Культ мертвых и миф об Осирисе

• Вид работы: Реферат
• Предмет: Культурология
• Язык: Русский , Формат файла: MS Word 62 kb

Культ мертвых и миф об Осирисе

Введение · Что такое египетская мифология

Ранним утром солнце поднимается на голубовато-стальном небе — сначала желтое, затем ослепительно яркое, потом увядающее; оно дви­жется по небосводу, отражаясь в коричневом, желтом, желтовато-корич­невом, белом песке. Словно врезанные в песок, лежат глубокие тени — темные силуэты изредка встречающихся здесь строений, деревьев, кустов.

Сквозь эту вечно залитую солнцем, не знающую «непогоды» пустыню (здесь не бывает ни дождя, ни снега, ни тумана, ни града) — пустыню, которая никогда не слышала раскатов грома и никогда не видела блеска молнии,   где   воздух   сухой,   стерильный,   консервирующий, а земля бесплодная, крупитчатая, ломкая, крошащаяся катит свои волны отец всех потоков, «Отец всемогущий, Нил». Он берет начало в глубинах страны и, вспоенный озерами и дождями в темном, влажном, тропическом Судане, набухает, заливает все берега, затопляет пески, поглощает пустыню и разбрасывает ил — плодородный нильский ил; каждый год на протяжении тысячелетий он поднимается на шестнадцать локтей — шестнадцать детей резвятся около речного бога в символи­ческой мраморной группе Нила в Ватикане, — а затем медленно вновь возвращается в свое русло, сытый и умиротворенный, поглотив не только пустыню, но и сушь земли, сушь песка. Там, где стояли его ко­ричневые воды, появляются всходы, произрастают злаки, давая не­обыкновенно обильные урожаи, принося «жирные» годы, которые мо­гут прокормить «тощие». Так каждый год вновь возрождается Еги­пет, «дар Нила», как его еще две с половиной тысячи лет назад назвал Геродот, «житница» древнего мира, которая заставляла Рим голодать, если в тот или иной год вода стояла слишком низко или, наоборот, прилив был слишком высок.

Там, на этой местности, с ее сверкающими куполами и хрупкими минаретами, в городах, переполненных людьми с различным цветом кожи, принадлежащими к сотням различных племен и народов — арабами, нубийцами, берберами, коптами, неграми, — в городах, где звучат тысячи разных говоров, возвышались, словно вестники другое мира, развалины храмов, гробниц, остатки колонн и дворцовых залов.

Там вздымались ввысь пирамиды (шестьдесят семь пирамид насчитывается на одном лишь поле близ Каира!), выстроившиеся в сожжен ной солнцем пустыне на «учебном плацу солнца» — чудовищные склепы царей; на сооружение лишь одного из них ушло два с половиной миллиона каменных плит, сто тысяч рабов на протяжении долгих двад­цати лет воздвигали его.

Там разлегся один из сфинксов — получеловек, полузверь с остат­ками львиной гривы и дырами на месте носа и глаз: в свое время сол­даты Наполеона избрали его голову в качестве мишени для своих пу­шек; он отдыхает вот уже многие тысячелетия и готов пролежать еще многие; он так огромен, что какой-нибудь из Тутмесов, мечтая по­лучить за это трон, мог бы соорудить храм между его лап.

Там стояли тонкие, как иглы, обелиски — часовые храмов, пальцы пустыни, воздвигнутые в честь царей и богов; высота многих из них достигала 28 метров. Там были храмы в гротах и храмы в пещерах, бес­численные статуи — и деревенских старост, фараонов, саркофаги, ко­лонны, пилоны, всевозможные скульптуры, рельефы и росписи…

И все на этом грандиознейшем из существующих на свете кладбищ было испещрено иероглифами — таинственными, загадочными знаками, рисунками, контурами, символическими изображениями лю­дей, зверей, легендарных существ, растений, плодов, различных ору­дий, утвари, одежды, оружия, геометрическими фигурами, волнистыми линиями и изображениями пламени. Они были выполнены на де­реве, на камне, на бесчисленных папирусах, их можно было встре­тить на стенах храмов, в камерах гробниц, на заупокойных плитах, на саркофагах, на стенах, статуях божеств, ларцах и сосудах; даже письменные приборы и трости были испещрены иероглифами. «Тот, кто пожелал бы скопировать надписи на храме Эдфу, даже если бы трудился с утра до вечера, не управился бы с этим и в двадцать лет».

Таким был мир, открывшийся в «Описаниях» изумленной Европе, той самой ищущей Европе, которая занялась исследованием прошлого, которая по настоянию Каролины, сестры Наполеона, с новым рвением принялась за раскопки в Помпеях и чьи ученые, восприняв у Винкельмана методику археологических исследований и толкования находок, горели желанием проверить эти методы на практике.

У истоков археологического открытия Египта стоял Наполеон I.

17 октября 1797 года был подписан мир в Кампо-Формио. Итальянский поход окончился, и Наполеон возвратился в Париж.

«Героические дни Наполеона позади!»—писал Стендаль. Он оши­бался. Героические дни еще только начинались.

19 мая 1798 года с флотом в триста двадцать восемь кораблей, имея на борту тридцать восемь тысяч солдат н офицеров, Наполеон вышел из Тулузы в открытое море. Цель: через Мальту на Египет.

План Александра! Для Наполеона Египет тоже не был самоцелью:

его взгляд проникал дальше, с Индию. Поход за море был попыткой нанести Англии, неуязвимой в своем центре — Европе, смертельный удар на периферии.

В отличие от греческой, особой популярности египетская мифология не приобрела и сделалась достоянием лишь узкого круга специалистов-востоковедов — историков и филологов.

Почему так произошло? По многим причинам. Но главных, пожалуй, можно выделить две. Во-первых, когда к началу нашей эры египетская культура пришла уже в совершенный упадок и традиции её стали забы­ваться, их не наследовал никакой другой народ, как наследовал эллинскую культуру Рим (а культуру Рима воскресила потом эпоха Возрождения, — и через неё уже восприняли мы). К IV веку нашей эры никто уже не умел ни говорить, ни читать по-египетски, — и все последующие четыр­надцать веков египетская литература была для европейцев недоступна. Мифов страны Нила просто не знали. Когда же в 1822 году гениальный французский филолог Франсуа Шампольон (1790 — 1832) разгадал тайну египетских иероглифов и учёные смогли наконец прочитать древние письмена, оказалось, что — это уже во-вторых — египетская мифология не похожа ни на одну из мифологий других народов и европейцу не под силу даже мало-мальски в ней разобраться самостоятельно: на две-три строки переведенного текста для рядового читателя надо писать страниц пять примечаний и комментариев — иначе он не поймёт ничего.

Выяснилось, например, что у египтян не существовало даже правил, которые предписывали бы, как полагается изображать богов. Одного и того же бога изображали то в виде какого-нибудь животного, то в виде человека со звериной головой, а то просто в виде человека. Многих богов в разных городах называли по-разному, а у некоторых так даже в течение суток имена менялись несколько раз. Например, утреннее солнце вопло­щал бог Хепри, который, по представлениям египтян, принимал облик жука-скарабея и катил солнечный диск до зенита — подобно тому, как навозный жук катит перед собой свой шар; дневное солнце воплощал бог Ра — человек с головой сокола; а вечернее, «умирающее», солнце — бог Атум. Ра, Атум и Хепри были как бы тремя «разновидностями» одного и того же бога — бога солнца.

В отличие от олимпийских богов, божества Древнего Египта зачастую не имели строго определённых функций. У греков, к примеру, была богиня любви Афродита, бог войны Арес, — а у египтян хотя и были похожие божества — богиня любви Хатхор и богиня-воительница Нейт, но наряду с этим существовало очень много богов «абстрактных», каких в греческой мифологии нет. Например: Ху, Сиа, Сехем и Хех — «воля», «разум», «энергия» и «вечность». Были боги — воплощения муд­рости и могущества какого-то другого бога или боги — олицетворения какого-либо закона природы… А разговор о характерах египетских богов попросту не имеет смыс­ла. Про Зевса мы знаем, что он могуч и всесилен, про Гермеса — что он пройдоха и плут, а древнеегипетский бог в одном и том же мифе может быть то добрым, то злым, то справедливым, то беспощадным и коварным.

Одно и то же деяние — сотворение мира, например, или сотворение людей — в каждом крупном городе приписывалось разным богам. Весь Египет чтил и любил доброго бога Осириса — и одновременно почитался его убийца, бог зла Сет; имена в честь Сета носили фараоны; и — опять же одновременно — Сета проклинали. В одном религиозном тексте говорится, что бог-крокодил Себек — враг солнечного бога Ра, в другом — что друг и защитник. Совершенно по-разному описывается в разных текстах Загробный Мир… И вообще — о любом природном явлении одновременно существовало множество разных представлений, которые самым непостижимым образом друг другу противоречили. Так, небо изображалось и в виде коровы, и в виде крыльев коршуна, и в виде реки — небесного Нила, и в виде женщи­ны — небесной богини Нут.

С нашей точки зрения, такое нагромождение противоречий, конечно, не укладывается ни в какие логические рамки и попросту идёт здравому смыслу наперекор. Именно эти противоречия и делают египетскую ми­фологию столь трудной для понимания, именно из-за них она не получила такого широкого распространения, как мифология Древней Греции.

Объяснить, из-за чего эти противоречия возникли, сравнительно не­трудно. В разных областях и городах страны складывались разные вари­анты одних и тех же легенд, которые, естественно, во многом не совпа­дали. Сказания передавались из уст в уста, переписывались с папируса на папирус; раз от разу всё больше искажался первоначальный смысл текста, добавлялось что-то новое, забывалось старое, всё большим становилось несоответ­ствие между разными представлениями об одном боге. Наконец, как в любом фолькло­ре, сказания смешались и переплелись.

Труднее понять, каким образом беспо­рядочное, казалось бы, нагромождение ис­ключающих друг друга представлений могло сложиться в единую, цельную картину. Ведь если в наши дни человек из двух разных источников получит два противоречивых из­вестия, он немедленно сделает вывод, что какое-то из двух известий (а может быть, и оба) не соответствует истине. Нельзя одно­временно верить, что вчера в Москве был дождь и что его вчера в Москве не было: одно утверждение автоматически исключает другое. Как же в сознании египтян одновременно уживались четыре, пять, шесть и больше взаимо­исключающих представлений об одном боге? Как они могли верить сразу десяткам противоречивых легенд?

Попытаемся в этом разобраться.

К сожалению, в наши дни большинство людей считает, что древние египтяне изображали, например, бога солнца Ра в виде человека с головой сокола, а небо — в виде реки, коровы, крыльев птицы и богини-женщины потому, что были наивны, не обладали достаточными знаниями о при­роде, об окружающем мире; и, чтобы хоть как-то объяснить непонятные для них явления — гром, ветер, закаты и восходы солнца, движение звёзд, смену времён года, — они выдумали могущественного бога Ра, который и движет солнце по небу. На самом же деле такое простое, само собой напрашивающееся объяснение слишком поверхностно и со­держит лишь очень малую долю истины.

Прежде всего, никто из египтян не понимал изображение солнечного бога Ра буквально; никто не верил, что где-то на небесах действительно живёт такое существо — человек с соколиной головой. Нет, изображения Ра, как и изображения других богов, служили только символами боже­ства. Это засвидетельствовал ещё знаменитый древнегреческий историк Геродот, посетивший Египет около 450 года до н.э.: «Пишут … художники и высекают скульпторы изображения Пана подобно эллинам — с козьей головой и козлиными ногами, хотя и не считают, конечно, такое изобра­жение правильным, полагая, что этот бог имеет такой же вид, как и прочие боги. Но почему они всё-таки изображают его таким, мне трудно сказать». Нам тоже трудно, а скорее всего, и невозможно узнать, как в действительности представляли себе египтяне своих богов, в том числе бога солнца, но зато мы можем с уверенностью заключить, что в виде сокологолового человека они его не представляли, а лишь изображали. Это — символ; и это не покажется вам таким уж удивительным и непонятным, если вы вспомните, что всякого рода символические изо­бражения широко распространены и в наше время. Например, в городе Волгограде в честь победы Красной Армии над фашистскими захватчи­ками в Сталинградской битве установлен памятник, изображающий нашу Родину, восставшую на борьбу с оккупантами, в виде женщины с мечом в руке. Никто ведь из нас не воспринимает это изображение буквально, никто не представляет себе Родину — Россию — в виде женщины. Все мы прекрасно понимаем, что это символ, все мы знаем его значение. И гербы государств, и гимны, и знамена — это тоже символы.

Во-вторых, ни к какой мифологии, а к древнеегипетской в особен­ности, нельзя подходить с точки зрения нашей логики и нашего «здравого смысла».

Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, в чём разница между мифом и сказкой?

Сказка — это заведомый    вымысел. Тот, кто рассказывает сказку, всегда знает, что он рассказывает нечто такое, чего не было и не могло быть в действительности, хотя и рассказчик, и слушатель в какой-то степени в эту выдумку всё же верят (точно так же и мы с вами знаем, что на земле нет ни страны лилипутов, ни страны великанов, — и тем не менее, когда мы читаем сказку Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера», эти страны начинают для нас как бы существовать в дейст­вительности). Но — не более того: с каким бы захватывающим инте­ресом мы сказку ни слушали, мы всё равно знаем, где кончается реальный мир и начинается мир вымысла.

Миф же — для того, кто в него верит, — это всегда    правда, но выражена эта правда не реалистическими средствами, а — иносказатель­но. Это вполне определённая картина окружающего мира и система взглядов на жизнь: попытка объяснить и явления природы, и смысл человеческого существования на земле, и нравственные ценности, и при­нятые в обществе моральные нормы. Разумеется, каждая эпоха объясняет это своими, доступными ей способами. В наше время в сознании людей, в их миросозерцании преобладает логика, строго научный подход к жизненным явлениям; для египтян же большее значение имели чувства, эмоции, красота и поэтичность окружающего мира, а не только познание и научное объяснение его явлений. Поэтому в мифологии Древнего Египта преобладает именно поэтичность. И вполне естественно, что в поэзии небо может быть одновременно и рекой, и крыльями коршуна, и коровой. Это — символы, своеобразные «поэтические определения» неба.

Понять психологический склад, образ мышления другого народа очень трудно даже в том случае, когда этот народ — наши современники. И уж тем более непонятна для нас психология древних египтян. Как, например, представить себе, что мистерии (своеобразные «театральные представления» на мифологические сюжеты) они воспринимали не как ИЗОБРАЖЕНИЯ мифологических событий на «сцене», а как САМИ СОБЫТИЯ, происходящие в действительности? Как понять, что жрец-бальзамировщик, надевавший во время мумификации покойника маску шакалоголового бога бальзамирования Анубиса, считался САМИМ БОГОМ АНУБИСОМ до тех пор, покуда маска была на нём? Да и не только жрец мог отождествиться с богом, — богом мог «стать» любой человек. Существует легенда о том, как Ра был ужален ядовитой змеей и выле­чился при помощи магических заклинаний. Поэтому, если египтянина кусала змея, лекарь первым делом читал заклинания, целью которых было отождествить пострадавшего с богом Ра. Злой демон, по наущению которого действовала змея, имел дело уже не с простым смертным — его противником был могущественный бог! Демон вспоминал своё былое поражение и в страхе обращался в бегство, — а больной вылечивался. Египтяне придавали огромное значение словам — любым, вытесанным ли на каменной плите, записанным на папирусе или произнесённым вслух. Слова были для них не просто набором звуков или иероглифов: египтяне верили, что слова обладают магическими свойствами, что любая фраза способна повлиять на окружающий мир. И особое значение имело имя человека. Если кто-то хотел навлечь зло на своего врага, он писал его имя на клочке папируса и затем сжигал этот клочок. В коллекции Государственного Эрмитажа есть очень интересный экспонат — статуэтка фараона Сенусерта III, правившего государством в XIX веке до н. э. На этой статуэтке выбито имя Рамсеса II, который занимал египетский престол спустя 600 лет после Сенусерта III. В эпоху правления Рамсеса скульпторы, стремясь создать как можно больше статуй для увековечения этого фараона, нередко использовали и готовые статуи, изображавшие прежних владык Египта: стёсывали старые имена и высекали имя Рамсеса II. Внешее сходство в данном случае было делом не таким уж важным: имя важнее.

Древние египтяне селились на восточном берегу Нила. Западный же берег был отдан «вечности» — загробной жизни. Здесь возводили пирамиды и строили гробницы. Этот обычай тоже был основан на символике: подобно тому, как Ра, то есть солнце, «рождается» на восточном берегу небесной реки и «умирает» на западном, так и люди, «скот бога Ра», проводят свою земную жизнь на востоке, а после смерти переселяются на запад — в Поля Камыша, загробный рай, место успокоения, блаженства и вечной жизни. Смерть для египтянина была просто уходом в другой мир, который во всем был похож на мир земной: умершие ели, пили, собирали урожай, развлекались охотой и ловлей рыбы. Только смерти в Загробном Царстве не было: там египтянин жил вечно.

Рождение Осириса, его братьев и сестёр

Ещё до того, как Ра покинул землю и стал плавать в Ладье Вечности по небесам и по Царству Мёртвых, богиня Маат создала времена года. Она разделила год на три равные части и дала им названия: время Разлива, время Всходов и время Урожая.

Затем Маат поделила все три времени года на месяцы, по четыре в каждом. Каждый месяц состоял из тридцати суток, а каждые сутки поровну поделили между собой дневное и ночное светила — солнце и луна. Солнечный год, таким образом, был в точности равен лунному: и в том, и в другом было двенадцать месяцев, триста шестьдесят дней.

Хранительницей этого порядка Маат назначила Луну.

Но круглолицая Луна не справилась с доверенным делом. Богу мудрости Тогу без особого труда удалось её перехитрить и изме­нить установленный миропорядок.

Всё началось с того, что однажды владыка Вселенной разгне­вался на богиню неба Нут за непослушание. Вспыхнула ссора. Ослеплённый яростью, бог вскричал, потрясая кулаками:

— Знай же, непокорная ослушница: страшное наказание ждёт тебя! Отныне и навеки я предаю проклятию все триста шестьдесят дней года. Ни в один из них ты не сможешь рожать детей и навсегда останешься бездетной!

Нут похолодела от страха. В отчаянии она заломила руки и пала перед владыкой на колени. Но было поздно: проклятие уже было наложено. Солнечный бог, гневно тряхнув головой, повер­нулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Хлынул проливной дождь — это безутешно рыдала Нут, убитая горем. В мире всё подчинено воле Ра. На все дни года великий бог наложил проклятие. Ей, Нут, не суждено иметь детей!

— И ничего нельзя сделать! Нет такой силы на свете, которая могла бы хоть что-то изменить! — причитала богиня, обливаясь слезами, — и вдруг услышала спокойный, чуть насмешливый голос:

— Силы такой и вправду нет. Зато есть хитрость! Знай: ум — это нечто гораздо большее, чем сила. Там, где сила бесполезна, выручит ум. Скоро ты убедишься в этом.

Нут стремительно обернулась.

Перед ней стоял Тот. Бог мудрости, посмеиваясь, крутил в руках пальмовую ветвь.

— Ты можешь мне помочь? — спросила Нут с надеждой.

— Да, — ответил Тот.

— Но как?

— Я скоро вернусь, — сказал Тот загадочно, превратился в ибиса, вспорхнул и улетел.

Нут смотрела ему вслед до тех пор, пока Тот не скрылся из виду. И опять разрыдалась. Она не поверила Тоту. Разве можно что-нибудь сделать, если Ра обрёк проклятию все триста шестьде­сят дней?! Тот хотел её утешить, обнадёжить, вот и всё…

Богиня с горестно опущенной головой побрела к западным горам.

А Тот между тем прилетел к хранительнице времени Луне.

Добродушная Луна очень обрадовалась гостю. Ей было скучно одной среди неразговорчивых звёзд. Редко случалось, чтоб кто-то из богов её навещал.

Луна усадила Тота на циновку, расставила перед ним изыскан­ные кушанья: финики, медовые лепёшки, орехи и кувшин паль­мового вина.

— Угощайся, любезный гость, а заодно расскажи, что нового происходит в мире, — сказала она, села напротив Тота и приго­товилась слушать.

Тот отведал яства, вежливо похвалил их и рассказал хозяйке все новости, умолчав только о ссоре Ра и Нут. Когда Тот умолк, Луна предложила:

— Давай теперь играть в шашки!

Ей очень не хотелось, чтоб Тот уходил. Но, кроме шашек, ей нечем больше было занять гостя.

А хитрый Тот только того и ждал!

— Что ж, давай, раз ты просишь… — протянул он с притвор­ной скукою в голосе, словно ему совсем не хотелось задерживаться в гостях и он соглашался только из вежливости. — А на что мы будем играть?

Луна растерялась:

— Не знаю… Можно ведь играть просто так, ради удовольствия.

— Нет! — решительно возразил бог мудрости. — Это неин­тересно! Игра должна быть азартной, — а какой азарт, если ничем не рискуешь в случае проигрыша?

— Но как же быть? — озабоченно проговорила Луна. — Ведь у меня ничего нет, кроме света, которым я освещаю небо по ночам.

— Вот и хорошо. Будем на него играть. Не на весь твой свет, конечно, — это слишком много. В лунном году триста шестьдесят дней. Возьми от каждого дня маленькую-маленькую часть, затем сложи эти части вместе — они и будут ставкой.

— Я не могу этого сделать, — сказала Луна. — Я хранитель­ница времени, и я не вправе отдать ни одного дня из лунного года.

— Да и не надо целого дня! Убавь от каждого дня по несколько минут… А впрочем, как знаешь, — холодно добавил Тот, встал с циновки и сделал вид, будто собирается уходить.

— Подожди! — остановила его Луна. — Так и быть. Сыграем на мой свет. Но учти: я убавлю от каждого дня очень маленький кусочек, всего лишь одну семьдесят вторую его часть. Если ты выиграешь, никто даже и не заметит, что лунные сутки стали короче. Тот кивнул в знак согласия, и они уселись играть. Наивная Луна! Она надеялась одержать верх над богом муд­рости, но не тут-то было! Тот очень скоро выиграл партию, и Луне ничего не оставалось делать, как сдаться.

— Возьми свой выигрыш, он причитается тебе по праву, — проворчала Луна и смешала шашки на доске.

Заполучив свой выигрыш — пять дней, — Тот прибавил их к солнечному году. С тех пор лунный год сделался короче: в нём осталось лишь 355 дней. А солнечный год увеличился: дней в нём отныне было 365.

Но самое главное — на пять лишних дней солнечного года не распространялось проклятие Ра! Ведь когда владыка Вселенной предавал проклятию все дни года, их насчитывалось только 360.

Правда, Ра немедленно проклял бы и эти новые пять дней, а вдобавок наказал бы Тога за столь наглую выходку. Но бог муд­рости предусмотрел всё. Пять дней, которые он прибавил к сол­нечному году, он посвятил Ра. Не станет же владыка проклинать дни, посвящённые ему самому!

Как Тот рассчитал, так и вышло. Узнав о случившемся, Ра было осерчал и напустился на бога мудрости с бранью, грозя ему всеми мыслимыми и немыслимыми карами. Но когда Тот, смиренно склонив голову, сказал богу солнца, что новые дни он посвятил ему, — Ра, задобренный таким щедрым подарком, простил Тогу его проделку.

И вот в конце года, в те самые пять дней, на которые не распространялось проклятие, у Нут родилось пятеро детей.

В первый день на свет появился Осирис. Младенец заплакал так громко, что земля задрожала, а в небе вспыхнуло зарево, возвестившее о рождении величайшего бога. Во второй день родился Гор Бехдетский.

В третий день родился Сет, бог пустыни, войны и стихийных бедствий. У малыша была звериная морда; красные глаза его сверкали злобой, и волосы у него тоже были красными, как горя­чий песок пустыни. Вот почему третий предновогодний день — день рождения Сета — стал для всех египтян несчастливым. Фараоны и придворные сановники не занимались в этот день государственными делами, не принимали никаких важных реше­ний и не допускали к себе иноземных послов.

В четвёртый день родилась добрая богиня Исида. И, наконец, в пятый день родилась её сестра Нефтида. Всё это произошло в те времена Золотого века, когда Ра уже вознёсся на небо, а землёю правил Геб.

  Земное царствование Осириса

Когда Осирис стал взрослым, он унаследовал трон Геба и был провозглашён царём Та-Кемет (одно из названий Египта).

Египтяне в те времена были ещё народом диким и невежест­венным, как племя кочевников. Они не знали целебных трав, не умели лечить болезни и часто умирали молодыми. У них не было ни письменности, ни законов. Селения враждовали друг с другом, и вражда то и дело выливалась в побоища. В некоторых племенах не умели готовить мясо и ели его сырым, а кое-где даже процве­тало людоедство.

Поэтому Осирис решил, что прежде всего нужно дать народу знания.

Это было задачей очень нелёгкой, но Осирис успешно с ней справился. Он разъяснил людям, какие поступки благородны, а какие нет, установил с помощью бога Тога справедливые законы, научил египтян строить плотины и оросительные каналы, чтобы в сезон Всходов, когда свирепствует зной и мелеет Нил, поля питались живи­тельной влагой. Это избавило Та-Кемет от неурожаев и голода.

Это были лучшие дни Золотого века!

Когда в Та-Кемет все жители стали грамотными и по всей стране установился угодный богам порядок, Осирис решил обойти соседние страны: ведь другие народы всё ещё прозябали в варвар­стве и невежестве. Вместе со свитой музыкантов и певцов бог отправился в путешествие и вскоре преобразил весь мир. Ни разу не прибегнув к насилию, покоряя сердца людей только красноре­чием и добром, Осирис установил богоугодные законы во всех племенах и во всех городах.

Покуда великий наследник земного престола богов путешест­вовал, в Та-Кемет правила Исида, его жена. Исида была богиней колдовства и магии. Вместе с Тотом она научила людей совершать религиозные обряды, творить чудодейственные заклинания и де­лать амулеты, спасающие от бед. Женщинам добрая богиня объ­яснила, как правильно вести домашнее хозяйство.

Прошло двадцать восемь лет с тех пор, как Осирис воссел на престол. За эти годы страна совершенно изменилась. Прежде города были маленькими — теперь они разрослись вширь, пере­кинулись с чёрной плодородной земли на пески, а окраины дотя­нулись до самого восточного предгорья. Там, на окраинах, красо­вались роскошные усадьбы вельмож. Ближе к берегу обитал не­знатный люд: тесно лепились друг к дружке дворики с лачугами из кирпича-сырца. Крыши на этих лачугах были тростниковые, обмазанные илом. Зной быстро превращал ил в засохшую корку, — поэтому каждый год после половодья с берегов натас­кивали свежий ил и обмазывали крыши заново.

Западный берег любого города принадлежал мёртвым. Там хоро­нили тех, кто ушёл в Дуат. Боги ещё не научили людей делать мумии, поэтому мёртвые тела, облачённые в погребальное убранство, опу­скали в деревянные футляры и закапывали в песок. Только высекатели саркофагов и гробовщики жили за рекой, около своих мастер­ских. Корабли доставляли им гранит и песчаник из каменоломен и кедровые брёвна с севера. По ночам на западном берегу заунывно плакали и скулили шакалы, священные животные бога Анубиса.

С раннего утра в городах закипала жизнь. Пчеловоды развозили по усадьбам душистый мёд, пекари — пышные хлеба и лепёшки, пивовары разливали в бочки пахучее ячменное зелье; высекатели статуэток и другие ремесленники горласто расхваливали свои то­вары, зазывая прохожих. Кто-то возделывал деревья в саду, кто-то чинил запруду в канале, кто-то брал поутру тростниковый челнок и отправлялся на реку рыбачить.

Так продолжалось до полудня, покуда Ладья Вечности не до­стигала вершины неба. В полдень, когда жара свирепствовала уже так, что невмоготу было оставаться на солнцепёке, все прятались в тень — в дома или в пальмовые рощи — и отдыхали до вечера. А с вечерней прохладой горожане вновь принимались каждый за свою работу.

Вдали сверкали на солнце дворцы богов…

Повсюду звучала музыка. Только в одном дворце окна были плотно занавешены, двери заперты, а вдоль плетёной изгороди, окружавшей сад, бродили хмурые стражники, вооружённые ко­пьями и мечами. Это был дворец Сета.

Косые нежаркие солнечные лучи, падая сквозь окна в крыше главного зала, веером рассыпались во все стороны и освещали богатое убранство. Посреди зала стоял стол с винами и кушаньями, а вокруг стола, удобно расположившись в креслах с резными подлокотниками, золотыми спинками и ножками в виде львиных лап, сидели царица Эфиопии Асо и семьдесят два демона. Сбори­ще возглавлял Сет.

Затаив дыхание, все ждали, что он скажет.

— Смерть! — сказал Сет и сверкнул алыми глазищами.

— Да, только его смерть избавит нас! — поддержала Сета царица Асо. — После того, как смутьян побывал в моей стране, мои подданные больше не хотят воевать с соседями, грабить их города, захватывать в плен рабов, увеличивать мои богатства!

— Он должен умереть! — загалдели демоны. — Умереть! Смерть ему!

— Да, но как же мы его убьём?

Сет поднял руку, приказывая всем замолчать.

— У меня уже всё продумано, — объявил он. — Слушайте. Мне удалось тайком измерить рост моего брата, которого я ненавижу не меньше, чем вы все. Осирис не достоин царского сана! Трон владыки Та-Кемет должен быть моим!.. — Сет медленно оглядел собравшихся. — Так вот, — продолжал он. — Я велел моим рабам сделать по снятой мерке великолепный сундук, укра­сить его золотом, серебром, драгоценными1 камнями… Работа скоро будет закончена. Тогда мы…

И Сет изложил демонам свой замысел.

Минуло несколько недель, и вот во дворец Осириса прибежал гонец от Сета.

— Мой хозяин устраивает званый пир, — насилу отдышав­шись, проговорил гонец. — Он смиренно просит тебя пожаловать сегодня в гости и занять почётное место за столом.

— Скажи своему хозяину, что я с благодарностью принимаю его приглашение, — ответил Осирис. — Ступай в сокровищницу:

я велю слугам одарить тебя.

Скороход поклонился и ушёл.

Вечером Осирис облачился в праздничные одежды, надел ко­рону, взял царский жезл и бич, и рабы на носилках отнесли его во дворец Сета.

Осириса встречала большая процессия опахалоносцев и музы­кантов. Они сказали носильщикам, что те могут сейчас же, не дожидаясь своего господина, возвращаться назад и отдыхать, по­тому что пиршество затянется до утра. А утром рабы Сета сами доставят Осириса домой.

Носильщики ушли. Царя Та-Кемет торжественно, под музыку, проводили в зал, где в ожидании гостей восседал сам хозяин — красногривый бог пустыни. Он покрикивал на слуг, суетившихся вокруг стола.

— Привет тебе, любимый мой брат! — воскликнул Сет, увидев входящего Осириса. — Благодарю тебя, ты оказал великую честь моему дому. Сам царь Та-Кемет, сам Осирис будет сегодня моим гостем!

Осириса усадили во главу стола, на самое почётное место. Вскоре начали собираться заговорщики. Первой пришла красавица Асо, коварная царица Эфиопии. Следом один за другим явились демоны.

Рабыни заиграли на систрах. Под сладкозвучный музыкальный перезвон боги приступили к трапезе.

— Угощайтесь, любезные гости! — хлопотал Сет. — Отведайте вот этого ячменного пива. Более вкусного напитка вы не найдёте во всём Та-Кемет! Мои пивоварни — самые лучшие, мои рабы — самые усердные!.. А это пальмовое вино! Десять лет я его выдер­живал в прохладном погребе. Эй, слуги! Несите новые кувшины, наполните кружки гостям, да поживей!

Вино и вправду было очень вкусным. Гости стали наперебой его расхваливать, а потом, не скупясь на лесть, стали превозносить самого Сета. Какой у него роскошный дворец! Какой вид откры­вается из окон! Резную мебель чёрного дерева изготовили искус­нейшие мастера! Каменотёсы украсили стены великолепными рельефами!

— Да, — с деланной скромностью согласился Сет, — Моими рабами-ремесленниками я и вправду могу гордиться. Видите эту статую в саду? Они высекли её за десять дней из цельной глыбы песчаника. А недавно они изготовили сундук — такой… такой… Нет, я не могу найти достойных слов, чтоб описать эту красоту! Лучше вы сами посмотрите, что это за чудо. Эй, слуги! Принесите сундук.

Боясь каким-нибудь случайным жестом или неосторожным словом выдать своё волнение, заговорщики сделали вид, что с нетерпением ждут, какое диво покажет им Сет. Застолье воз­буждённо зашумело.

Когда рабы принесли сундук, все вскрикнули от восхищения и повскакивали с мест.

Изделие было воистину достойно богов! По инкрустированной чёрным деревом поверхности сундука змеились золотые ленты. В центре полыхал огромный круглый гранат, изображавший солнце. Его катил по небосводу лазуритовый жук-скарабей. Вокруг вспы­хивали и искрились светом драгоценные камни — звёзды. Тяжёлая крышка сундука была украшена надписью из золотых и серебря­ных иероглифов.

— Великий Сет! — прошептала царица Асо, как зачарованная глядя на сундук. — Я согласна отдать все мои богатства, лишь бы только заполучить это сокровище.

— И я! И я! — закричали демоны наперебой, стараясь не смотреть на Осириса, чтоб как-нибудь себя не выдать ненароком.

— Великолепная работа, — вежливо сказал Осирис. Ему тоже очень понравился сундук. Но бог был спокоен. Он никогда не терял голову при виде богатства.

В зале стоял невообразимый шум.

— Вижу, я вам угодил, дорогие гости, — воскликнул Сет и украдкой переглянулся с царицей Асо. — Ладно! Так и быть, я подарю этот сундук кому-нибудь из вас.

— Кому же? — замирающим голосом спросил один из демонов.

— Кому?.. Кому?.. — Сет обвёл взглядом гостей, как бы раздумывая. — Тому, кому сундук придётся впору! Ложитесь в него по очереди.

И слуги по знаку Сета распахнули крышку сундука.

— Пусть же будет так, как ты сказал! — крикнул демон, сидевший ближе всех к Осирису; первым бросился к сундуку и лёг в него.

Но сундук оказался слишком для него узок. Демон изобразил на лице досаду, обиженно фыркнул и вернулся к столу.

— Пусть попробует кто-нибудь ещё!

Изо всех сил стараясь не выказать своего волнения, демоны стали по очереди забираться в сундук. А Осирис, ни о чём не подозревая, спокойно наблюдал происходящее. Богу было совершенно безразлично, ему ли достанется сокровище или его заполу­чит кто-то другой. С добродушной улыбкой смотрел он, как забавляются захмелевшие гости. Он бы и не стал залезать в сундук, но не хотелось обижать брата столь откровенным безразличием к предмету его гордости.

И вот очередь Осириса подошла.

— Попытай счастья и ты, любимый брат. Может быть, тебе повезёт больше, чем остальным, — сказал Сет, обнимая Осириса и ласково на него глядя.

Осирис забрался в сундук, лёг на днище, скрестил на груди руки. Все замерли.

— Сокровище твоё! — воскликнул Сет.

Эти слова были условным сигналом к злодеянию. Заговорщики кинулись к сундуку, захлопнули крышку, и Сет ударом ноги вогнал клин.

— Сундук навеки твой! — захохотал он. — Умри в нём! Это твой гроб!

— Что вы делаете? — в ужасе вскричал Осирис, но ответом ему был новый взрыв неистового хохота.

Демоны обмотали сундук сыромятными ремнями, отнесли его к реке и бросили в Танитское устье. С тех пор это устье считается у египтян ненавистным и проклятым.

Вода сомкнулась над гробом доброго царя Та-Кемет. Потом сундук вынырнул на поверхность и, кружась, поплыл вниз по течению.

А случилось это на двадцать восьмом году царствования Оси­риса, в семнадцатый день третьего месяца Разлива.

Рано поутру, когда над берегами Нила ещё стелился туман, в покои Исиды вбежал запыхавшийся слуга.

— Пробудись, великая богиня! — закричал он с порога, всхли­пывая и утирая рукавом мокрое от слез лицо. — Горе! Нет твоего мужа! Нет нашего любимого царя Осириса!

— Что случилось? — Исида побледнела, предчувствуя самое худшее.

— Не спрашивай, беги! Сюда идёт Сет, а с ним несметно всяких злодеев. Он хочет захватить трон и стать царём. Он убил Осириса. Он не пощадит и тебя! Спасайся! Мне тоже надо бежать. Прощай, добрая богиня!.. — Последние слова раб выкрикнул уже в дверях и бросился наутёк без оглядки.

— Где мой супруг? Что с ним? — прошептала Исида похоло­девшими губами. Ноги её вдруг подкосились, она изнеможённо упала в кресло и закрыла лицо ладонями.

В саду заливались птицы. Внезапно щебет смолк: пичуги вспорхнули и разлетелись, кем-то вспугнутые. Послышался топот, крики, смех; к дворцу приближалась толпа. Среди общего шума прозвучал самодовольный голос Сета:

— Вот чертог Осириса — теперь он мой. Отныне я царь Севера и Юга.

Распахнулась дверь. Толпа заговорщиков вошла в тронный зал, — и все застыли на пороге.

— Как? Ты ещё здесь? — изумился Сет, увидев Исиду. — Известно ли тебе, что произошло ночью?

Исида молча смотрела на него, и Сет, не в силах вынести её взгляда, отвёл глаза.

— Убирайся! — крикнул он. — Теперь это мой дворец!

— Клыкастая длинноухая гадина! Придёт день, когда ты дорого заплатишь за своё злодейство, — проговорила Исида, с ненавистью глядя на Сета. — Где Осирис? Отвечай, что ты сделал с моим мужем?

— И не надейся! — Сет попытался изобразить смех, но голос его предательски дрожал, выдавая волнение. — Я не желаю, чтоб ты нашла мёртвое тело, похоронила его и воздвигла стелу на месте погребения. Ведь тогда люди будут приходить к этому надгробию и поклоняться ему. Нет! Память об Осирисе должна сгинуть из людских сердец. Люди забудут его. уходи, я не скажу, где его искать.

Исида встала. Заговорщики расступились, давая ей дорогу, и богиня вышла из дворца.

И только покинув свою обитель, она дала волю чувствам и разрыдалась. Где искать Осириса? Куда идти?

В знак скорби богиня остригла волосы, облачилась в траурные одежды и отправилась на поиски. Она шла и горестно причи­тала:

Сливается небо с землёю, тень на земле сегодня, Сердце моё пылает от долгой разлуки с тобою… О брат мой, о владыка, отошедший в край безмолвия, Вернись же к нам в прежнем облике твоём! Руки мои простёрты приветствовать тебя! Руки мои подняты, чтоб защищать тебя! Сливается небо с землёю, Тень на земле сегодня, Упало небо на землю. О, приди ко мне!

Богиня ходила из одного селения в другое и спрашивала каж­дого встречного, не знает ли он что-нибудь об Осирисе. Но все беспомощно разводили руками.

Много дорог исходила Исида, много обошла селений и городов, пока наконец не повстречала шумную ватагу ребятишек, игравших возле храма в камешки. Когда богиня стала их расспрашивать, дети обступили её и, возбуждённо размахивая руками, наперебой загал­дели:

— Мы видели сундук!

— Да, да! Он плыл по реке мимо нашего города!

— Там внутри кто-то был и звал на помощь!

— Мы сразу побежали к лодочникам, но они нам не поверили. А пока мы спорили с ними, сундук уплыл.

— Только это было очень давно, — сказал самый старший мальчик. — Теперь его уже, наверно, унесло в море.

Исида очень обрадовалась. Это была первая весточка об Оси­рисе за много дней бесплодных поисков. Желая отблагодарить ребятишек, богиня произнесла волшебное заклинание и наделила всех детей вещим даром. С тех пор египтяне считают, что по крикам детей, играющих возле храмов, можно предсказывать бу­дущее. Для этого надо мысленно о чём-нибудь спросить богов и сразу же выйти во двор, где слышны крики ребятишек. Первое, что удастся услышать, и будет ответом.

С помощью колдовства — ведь она была богиней колдов­ства — Исида узнала, где сундук. Течение вынесло его на просторы Великого Зелёного Моря , а морской прибой выбросил на сушу неподалёку от финикийского города Гебала. Сундук остался лежать около молодого деревца. Покуда Исида странст­вовала, деревце выросло, превратилось в могучего великана с ветвистой кроной, и сундук оказался замурованным внутри ствола.

Богиня тотчас отправилась в Гебал. Но когда она пришла туда, дерева уже не было, — лишь пень-обрубок уродливо торчал на берегу. Царь Гебала Малакандр, гуляя однажды по побережью, увидел великолепное дерево и велел его срубить и сделать из него колонну для украшения дворца.

— Я опоздала! Горе мне! — воскликнула в отчаянии Исида, села на камень у родника и заплакала: — Никогда я не увижу своего возлюбленного супруга, не воздам ему погребальных почес­тей! Будь ты проклят, Сет!

— Отчего ты убиваешься, прекрасная чужестранка? Тебя кто-то обидел? — прозвучало вдруг за спиной богини. Исида оберну­лась.

Возле родника стояли три женщины с расписными пузатыми кувшинами и дружелюбно улыбались.

— Кто вы такие? — спросила их богиня.

— Мы служанки нашей госпожи Астарты, царицы города Гебала, — ответили женщины. — А ты, видно, пришла издалека? Сандалии твои стоптаны, одежда порвана, ноги исцарапаны тер­новником. Бедняжка! Если у тебя нет в городе друзей и близких, пойдём с нами к Астарте. Царица очень добра и отзывчива. Ты непременно понравишься ей, и она оставит тебя при дворце. Поверь нам, уж мы-то знаем!

Растроганная Исида от всего сердца поблагодарила добрых женщин, и все вместе они отправились во дворец.

— Откуда и зачем ты пришла в Гебал? — спросила Астарта, с интересом разглядывая чужестранку.

Исида ответила не сразу. Она долго задумчиво молчала. Но царица, полагая, что бедная женщина попросту робеет перед ней, великой супругой властителя Гебала, не торопила Исиду с ответом. А Исида стояла и раздумывала, что ей делать. Доста­точно было объявить, кто она такая и зачем пришла, — и Астарта тут же упала бы перед ней на колени в благоговейном трепете, а слуги, сбивая Друг друга с ног, бросились бы рубить деревянную колонну топорами… Сердце богини колотилось от волнения. Сундук с телом Осириса был здесь, рядом!.. Но Исида не могла покинуть Гебал, не отблагодарив добрых женщин и Астарту за ласку и участие. А как отблагодарить их, она не знала, поэтому и медлила, решая, не утаить ли правду от царицы и не пожить ли под видом бедной странницы во дворце, покуда не представится случай сделать добро.

Молчание затянулось. Служанки, недоумённо переглянув­шись, стали что-то шёпотом подсказывать Исиде. И богиня наконец приняла решение. Подняв заплаканные глаза, она про­говорила:

— Я пришла из Та-Кемет. Я совсем одинока: мужа моего убили разбойники, и я не успела родить сына, который отомстил бы за убийство. И вот я скитаюсь по городам в надежде, что где-нибудь обрету приют.

— Ты жалеешь, что у тебя нет сына, — стало быть, ты любишь детей? — спросила Астарта, сочувствующе покачав головой.

— О да! — воскликнула Исида. — Разве можно не любить детей!

И она прижала руки к груди и заплакала.

— Я вижу, ты добрая женщина, — вконец расчувствовав­шись, сказала Астарта. — Если бы тебя не постигло горе, ты была бы хорошей матерью. Но утешься! В моём дворце ты найдёшь кров. Живи у меня и будь главной нянькой моего маленького сына.

Исида упала царице в ноги и, захлёбываясь от слез, стала уверять, что будет заботиться о маленьком царевиче, как ни одна мать ещё не заботилась о своём ребёнке.

Так Исида осталась во дворце Малакандра и Астарты.

Исида во Дворце

Прошло несколько дней.

Исида нянчила царского сына. Она носила его на руках, купала, пела ему песни и качала в колыбельке. Богиня очень полюбила этого пухлощёкого голубоглазого малыша.

Царица Астарта и Малакандр не могли нарадоваться, что нашли такую заботливую няньку.

Однажды вечером Исида, убаюкав младенца, развела в очаге огонь, села рядом и стала задумчиво смотреть в трепещущее пламя. Вдруг на ум ей пришла счастливая мысль.

— Я знаю, как отблагодарить Астарту за добро! — сказала она. — Я сделаю её сына бессмертным!

Она тут же произнесла заклинание и бросила спящего ребёнка в очаг, чтоб его смерть дотла сгорела в волшебном пламени.

Едва ребёнок упал на угли, огонь ярко вспыхнул и заплясал, с треском разбрасывая искры. Комната озарилась желтоватым све­том. Исида опять села у очага и стала ждать рассвета.

На заре она потушила огонь и перенесла малыша в колыбельку.

Так продолжалось много ночей подряд. Но однажды царице Астарте вздумалось тайком проследить, как ухаживает за её сыном новая нянька. Глубокой ночью, когда все обитатели дворца, кроме стражников, охраняющих царскую семью, спали крепким сном, она встала, неслышно подкралась к покоям маленького царевича и, приоткрыв дверь, заглянула в щёлочку.

Страшное зрелище предстало её глазам! Малыш, её любимый ненаглядный сын, лежал на раскалённых углях, объятый дымом и пламенем! Царица схватилась за сердце и заголосила на весь дворец:

— На помощь! Стража, сюда!

Её пронзительный крик перебудил всех. Захлопали двери, за­грохотали шаги на лестницах. Комната наполнилась людьми.

— Хватайте её, злодейку! — кричала Астарта.

Рабы-телохранители, спеша исполнить приказ Астарты, броси­лись к Исиде. Но Исида лишь посмотрела на них — и рабы рухнули на пол. Богиня встала и повернулась лицом к толпе. Десятки глаз с ненавистью глядели на неё. Служанки Астарты осыпали её проклятиями. Один из воинов уже занёс копьё, соби­раясь метнуть его в Исиду. Богиня поняла: ей больше ничего не остаётся делать, как открыть правду.

Она произнесла волшебное заклинание — и вдруг на глазах у замершей толпы вся преобразилась. Исчезли богатые одежды, подаренные ей Астартой; богиня вновь была в своём изодранном траурном платье, в котором она исходила столько селений и дорог. От её пальцев струился свет, а над головой золотом вспыхнул солнечный диск со змеёй-уреем.

Все тут же попадали на колени и стали молить богиню о пощаде.

— Несчастная! — воскликнула Исида, гневно глядя на Астар-ту. — Зачем ты ворвалась сюда и помешала мне! Знай: я — Исида, великая богиня колдовства и магии. Я хотела сделать твоего сына бессмертным, но ты своими криками разрушила чары — и этого исправить нельзя. Теперь твой сын, как и все люди, состарится и умрёт… А может быть, он умрёт и раньше. Плачь, рви на себе волосы, несчастная! Ты сама во всём виновата!

Перепуганная Астарта не могла вымолвить ни слова. — Ступайте прочь! — приказала Исида. Все, кто был в ком­нате, кинулись к выходу; толпа протолкалась в двери и сгинула.

Только царь и царица остались с Исидой, готовые выполнить всё, что пожелает богиня. Исида затушила огонь, достала ребёнка из очага и передала Астарте.

— Вот твой сын! Он цел и невредим.

Затем она одной рукой вырвала из стены деревянную колонну и разломила её пополам. В колонне был сундук.

Царь и царица отпрянули в изумлении.

А Исида, увидев сундук, встала перед ним на колени, обняла его, прижалась лицом и закричала от горя.

Её крик был таким громким, что маленький царевич не вынес его и умер на руках у матери.

Так судьба наказала Астарту за то, что она помешала Исиде сделать царевича бессмертным.

Первая в мире мумия

Сундук с телом Осириса Исида отнесла в Дельту Нила и спрятала его, забросав ветками и прикрыв листьями пальмы. После этого богиня отправилась к своей сестре Нефтиде.

Нефтида была женой Сета. Но, когда всем стало известно о злодействе красногривого бога, Нефтида бежала от него. Зная, что рассвирепевший супруг будет её преследовать и жестоко ей ото­мстит, если разыщет, Нефтида укрылась на маленьком островке средь болот и жила там вместе с сыном — шакалоголовым богом Анубисом.

К ним и направилась Исида. Она хотела вместе с сестрой оплакать убитого Осириса и с почётом его похоронить.

Путь ей предстоял дальний. Пока богиня добралась до жилища сестры, уже сгустились сумерки. Потом Ладья Вечности уплыла в Загробный Мир, и наступила ночь.

Тихо было там, где Исида оставила сундук. Плескалась речная вода, шуршал папирус у берега, редко-редко в рассеянном лунном свете чёрной тенью проносилась сова или летучая мышь.

Вдруг по болоту захлюпали шаги. Потом, словно две пылающие головешки, вспыхнули в темноте два красных глаза. Это Сет выщед на охоту. Он очень любил поохотиться ночью, при луне. На поясе у злодея был меч, а в руке — копьё.

— Великолепное место! — воскликнул он, оглядев полянку. — Я спрячусь вон в тех кустах, подстерегу гиппопотама и убью его. Славненькая добыча ждёт меня!

Кровожадно оскалясь, он побежал к кустам.

И споткнулся о сундук.

— Пр-р-ро клятое бревно! — выругался он, шипя от боли и потирая ушибленное колено. — Должно быть, его выбросило сюда во время разлива. — Он со злостью пнул сундук ногой. — Э! Да это вовсе не бревно, это что-то другое… Ну-ка, поглядим…

Он раскидал ветки, прикрывавшие сундук. В этот момент луна вышла из-за облака, и в её серебристых лучах полыхнули и заис­крились драгоценные камни.

Крик изумления вырвался у Сета.

— Сокровища! — воскликнул он и алчно потёр руки. — Воистину: сегодня у меня самая удачная охота, какую только можно себе представить!

Он выхватил меч, перерубил ремни, которыми был обвязан сундук, откинул крышку. И попятился.

Некоторое время он остолбенело хлопал своими кроваво-крас­ными глазами. Потом зрачки его вспыхнули, длинные уши задёрга­лись, красная грива встала дыбом.

— А! Здравствуй, мой дорогой, мой любимый братец! — воскликнул он и разразился хохотом, от которого попрятались в норы ночные звери и шарахнулась пролетавшая поблизости сова. — Вот, оказывается, куда тебя прибили волны! Сердце моё в печали, я едва не ослеп от слез, оплакивая твою безвременную смерть. О, возлюбленный мой брат! Ты до сих пор не похоронен! Но я похороню тебя по-царски!

И, выхватив меч из-за пояса, Сет изрубил тело Осириса на четырнадцать частей и разбросал эти части по всей земле Та-Кемет.

— Пусть жрут тебя шакалы! Пусть их желудки станут для тебя гробницей! Пусть умрёт в народе всякая память о тебе! — напос­ледок прорычал он и ушёл.

А когда Ладья Вечности выплыла на небеса и забрезжило утро, вернулась Исида вместе с Нефтидой и Анубисом.

— Здесь был Сет! — Нефтида побледнела. — Смотри, сестра! Это его следы!

Богини бросились к сундуку. Он был пуст.

Молча оглядела Исида поляну, увидела кровь на траве и всё поняла. Ей представилось, как злорадно хохотал Сет, разрубая мечом мёртвое тело. Богиня захлопнула сундук и в изнеможении села на него. У неё уже не было сил плакать. Она лишь тихо промолвила:

— Скоро у меня родится сын. Он отомстит за смерть отца!

— Так пусть же этот день поскорее наступит! — воскликнул Анубис. — Мы должны собрать тело Осириса по частям: я могу их срастить при помощи снадобий и целебных трав. Давайте не будем медлить и отправимся на поиски. Пусть каждый из нас, найдя какую-либо часть, поставит надгробную плиту в том месте. Чем больше будет плит, тем труднее будет Сету найти настоящую могилу. К тому же эти плиты будут напоминать людям, какой добрый бог правил ими раньше и какой злодей царствует теперь. Люди переста­нут приносить жертвы Сету и понесут их к надгробиям Осириса.

— Сын мой, ты изрёк мудрые слова, — растроганно сказала Нефтида.

И они отправились на поиски. Анубис обошёл пустыню, Неф­тида — горы, а Исида смастерила папирусную ладью и плавала в ней по болотам и рекам. С тех пор крокодилы из почтения к великой богине не нападают на рыбаков, плавающих в папирусных челноках.

Когда останки Осириса были собраны, Анубис срастил их и смазал труп бога волшебными маслами и снадобьями, предохра­няющими от тления.

И вот мёртвый бог покоился на погребальном ложе. Это была первая мумия на земле. С того дня среди людей и утвердился обычай мумифицировать покойников.

Исида и Нефтида стали причитать над мёртвым телом:

Вместе с двумя сестрами горевали духи гор, полей и городов. Услыхав причитания Исиды и Нефтиды, они слетелись к погре­бальному ложу и стали танцевать танец печали, избивая свои тела, ударяя в ладоши; рвали на себе волосы…

Тело Осириса было предано погребению. Однако злодеяние Сета оставалось покуда безнаказанным.

Детство и юность Гора

Четырнадцать надгробных плит установили Исида и Нефтида в долине Нила. Сбылись слова Анубиса: люди стали поклоняться этим надгробиям. Напрасно надеялся бог пустыни, что народ забудет Осириса и почитать станут одного Сета. Египтяне помнили доброго царя, рассказывали о нём детям и всем сердцем ненави­дели убийцу.

Сет даже и не подозревал, что тело Осириса восстановлено. Он думал, что Исида только оплакала и похоронила останки супруга. Но и этого было довольно, чтоб бог пустыни пришёл в бешенство. Он призвал стражу, велел схватить Исиду и заточить её в темницу.

Исиду бросили в подземелье. На выручку ей пришёл бог Тот. Он помог Исиде бежать. Исида укрылась от преследователей в непролазных болотах Дельты.

Вскоре у неё родился сын. Богиня назвала его Гором. (Не следует путать Гора — сына Исиды с Гором Бехдетским, хотя в мифологических текстах эти боги часто отождествляются. В литературе по егип­тологии, как правило, применяется греческое наименование Гора-младенца: Гар-пократ.)

В тайне ото всех Исида растила малыша и с нетерпением дожидалась того дня, когда он окрепнет, возмужает, сделается непобедимым богатырём, отомстит Сету за убийство отца и вос­сядет на престол Та-Кемет. Никто другой не решался оспаривать трон у могущественного Сета.

По утрам Исида, накормив и убаюкав малютку, прятала его в тростниковый шалаш и уходила в какое-нибудь селение за про­дуктами, а к вечеру возвращалась обратно.

Однажды во время её отсутствия Гора ужалил скорпион. Вер­нувшись, богиня увидела, что малыш умирает. Исида схватила его на руки и с плачем воззвала к Ра, умоляя владыку спасти Гора. Ра внял мольбе. Ладья Вечности оста­новилась над болотами Дельты; бог Тот, покинув своё место в Ладье, спустился к Исиде с небес. Он прочёл волшебное заклинание, —. и малыш Гор исцелился. Тогда Тог, обращаясь ко всем жителям Та-Кемет, громогласно объявил:

— Слушайте меня! Слушайте и помните: вы должны беречь Гора, заботиться о нём и помогать Иси­де. Если же вы не будете этого де­лать, на землю обрушатся голод, мрак и запустение.

…Шли годы. Сын Исиды вырос, стал красивым юношей. Теперь он мог вступить в битву с Сетом.

Но первое сражение закончилось неудачно для Гора. Сет вы­рвал у него глаз, изрубил его на шестьдесят четыре части и разбросал их по всей земле.

На помощь Гору снова пришёл Тот. Он собрал шестьдесят три части, срастил их и вернул юноше исцелённый глаз.

Заполучив глаз обратно, Гор отправился к мумии своего отца Осириса и дал ей проглотить этот глаз. И Осирис воскрес.

Но, восстав из мёртвых, великий бог покинул земной мир. Он удалился в Загробное Царство и сделался там владыкой и судьёй над умершими.

Перед тем как спуститься в Преисподнюю, Осирис сказал Гору:

— Сын мой! В первом бою с Сетом ты потерпел поражение. Готов ли ты сразиться с ним вновь? Подумай: ведь Сет могуч.

— Я готов! — ответил Гор преисполненным решимости голосом.

— Я хочу в этом убедиться, — сказал Осирис строго. — Ответь мне на два вопроса.

— Я слушаю тебя, отец.

— Какой из поступков, по-твоему, является самым благородным?

— Помочь тому, кто пострадал невинно, — ответил Гор. Осирис понял, что его сын справедлив и добр. Тогда он задал второй вопрос:

— Какое животное больше всего помогает воинам во время битвы?

— Больше всего пользы в сражении от коня, — сказал Гор.

— Почему? — удивился Осирис. — Почему ты назвал не льва, а коня? Ведь самый сильный из зверей — это лев.

— Лев нужен тому, кто защищается, — презрительно ответил

Гор. — Конь же преследует убегающего. Я собираюсь нападать

бою, а не защищаться!

Довольный ответом сына, Осирис воскликнул:

— Ты готов к битве! Иди же и одолей Сета. А я отправляюсь

в Загробный Мир.

Тяжба Сета и Гора

Гор отправился мстить за отца. Много раз он вызывал злодея Сета на смертный бой и из всех поединков выходил победителем. Поверженный Сет обращался в бегство, прятался, залечивал ра­ны — и снова принимал вызов, и снова дрался.

И опять сын Исиды сокрушал своего врага.

Но убить Сета Гор так и не смог. Всякий раз злому красно-гривому богу удавалось в последний момент спастись. Даже когда Гор, схватив Сета за уши, замахивался мечом, чтоб снести злодею голову, Сет то превращался в змея и уползал под камень, то, обернувшись крокодилом или гиппопотамом, нырял в воду и прятался на дне реки.

Вражде двух богов не было конца. Она продолжалась восемь­десят лет1.

Гор считал, что трон Осириса и сан земного владыки по праву

Судилище происходило в Золотом Чертоге.

Сет и Гор стояли перед властелином мира и ждали, что он скажет.

Здесь же, в зале, присутствовали Тот, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Исида и Нефтида.

— Владыка, — промолвил Тот. — Мы должны вынести решение, кто будет царём Севера и Юга.

— Справедливость — великая сила! —подхватил Шу. — Сотвори же справедливость, великий Ра! Отдай царский жезл и царскую корону Гору.

— Это миллион раз истинно, — согласился Тот.

— Да, — в один голос подтвердили остальные боги. Они радовались, полагая, что дело решено окончательно и

многолетней распре Сета и Гора отныне положен конец. Но

Ра вдруг произнёс гневно:

— Почему это вы судите и выносите приговор, не спросив, что думаю я? Власть надо отдать Сету. Гор слишком молод, чтоб быть царём.

Боги не поверили своим ушам. Никак они не ожидали, что владыка примет сторону Сета, Воцарилась тишина. Кто осме­лится возразить властелину мира?

Видя их растерянность, Сет даже не стал скрывать своего торжества и рассмеялся. Всем своим видом он выказывал пре­зрение к суду.

Однако рано он торжествовал! Боги, может быть, и не дерзнули бы перечить Ра, но поведение Сета, его ужимки и наглый смех — всё это их оскорбило и возмутило. Они запро­тестовали:

— Нет! Трон Осириса должен унаследовать Гор! Ра нахмурил брови. Молчание тянулось очень долго. Потом заговорил Сет:

— Власть — это удел сильных! — сказал он. — Чем силь­нее царь, тем могущественней держава… Так прикажи, солн-целикий владыка, этому юнцу сразиться со мной! Я докажу, что я сильней и, значит, больше, чем он, достоин носить коро­ну!

— Нет! — вскочил с места бог мудрости. — Нет, нет и нет, потому что это будет беззаконием! Перед судом прав не тот, кто сильней, а тот, кто отстаивает справедливость. А по справедливости, имущество отца всегда наследует сын. Гор должен унаследовать трон Осириса, титул и корону.

И опять воцарилось молчание.

— Что же нам делать, боги? — сказал Шу. — Так мы никогда не сможем прийти к согласному решению. Может быть, Сет прав:

пусть их спор решится состязанием?

— Мы будем драться! — пролаял Сет и торжествующе по­смотрел на Гора.

— Нет, — возразила Исида. — Состязание можно было бы устроить только в том случае, если бы Сет был честен и благороден. Но он не таков. Он непременно нарушит условия состязания и сделает какую-нибудь подлость. Я ему не верю. Вспомните, как он убил Осириса. Трусливая тварь! — богиня смерила брата уничто­жающим взглядом. — У тебя не хватило смелости вызвать Осириса на бой, ты обманом заманил его к себе в дом и предательски убил! Даже скорпионы и ползучие гады — и те благороднее тебя. Змея, прежде чем она укусит врага, грозно шипит, предупреждая об опасности; скорпион поднимает жало, — а ты перед тем, как убить Осириса, обнимал его и клялся ему в братской любви. Омерзительней тебя нет никого на целом свете!

От этих слов Сет рассвирепел. Грива его взъерошилась, морда стала багровой. Топая ногами и брызжа слюной, он завопил на весь Чертог:

— Великий Ра! Прикажи Исиде убраться вон! Эта лживая богиня будет только мешать нам, ссорить нас, сеять между нами раздор и смуту. Я… Я… — задыхаясь от злости, он так и не смог договорить и умолк.

Поднялся шум. Но Ра утихомирил всех властным взмахом руки. Боги умолкли.

— Сет прав, — сказал Ра. — Суд существует для того, чтобы справедливо разрешать споры, а не для того, чтобы сво­дить друг с другом счёты и наносить оскорбления. Исида! Покинь Чертог.

Возражать никто не осмелился. Исида встала и гордо прошла через зал к выходу. В дверях она обернулась.

— Я ухожу, но завтра я снова буду здесь, —проговорила она невозмутимо.

— Нет, — сказал Ра. — Я сделаю так, что ты уже никогда не сможешь прийти в суд. Мы переправимся на остров и продолжим разбирательство там. А ты останешься на берегу.

Так и было сделано. Когда боги приплыли на остров, они сказали лодочнику Анти:

— Не перевози через Нил никаких женщин, как бы они тебя ни умоляли. Иначе ты будешь сурово наказан.

И боги удалились в пальмовую рощу. Затянувшаяся распря Сета и Гора всех утомила, и для отдыха решено было устроить пир.

Тем временем Исида приняла облик старухи, надела на палец маленькое золотое колечко, взяла клюку и, хромая, сгорбившись, приковыляла к переправе, где в ожидании пассажиров дремал в своей лодчонке Анти.

— Доставь меня на остров, — попросила его Исида. — Я несу еду юноше, который там присматривает за скотом2.

— Мне приказано не перевозить никаких женщин, — зевнул ей в лицо Анти и отвернулся.

— Но ведь этот приказ касается только Исиды, а я — старуха! Ты только посмотри на меня!

— А что ты мне дашь, если я выполню твою просьбу? — заколебался он.

— Я дам тебе вот этот хлеб.

— К чему мне твой хлеб! — презрительно поморщился лодоч­ник. — Стану я рисковать головой и нарушать приказ самого Ра из-за какого-то жалкого хлеба!

— Ну, хорошо, а если я дам тебе золотое колечко, которое у меня на пальце? — спросила Исида вкрадчиво. И показала лодочнику кольцо. Глаза Анти загорелись от жадности.

— Давай его сюда! — прошипел он. Исида переправилась на остров. Там она укрылась в зарослях акации и стала наблюдать за пирующими богами.

Дождавшись, пока все участники пиршества захмелеют, Исида произнесла колдовское заклятие и обернулась молодой прекрасной девушкой. В таком облике она вышла из укрытия и приблизилась к богам. Сет, едва только увидел её, сразу в неё влюбился, так она была прекрасна.

— Кто ты? — спросил он.

— О, могучий бог! — кротко произнесла Исида, заглядывая Сету в глаза. — Я пришла, чтоб ты выслушал меня и рассудил по справедливости. Я была женой пастуха. Мой муж умер, и его стада достались в наследство нашему сыну. Но однажды пришёл чуже­земец, отобрал у юноши скот и выгнал его из дома, да ещё пригрозил убить. Разве это справедливо? Защити же меня, великий бог!.. — И Исида заплакала навзрыд.

Желая угодить прекрасной девушке, Сет сделал возмущённое лицо и воскликнул полным негодования голосом:

— Конечно, это несправедливо! Скот должен достаться сыну хозяина. Злодея, захватившего скот силой, надо безжалостно от­хлестать плетьми!

Едва он это произнёс, Исида радостно вскрикнула. Приняв свой настоящий облик, она бросила Сету в лицо:

— Терзайся, плачь, рви на себе волосы, гнусный негодяй! Ты сам осудил себя перед богами.

Сет схватился за голову и зарычал в бессильной злобе, прокли­ная Исиду. Боги рассмеялись. Ра озабоченно сказал:

— Что же тебе делать, Сет? Ведь ты и вправду сам себе вынес приговор. Ты собственными устами вымолвил, что сан должен переходить от отца к сыну и захватывать его силой — несправед­ливо.

— Наказать лодочника Анти! Как он посмел нарушить при­каз! — вопил Сет вне себя от досады и злобы.

— Наказать-то мы его накажем, но что делать с тобой? — снова спросил Ра и хлопнул в ладоши: — Эй, слуги! Приведите сюда Анти!

Дрожащего от страха лодочника привели и швырнули владыке в ноги. По приказу Ра он был избит палками до полусмерти. С той поры Анти проклял золото. Поэтому в городах и селениях Та-Кемет, где поклоняются Анти, на золото наложен запрет: ни­кому не дозволяется войти в святилище Анти с золотым украше­нием или амулетом.

— Клянусь, этот юнец не получит сана царя, пока мы не померяемся силами! — надрывался криком Сет. — Мы не будем драться, не будем проливать кровь. Мы построим себе каменные ладьи и поплывём наперегонки. Тому, кто обгонит соперника, будет отдан сан владыки. Это будет честное состязание!

— Ты лжешь, — сказала Исида. — Ты не способен состязаться честно.

Ра хотел возразить Исиде, но Гор его опередил.

— Хорошо! Я согласен! — вдруг заявил он во всеуслышание. Боги переглянулись. Даже Сет замер в недоумении, торчком подняв уши.

— Но это состязание будет последним! — твердо добавил юноша и, не говоря больше ни слова, зашагал прочь.

Состязание было назначено на следующий день. Боги во главе с Ра вновь переправились через Нил — теперь рке с острова на берег. Сет сразу побежал в горы, отколол дубиной вершину скалы и вытесал из неё ладью. А сын Исиды построил себе ладью из дерева и обмазал её сверху гипсом. С виду его лодка тоже казалась каменной.

Наступил день состязания. Соперники уселись каждый в свою ладью и по команде взмахнули вёслами. Ладья Гора легко засколь­зила по воде. Ладья же глупого Сета, едва отчалив от берега, с бульканьем ушла под воду — только пузыри пошли.

Разъярённый Сет превратился в гиппопотама и бросился вдо­гонку за Гором.

— Я убью тебя! — хрипел он. — Никогда, никогда не быть тебе царём! Я переверну твою лодку и утоплю тебя!

Услыхав это, Исида, наблюдавшая за состязанием с берега, побледнела от страха.

— Я же вам говорила, говорила: нельзя ему верить! — вскри­чала она, ломая руки. — Этот коварный злодей убьёт моего сына! Боги! Помогите Гору!

Боги переполошились. Один только Гор не проявлял ни малей­шего беспокойства. С невозмутимым лицом он смотрел на Сета и ждал, когда тот подплывёт поближе. Потом он встал во весь рост. В руках у него был гарпун.

Глаза гиппопотама-Сета округлились от ужаса.

— Спасите! — завизжал он. — Великий Ра, спаси меня! Я проиграл состязание, я сдаюсь, я больше никогда не буду оспари­вать у Гора власть!

Но никто на берегу не двинулся с места. Все смотрели на Ра:

что скажет он.

— Пощади его, — сказал Ра, опуская глаза. — Пощади своего соперника, Гор. Ты — царь Та-Кемет!.. Ликуйте же, боги, — добавил он скрепя сердце. — Ликуйте и падите ниц перед новым властелином!

Так Гор одержал окончательную победу в споре и получил трон своего отца Осириса.

С уходом Гора на небо кончился Золотой век. Земная власть перешла к фараонам. И каждый фараон Та-Кемет считался «зем­ным воплощением Гора».

Жизнь после смерти

Похоронный ритуал

Египтянин прожил долгую, счастливую жизнь. Но вот Ба по­кинул его. Он умер.

Семьдесят дней спустя его из бальзамировочной мастерской перенесут в вечное жилище. Он удалится в Дуат и станет Осири­сом.

Но это будет лишь через семьдесят дней: ведь Исида, Нефтида и Анубис ровно 70 дней собирали по частям и восстанавливали разрубленное тело великого бога, и с тех пор число 70 стало особенным числом, которое управляет землёй и небесами: «слеза Исиды» по убитому мужу каждый год опускается в Преисподнюю за западным горизонтом и через 70 дней вновь появляется на востоке, знаменуя начало нового года, разлив Нила и весеннее воскресение природы, подобное воскресению из мертвых Осириса.

…А пока что — пока что родственники усопшего должны облачиться в траурные одежды и оплакать его. Сам египтянин отныне — Осирис, поэтому его сын до окончания похоронного ритуала должен «стать» Гором, а жена и сестра — Исидой и Нефтидой.

После оплакивания мёртвое тело на погребальной ладье пере­везут на западный берег в Дом Золота — мастерскую бальзами­ровщиков.

Бальзамировщиков пятеро. Самый главный из них — Анубис: ведь жрец в маске шакала становится Анубисом точно так же, как умерший — Осирисом, а его сын — Гором. Анубису помогают четверо загробных богов: Хапи, имеющий голову павиана, шакалоголовый Дуамутеф, Кебехсенуф с головой сокола и Имеет с человеческой головой.

За семьдесят дней боги-бальзамировщики изготовят мумию. Сперва они омоют тело нильской водой, и тело станет священным Сах. Затем, изгнав из Дома Золота парасхита, преступно вскрыв­шего Сах ножом, Анубис и его подручные извлекут внутренности и опустят их в канопы — погребальные сосуды, наполненные отварами из целебных трав и разными снадобьями. Канопы сде­ланы в виде статуэток Хапи, Дуамутефа, Кебехсенуфа и Имсета.

Закрыв канопы, боги-бальзамировщики обработают тело Сах снадобьями из благовоний и трав и туго запеленают его матерча­тыми бинтами. Эти бинты изготовит бог ткачества Хедихати из слез богов по убитому Осирису.

Родные и близкие умершего должны бдительно проследить, чтоб все обряды были строго соблюдены. Ни один ритуал нельзя нарушить, ни одно магическое заклинание нельзя забыть, — иначе Ка покойного будет жестоко оскорблён небрежением к себе и не простит обиды. Он станет злым демоном и будет преследовать свой род, насылая на потомков несчастья.

Если покойный был беден, его мумию положат в простой деревянный гроб. На стенках гроба, с внутренней стороны, долж­ны быть написаны имена богов, которые воскресят умершего и проводят его в Дуат, а на крышке — мольба к владыке мёртвых Осирису: «О ты, Уннефер, благой бог! Дай же этому человеку в твоём Царстве тысячу хлебов, тысячу быков, тысячу кружек пива!»

Гроб богача роскошно отделают, изукрасив росписями.

Через семьдесят дней погребальная процессия, оглашая западный берег Нила плачем и стонами, подойдёт к гробнице. Эту гробницу покойный купил много лет назад, чуть ли не в молодости, и с тех пор — всю оставшуюся жизнь — обустраивал это своё вечное пристанище, готовясь переселиться сюда. За очень высокую плату он нанимал камнетёсов, писцов, скульпторов и художников, которые украшали стены гробницы рельефами, надписями, содержащими различные заклинания; высекали статую для Ба и статуи богов, которые должны охранять саркофаг; и изготавливали всякую утварь — всё, что понадобится умершему в Дуате: амулеты, одежды, ору­жие, кресла и папирусы со священными заклинаниями.

У входа в гробницу погребальную процессию будут ждать боги Дуата. Деревянный гроб опустят на землю, и над мумией совершат последний обряд — «отверзание уст».

Этот обряд символизирует и повторяет великое событие, не­когда происшедшее на земле, — приход Гора к мумии Осириса. Как в те далёкие времена Гор дал отцу проглотить свой исцелённый глаз, и Осирис восстал из мёртвых, так и теперь: Гор — жрец в маске сокола — коснётся губ мумии волшебным жезлом с нако­нечником в виде головы барана. В этом наконечнике находится Ба, так что обряд «отверзания уст» вернёт умершему его Ба и воскресит его для жизни в Дуате .

Если умерший был богат, то жрецы, завершив все похоронные ритуалы, отнесут его гроб в усыпальницу и опустят в каменный саркофаг. У южной стены погребальной камеры поставят канопу, изображающую Имсета, у северной — Хапи, у восточной — Дуамутефа и у западной — Кебехсенуфа. Вход в гробницу опеча­тают печатью некрополя, завалят камнями, засьшят щебёнкой, дабы грабителям было не найти лазейки, и удалятся, навеки оставив усопшего наслаждаться покоем.

А если египтянин был беден, и ни каменного саркофага, ни гробницы у него нет, то деревянный гроб или тело, завёрнутое в ци­новку, положат в яму неподалёку от богатого погребения, и Ка усоп­шего сможет питаться жертвами, которые будут приносить богачу.

Воскресение и путешествие по Преисподней

И вот наступал день возвращения Ба к мумии.

Ба на крыльях влетал в гробницу и опускался у западной стены, около магического изображения двери в потусторонний мир. Сквозь это изображение навстречу Ба выходил Двойник-Ка.

По их зову к саркофагу спящего собирались боги. Торжествен­но воздев руки, они произносили волшебные заклинания, и усоп­ший восставал из мёртвых.

Свершалось наконец событие, к которому египтянин готовился всю свою жизнь на земле! Шаг вперёд — и сквозь магическое изо­бражение двери он вступал в поту­сторонний мир.

Сразу же за дверью высилась ка­менная громада ворот — первые врата в царство Осириса. Два при­вратника — два чудовищных змея — преграждали дорогу и требовали, чтобы умерший назвал их имена-Рен.

Откуда египтянин мог знать имена стражей Дуата? Ещё из прошлой, земной жизни. Он должен был прочесть «Книгу Мёртвых» — священный папирус, где Загробное Царство подробно описано, и даже есть цветные картинки с изображением загробных сцен, и нарисованы карты потусторон­него мира. В «Книге Мёртвых» перечислены имена всех стражей и демонов; и заклинания, которые надо знать, чтоб благополучно миновать все преграды, записаны в точности как их положено произнести, слово в слово. Ни звука нельзя добавить или убавить в заклинании — иначе оно потеряет силу. Но выучить все вол­шебные слова трудней, чем запомнить иероглифы, — поэтому в саркофаг усопшему вместе с амулетами обязательно клали папирусный свиток с записью «Книги Мёртвых»: ведь покойный мог что-то забыть или заблудиться в Дуате без карта. А самые важные заклинания высекали ещё на саркофаге и на стенах погребальной камеры…

— «Многоликий» и «Следящий за огнём» — вот ваши име­на! — отвечал умерший, и змеи-привратники открывали врата.

Прежде чем войти в Загробное Царство, египтянин должен был остановиться в проёме ворот и сказать, обращаясь к Осирису:

— О великий владыка Дуата! Я пришёл к тебе, дабы обрести в твоём Царстве блаженство и покой. Сердце моё безгрешно. Пусть же великий Ра осветит мне путь!

За вратами начинались две извилистые тропы. Обе они вели к Чертогу Двух Истин; надо было только выбрать одну, любую. И в обоих случаях путь предстоял нелёгкий. Тропы разделяла огненная река. Бешено ревело пламя, сверху на голову сыпались раскалённые угли, душил и выедал глаза ядовитый дым. Чтобы не задохнуться, умерший должен был иметь при себе амулет с изображением бога воздуха Шу.

По берегам реки обитали чудовища и гигантские змеи. Пройти по тропе мог только тот, кто знал их имена, правильно произносил заклинания и имел при себе талисманы, спасающие от бед и опасностей.

За рекой тропинки вновь смыкались. Здесь дорога упиралась во вторые врата.

Чтобы облегчить умершим странствие по Дуату, боги создали там арйты — тихие безопасные уголки в гротах и в пещерах. Ни змеи, ни скорпионы в ариты не заползали; там журчала роднико­вая вода, было светло и легко дышалось. В арите покойный мог отдохнуть и набраться сил для дальнейшего путешествия. Но войти в блаженный уголок мог, конечно, не всякий, а лишь тот, кто знал волшебные заклинания и имена всех демонов, стоящих на страже.

Миновав все врата, умерший наконец достигал цели своего путешествия — Великого Чертога Двух Истин.

Суд Осириса и вечная жизнь в Полях Камыша

На пороге Великого Чертога умершего встречал Анубис.

— Приветствую тебя, великий среди богов Загробного Мира! Я пришёл к тебе, господин мой, — говорил умерший.

Шакалоголовый бог подземелья величественно хранил безмолвие. Выслушав приветствие, он брал египтянина за руку и вёл в зал, где вершился Суд.

Они шли мимо статуй и мимо колонн, обвитых живыми змеями. Из темноты навстречу им то и дело выползали чудовища и оскаля пасти, сурово требовали назвать их имена. Ответ должен был держать умерший — Анубис безмолвствовал и ждал.

И вот открывались последние двери, и египтянин вслед за Анубисом вступал в зал Суда.

Здесь в тишине и торжественном полумраке восседали боги-судьи: две Эннеады богов, Великая и Малая . Перед каждой из двух Эннеад египтянин должен был держать ответ за свои земные дела, дважды должен был доказать, что все его клятвы в безгреш­ности не лживы, а истинны. Поэтому зал Суда и назывался Чертогом Двух Истин.

Головные уборы судей украшало перо Истины — перо Маат.

Великая Эннеада, в которую входили Ра, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Нефтида, Исида, Гор — сын Осириса, Хатхор, Ху (Воля) и Сиа (Разум), начинала допрос умершего.

—   Кто ты? Назови своё имя, — требовали боги.

—   Покойный называл себя.

—   Откуда ты прибыл? — следовал второй вопрос.

Египтянин называл город, в котором он жил.

Когда допрос заканчивался, перед Великой Эннеадой выступали свидетели — Месхент, Шаи и Ба покойного. Они рассказывали, какие египтянин совершал в жизни хорошие и какие дурные поступки.

Выслушав свидетелей, боги Великой Эннеады поворачивали головы и в упор смотрели на умершего. Египтянин трепетно устремлял взгляд им навстречу, надеясь по лицам судей угадать, милостивы они к нему или суровы. Но бесстрастны были лики богов, и египтянин, опустив глаза, замирал в покорном ожи­дании. 

—   Говори о себе, — раздавалось тогда в подземелье. Это приказывал сам Ра.

И умерший, подняв правую руку в знак того, что он клянётся говорить только правду, оглашал перед судейской Эннеадой свою оправдательную речь — «Исповедь отрицания»:

Я не совершал несправедливостей против людей.

Я не притеснял ближних.

Я не грабил бедных.

Я не делал того, что неугодно богам.

Я не подстрекал слугу против его хозяина.

……………………………………………………

Так он перечислял сорок два преступления, клятвенно заверяя богов, что ни в едином из них он не виновен.

А судьи по-прежнему были бесстрастны. Тщетно умерший заглядывал им в глаза в надежде угадать свою участь. Следовал приказ повернуться лицом к Малой Эннеаде и произнести «Вто­рую оправдательную речь».

И опять, называя по имени каждого из сорока двух богов Эннеады, египтянин перечислял сорок два преступления, заверяя, что он ни к одному не причастен:

О Усех-немтут, являющийся в Иуну, я не чинил зла!

О Хепет-седежет, являющийся в Хер-аха, я не крал!

О Денджи, являющийся в Хемену, я не завидовал!

……………………………………………………………….

О Сед-кесу, являющийся в Ненинесут, я не лгал!

О Уди-несер, являющийся в Хет-Ка-Пта, я не крал съестного!

О Керти, являющийся на Западе, я не ворчал попусту !

……………………………………………………………….

Две исповеди оглашены, и умерший уверял, что каждое его слово — правда. Но действительно ли не было в его речах лжи?.. Люди — искусные притворщики: самую бесстыдную ложь они умеют произнести, глядя в глаза, с бесхитростным лицом, по­клясться именем Pa, — и ни один мускул не дрогнет. Только сердце заколотится чуточку быстрей, — но ведь сердца не уви­деть…

Не увидеть — земным судьям. А судьи Загробного Царства видят всё.

Анубис берёт сердце умершего и кладёт его на чашу загробных Весов Истины. Сама Маат, богиня справедливости, правды и пра­восудия, владеет этими Весами. На другой чаше — её перо, символ Истины.

Если сердце оказывается тяжелее или легче пера и стрелка Весов отклоняется, значит, покойный солгал, произнося какую-то клятву. Чем больше было лживых клятв, тем большую разницу между весом сердца и Истины показывали Весы богини. Умерший в отчаянии падал на колени, моля о пощаде, но боги были безучастны к столь запоздалому раскаянию. Имя грешника объяв­ляли несуществующим, а сердце отдавали на съедение богине Аммат — «Пожирательнице», чудовищу с телом гиппопотама, львиными лапами, львиной гривой и пастью крокодила. Аммат с чавканьем поедала греховное сердце, и египтянин лишался жиз­ни — теперь уже навсегда.

Если же чаши оставались в равновесии, покойного признавали оправданным. Великая Эннеада торжественно оглашала своё ре­шение даровать ему вечную жизнь, и бог Тот записывал имя египтянина на папирусе.

Египтянина торжественно проводили мимо великого бога, си­дящего на престоле. Суд на этом заканчивался. Покойный отправ­лялся к месту своего вечного блаженства — в Поля Иару, «Поля Камыша». Сопровождал его туда бог-покровитель Шаи.

В Полях Камыша его ждала такая же жизнь, какую он вёл на земле, только без земных тревог, горестей, нужды и забот. Семь Хатхор, Непри и другие боги обеспечивали умершего пищей, делали его загробные пашни плодородными, скот — тучным. Чтобы покойные могли наслаждаться отдыхом, чтоб не пришлось им своими руками обрабатывать поля и самим пасти скот, в гробницах, в специальных ящиках, оставляли деревянные или гли­няные фигурки рабов — ушебти.

Слово «ушебти» означает «ответчик». Шестая глава «Книги Мёртвых» рассказывает о том, как заставить ушебти трудиться. Когда в Полях Камыша боги позовут покойного на работу, чело-вечек-ушебти должен вместо хозяина выйти вперёд, откликнуться: «Я здесь!» и беспрекословно исполнить работу, которую ему по­ручат.

Богатые жители Та-Кемет могли купить себе для вечной жизни сколько угодно ушебти. Те, кто были победней, покупали их 360, по одному на каждый день года. А бедняки покупали одного-двух человечков-ушебти, но вместе с ними брали в Загробный Мир свиток папируса — список, где перечислялись 360 помощников. Благодаря чудодейственным заклинаниям, перечисленные в списке ушебти оживали и работали на хозяина так же усердно, как деревянные и глиняные фигурки.

Вот как описывает погребальные обряды и бальзамирование Геродот; он сам наблюдал их во время своего путешествия по Египту (цитируем по Говарду Картеру):

«Когда умирает какой-либо знатный человек, все женщины в доме обмазывают себе головы и даже лица землей. Затем они оставляют покойного, выбегают из дому и шествуют через город… колотя себя в грудь. Все родственники умершего присоединяются к шествию и делают то же самое. Мужчины собираются в кучу и тоже бьют себя в грудь. Закончив эту церемонию, они относят труп умершего к баль­замировщикам».

Пора, однако, рассказать кое-что и о самих мумиях. Слово «мумия» имеет несколько значений; это становится ясным, когда читаешь у Абд аль-Латифа, арабского путешественника XII века, что в Египте можно дешево приобрести употребляемую для медицинских целей «мумию». «Мипиуа»— арабское слово, которое в данном случае обозначает не то асфальт, не то вар, не то какое-то природное выделе­ние скал, наподобие того, которое добывают в Мумиевой горе в Дераб-герде (Иран). «Смесью смолы и мирра» назвал мумию арабский пу­тешественник; еще в шестнадцатом и семнадцатом веках в Европе ее можно было найти повсюду, даже в прошлом столетии аптекари рекомендовали «мумию» как хорошее средство для лечения переломов и ран. Кроме того, «мумией» называли состриженные у того или иного человека волосы и ногти: по существовавшим в те времена представле­ниям, они были как бы его воплощением и потому вполне годились для заговоров и колдовства.

Когда мы сегодня говорим «мумия», мы имеем в виду сохранивший­ся от разложения забальзамированный труп; как известно, мумифицирование было особенно распространено у древних египтян. Прежде различали «естественное» мумифицирование и «искусственное»; под «естественными» мумиями подразумевали такие, которые сохранились не благодаря постороннему вмешательству, а чисто случайно, в силу тех или иных обстоятельств, — это, например, мумии, найденные в капуцинском монастыре в Палермо, в монастыре Гран-Сен-Бернара, в свинцовом погребе церкви в Бремене или во дворце Кведлинбурга. Таким же образом их различают и поныне, хотя и с некоторыми оговор­ками, поскольку многие исследования, в особенности исследования Эллиотэ Смита и анализ мумии Тутанхамона, произведенный Дугла­сом Дерри, показали, что своей чудесной сохранностью мумии в го­раздо большей степени обязаны сухому нильскому климату, стериль­ности воздуха и песка, нежели искусству бальзамирования у древних египтян. Так было найдено немало великолепно сохранившихся мумий, похороненных не в саркофагах, а просто в песке, причем внутренности у них не были вынуты; эти мумии были ничуть не в худшем состоя­нии, чем забальзамированные, которые нередко подвергались разло­жению или превращались в бесформенную массу под воздействием смолы, асфальта, бальзамических масел и, как сказано в папирусе Ринда, «воды из Элефантины, соды из Эйлейтфиазполиса и молока из города Кимы».

В прошлом столетии было распространено мнение, будто египтяне знали секрет бальзамирования какими-то специальными химическими средствами. Аутентичное, действительно точное и полное описание мумифицирования не найдено и по сей день; вероятно, искусство мумифицирования неоднократно менялось на протяжении столетий. Так, еще Мариэтт обратил внимание на то, что мемфисские мумии, самые древние, высохшие чуть ли не до черноты, очень хрупки, а более но­вые — фиванские, желтоватого цвета, с матовым блеском, нередко эла­стичны; разумеется, все это не может быть объяснено одним лишь раз­личием во времени.

Геродот сообщает о трех способах мумифицирования, из коих пер­вый был в три раза дороже, чем второй, а третий наиболее деше­вым—им практически мог воспользоваться любой чиновник (но от­нюдь не человек из народа — тому не оставалось ничего другого, как положиться в заботах о своем мертвом теле на благоприятный кли­мат). В древнейшие времена удавалось сохранить только внешние фор­мы тела. Позднее было найдено средство, которое предохраняло кожу от сморщивания, и мы можем встретить мумии с вполне сохранивши­мися во всей своей индивидуальности чертами лица.

Как правило, мумифицирование производилось следующим обра­зом: вначале с помощью металлического крючка удаляли через нозд­ри мозг; после этого каменным ножом вскрывали брюшину и удаляли внутренности (иногда, вероятно, и через задний проход), которые ук­ладывали в так называемые «канопы» (специальные сосуды); вынима­ли также и сердце — на его место клали каменного скарабея. Затем труп тщательнейшим образом обмывали и «солили», выдерживая его в соляном растворе больше месяца. После этого его в течение семиде­сяти дней высушивали.

Захоронение производилось в деревянных гробах, вкладывавших­ся один в другой (в большинстве случаев им придавали форму тела), или же в каменных саркофагах; иногда несколько вложенных друг в друга деревянных гробов помещали в каменный саркофаг. Труп клали на спину, руки скрещивали на груди или животе, а иногда оставляли вытянутыми вдоль туловища. Волосы в большинстве случаев коротко остригали, но у женщин нередко оставляли. На лобке и под мышками волосы выбривали. Внутренние полости набивали глиной, песком, смо­лой, опилками, мотками шерсти, добавляя к этому ароматические смолы и, как это ни странно, лук. Затем начинался длительный — в этом можно не сомневаться — процесс обматывания мумии полотня­ными бинтами и платками, которые с течением времени так пропиты­вались смолами, что впоследствии ученым редко удавалось их аккурат­но размотать; что же касается воров, которых прежде всего интере­совали драгоценности, то они, разумеется, и не думали себя утруж­дать разматыванием бинтов, а просто разрезали их вдоль и поперек.

Культ Осириса

Здесь я хотел бы упомянуть элемент "мистерий Оси­риса", подтверждаемый греческими путешественниками и еги­петскими текстами. Геродот пишет:

А в Папремисе приносят жертвы и совершают священнодействия так же, как и в других местах. Всякий раз, когда солнце склоняет­ся к западу, лишь немногие жрецы хлопочут около статуи бога, большинство же с деревянными дубинками становится при входе в святилище. Против них стоит толпой больше тысячи богомольцев, выполняющих обет (так же с деревянными дубинками). Ста­тую же бога в деревянном позолоченном ковчеге в виде храма пе­реносят ночью в канун праздника в новый священный покой. Нес­колько жрецов, оставшихся у статуи бога, влечет на четырехко­лесной повозке ковчег со статуей бога. Другие же жрецы, стоящие перед вратами в преддверии храма, не пропускают их. Тогда богомольцы, связавшие себя обетом, заступаются за бога и бьют жре­цов, которые дают им отпор. Начинается жестокая драка на дубин­ках, в которой они разбивают друг другу головы, и многие даже, как я думаю, умирают от ран. Египтяне, правда, утверждают, что смертных случаев при этом не бывает.

В храмовом ритуале, принявшем единую форму в эпоху Нового Царства, регулярно упоминается легенда об Осири­се, и мы могли бы увеличить число примеров. Однако чаще всего эта легенда инсценируется в погребальном ритуале. Причина проста: кто иной как не Осирис был первым чело­веком, обретшим, благодаря мудрой заботе своей сестры Исиды и ее помощников, своего рода жизнь после смерти? Это была не та жизнь, о которой он знал на земле, но тем не менее она могла по праву называться жизнью в том царстве, первым царем которого он был. В это царство он принимал любого, над кем совершались ритуалы, продемонстрировав­шие такую эффективность в его случае, т.е. того, чьи трупы ритуально бальзамировались согласно магическим форму­лам, превращавшим усопшего в нового Осириса. Отныне он был не Аменхотепом или Пашедом, а Осирисом Аменхотепом или Осирисом Пашедом. Естественно, в роли совершав­ших богослужение выступали отнюдь не Исида, Гор, Тот или Анубис, не они совершали и вышеописанные ритуалы; на месте богов были жрецы, порой одевавшие опознаватель­ные маски. Например, мы часто видим в гробницах изобра­жения лежащей на смертном одре мумии усопшего, покры­той облачениями, сходными с теми, которые были найдены в гробнице Тутанхамона. Под таким же покровом бог Анубис или же жрец, исполняющий его роль, склоняется над муми­ей и совершает последние ритуалы, необходимые для обеспечения совершенного воскрешения.

Формулы, идентифицирующие усопших с Осирисом, произ­носились не только во время бальзамирования, но и при погре­бении, когда для того, чтобы полностью превратить покойников в Осириса сходные ритуалы совершались над их мумиями (часто в самом гробу), а также над статуями. Делалось это для того, что­бы вернуть их членам и способностям полноценную функцио­нальность, дав им таким образом возможность сполна насла­диться своей осирисовской жизнью в ином мире. Эти церемо­нии назывались "раскрытием уст" – по названию наиболее ха­рактерного ритуала. И в царских и в прочих гробницах мы нахо­дим множество более или менее детализированных изображе­ний ритуалов, которые совершались в данном случае. Главный жрец уподоблялся Гору, сыну Осириса, совершающему свои наи­более священные обязанности по отношению к своему отцу. Я не буду детально обсуждать эти ритуалы, а просто процитирую одну из сцен с тем, чтобы составить представление о данного ро­да тексте. Это "раскрытие уст" в прямом смысле слова.

"Служитель" (один из погребальных жрецов) подводит "сы­на" к статуе усопшего и говорит: "О статуя Осириса N., я при­шел, я привел твоего сына, который любит тебя, для того, что­бы он мог разомкнуть твои уста и раскрыть твои глаза". "Со­вершающий богослужение ёжрец" говорит: "Сын, которого он любит, раскрывает уста и глаза усопшего, сначала железным резцом, а затем – алым пальцем". Сын берет резец, поднимает его двумя руками и почтительно касается острием рта и глаз. В это время жрец, который совершает богослужение, повторяет формулу: "О статуя Осириса N., я сжал твои уста, я сдавил твои уста, о статуя Осириса N., во имя тебя, Сокар; о статуя Осириса N., Гор сдавил твои уста, он открыл твои глаза и впредь они будут целыми. О статуя Осириса N., твои уста были зажаты, я восстановил их равно как и зубы, я раскрыл твои ус­та. Гор раскрыл твои уста, о статуя Осириса N., Гор раскрыл твои уста и твои глаза".

Заключение

Из легенды видно, сколь человечна эта легенда сколь она близка к делам людским, судьбе каждого человека. Она не просто излагает приключения древнего царя; это история об обычном человеке, которому суждено умереть и который раз уж он не может продолжить свою жизнь здесь, на земле надеется, по крайней мере, познать радости жизни в загробном мире. Другими словами, это легенда, которая не может ограни­чиваться теоретическим рассмотрением, это не просто ласкаю­щая слух прекрасная сказка. Это легенда, которая станет ча­стью жизни людей, источником надежды и веры. И более того различные эпизоды этой легенды, столь полные жизни, замеча­тельно подходят для драматизации. Почти естественным выгля­дит то, что в культе этого бога различные сцены из его жизни разыгрывались жрецами, представляющими богов осирисовского цикла. Эти драматизации в более простой форме по всей видимости были регулярны для храмовых ритуалов, и, хотя они и не характерны для культа Осириса, его легенда дает больший простор для драматизации, нежели культы остальных богов.