого и розового цветов. Однако не только мастерство
исполнения различно, но и характер раскрытия образа. Холодным и бессо­держательным
остался портрет Неффа — художника, чрезмерно чувствительного к эффектам
обстановки и колорита. Брюллову чужда была слащавость будуарной живописи,
насаждаемой его современником. Его привлекал внутренний мир человека. За
светской непринужденностью и приветливостью кн. Багратион проступает образ
женщины, объя­той душевным волнением. В изяществе и грациозности всего ее
облика, в смуглом с тонким овалом лице южанки и мечтательно устремленных вдаль
больших карих гла­зах, в достоинстве, с каким таит она свои переживания, есть
очарование поэзии и романтики. Чутким камертоном, дающим основной тон
художественному замыслу, служит нежное сочетание великолепно написанного белого
шелкового плаща и розовой подкладки капюшона, эту мягкую колористическую гамму
слегка оживляет мерцание синего сапфирового кольца княгини. Как и в портрете Л.
И. Алексеевой, Брюллов использовал в изображении А. А. Багратион форму
овального портрета, подчеркиваю­щую изящество и грациозность облика женщины.

Во время путешествия по Испании
Брюллов не прекращал заниматься портретом. Его список пополнился новыми
образами людей искусства, которых главным образом он писал на чужбине. К
галерее ранее созданных портретов: Пасты, Персиани, Рончи ди Бегас и других — в
Барселоне прибавились портреты певца Роверы и его жены.

Живя за границей, Брюллов часто
прибегал к технике акварели, которой на родине уделял сравнительно мало
внимания. В акварелях проявилось свойственное ему блиста­тельное мастерство и
виртуозность исполнения.

На острове Мадейра Брюллов создал ряд
акварельных портретов, отмеченных слож­ностью композиции. Пользуясь формой
группового портрета, он вводил в свой замысел сюжетную завязку. Она сообщала
изображению характер жанровой сцены. Жанровость была неотъемлемой стороной
большинства акварельных групповых портретов мастера. Поводом для построения
жанровой сцены служил обычно мотив прогулки.

Среди акварелей, исполненных на
Мадейре, особое внимание привлекают «Всад­ники» (ГТГ) и «Прогулка» (частное
собрание). Изображенные в них лица обладают ярко выраженными портретными
чертами, что позволяет рассматривать данные компо­зиции как произведения
портретного, а не бытового жанра.

Групповой портрет четы
Мюссар—подлинная жемчужина акварельного искусства Брюллова.

Мюссары совершают прогулку в
окрестностях города, любуясь красотой южнон природы. Пленительно грациозна
Мюссар, изображенная Брюлловым на первом плане композиции. Не случайно на
выставке 1851 года групповой портрет Мюссаров носил название — «Амазонка».
Непринужденное изящество ее посадки, горделивость поворота головы, сияние
широко раскрытых глаз и живость легкой улыбки наполняют образ Мюссар
неповторимым очарованием.

В изображении четы Мюссаров Брюллов
создал сложную композицию конного портрета. Лошади в портрете, как это обычно
для художника, благородной породы; с горячим норовом, раздувающимися ноздрями и
гневным взором. Их порывистость, сдерживаемая умелой рукой, противопоставляется
спокойствию всадника. Изучение в Ирадо произведений Веласкеса оказало
благотворное влияние на композиционное построение конных портретов Брюллова.

Не меньший интерес вызывает вторая
акварель Брюллова — «Прогулка», художе­ственные качества которой отметил
«Современник». Подобно «Всадникам», она боль­шего размера, столь характерного
для акварельных работ Брюллова последних лет.

В акварели изображена группа людей,
совершающих прогулку по острову Мадейра. Внимание Брюллова сосредоточено на
коляске экзотической формы, запряженной низкорослыми волами, с сидящими в ней
двумя дамами и кавалерами. Выделяя людей в коляске, Брюллов как бы подчеркнул
их привилегированное положение. Лишь после них взгляд переходит к трем
всадникам, сопровождающим коляску.

Но не только портреты увлекали
Брюллова. Живя в чужой стране, он внимательно приглядывался к ее жизни, укладу,
обычаям. Вот почему во время первого пребыва­ния в Италии, затем в Греции и
Турции, как и теперь в Испании, большое значение в его творчестве получил
бытовой жанр.

Акварель «Процессия испанских
слепых», известная нам по литографии и ста­рому дагерротипу, являет один из
примеров бытового жанра Брюллова. Художник передал в ней испанский народный
обычай, наблюденный в Барселоне. По улице, уса­женной ветвистыми деревьями,
движется, в облачении служителей католической церкви, процессия слепых
музыкантов, играющих на скрипках. Воспроизведя шествие слепых музыкантов, сопровождаемых
детьми-поводырями, ребячливо исполняющими свои обязанности, Брюллов показал
также конную стражу, оберегающую «спокой­ствие» города. Изображение стражи
напоминало о царившей в Испании реакции, воз­главляемой министром Наварэсом,
уничтожившим кортесы. Народные обычаи Испании столь увлекли Брюллова, что он
решил запечатлеть их в другом варианте акварели, о чем сообщал П. Р.
Багратиону.

Акварель «Ришелье, танцующий перед
Анной Австрийской» несомненно продик­тована первой исторической хроникой—«Людовик
XIV и его век». Она обрела характер самостоятельной сцены как в силу своих
больших размеров, так и по сте­пени завершенности замысла. Брюллов избрал тот
момент, когда Ришелье в костюме шута с бубенцами танцует перед Анной
Австрийской испанский танец сарабанду. «Это был сам кардинал,— описывал этот
эпизод Дюма,— в желаемом королевой кос­тюме: на нем были панталоны и кафтан
зеленого бархата, к подвязкам его прикреп­лены серебряные колокольчики, а в
руках он держал кастаньеты. При первых звуках скрипки Бокко принялся выполнять
фигуры сарабанды, разводя руками и выкидывая ногами разные штуки».

Иллюстрацией к исторической хронике
Дюма должна быть признана и акварель «Детская прогулка Людовика XV» (ГТГ).
Авторство Брюллова в данном случае оспа­ривалось большинством исследователей
его творчества, относивших акварель к концу 1890-х годов. Между тем
принадлежность ее Брюллову несомненна. Авторство Брюл­лова подтверждается и
указанием Н. А. Рамазанова при описании альбома В. А. Владиславлева.

В акварели «Детская прогулка Людовика
XV» проявляется свойственное Брюллову ироническое отношение к придворным нравам
XVIII века. Характеристика окружения юного короля Франции близка к изображению
придворных в иллюстрациях Брюллова к рассказу Сенковского и воспоминаниям Шишкова.
Избегая гротеска, он создает предельно выразительные по остроте и правдивости
образы вельмож, участвующих в торжественной церемонии выхода юного короля на
прогулку. Особенно хороши фигуры герцога Филиппа Орлеанского, регента Франции,
и кардинала Флери, воспи­тателя Людовика XV. Их тучные фигуры и подобострастные
улыбки усиливают комизм облика маленького короля, величественно направляющегося
к своему детскому эки­пажу, запряженному пони. Непременные участники
многофигурных композиций Брюл­лова — две борзые — завершают изображенную
сценку.

Акварель не окончена. Несмотря на
это, ее стилистические приемы и техника позволяют говорить о некоторых
особенностях мастера конца 1840-х годов. Они ска­зываются в характере
склонившихся фигур вельмож, взятых в смелых ракурсах, в приеме накладывания
тона на тон, вызывающего ощущение глубины и бархатисто­сти цвета. Сходство
наблюдается также в деталях. Возвышающийся слева высокий тополь напоминает
дерево в акварели художника «Свидание в Турции», а трактовка попоны вишневого
цвета почти повторяет прием, примененный в передаче фактуры лилового лифа
Эмилии Мюссар.

Весной 1850 года Брюллов отправился в
Италию, где провел последние два года своей жизни. В Риме, где хозяйничали
войска французского короля Луи-Филиппа, разгромив­шего отряды Гарибальди,
положение итальянского народа было особенно тяжелым. Оно усугублялось
активностью папы Пия IX, охранявшего догмы теократического абсолютизма.
Национальное движение в итальянской литературе и искусстве подверг­лось
гонениям. С новой силой оно вспыхнуло в 1860-х годах, когда укрепились демо­краты.
Глубоко сочувствуя страданиям итальянских патриотов, Брюллов решил напи­сать
картину «Политическая демонстрация в Риме в 1846 году». Ее темой послужил один
из эпизодов народного движения, относящийся к избуанию на папский престол Пия
IX. До революции 1848 года имя папы связывалось с разного рода либеральными
начинаниями. Весть о даровании им свободы политическим заключенным и роспуске
швейцарской гвардии, призванной подавлять народные волнения, вызвала у итальян­цев
горячее одобрение. Исполнение традиционного религиозного обряда послужило
предлогом для выражения политических чаяний передовых людей Италии. Такой смысл
придал своему замыслу и русский мастер.

Для задуманной картины Брюллов успел
сделать три эскиза. Сохраняя достовер­ность изображения, он избрал местом
действия одну из замечательных площадей Рима — Quirinale, с расположенными на ней обелиском с двумя статуями укроти­телей
коней и королевским дворцом. Дворец этот до 1870 года находился во владении
пап. С его балкона в положенный день папа обычно совершал обряд благословения.
С необыкновенной силой раскрыл Брюллов политический смысл разыгравшейся на
площади сцены. Отодвинув дворец с балконом в глубину, он сделал едва приметной
маленькую фигуру палы. Главным действующим лицом оказался народ.

Ощущение массовости и размаха
народного движения вызывается присутствием на площади огромного количества
людей. Врезавшиеся в толпу экипажи с привстав­шими ездоками усиливают
впечатление многолюдности. В многоликой толпе видны молодые горожанки, пожилые
крестьянки, старцы, юноши и даже дети. Экспрессивные движения и жесты людей,
приветственно машущих белыми платками или вски­дывающих в воздух шляпы, придают
предельную динамичность сцене. Впечатлению взволнованности демонстрантов
содействовал также выбор времени действия. Как ука­зывает надпись на одном из
эскизов, торжественная церемония происходила поздно вечером. Автор «Последнего
дня Помпеи» хорошо знал силу воздействия эффектов светотени для передачи патетических
чувств героев.

В Риме Брюллов тесно общался со
своими соотечественниками. Русскую колонию в это время составляли Александр
Иванов, Ф. Моллер, Антон Иванов, П. Орлов, Г. Михайлов и другие. Брюллов застал
еще скульптора П. Ставассера, вскоре умер­шего, и Ф. Иордана, покинувшего
Италию в 1850 году.

В последние годы жизни Брюллов
продолжал интенсивно работать, говоря:

«Когда я не сочиняю и не рисую, я не
живу». Его творческий кругозор был широк и разносторонен. Русского мастера
влекли бытовые народные сцены, сложные аллего­рии и портреты современников.

В мрачные минуты предчувствия
приближающейся смерти Брюлловым были заду­маны аллегорические композиции,
повествующие о бренности человеческого бытия. Таков смысл эскиза: «Все
разрушающее время». В реку забвения—Лету—низверга­ются с вершины, которую
венчает бог времени, великие люди прошлых эпох. Испол­няя эскиз, Брюллов мечтал
о картине огромных размеров, для работы над которой он хотел привлечь своего
итальянского ученика — Галли. «Я перелью в Галли брюлловскую душу»,—говорил он.
Интерес к Микеланджело, проявившийся еще в работе над росписями Исаакиевского
собора, сказался на новом замысле. Его композиция была навеяна «Страшным судом
Сикстинской капеллы.

Тем же настроением проникнут рисунок
«Диана на крыльях ночи». Богиня ночи изображена возносящейся над римским
кладбищем Монте Тестаччо, где Брюллов заве­щал похоронить себя.

Композиция Брюллова, посвященная
основанию Рима, и эскиз «Затмение солнца» представлены также в аллегорической
форме. Сюжетом для последнего послужило под­линное событие, имевшее место 16
июля 1851 года. Оно так увлекло художника, что он создал ряд масляных и
карандашных эскизов и этюды для задуманной картины. Олицетворением
астрономических явлений в образах божеств античной мифологии Брюллов уже
пользовался в эскизах для росписей Пулковской обсерватории. В «Зат­мении
солнца» Брюллов избрал сюжет, который в иносказательной форме утверждал победу
тьмы над светом, смерти над жизнью. Богиня ночи — Диана, стремительно соскочив
со своей колесницы, целует бога солнца — Аполлона, несущегося по небес­ному
своду в колеснице. Своей фигурой она заслоняет дневной свет.

Влюбленный в жизнь, всегда
воспевающий ее красоту и радость, Брюллов не мог долго предаваться мрачным
предчувствиям.

Напоенная южным солнцем серия сепий
«Лаццарони на берегу моря» проникнута горячей любовью Брюллова к людям из
народа. Она говорит о неиссякаемой жажде жизни. Любовно и проникновенно
запечатлел Брюллов полунищих рыбаков, их про­стые забавы, проявив особую
мягкость в изображении ребят.

Наброски и этюды для последних работ
Брюллова говорят о напряженности и пытливости его творческой мысли. Брюллов
никогда не изменял своему творческому методу, усвоенному в ранние годы. Решение
портретного замысла он давал в предва­рительных набросках. Наброски для
портретов лишь развивали и дополняли продуман­ный и найденный ранее образ.
Нередко Брюллов набрасывал на одном листе бумаги свои первые мысли на различные
темы или делал беглые рисунки на полученных в Риме письмах. Любопытны его рисунки
для портретов Титтони на письмах худож­ника Галли. Неуклонно и упорно он шел к
созданию целостного образа, обогащая его новыми чертами.

Победно торжествующе звучит в
последних портретах Брюллова тема человека. Возвышенные образы людей обрели
более полнокровную и разностороннюю характе­ристику.

Брюллов чуждался идеализации.
Прекрасное он искал в душевных силах, в твор­ческом вдохновении, в осознании
человеком своего высокого назначения. Его образы, полные затаенных страстей,
всегда экспрессивны. «На обыкновенных портретах,— писали в современной печати,—
художник спасает себя или улыбкой, или легким изме­нением дуги бровей, или
сжатием губ». В портретах Брюллова экспрессия лица была выражена не этими
внешними приемами, а всем строем мыслей и чувств чело­века. Обобщая и
типизируя, он сохранял индивидуальные, неповторимые черты модели, придавая
своим портретам жизненную убедительность и схожесть. «Можно скопировать голову
до мельчайших подробностей,— пояснял свою мысль тот же автор,— но если
займешься только наружностью, если только рисунок и колорит головы будет
передан на полотно, то это будет портрет, подходящий к разряду этюдов».
Портреты Брюллова не могли быть названы этюдами. Органически сливалась в них
полнота идейного замысла с законченностью исполнения.

Писал ли Брюллов ученого преклонных
лет или юную девушку, он выявлял в них возвышенные черты характера. Изображая
старушку Е. Титтони и семидесятидвух­летнего Ланчи, Брюллов утверждал в их
образах не увядание, а торжество жизни. Его портреты повествуют о неиссякаемой
жизненной энергии, о преображающей силе человеческой мысли, побеждающей тленную
плоть. Таков философский смысл портре­тов Брюллова последних лет творчества.

Не случайно любил он писать портреты
писателей, музыкантов, людей искусства. Но возвышенное он часто раскрывал как
исключительное, особенное, присущее лишь избранному кругу. Человек изображался
погруженным в свой внутренний, замкнутый мир.

Гордыми, свободолюбивыми и
независимыми изображает Брюллов своих современ­ников итальянцев. В портретах А.
Титтони и его братьев (последние написаны аква­релью) он передал волевые образы
патриотов подневольной, но не покорившейся Ита­лии. Не случайно в облике Анжело
Титтони Брюллову чудились черты римского республиканца Брута. Портрет Анжело
Титтони, восхищавший Стасова блеском мас­терства, дан в характерном для
творчества мастера этих лет возвышенно-героическом плане. Мужественная осанка и
решительность позы, для которой Брюллов велико­лепно использовал композиционный
прием контрапоста, создают образ человека несгибаемой воли. Брюллов любил и
ценил это свое произведение.

Отважен и горделив облик брата А.
Титтони, впоследствии политического эми­гранта, Винченцо, энергичным жестом
скрестившего на груди руки. В направленном в упор на зрителя взгляде его темных
глаз отражен характер человека целеустрем­ленного, сознающего свое назначение в
жизни. Скромность одежды хорошо ассоци­ируется с простотой и демократичностью
его облика. Лишь небрежно повязанный широ­ким бантом шейный платок да узорчатый
шарф, опоясывающий стройный стан, вносят известное оживление в сдержанно
строгую характеристику молодого итальянца.

В решительном повороте фигуры другого
брата Титтони — Антонио, в пламенности устремленного вдаль взгляда черных глаз,
в выразительности жеста рук, сжимающих ружье, отражены черты человека-борца,
отстаивающего свои нрава и независимость гражданина. Суровость дикого пейзажа
дополняет характеристику. Подобным же обра­зом дано изображение четвертого
брата Титтони Гакварель. Он представлен в нем, как и братья, в охотничьем
костюме, с собакой.

И даже юная красавица Джульетта, их
младшая сестра, изображена Брюлловым в виде молодой патриотки Жанны д’Арк,
героически защищавшей свою родину. В яс­ности и чистоте девических чувств, в
благородстве и душевной стойкости ее облика угадываются черты героического
характера. Блеск ее металлических лат, уверенность жеста, с каким она
придерживает за узду серого коня, заставив его покорно опустить голову, создают
впечатляющий образ девушки-воина. Обращение Брюллова к образу Орлеанской девы в
условиях пореволюционной Италии, изнемогающей от австрийского ига, получило
особый смысл. Несмотря на то, что портрет Джульетты Титтони не был окончен,
Брюллов, судя по наброскам, уделил ему много времени.

В Риме Брюллов вновь вернулся к портрету
А. Н. Демидова, который он начал писать еще в 1831 году. Его уже не
удовлетворяло старое композиционное решение. Он сделал для портрета ряд новых
набросков, предполагая внести в него существенные изменения. Поиски художника
шли в направлении большей строгости и простоты изо­бражения. Однако многолетний
труд художника не был завершен. Портрет остался незаконченным.

Брюллов умер 23 июня 1852 года в
местечке Марчиано, близ Рима, где пользо­вался местными целебными водами.
Смерть настигла художника внезапно, хотя орга­низм его давно был подточен. «В
день смерти ему было хорошо, — писал в некро­логе, помещенном в журнале
«Пантеон», его современник,— он целое утро провел на ногах, гулял, обедал с
аппетитом; но вдруг вскоре после обеда, почувствовал сильней­ший припадок
удушья, и три часа спустя его не стало на свете».

По свидетельству того же автора,
проживавшего в Риме, «Брюллов тосковал в последнее время по России и с
наслаждением мечтал о том времени, когда снова увидит… холодный север».

В наспех сбитом деревянном гробе тело
Брюллова было привезено из Марчиано в Рим, где было встречено толпой
художников, пожелавших на руках нести его на кладбище в Монте-Тестаччо. Великий
русский художник был похоронен рядом с сыном поэта Гёте. На его могиле был
воздвигнут памятник, сооруженный по поручению Алек­сандра Брюллова архитектором
Щуруповым.

Русского мастера всегда привлекали в
образе человека страстность утверждения своих идеалов, мятежность души. В
последних работах черты эти получили ярко выра­женную социальную окраску.
Гордые духом люди, как и прежде, овеяны мечтой, но их романтическая
приподнятость и взволнованность обрели содержание в живой действительности.

Изобразительный язык Брюллова стал
гармонически ясен и прост. Современная печать справедливо отметила неуклонное
стремление Брюллова к правде и безыскус­ственности. Брюллов стал искать красоту
в простоте. Как и у всех великих мастеров, это была сложная простота,
преисполненная глубокого жизненного содер­жания. Внешне сдержанно-скромные люди
в его портретах таят огромную силу эмоцио­нального воздействия.

Творчество Брюллова, оплодотворенное
новыми достижениями, поднялось на более высокую ступень художественного
познания. В последних работах Брюллова уже ощу­щались черты идеалов художников
1860—1880-х годов. Прямой путь лежал от образов Ланчи, Екатерины и Анжело
Титтони к портретам Крамского, Репина.

Блестящее мастерство способствовало
осуществлению новых творческих дерзаний Брюллова. Полная порывов и исканий
жизнь художника оборвалась в зените его славы и творческих замыслов. «..
.Многое еще вижу я впереди,— горестно заметил Брюллов незадолго до кончины,— я
не сделал и половины того. что мог и должен сделать».

Список
литературы:

1.
Бочаров
И. Н., Глушакова Ю. А. Карл Брюллов: исторические находки. – М.: Знание, 1984г.

2.
К. Брюллов:
[альбом, Автор-составитель М. М. Ракова], – М.: Изобразительное искусство,
1988г.

3.
Леонтьева
Г. К. Карл Брюллов. 2 издание, – Л.: Искусство, Ленинградское отделение, 1983г.

4.
Порудоминский
В. И. Брюллов. – М.: Молодая гвардия, 1979г.

5.
Энциклопедия
русской живописи (под редакцией Калашниковой Т.В.). – М.: ОМЛА-Пресс, 2000г.

6.
Ацаркина
Э. Карл Павлович Брюллов. Жизнь и творчество. – М.: Искусство, 1963г.