Сакральный смысл реформ русской орфографии В.А. Чудинов Как известно, декретом Совета народных комиссаров от 10.Х.1918 года № 804 была введена новая русская орфография. Документ этот настолько интересен своим содержанием, а результаты его столь своеобразны, что есть смысл его процитировать. «Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства. 17 октября 1918 года, № 74, отдел первый. Декрет Совета Народных Комиссаров 804 О введении новой орфографии. В целях облегчения широким массам усвоения русской грамоты и освобождения школы от непроизводительного труда при изучении правописания, Совет народных Комиссаров постановляет: I. Все правительственные издания, периодические (газеты и журналы) и непериодические (научные труды, сборники и т.п.), все документы и бумаги должны с 15-го октября 1918 г. печататься согласно при сем прилагаемому новому предписанию. II. Во всех школах Республики: 1. Реформа правописания вводится постепенно, начиная с младшей группы 1-й ступени единой школы. 2. При проведении реформы не допускается принудительное переучивание тех, кто уже усвоил правила прежнего правописания.
3. Для всех учащихся и вновь поступающих остаются в силе лишь те требования правописания, которые являются общими для прежнего и нового правописания, и ошибками считаются лишь нарушения этих правил» [1, с. 155]. Как видим, целью реформы было «облегчение широким массам усвоения русской грамоты» с одной стороны и «освобождение школы от непроизводительного труда при изучении правописания» с другой стороны, то есть как будто бы весьма разумные намерения. Правда, немного удивляет то, что до революции подобная реформа не проводилась, хотя некоторая сложность в орфографии существовала; однако не только китайцы или японцы, но даже французы и англичане имеют куда более запутанную систему правописания, но упорно не желают освобождать своих школьников от непроизводительного труда, а также явно не стремятся облегчить своим широким массам усвоение своей письменности. Относительно правил английской орфографии существует масса анекдотов, самый безобидный из которых гласит, что если написано «Манчестер», то читать следует «Ливерпуль». И действительно, в написании искажаются как собственные слова, так и в особенности иностранные: «Иванов», написанный латинскими буквами, будет читаться как «Айвэноу», Варшава – как «Уосо», Психея – как «Сайки». Но никто из англичан почему-то не спешит исправлять такое поразительное несоответствие между написанием и произношением. Словом, лингвисты всех стран и народов оказались удивительными ретроградами, все шагали не в ногу с нами, и мы оказались единственными, кто шагнул «в ногу». Между тем, выясняется, что переход к принципу «как слышится, так и пишется» для английского языка весьма проблематичен, ибо, например, в живой речи на слух не различаются не только отдельные словечки типа to и too, но и целые выражения типа so called и so cold. Так что приходится заниматься «непроизводительным трудом» и изучать не только произношение, но и несоответствующее ему правописание. Вызывает некоторое удивление и провозглашаемый советской реформой принцип, согласно которому люди, привыкшие к старому написанию, могут оставить себе это написание, ибо «принудительное переучивание» запрещено. Спрашивается, куда они могут подавать документы или иную печатную продукцию в старой орфографии, если все виды публикаций и документации основаны на новой? Иными словами, объективно их все равно заставляют переучиваться, разве что запрещено применять физическое насилие. Но и это, разумеется, неплохо. Что же выиграли народные массы в результате реформы? – Конечно, процесс обучения пошел несколько легче, а при наборе текста выгадывалось несколько строк. Это – видимая, надводная часть айсберга. Подводная часть, то есть плата за эти удобства, не столь видна. Ведь и дети нам часто предлагают массу всевозможных рационализаций: спать в постели в одежде, чтобы экономить время на «ненужные» одевания и раздевания; не убирать постель после сна, не мыть за собой посуду и т.д. И почему-то взрослые, на первый взгляд из-за своей отсталости и косности, отказываются от подобных домашних «реформ». Правда, для того чтобы понять ненужность подобных «рационализаций», следует их провести. Если ребенок пару ночей поспит в верхней одежде под теплым одеялом, потратит уйму времени на поиск нужных вещей в неубранной комнате и поест на немытой тарелке, он вряд ли возобновит свои предложения о «домашних реформах». То же и с орфографией: перед проведением ее «усовершенствования» имело бы смысл поставить аналогичный эксперимент и попробовать сопоставить новый и старый облики слова. Что мы потеряли, перейдя к новым правилам Пока мы не будем знать, ценой каких потерь нам достался очевидный выигрыш в удобстве и компактности текста, мы не сможем составить себе верной картины данной ломки письменной речи. Чтобы оценить величину утрат, следует рассмотреть решения декрета пункт за пунктом. «Новые правила правописания, разработанные Народным Комиссариатом Просвещения. 1. Исключить букву 2. Исключить букву с заменой ее через Ф. 3. Исключить букву Ъ в конце слов и частей сложных слов, но сохранить ее в середине слов в значении отделительного знака. 4. Исключить букву I с заменой ее через И» [1, с. 155]. Исключение буквы «ять». На первый взгляд, замена буквы «ять» на Е самая безобидная, ибо в русском языке произношение обеих букв совпало, и стало совершенно неясным, для чего гимназисты заучивают массу слов, который следует писать через «ять» (хотя для удобства запоминания они были организованы в стихи типа: бл Исключение буквы «фита». Уж эта буква, казалось бы, совершенно излишня, ибо она была заимствована из греческого языка для обозначения межзубного звука типа английского звука th, отсутствующего в русском языке. Чаще всего она использовалась в именах собственных типа еодор, что по-русски все равно произносилось Феодор и соответствовало имени Теодор в католических странах. Иногда, впрочем, она присутствовала в греческих именах нарицательных типа «алгорим», что позже передавалось по-русски и как «алгорифм», и как «алгоритм», хотя окончательно закрепилась последняя форма слова. Так что здесь замена как бы напрашивалась сама собой. Между тем, в греческом языке слово «у» означает «Бог», поэтому все производные слова типа «теология» также должны быть написаны через «фиту». А, вообще говоря, какая разница, как писать то или иное слово? Как говорится, хоть горшком назови, только в печь не ставь! С позиций здравого смысла или обычных житейских представлений, так оно и есть. Однако с позиций тайных знаний, или оккультизма, это не так. «В отличие от известной нам «обычной» математики, – пишет комментатор А. Ольгин, – оккультная наука видит в Числе и Форме два противоположных, но взаимодополняющих принципа, которые объединяет воедино посредник – Сила (Имя, «Слово в действии»). Другими словами, Содержание (Число) и Форма образуют некоторую вещь, обладающую Именем. Причем каждая из букв Имени имеет собственное числовое значение, свои индивидуальные свойства. Объединенные в слово, эти буквы придают ему, а следовательно, и соответствующей вещи не просто сумму своих свойств, но новое качество, собственную космическую характеристику, вибрацию. Это как музыкальный аккорд, который не сводится к простой сумме составляющих его звуков, а обладает своим «характером» – резким, диссонирующим, возбуждающим, даже агрессивным, или наоборот, мягким, гармоничным, успокаивающим. И очень важно, чтобы Сущность (Число), Форма и Имя были в гармонии не только между собой, но и с окружающим их миром» [2, с. 7]. Эта оккультная наука о смысле каждого числа и о числовом значении письменных знаков носит названии нумерологии. Как писал крупный авторитет в области сакральных знаний Корнелиус Агриппа, «Каждое число имеет некую силу, которую цифра или символ для обозначения цифры выражают не только количественно. Эти силы заключаются в оккультных связях между отношениями вещей и принципов в природе, выражениями которых они являются» [3, с. 236]. Для кириллицы существовали цифровые значения, соответствующие таковым для букв греческого алфавита, поэтому каждое слово, написанное кириллицей, как и каждое слово, начертанное греческими буквами, имело цифровое значение, и сумма цифр этого слова (или сумма суммы цифр) образовывало либо хорошее, либо плохое число. Поэтому замена в греческом языке «фиты» с цифровым значение 9 на «тау» с цифровым значением 300 означает изменение суммы цифр слова, которая в правильном написании составляет 9+5+70+200=286 и с позиций нумерологии сводится к сумме цифр 16, а затем 7, тогда как при написании имени Бога через «тау» цифровое значение составит 300+5+70+200=575, что даст сумму цифр 17, а она, в свою очередь, 8. Нумерология, как известно, одна из оккультных дисциплин, изучающая, в частности, закономерности числовых значений слов. Все нечетные значения являются хорошими, все четные, плохими. Среди нечетных особо хорошими считаются 1, 3, 7. И наоборот, среди четных особо плохим является 8, которую Пифагор считал числом смерти. Свое мнение он обосновывал так: если выписать ряд чисел, кратных 8, то есть 8, 16, 24, 32, 40, 48, 56, 72, 80…, то сумма их цифр (или сумма цифр полученной суммы) составит 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, что означает непрерывное убывание, а затем новый цикл: 9, 8… Так что замена всего одной буквы в имени Бога приводит к изменению сакрального смысла этого словесного обозначения с резко положительного (т.е. вполне соответствующего Богу), на резко отрицательное (т.е. на характеристику, соответствующую антиподу Бога, дьяволу, сатане). При этом речь идет о греческом слове «Бог» вообще, без привязке к конкретному сакральному существу – Зевсу, Митре или Иегове. Так что иначе, как диверсией в сакральном значении имени Бога замену «фиты» на «тету» назвать нельзя. Конечно, можно возразить, что подобная замена осуществлена не в греческом языке, а в русском, где вместо полной формы «уV» употребляется сокращенная «тео-». Но и тут вместо 9+5+70=86 с суммой цифр 14 и второй суммой 5 мы получаем 300+5+70=375 с суммой цифр 15 и второй суммой 6, что тоже плохо, хотя и не так, как в предыдущем случае. В ряде случаев в результате орфографической реформы «фита» была заменена на «ферт», что означало замену цифрового значения 9 на 500, так что «тео-» стало означать 500+5+70=575 с суммой цифр 17 и второй суммой 8, что опять-таки дает самый плохой результат. С подобной заменой мы сталкиваемся в именах собственных, таких как Феодор, Феодора, Феодосий, Феодосия, Феофраст и т.п. Таким образом, суть орфографической реформы в сакральном плане заключалась в замене написаний имени Бога или производных от него имен так, что эти имена теряли свойственные им превосходные числовые характеристики, заменяясь на плохие или очень плохие. Кроме того, как и в предыдущем случае, замена исходной буквы на близкие, но другие не позволяет понимать семантическую близость или тождественность таких слов как алгорифм и алгоритм, аритмия и арифметика, Фома и Томас, Фаддей и Тадеуш и т.д. Русский язык не только графически, но и в отношении смысла отдалился от греческого. Исключение буквы «иота». Здесь мы подходим к самой кардинальной ломке сакральной системы европейской графики, произведенной в ходе реформы J к замене «и десятичного» или «и с точкой», аналогичной греческой букве «иота», на «и восьмеричное», привычную нам букву «И», восходящую к греческой букве «эта». Заметим, что буква «иота» в ее более древнем, заглавном (прописном) начертании, является просто вертикальной палочкой, часто снабженной ограничительными штрихами более позднего происхождения. Она не только является самым узким графическим знаком многих европейских алфавитов, но и вообще выделяется из всех известных символов своей необычайной простотой. Она как будто бы взята из другого символического набора, из сочетания разног рода горизонтальных, вертикальных и наклонных палочек, а не из современных алфавитов с их довольно сложным рисунком графических знаков. А между прочим, это действительно так, и в наших исследованиях славянского слогового письма, донесшего до нас облик одной из древнейших систем индоевропейской письменности, мы столкнулись с тем фактом, что в древнейшие времена (в неолите, но, возможно, даже в палеолите) все гласные как раз и изображались простыми палочками разного наклона, так что буква «I» в этом смысле действительно относится к тому самому древнейшему набору. Можно без преувеличения сказать, что во всех современных алфавитах именно буква «I» отражает самую древнюю ступень развития письменности. Даже с этой точки зрения расставание с ней было бы большой культурной потерей. Кроме того, психологи, изучающие особенности зрительного восприятия, обратили внимание на то, что наличие такого резко отличного от других символа как «I», позволяет ускорить распознавание слова и повысить скорость чтения текста, снизив утомляемость глаз. И с этой точки зрения изъятие из обращения «I» вряд ли оправдано. Но наибольшие потери произошли именно в сакральной области. Для их понимания процитируем первую главу «Об имени Бога и Его свойствах» книги Ленена «Каббала»: «Каббалисты выражают имя Бога одной буквой «йод»…; это десятая буква еврейского алфавита и соответствует числу десять. Единица в этом числе представляет первый принцип; ноль есть изображение иероглифическое, служащее эмблемой мира. Оборот циркуля дает первую геометрическую фигуру, обращающуюся в число десять. Необходимо иметь точку опоры, без которой нельзя действовать. Продолжив эту линию, вы получаете поверхность; очертив эту поверхность, вы получаете тело, имеющее форму ноля. Точка центра составляет единицу или число один; вместе эти две цифры составляют десять — символ Бога и Вселенной. Начиная с точки до числа один все существует; а с числа один и формы начинается бесконечное… но до бесконечного, до числа один и до формы точки ничего не существует. Следовательно, ничто есть начало всякой вещи, из которого Бог сотворил все существующее во Вселенной. Маги изображают три главных свойства Божества буквой йод, повторенной трижды в вершинах треугольника, заключенного в круге» [2, с. 1]. Итак, семитская буква «йод», из которой произошла греческая «йота» и латинская буква «йот», есть обозначение бога; трижды повторенная, она обозначает божественную троицу. Вероятно, подобное обозначение имени Бога появилось неспроста; верховный Бог иудаизма и Бог-отец христианства есть Бог по имени Иегова; Бог-сын христианства есть Иисус. Как ни странно, но именно в индоевропейских языках широко развита семантика слогов ЙА, ЙЕ, ЙИ как обозначений жизни и, следовательно, верховного существа, дающего жизнь. Хотя семитские языки не относятся к индоевропейским, однако в более давние времена, в так называемый «бореальный» период могло существовать некоторое европейско-семитское единство, названное отечественным лингвистом Владиславом Марковичем Илличем-Свитычем «ностратическим», и в нем некоторые исходные слова и понятия могли совпадать в этих двух диалектах ностратического как по содержанию, так и по форме. Отталкиваясь от такого предположения, можно пойти и дальше, и заподозрить с слове Ева более древнюю форму Иева, родственную славянским именам Дева или Жива и обозначающим богиню жизни; по мере развития древних религий у семитов женские божества сменились на мужские и богиня жизни Иева стала первоженщиной-прародительницей, тогда как ее сын-мужчина оказался Богом. Пойдя еще дальше, можно разложить имя Иегова на два, Йей=Иева + Иова, так что само имя Бога когда-то означало божественную пару прародителей, Иеву и Иова. Имя Иова мы встречаем еще раз у древних римлян как имя их верховного божества Юпитера, т.е. Ио-патера, или, буквально, Бога-отца, что подтверждает божественность мужского варианта имени, Ио(в). Напротив, у греков мы встречаем иную пару, Зевса и Ио, где имя Зевс через гипотетическую форму Иевс можно возвести к имени Иевы, а имя принцессы Аргоса и возлюбленной Зевса Ио, превращенной Зевсом в корову, передает нам то же мужское имя прародителя Ио, что и в предыдущем случае. Следовательно, у греков ностратическая Богиня-прародительница Иева стала олимпийским Богом Зевсом, т.е. мужчиной, а ностратический Бог-прародитель Ио(в) стал всего-навсего смертной женщиной Ио; но о былой божественности говорит превращение Ио в корову (в Индии корова до сих пор является священным, божественным животным). Наконец, корень ЙА существует в названии «яйца», или ЙАЙца; следовательно, помимо маленького «яя» в виде «яйца» должен существовать и большой «яй»; но легенды многих европейских народов о сотворении мира из яйца как раз и указывают на большие размеры этого последнего. В славянских сказках все-таки фигурирует слово «яйцо», а не «яй», видимо, потому, что с распадом мифологии бытовые эквиваленты «яя» уже не существовали, ибо все птицы имели «яи» весьма небольших размеров. Постепенной слово «яй» вытеснилось уменьшительной формой «яйцо», и первоначальный смысл слова ЙАЙ как «прародителя мира» исчез. Однако сопоставление трех названных выше форм показывает, что форма ЙАЙ обозначала неодушевленного прародителя Вселенной (что соответствует современному среднему роду), форма ЙЕЙ – женщину-прародительницу, и форма ЙО(Й) — прародителя-мужчину. Итак, в весьма далеком ностратическом прошлом со звука И или Й начинались самые святые слова, связанные с жизнью, мировым яйцом и Богами-прародителями. Очевидно, что и графика для записи речи, если она в то время существовала, должна была отразить эти явления в какой-то особой форме. Возможно, что изображение звука «И» в виде вертикальной палочки как раз и явилось такой формой. Тем самым, отказ от «И десятичного» в ходе орфографической реформы означал разрыв с самым древним знаком для обозначения божества. Нумерологические последствия замены I на И. Разумеется, переход от «I» с цифровым значением 10 (и с лучшей суммой цифр, равной 1) к букве «И» с цифровым значением 8 (т.е. к символу смерти) не мог не сказаться и на цифровом облике слов, связанных с обозначением божества. И прежде всего следует посмотреть, как изменилось цифровое значение имен «Иисус», «Иегова», «Ника» и монограммы Христа «IС ХС». Начнем с современного написания имени Бога-сына «Иисус». Согласно нумерологическим значениям, предложенным С.А.Вронским для современного гражданского шрифта [3, с. 240], И=1, С=1, У=3, так что для формы «Исус» имеем сумму 1+1+3+1=6, тогда как для формы «Иисус» сумма составит 1+1+1+3+1=7, что значительно лучше. Ясно, почему в русском христианстве шла многолетняя полемика по поводу того, как правильнее передавать на русском языке имя Бога-сына. Тем самым с позиций современной нумерологии, где отсутствует буква I и где узаконена буква И с цифровым значением 1, написание «Иисус» является вполне правильным. Однако кириллица имела свои числовые значения букв, повторяющие греческие, а в греческом написании отразилось древнееврейское произношение этого имени как Иошуа, Иешуа или Осия, что означало «Бог-спаситель»; этим именем назывался древнейший земледельческий бог плодородия. Легко видеть, что в форме «Ио-шуа» вполне узнаваемо название «Бог». Если посмотреть, какую сумму цифр это даст в греческом языке и в кириллице, то мы получим: 10+8+200+70+400+90=778, что совсем плохо, ибо сумма цифр этого числа будет равна 22, а следующая сумма 4. Тут, напротив, гораздо лучше написание , что дает число 770 с суммой цифр 14 и второй суммой 5. Это, конечно, не лучший результат, и для получения приемлемой цифры 7 конечную «коппу» в данном имени лучше принимать за «сигму». Следовательно, буквальное заимствование из греческого не может быть адекватно передано в форме «Исус» и требует замены на форму «Иисус», так что реформа орфографии исказила и облик этого слова, и его цифровое содержание. В латинском написании Jesus нет букв, соответствующих латинским цифрам; но с позиций С.А.Вронского, т.е. в современном, несколько искусственном нумерологическом прочтении сумма цифр этого имени будет такой: 9+5+9+2+9=34, так что вторая сумма соответствует 7. Тем самым к латинскому написанию претензий нет. Вместе с тем, следует заметить, что некоторые искажения есть и тут, ибо данное имя начинается теперь не с гласного, но с согласного звука. Что же касается еврейского написания, то тут следует вспомнить то, что Иисус в иудаизме считался человеком, но не Богом, так что возможные неточности в написании его имени не могут считаться вторжением в сакральную сферу. И все же можно предположить, что в имени «Бог-спаситель» или «Ио-шуа» первая часть, «Ио», или, в более точном еврейском написании « Имя «Христос», или «Ху», «помазанник» содержит сумму цифр 600+100+10+200+300+ 70+90=1370 со следующей суммой цифр 11 и окончательной суммой 2, что, конечно, не слишком удачно. Не вполне спасает и чтение конечной «коппы» как «сигмы», ибо это увеличивает сумму на 2 единицы, давая число 4. Впрочем, «Христос» не есть имя и не содержит божественного слога «Ио» или «Ие», а является греческим нарицательным существительным. И все же в русской передаче вместо 4 сумма цифр из-за замены «I» на «И» составит 2. Хоть и небольшое, но все-таки искажение в связи с реформой орфографии. Теперь можно рассмотреть монограмму Христа «IС ХС». Сумма цифр ее составляет 10+90+600+90=790, что дает следующую сумму 16 и окончательную сумму 7. Заметим, что при этом вместе «сигмы» со значением 200 мы использовали «коппу», ибо написание « » не характерно для монограммы Христа. Замена «I» на «И» приводит к сумме цифр 8+90+600+90= 788, что дает следующую сумму цифр 23 и окончательную сумму 5. Хотя пятерка относится к неплохим числам, но все же это не семерка, и, следовательно, орфографическая реформа исказила сакральный смысл монограммы. Далее следует обратить внимание на слово Ника, чья сумма цифр составляет 50+10+20+1=81 со второй суммой цифр 9. Написание этого слова как «Ника» с учетом только замены «I» на «И» приводит к сумме в 7, что приемлемо; следует, однако, помнить, что в процессе естественной эволюции славянской графики греческая буква «ню», Н, стала изображаться как Н, т.е. совпала с греческой «этой». В таком случае сумма цифр составит: 8+8+20+1=37, а следующие суммы составят, соответственно, 10 и 1, что не просто хорошо, но великолепно, хотя при этом греческая Богиня Ника обладает лучшим цифровым значением, чем сам Христос. Теперь осталось рассмотреть имя верховного Бога, Иеговы. Правда, и у евреев с этим именем не все в порядке, ибо в Каббале имя Иегова ( Между тем, в сакральной области нащупывается некоторая закономерность: Бог-отец, а также Богиня победы имеют высшее цифровое значение имени, равное 9; Бог-сын как в основном написании, так и в монограмме имеет цифровое значение имени, равное 7. Остается предположить, что последний элемент святой троицы, Святой дух, обладает тоже нечетным цифровым содержанием, но меньшим. Пятерка для этого вряд ли подходит, она в нумерологическом смысле маловыразительна; но зато подходит тройка. Если посмотреть слово «доухъ» в его цифровом исчислении, мы получим сумму цифр 4+70+400+600=1074 со следующей суммой цифр 12 и окончательной суммой цифр 3. В передаче этого понятия никаких искажений в связи с реформой орфографии не было, ибо греческое слово , «дух», в славянский и русский язык заимствовано не было, да к тому же оно не содержало буквы «I». Любопытно, что сумма цифр Бога-отца, Бога-сына и Бога-Святого духа составляет 9+7+3=19, где следующая сумма равна 10 и окончательная соответствует 1. Тем самым Святая троица имеет высшее сакральное значение, которым, кстати, и подтверждается значение 3 для Духа. Итак, подводя итог замене «I» на «И», можно отметить, что реформа в данном отношении коснулась прежде всего христианства и исказила цифровое содержание, а в ряде случаев и написание священных имен. Искажение написания отечественных и иностранных слов. Помимо иностранных сакральных слов от реформы орфографии пострадало немало и слов исконно русских. Так, например, правописание различало слова «мир» – покой, тишина, отсутствие войны, и «мiр» – свет, Вселенная, Земля, а также общество, социум. Так, название одного из важнейших произведений Льва Толстого – «Война и мiр», т.е. «Война и общество»; поэтому перевод этого заглавия должен быть «World and society». Однако реформа орфографии свела форму «мiр» к форме «мир», и теперь заглавие переводится как «World and peace», что совершенно не соответствует замыслу автора. Точно так же пострадало и слово «мiровоззренiе», ибо теперь оно выглядит так, будто речь идет о взгляде не на «мiр», а на «мир», на спокойствие. С другой стороны, суффиксы концов слов типа «-ий», «-ие», «-ия» писались как «-iй», «-iе», «-iя», что сближало их написание с написанием слов в латыни и в современных европейских языках, например, «станцiя», «революцiя» и т.д. Замена «i» на «и», которое по происхождению восходит к греческой букве «эта» со значением «е» приводит к неверному осмыслению этих слов, будто бы когда-то записывавшихся как «станцея» или «революцея». Но и в исконно русских словах, таких как слово «Россiя» замена одной буквы на другую не безразлична в сакральном смысле. Сумма цифр этого слова равна 100+70+200+200+10+1=581 (буква «я» не имеет числового значения, вместо него подставляем числовое значение буквы «а»=1), вторая сумма 14 и окончательная сумма 5. Замена «i» на «и» уменьшает ее до 3, давая несвойственно высокий сакральный статус, более присущий славянской форме «Русь» с суммой цифр 100+400+200=700 и второй, окончательной суммой 7. В этой мысли нас убеждает и подсчет суммы цифр по современной нумерологической шкале С.А. Вронского, где слово «Русь» имеет сумму цифр 9+3+1+3=16 со второй суммой в 7, а слово «Россия» – 9+7+1+1+1+6=25 со второй суммой в 7. Следовательно, и в слове «Россiя» следует предположить, что буква «я» как слог из «й» и «а» имеет сумму в 11+1=12 (при этом «й» понимается как согласный, следующий за «i» и потому имеющий цифровое значение на 1 больше) и, следовательно, написание «Россiя» дает сумму цифр в 100+70+200+200+10+12=592 со второй суммой 16 и окончательной суммой 7. Иными словами, сакральный статус Руси соответствует Богу-сыну, но не Богу-Святому духу. Правда, слово «Россия» есть притяжательное прилагательное женского рода от этнонима «Росс» и, вероятно, означало первоначально понятие «Рóссия земля», т.е. «земля Россов», и, поскольку мифологически земля воспринималась как «матушка» (а небо как «батюшка»), «матушкой» же стала и Россия. Но не как верховное божество (аналог Бога-отца), существующее на небе, а как его земное воплощение (и тем самым как Богиня-дочь). Так что слово «Россiя» вполне вписывалось по своему сакральному смыслу в данную символику, тогда как написание «Россия» ее утратило от замены «i» на «и», 10 на 8, ибо теперь сумма цифр стала соответствовать 5. Приведенных примеров достаточно, чтобы понять, что в ряде случаев замена одной буквы на другую приводит к потере исходного смысла слова или к неверной трактовке слов иноязычного происхождения. Исключение твердого знака в конце слов. Уж, казалось бы, эта реформа самая целесообразная! От обилия «ъ», который к тому же в дореволюционной литературе писался не в строку, а в полторы, как «Ъ», рябило в глазах. Знак этот писался, но не читался. Так почему бы его не убрать? Тем более, что числовое значение у него отсутствовало, так что сакральный смысл не затрагивался. Но такое представление о безобидности удаление «Ъ» поверхностно. В древности, т.е. более тысячи лет назад, этот знак читался как краткий звук «о» или «а»; этот звук до сих пор читается в болгарском языке как редуцированный (стертый, плохо артикулированный) звук «о», «а», даже «у», например, в слове «България» или «път» (путь), «съд» (суд), «ъгъл» (угол). Кроме того, как звук он до сих пор существует в русском языке, например, в качестве второго предударного, и его до сих пор используют в фонетической транскрипции – «п[ъ]лотенце», «д[ъ]рогóй», «г[ъ]лова» и т.д. Так что этот звук исчез в русском языке не повсеместно, а лишь в ряде случаев, например, на конце слов; однако подобное явление можно толковать как своеобразное оглушение звука на конце слова – а нам такое явление известно по согласным, которые произносятся без голоса, например, «столб» произносится как «столп», предлог «под» как существительное «пот» и т.д. Так что если попытаться отразить на письме это явление системно, то следует писать вместо звонких согласных их глухие варианты, причем не только на конце слова, но и на конце морфемы. Тогда появятся слова-монстры типа «минорный лат» или «потходящий», как если бы существовал «ходящий пот». Невозможно было бы различать слова «код» и «кот», «плод» и «плот», «сноб» и «сноп» и т.д. Короче говоря, подобная реформа в области согласных звуков принесла бы больше вреда, чем пользы. Но хотя упразднение «Ъ» на конце слова на первый взгляд не столь вредно, и даже как бы совсем безобидно, последствия этой реформы не менее разрушительны. Ведь речь идет о разрушении одной из систем русской речи – системы открытого слога. Эта система когда-то господствовала в славянском языке без исключений, и означала, что слова состоят только из открытых слогов, начинаясь с согласного и кончаясь гласным или, в крайнем случае, полугласным. Греческое слово «сфинкс» было в славянском и древнерусском языке немыслимым и должно было быть передано как съпинъкъсъ или даже как пинъкъсъ. Но по мере оглушения «Ъ»на концах морфем и по мере появления звука «ф» стали возможны такие формы написания как «сфинъкъсЪ», «сфинкъсЪ» и даже «сфинксЪ». Так что упразднение концевого «Ъ» явилось последним звеном в разрушении системы открытого слога. Здесь мы вступаем в область лингвистических дискуссий о соотношении письменного и устного языков. Традиционная лингвистическая точка зрения гласит, что письменный язык служит лишь для фиксации устной речи, является, так сказать, просто ее орудием и не более того, так что изучать следует лишь устную речь, а письменную литературу следует исследовать лишь при невозможности обратиться к речи звучащей, скажем, в случае мертвых языков. Так что первична устная, а вторична письменная речь. Следовательно, если редуцированные звуки «Ъ» и «Ь» исчезли в устной речи, они должны уйти и из речи письменной. Между тем, устная речь весьма податлива, зависит от многих местных условий и, кроме того, подвержена массе влияний, например, стремится к удобному, не очень отчетливому произношению. Поэтому традиционное русское приветствие «здравствуйте» сократилось до «здрассьте» или даже «дрась», что, тем не менее, отнюдь не фиксируется на письме. Точно так же не фиксируется на письме слияние всех слов в сплошной речевой поток с одним силовым ударением, например, «япхателпайтигулять», в котором «б» произносится оглушенно как «п», гласный «о» как «а», и речь не распадается на отдельные слова с паузами между ними. Таким образом, хотим мы этого или нет, но мы фиксируем на письме фонетическую систему, а не конкретное звукоизвержение, поэтому лингвисты различают письмо фонетическое, например, фонетическую транскрипцию, и письмо фонематическое, фиксирующее не столько звуки, сколько их систему. И с точки зрения системы слова «дрась» или «япхателпайтигулять» очень непонятны и требуют большого времени на их осмысление, хотя и гораздо точнее передают устную речь, нежели «здравствуйте» или «я б хотел пойти гулять». Но уже при таком подходе к письменности получается, что письменная речь служит в большей степени не средством общения, а средством фиксации неких инвариант, неизменных свойств устной речи, способствующих лучшей передачи смысла. Устная речь лабильна, подвижна, допускает большие отклонения от нормы, тогда как письменная речь как раз эту норму и поддерживает. И с этой точки зрения ликвидация конечного «Ъ» означало окончательную ликвидацию системы открытого слога в русской речи. Между тем, вся русская графика буквально пронизана слоговыми традициями. Прежде всего, это касается правил переноса частей слова, где переносить следует морфемами, совпадающими со слогами, например, слово «поднос» нельзя разбить на часть «по-днос» или «подн-ос», а тем более «п-однос» или «подно-с», но следует избрать единственный возможный вариант «под-нос». Для устной речи правила переноса никакой роли не играют, там вообще нет никакого переноса, ибо слова не разбиваются на части, идущие в разные предложения. Так что перенос является исключительно принадлежностью письменной речи, и его оформление в виде правила переноса целых морфем служит как раз прояснению морфем, выявлению их в чистом виде, хотя и не всегда. Так, слово «слоны» должно переноситься не «слон-ы», как было бы правильным с точки зрения деления на морфемы, а «сло-ны», как было бы верным для деления на открытые слоги. Иными словами, в некоторых случаях предпочтительнее морфемный подход, в некоторых – подход с позиций открытого слога. Но любой подход связан со слогами, с их выявлением, что не характерно для устной речи. Другой пережиток слоговой традиции связан с обозначением мягкости или твердости гласного звука. В славянских языках мягкость обозначается на самой букве, например, в польском буква «ń» обозначает НЬ, буква «ć» – ЧЬ; в сербском буква «љ» обозначает ЛЬ, буква «њ» – НЬ. Напротив, в русском языке мягкость согласного обозначается последующим гласным, так что мы имеем пары мягких и твердых согласных, различаемых последующими звуками, например, «не» и «нэ», «ни» и «ны», «ня» и «на», «нё» и «но», «ню» и «ну», «нь» и «нъ». Поэтому вне слога твердость и мягкость согласных звуков в русском языке неразличима. Кроме того, в русском алфавите есть несколько силлабем, т.е. слоговых знаков – я, ё, е, ю. В начале нашего века йотованной была и буква «и», однако теперь она произносится как чистый звук. Наконец, буква «Ы», которая в древности писалась как «ЪI» графически состоит из двух знаков, «Ъ» и «I», что тоже можно считать слогом, в котором «Ъ» играет роль «Й», а «I» – «И». Иными словами, «Ы» есть твердый слог «ЙИ». (Кстати, если уж реформа орфографии так уж решительно выступала против замены «I» на «И», то и «Ы» следовало бы заменить на сочетание «ЙИ»). Так что русская азбука является не чистым алфавитом, а частично и силлабарием, т.е. репертуаром слоговых знаков. Можно также вспомнить и о том, что до революции школьники заучивали так называемые «склады», т.е. слоги, образуемые согласными с гласными, например, «буки»-«аз» – ба-ба, «веди»-«аз» – ва-ва и т.д. Получается, что отдельные буквы в написанном слове не осмысливаются, и слово «м-а-м-а» ребенку непонятно. И действительно, только связав звуки в слоги и прочитав «ма-ма», ребенок понимает смысл всего слова как «мама». Так мы приходим к пониманию того, что когда-то письменность у славян была слоговой, и лишь появление кириллицы прервало эту традицию. И действительно, на Руси вплоть до XVII века существовала традиция слогового письма. Подробнее мы на этом останавливаться не будем, отсылая читателя к нашим публикациям по данному вопросу [5, с. 6; 6, с. 89-93; 7, с. 63; 8, с. 54-60; 9, с. 136-140]. В контексте приведенных примеров упразднение конечной буквы «Ъ» является завершением отказа от слоговой традиции. После этого стали возможны примеры отказа и от других остатков слоговой системы; так, например, под влиянием компьютеризации в конце ХХ века стали возможны немыслимые прежде переносы слов вплоть до отделения одного звука. Тем самым реформа орфографии означала окончательный разрыв с традициями открытого слога в устной речи и слоговой письменности в кирилловской орфографии; она отодвинула нас от наших предков. О так называемом Ъ разделительном. Наряду с упразднением конечной буквы «Ъ» в реформе орфографии допускалось сохранение этого знака в разделительном значении, например, в словах «съесть», «разъять», «подъём», поскольку иногда эти слова писались как «с’есть», «раз’ять», «под’ём». Но ведь по сути дела буква «Ъ» означала здесь согласный звук «Й», так что вместо производной от «I» использовалась совершенно другая буква. В этом можно узреть наступление на «I», начатое заменой «I» на «И». Украинцы отнеслись к «I» бережнее, и не только сохранили «I» для обозначения гласного звука, но и на базе него создали букву для обозначения согласного звука «Й», обозначив ее как «Ї». Заметим, что в слоговой графике один знак «I» использовался как для обозначения гласного звука «И», так и для обозначения согласного звука «Й». В современном же русском языке благодаря традиции, закрепленной в орфографии, от исходного «I» для обозначения согласного «Й» ничего не осталось: теперь используются графемы Й, Ъ, Я, Ё, Е, иногда И, и лишь в Ю первая палочка еще напоминает «I», да и то перекладинка уже превратила две буквы «IО» в единый символ «Ю». Так что здесь можно усмотреть завершение гонений на «I» в смысле «Й»; впрочем, в латинском языке слоговой знак «I» тоже приобрел отличный вид – он стал выглядеть как «J». А между тем, написание «с’есть», «раз’ять», «под’ём» и т.д. сохраненное в украинской графике, содержит апостроф в виде маленького знака «I», стоящего выше линии строки. Тем самым в результате реформы орфографии всякое упоминание о «божественном» символе «I» как знаке для обозначения согласного звука исчезло окончательно. Прочие замены. Из других изменений реформой предусматривалось писать в родительном падеже прилагательных, причастий и местоимений ОГО, ЕГО вместо АГО, ЯГО; писать приставки ИЗ, ВОЗ, НИЗ, РАЗ, РОЗ, ВЗ, БЕЗ, ЧРЕЗ, ЧЕРЕЗ перед звонкими согласными с заменой З на С перед глухими согласными; в именительном и винительном падежах женского и среднего рода полагалось писать на конце множественного числа прилагательных, причастий и местоимений ЫЕ, ИЕ вместо ЫЯ, IЯ; писать ОНИ, ОДНИ, ОДНИХ, ОДНИМИ вместо ОНh, ОДНh, ОДНhХ, ОДНhМИ; вместо ЕЯ писать ЕЕ. Смысл этих изменений тот же, что и предыдущих, т.е. с одной стороны некоторое упрощение орфографии и приведение ее в соответствие с устной речью, а с другой стороны, в отдалении русского написания от написания других славянских народов. Так, если украинцы пишут слово «рассказ» как «розсказ», то в дореформенной русской орфографии следовало писать «разсказ», так что после реформы отличие, заключавшееся в одной букве, теперь увеличилось вдвое. Кроме того, более последовательно убирались буквы «ять» и «I». Общие выводы. Реформа графики и орфографии означала прежде всего разрыв с традицией славянского письма, и тем самым отдалила и отделила новое русское гражданское письмо от письма слогового, от письма кирилловского и даже от письма, введенного Петром I. Это означало, что для чтения дореволюционных книг уже требовалось известное напряжение, определенное привыкание, что создавало известный культурный барьер. Конечно, для людей с высоким образовательным уровнем он был относительно легко преодолим, однако для большинства малограмотных лиц, получивших в годы советской власти доступ к образованию, он казался довольно существенным. Но именно это и требовалось для новой власти. С одной стороны, новая орфография позволяла легче изучать русскую письменность, с другой – практически исключала знакомство широких народных масс с дореволюционной литературой. Другим важным следствием орфографической реформы явилось выделение русской графики из восточнославянской. Еще в ХIХ веке среди лингвистов шли споры, существует ли украинский и белорусский языки именно как языки, или они все являются просто малороссийским и западнороссийским диалектом великорусского. Упразднение графемы «I» из русского языка окончательно разрешило этот вопрос в смысле графики, ибо теперь в этих языках данная графема сохранилась, а в русском исчезла. Так что если прежде, до реформы, в великорусском можно было найти черты и украинской, и белорусской графики, или, иными словами, великорусская письменность являлась просто общерусской без подразделения на великорусскую, малорусскую и белорусскую, то теперь русская письменность перестала претендовать на общерусскую значимость и стала в один ряд с украинской и белорусской. Тем самым субординацию сменила координация, а понятие «русский», равно применимое к великорусам, малорусам и белорусам теперь исчезло, став синонимом слова «великорусский». Иными словами, этноним «русский» утратил свой общеславянский (по отношению к восточным славянам) статус, обозначив лишь одну восточнославянскую народность. Вряд ли такое понижение статуса русской графики можно воспринять иначе как крупную утрату. Еще одним следствием реформы явилось отдаление русской графической системы от общей индоевропейской. При том, что основной состав букв имеет написание в строку, ряд букв имеет диакритические надстрочные знаки, так что время от времени встречаются буквы в полторы строки. Так, в испанском языке существуют значки для ударения, у французов они более разнообразны, а у греков еще и пополнены знаками придыхания; у немцев существуют буквы д, ц, ь, и при всем том во всех языках с латинской графикой есть буквы i и j. Так что с учетом заглавных букв, также занимающих полторы строки, а также полуторастрочных b, d, f, h, k, l, t внешний рисунок слов выглядит весьма разнообразным. В русском же языке до реформы таких знаков было меньше, к ним относились i, h, Ъ, ё, й, б, однако они все же были, и особенно часто употреблялся Ъ в конце слов. После упразднения первых трех знаков перестали писать «ё» как «ё», заменив на «е»; есть некоторая тенденция в начале слов заменять «Й» на «И», например, писать «иог» вместо «йог» или «иод» вместо «йод». Так что остаются только «й» конечный и «б». Если еще вспомнить об отсутствии таких узких знаков, какие есть в латинской графике, например, i, j, l, t, и, напротив, вспомнить об очень широких русских буквах типа ш, щ, ж, м, ю, ы, то можно придти к выводу о том, что после реформы русский текст стал восприниматься как очень широкий и весьма монотонный, содержащий очень мало полуторастрочных знаков. Так что реформа сделала русскую письменность еще менее похожей на общеевропейскую, чем она была до реформы. Уже этих культурных утрат было бы достаточно для того, чтобы задуматься, следовало ли производить подобную реформу. Однако наибольший урон нанесла реформа в практически неизвестной широким массам области, в области сакральной. Отказ от исходного «I» привел к полному забвению знака Бога, к торжеству атеизма в графике; в меньшей степени тому же способствовало и упразднение греческой буквы «». Замена «I» на «И», «Й», «Ъ» и другие буквы и замена «» на «Ф» и «Т» привела к искажению числового значения писавшихся через эти буквы имен, прежде всего имен Бога. Весьма искаженными стали и написания многих других имен библейского и греческого происхождения. Все это привело к тому, что стало бы весьма кощунственным издавать, например, Библию в новой графике, где у ряда слов сакральный смысл менялся на прямо противоположный. Из изложенного напрашивается вывод о том, что реформа орфографии носила неслучайный характер именно в сакральной области. Правда, лингвисты категорически отвергают такой довод, полагая, что любое правописание нуждается в периодическом реформировании, ибо язык заметно меняется из столетия в столетие и его письменная фиксация должна отражать его наиболее существенные сдвиги. Поэтому лингвисты никаких сакральных диверсий не совершали, они просто выполняли свой профессиональный долг. Вероятно, истина лежит посередине: разумеется, лингвисты не планировали осуществлять вмешательство в сакральную сферу просто потому, что они ее не знали, и именно поэтому они в ней наломали дров. Так, если ребенок, получивший первые практические навыки вождения автомобилем, но совершенно незнакомый с правилами дорожного движения, сядет за руль, он непременно сделает несколько грубых нарушений этих самых правил, и не потому, что они сложны, а как раз в силу их незнания. А не ведали они этой области не потому, что знания эзотерического плана были запрещены, как это имеет место в христианских странах, а потому, что для атеизма тонкий мир вообще не существует ни в христианском, ни в языческом, ни в эзотерическом плане. Это, с позиций атеизма, знания «ни о чем», на их приобретение незачем тратить время. Лингвист-атеист есть порождение не столько советской эпохи, сколько Нового времени вообще. Вряд ли когда либо еще, за исключением разве что поздней античности, можно было бы представить себе языковеда, не сведущего в религии. Писали, читали, обучали письму и чтению, совершенствовали правописание и изобретали новые системы письма во все века исключительно жрецы. Недаром в Древнем Египте богом письма был Тот Бог мудрости, Бог различного рода тайных действия, связанный с Луной. Да и первые записи, судя по руническим надписям, это прежде всего сакральные знаки, священные формулы, оберегающие людей от злых сил, от чужих чар, дарующие им здоровье, силы, успех, счастье. Это короткие надписи-пожелания, надписи-заклинания, надписи-обереги. Не только нанесение письменных знаков, но и само их чтение являлось частью священного ритуала, к которому не допускались непосвященные. Поэтому любые реформы в графике или орфографии исходили прежде всего из сакральных целей, и лишь во вторую или даже в третью очередь из целей лингвистики, из желания согласовать письменную речь с устной. Ведь всегда это соотношение было обратным: письменная речь имела статус святости, высшего и во многом недостижимого эталона для повседневного подражания, и сама мысль о приспособлении священного письма под запросы сиюминутной практики устной речи показалась бы кощунственной. Это все равно как попытаться переписать Новый завет, заменив иудейские реалии начала нашей эры на реалии того или иного региона наших дней; получится, конечно же, доступней и понятней, но весь ореол святости как рукой снимет (и к тому же появится комический эффект от вплетения в библейские сюжеты современных бытовизмов). В свете сказанного приходится удивляться не тому, что лингвисты-материалисты, не знавши броду полезли в воду и сильно замутили ее, а тому, что ошибок в сакральной области сделано не так уж много. Впрочем, насколько можно судить по дальнейшему, эта реформа была первой из целой серии намечаемых, и в 50-е годы ХХ века готовилась грандиозная ломка сложившейся системы, по которой, например, слово «огурцы» следовало писать на украинский лад как «огурци». Однако именно в силу очевидной неприемлемости многих готовящихся преобразований эта реформа так и не была произведена, или, точнее, не была проведена в намеченном объеме. Реформа орфографии в широком культурном контексте К рассматриваемой реформе орфографии нельзя подходить как к изолированному явлению. Она имела свои истоки и свои связи с другими изменениями в культуре. И прежде всего речь идет о реформе календаря. Календарная реформа. Исследователь календаря С.И. Селешников отмечает, что еще в 1830 г. Петербургская академия наук выступила с предложением о введении в России нового стиля, соответствовавшего западноевропейскому, однако бывший в то время министром народного просвещения князь К. А. Ливен отрицательно отнесся к этому и в своем докладе царю Николаю I представил реформу календаря как дело «несвоевременное, недолжное, могущее произвести нежелательные волнения и смущения умов». Он указывал, что «выгоды от перемены календаря весьма маловажны, почти ничтожны, а неудобства и затруднения неизбежны и велики». После получения этого доклада царь написал на нем: «Замечания князя Ливена совершенно справедливы» [10, с. 166-167]. В 1899 г. при Русском астрономическом обществе была создана комиссия из представителей многих научных учреждений, министерств и ведомств. Она предложила ввести в России не григорианский календарь, а более точный, основанный на проекте И.Г. Медлера. Несмотря на исключительно активную роль в этой комиссии великого русского ученого Д.И. Менделеева, реформа вновь не состоялась из-за противодействия царского правительства и церкви. Стремясь парализовать деятельность комиссии, императорская Академия наук срочно создала свою календарную комиссию на основе высочайшего разрешения, в котором было сказано, чтобы новая комиссия «приняла во внимание соображения бывшего министра народного просвещения князя Ливена по вопросу о введении в России григорианского стиля». Сюда же поступило и мнение святейшего синода, обер-прокурор которого Победоносцев сообщил, что считает введение нового календаря несвоевременным. Тем самым при царской власти календарная реформа не состоялась. Что же касается советской власти, то уже 16 ноября 1917 г. этот вопрос был поставлен на обсуждение советского правительства, а 24 января 1918 г. совет Народных Комиссаров принял «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря» [11, с. 404-405]. Декрет короткий: «В целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени, Совет Народных Комиссаров постановляет ввести по истечении января месяца сего года в гражданский обиход новый календарь. В силу этого: 1) Первый день после 31 января считать не 1-ым февраля, а 14-м февраля, второй день – считать 15-м и т.д. 2) До 1 июля сего года писать после числа каждого дня по новому календарю в скобках число по до сих пор действовавшему календарю. Председатель Совета народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин). Помощник Нар. Комис. по Иностранным Делам Чичерин. Народные Комиссары: Шляпников, Петровский, Амосов, Оболенский. Секретарь Сов. Нар. Комис. Горбунов» [11, с. 404-405]. Тем самым вводилась разница с 1 марта 1900 года с юлианским календарем в 13 дней, а до этого срока в 12 дней. В связи с этим все церковные праздники, имевшие твердые календарные даты и праздновавшиеся одновременно всеми христианами, разошлись, и дата Рожества Христова «переехала» с 25 декабря 1918 г., когда ее отмечают католики и протестанты, на 7 января 1919 г., когда ее отмечают православные России. Переместились и многие другие церковные праздники, так что русская православная церковь по их датам отделилась от других христианских церквей. Для переходного периода требовался пересчет одних дат на другие, что было бы несложно, если бы разница составляла 14 дней, 2 недели, но сдвиг на 13 дней был неудобен. Что же касается сакрального смысла, то на уровне чисел дня месяца он не пострадал, ибо число 25 (дата 25 декабря) имеет сумму цифр, равную 7; но то же число 7 дает и другая дата, по новому стилю (7 января). Но совершенно иной результат получается при осмыслении полной даты! Учет месяца дает разные числа: 25/12 имеет сумму цифр, равную 10 и вторую сумму, равную 1, как Святая Троица, тогда как у даты 7/1 сумма цифр равна «числу смерти» 8. Короче говоря, результат реформы тут тот же самый, что и при замене «I» на «И», 1 заменяется на 8. С позиций эзотерики такую дату рождения мог бы иметь Антихрист. Конечно, с астрономической точки зрения дата зимнего солнцеворота приходится на 22 января, и рождение Бога имело бы смысл приурочить именно к ней. Однако с эзотерической точки зрения само число 22 имеет сумму цифр, равную 4, и не вполне подходит для такого события, хотя полная дата 22/12 имеет сумму цифр, равную 7. Очень плохой является с сакральной точки зрения дата 23/12, где полная сумма цифр составляет «число смерти» 8, да и число дней 23 имеет не лучшую сумму цифр, равную 5. Не очень хорошей является и дата 24, ибо сумма цифр тут равна 6, хотя полная дата 24/12 уже лучше по сумме цифр, составляющей 9. Но, разумеется, просто великолепной является дата 25/12, где хороша сумма цифр и дня, равная 7, и полной даты, равная 10. Очевидно, по этим соображениям дата рождения Бога и была отодвинута на 2-3 дня от астрономической. В связи со сказанным, дату Рождества Христова по новому стилю 7/1 иначе как атеистическим кощунством назвать нельзя. Понятно, почему Русская православная церковь долго и упорно сопротивлялась подобной реформе. Календарная реформа Петра I. Реформа календаря в нашей стране, однако, началась не с В.И. Ленина, а с Петра I, который 19 декабря 7208 г. от «сотворения мира» подписал указ «О писании впредь Генваря с 1 числа 1700 года во всех бумагах лета от Рождества Христова, а не от сотворения мира». В этом указе предлагалось день, следующий за 31 декабря 7208 г. от «сотворения мира» считать 1 января 1700 г. от «Рождения Христова». Тем самым календарная практика России приводилась в соответствие с традицией Западной Европы [10, с. 164]. И опять-таки, об эзотерической стороне дела никто не побеспокоился. Дата 19 дает сумму цифр, равную 20, что не особенно благоприятно для исторических решений. Полная дата 19/12 имеет сумму цифр, равную 13, и вторую сумму цифр опять-таки четную и равную 4. Но сумма цифр года внушает ужас: 7208 имеет первую сумму цифр, равную 17, и вторую сумму цифр, равную «числу смерти», 8! Но столь же неприятен и 1700-й год, уже первая сумма цифр которого равна 8! Иными словами, любой эзотерик скажет, что жизнь по такому календарю чревата неприятностями. В другом указе Петра, подписанного днем позже, «О праздновании Нового года», полагалось, что с 1 января 1700 года начинается новый век, хотя с астрономической точки зрения он должен был начаться только с 1 января 1701 года. Если первый указ показывал невежество царских сановников в оккультизме, что понятно и до некоторой степени простительно, то данный указ о Новом годе показывал их невежество и в области астрономии. В результате получилось, что 8 лет длился 73-й век и 101 год – 18-й век. Видимо, Петр I решил сделать весь век «веком Петра». Выше мы видели, что в один и тот же 1918 год произошла реформа и календаря, и орфографии. Русский император Петр I тоже не остановился на реформе календаря, а произвел и реформу российской письменности, хотя с некоторым разрывом во времени, примерно 7 лет спустя. Орфографическая реформа Петра I. Вместо кириллицы в 1707-1708 гг. Петр ввел так называемый «гражданский шрифт», где витиеватые начертания прежнего шрифта сменились простыми и строгими формами. Из русской азбуки было исключено 9 букв: «пси», «кси», «омега», «ижица», «ферт», «земля», имевшие греческое происхождение, оба «юса», большой и малый, имевшие славянское происхождение и, что для нас очень существенно, «иже». Тем самым из-за реформы графики прерывалась традиция чтения русских книг, написанных кириллицей, поскольку такое чтение было затруднено для малообразованных людей; кроме того, образовался графический разрыв с греческим алфавитом из-за изъятия ряда букв русской азбуки. Что же касается эзотерического смысла, то устранение данных букв уносило и их числовые значения, ибо «кси» имело значение 60, «пси» – 700, «омега» – 800, «ижица» – 400, «ферт» – 500, «земля» – 9. Поэтому замена «кси» на сочетание «КС» заменяла 60 на 20+200=220 с суммой цифр 4 вместо 6; замена «пси» на сочетание «ПС», например, в слове «Психея», заменяла 700 на 80+200=280 с суммой цифр 12, а затем 3 вместо 7; замена «омеги» на «омикрон» вела к замещению 800 на 70, «ферта» на «тету» – 500 на 9, «земли» на «зело» – 7 на 6, «ижицы» на «иже» – 400 на 8. Здесь уже речь шла о массовом искажении в начертании греческих слов. Так, слово , «душа», имевшая сумму цифр 700+400+600+8 =1708 с суммой цифр в 16 и второй суммой в 7 теперь стало выглядеть как «психе» с суммой цифр в 280+8+600+5=888+5=893, со следующей суммой цифр 20 и второй суммой 2. Так что от божественности «души» не осталось и следа. Подобную участь разделили и многие другие греческие слова с замененными буквами. Напротив, замена «ферта» на «фиту» и «иже» на «и» придала многим греческим обычным словам несвойственную им божественную символику. Короче говоря, петровская реформа орфографии во многом была столь же разрушительной в эзотерическом смысле, как и реформа большевиков. Правда, вскоре ряд букв Петр I восстановил, за исключением «юсов» (не имевших числовых значений), «пси» и «омеги». Но позже реформаторское дело Петра продолжила Российская Академия наук, вновь исключившая в 1735 г. «кси» и «ижицу», но теперь уже исключив «зело» вместо «земли», и почему-то восстановившая в 1758 г. «ижицу». Так что как и в случае с календарем, проводником реформы без оглядки на эзотерику выступала Академия наук. Предопределенность большевистской реформы орфографии. Как видим, реформаторская деятельность большевиков была не только системной, охватывая наряду с областью письменного языка еще и календарь, но и последовательной, опираясь на сходную реформаторскую и разрушительную деятельность Петра I. Так что накануне ХХ века положение в орфографии виделось с точки зрения лингвистики так: «Ко времени Октябрьской революции из букв, ненужных для русской речи, в русском алфавите все еще оставалось 4 буквы десятиричное «И» («И» с точкой), «фита», «ижица» и особенно осложнявшая обучение грамоте буква «ять». Все эти буквы были окончательно упразднены советской реформой. Наибольшие споры как до реформы 1917-1918 гг., так и после нее, вызвал вопрос, какое из двух кирилловских «и» следует сохранить в русском алфавите. Сторонники сохранения «И с точкой» («И десятиричного») обосновывали свое предложение тремя очень существенными аргументами: во-первых, желательностью приближения русского алфавита к западноевропейским; во-вторых, тем, что замена «И восьмеричного» «И десятиричным» дала бы (вследствие меньшей ширины этой часто встречающейся в русском письме буквы) экономию около 1% площади бумаги при письме и печати; в-третьих, гораздо лучшей различимостью «И с точкой» («И восьмеричное» слишком похоже по своей форме на другие две русские буквы «н» и «п». Несмотря на эти аргументы, победу одержали сторонники «И восьмеричного», ссылавшиеся на то, что сохранение этой чаще применявшейся буквы приведет к меньшему изменению традиционной графики русского письма. Повлияла здесь также неудача попытки Петра I ввести в русском письме по образцу Западной Европы «И десятиричное» вместо ”И восьмеричного“», – отмечает В.А. Истрин [12, с. 151-152]. Это можно понимать как слабое сочувствие «И с точкой»; но, однако, никакой серьезной аргументации в пользу данного знака сам В.А. Истрин не приводит. Так что ситуация в пользу упразднения этого символа Бога вызревала прежде всего в рамках самой Академии наук, и готовый результат только был подкинут революционерам, готовым осуществить любую ломку, которая бы на первый взгляд отражала вековые чаяния простого народа. Т.е. большевики лишь поставили последнюю точку в весьма сложной лингвистической и мировоззренческой проблеме, хотя ее подлинными авторами, как и авторами календарной реформы, явились не они. Но у нас нет ни малейшего желания обвинять в незнании оккультизма академиков, подлинных творцов науки Нового времени. До сих пор идут горячие споры о существовании тонкого мира, который пока не фиксируется обычными физическими приборами, хотя представляет собой во многом реальность, отражаемую нашими органами чувств (преимущественно опосредованно). Автор этих строк уже имел возможность публично высказываться о существовании подобной реальности [13, с. 84-92], которая мало по малу приковывает внимание ряда профессиональных ученых. Так что незнание оккультизма, его всяческое развенчивание считается большой заслугой не только людей науки наших дней, но так было и два века назад. Поэтому, борясь с обскурантизмом невежества, ученые утеряли многие тайные знания наших предков, и в отсутствие этих ориентиров благополучно сели на мель. Различия между кириллицей и глаголицей. Как мы имели возможность видеть, и петровская, и большевистская реформы лишь искажали сакральный смысл начальной русской азбуки, т.е. кириллицы. Неужели она была столь совершенна? На наш взгляд, несомненно. Ибо кириллица содержала примерно половину букв из греческой азбуки (вторая половина, как мы установили в 1995 г., была добавлена из славянского слогового письма), и только эти буквы имели цифровое значение, в точности соответствующее греческому. Так, например, буква «А» имела значение 1, как и греческая буква «альфа», но уже буква «Б» цифрового значения не имела, поскольку отсутствовала в современном греческом алфавите, зато буква «В», соответствовавшая греческой букве «бета», имела цифровое значение 2, и так далее, в полном соответствии греческому оригиналу. Тем самым, отличаясь своим звуковым значением от греческого алфавита в сторону гораздо более широкого репертуара звуков, соответствовавших славянской речи, и не совпадая в названиях букв, заимствованных от глаголицы, кириллицы была абсолютно тождественна греческому алфавиту в его сакральной, цифровой части. И именно этой азбукой были написаны богослужебные книги всех православных славян с самого их крещения и по сей день. Так что в сакральном плане кириллица ничем не отличалась от греческого алфавита, принятого в православной Византии. Но и сами греки, разумеется, не были теми оригинальными оккультными мыслителями, которые придумали цифровые значения букв. Кстати, цифровые значения букв были и у римлян, и ими мы пользуемся до сих пор: I=1 (у греков =10), V=5 (у греков =9), X=10 (у греков =600), L=50 (у греков =30), C=100 (у греков =200), D=500 (у греков =4), M=1000 (у греков 40). Как видим, ни одного совпадающего значения, и при этом этими 7-ю буквами римляне передавали значения любого числа. Иными словами, римляне были прагматиками и их буквы были весьма конструктивны для передачи чисел. Напротив, греческие буквы сакральны, ими неудобно оперировать в математических действиях, причем не только при сложении-вычитании или умножении-делении, но даже для выражения готового результата подсчета. Зато они прекрасно подходят для нумерологии. Как известно, греки ездили обучаться оккультизму в другие страны, и прежде всего в Индию и Египет. Так, по данным Э. Шюре Пифагор 22 года проходил обучение в Египте, в Мемфисе у жреца Солхиза, а Платон, пройдя в Египте посвящение Исиды, хотя и не достиг высшей степени посвящения, но все же поднялся до третьей ступени [14, с. 218, 320]. Существовал в Греции и собственный эзотерический центр в Элевсине, где совершались мистерии [15]. Тем самым Древняя Греция не была оторвана от центров мировой эзотерической мысли и, перейдя от слогового письма «линейного Б», существовавшего там в крито-микенский период, к письму буквенному, имела возможность выстроить цифровую систему в соответствии с существовавшими в оккультизме требованиями. Кроме того, видимо, уже финикийское и арамейское письмо имело цифровую символику. Во всяком случае таковую имеет современное еврейское квадратное письмо, где «алеф» = 1, «бет»=2, «гимел»=3, «далет»=4, «хе»=5, «вау»=6, «зайн»=7, «хет»=8, «тет»=9, «йод»=10, «каф»=20, «ламед»=30, «мем»=40, «нун»=50, «самех»=60, «айн»=70, «фе»=80, «цаде»=90, «коф»=100, «реш»=200, «шин»=300, «тау»=400, «каф конечное»=500, «мем конечное»=600, «нун конечное»=700, «фе конечное»=800, «цаде конечное»=900 [4, с.14]. Тем самым грекам осталось только согласовать цифровое значение своих знаков с западносемитскими предалфавитами (точнее, консонантными системами письма). Можно предположить, что цифровое значение буквенных знаков возникло на еще более раннем уровне развития письменности, в период слогового письма. Поэтому истоки цифровых значений кириллицы скрыты в глубине веков, в тех временах, когда жрецы не столько учили читать и писать, сколько вели числовые подсчеты. Кстати, о подсчетах. Сам корень слова «ЧИТать» весьма родственен таким словам как «сЧИТать», «сЧЕТ», «ЧЁТ», «неЧЕТ», «ЧЁТки». Действительно, если «чётки» являются предметом для счета, то слово «ЧИТать», вероятно, первоначально как раз и обозначало «считать», «вести подсчеты». По словам черноризца Храбра, прежде славяне не имели книг, но чертами и резами «чьтеху и гатааху», будучи язычниками [12, с. 144]. Это означает, что они чертами и резами «вели счет и гадали». Тем самым, исконным смыслом письменности был как раз сакральный смысл, смысл нумерологический, тогда как наш сегодняшний смысл, т.е. смысл фиксации звуков был тогда вспомогательным. Так что цифровое значение букв доносит до наших дней дыхание седой старины. Что же касается глаголицы, то ситуация с ее возникновением была иной. Глаголица явилась наследницей слогового письма, где каждая буква строилась как удвоение слогового знака или лигатура из близких знаков; однако слоговое письмо не имело цифрового значения своих знаков, поскольку числа обозначались иным способом; следовательно, и глаголица не имела предшествующего цифрового значения. Это значение появилось позже по образу греческого алфавита, однако в силу неподготовленности изобретателя глаголицы в сакральной области цифровые значения получили все буквы подряд. Поэтому наблюдается расхождения между кириллицей и глаголицей уже в значении второго знака, ибо «буки» в глаголице =2, тогда как в кириллице они не имеют цифрового значения. Затем следуют буквы, имеющие в глаголице значение, на единицу больше, чем в кириллице вплоть до «живете»=7; в кириллице эта буква негреческого происхождения цифрового значения не имеет. Поэтому «зело» уже =8, а не 6, «земля» =9, а не 7, но «и»=10, этот священный знак занимает свое законное место. Затем вместо «како» со значением 20 в глаголице следует «земля»=20, а за ней – мягкая буква «г», называемая «дервь» и не вошедшая в кириллицу, со значением 30; последующие буквы отличаются от кирилловских значение на 10, 20, 100 или 200. Имеет цифровое значение глаголическая буква «ша»=800; у соответствующей кирилловской буквы этого значения нет, а буква «червь» в глаголице имеет значение 1000, отсутствующее в кириллице вообще, ибо там та же буква тоже имеет максимальное значение, но =900. Короче говоря, хотя основные сакральные буквы, «и» и «фита» в обеих славянских азбуках совпадают, остальные цифровые значения глаголицы на 1 или 2 выше, чем в кириллице, что, разумеется, приводит к сильнейшему искажению числового облика слова. Так что переписывание богослужебных книг глаголицей было тысячу лет назад таким же кощунством, как в наши дни запись их русским гражданским шрифтом. Большинство современных исследователей склоняются к мысли о том, что Кирилл и Мефодий создали не кириллицу, а были лишь последними редакторами глаголицы, и их заслуги состояли в переводах священных книг с греческого на славянский язык; об этом теперь даже пишут в газетах [16, с. 8]. Но поскольку глаголица давала искаженную сакральную «цифирь», она не могла быть признана теми христианскими епископами, которые были посвящены в этот эзотерический смысл графики. И действительно, в истории деятельности Кирилла и Мефодия мы встречаем факты неприятия новых переводов Библии со стороны остального духовенства. Правда, советские исследователи описывали эту ситуацию иначе. Так, у В.А. Истрина мы читаем: «Церкви, где служба велась на латинском языке, пустели, а немецко-католическое духовенство теряло в Моравии влияние и доходы. Поэтому понятна злоба, с которой обрушивалось на братьев это духовенство. Константина и Мефодия обвиняли в ереси, в том, что они нарушают все освященные веками церковные законы, ибо сам Бог избрал только три языка, на которых подобает к нему обращаться. Особенно негодовал зальцбургский архиепископ. Ведь еще Карл Великий пожаловал зальцбургскому епископату права на моравскую церковь, на десятинный сбор по всей Моравии и на треть доходов с моравских земель. А сейчас все это уплывало от могущественного архиепископа из-за дерзостных деяний каких-то византийских священника и монаха!… Беспринципного Иоанна мало интересовал сам Мефодий и дело, за которое тот боролся. Больше того, Иоанн далеко не сочувственно, даже враждебно относился к славянскому богослужению… Богослужение на славянском языке папа Иоанн категорически запретил, а славянскую речь разрешил только для церковных проповедей» [12, с. 28 и 39]. Как видим, В.А. Истрин все сводит к чисто меркантильным, материальным интересам, совершенно не затрагивая сакральную сторону дела. Однако его последняя фраза разъясняет всю проблему: папа Иоанн запретил не славянскую речь как таковую (ее он разрешил для проповедей), а лишь ту, которая имела письменный вариант, «божье слово». По всей видимости, и среди епископов лишь зальцбургский архиепископ был посвящен в сакральную сторону дела. Заметим, что неприятие переводов Кирилла и Мефодия произошло еще до разделения церквей на православную и католическую, когда единая христианская церковь была весьма заинтересована в привлечении в свое лоно новой паствы и, следовательно, терпимо относилась к богослужению на других языках, например, на грузинском, армянском, эфиопском; так что дело, на наш взгляд, заключалось не в языке, а в письменности. А обвинение в ереси, предъявленное вначале священнику, а затем и архиепископу Мефодию, было конечно же чрезвычайным происшествием в церковных кругах. Позже, задним числом, был разработан иной шрифт, по возможности точно копирующий греческий и внешне, и со стороны цифровых значений; он был назван «кириллицей» и уже не вызывал никаких нареканий со стороны духовенства. Тем самым спор «о трех языках» улегся, и более никакие обвинения в ереси против священных книг на славянских языках не выдвигались. За свой подвиг в деле проповеди слова Божьего Кирилл и Мефодий были причислены к лику святых, да не простых святых, а «равноапостольных». Разумеется, только при условии, что они создали священное письмо, «кириллицу», а не отредактировали еретическую глаголицу. Общие выводы. Первоначально письменность имела главным образом сакральный характер, о чем до сих пор нам напоминают небольшие рунический надписи, находимые в Скандинавии и Германии. Кроме того, слово «иероглифы», пришедшее к нам из Египта, означает в переводе с греческого «священные глифы», «священные письмена на камне». По мере эволюции письменности от иероглифов (изображения в одном знаке целого слова) к слогам и буквам священная сторона все труднее удерживалась в письме, и лишь некоторым алфавитам, в том числе и кириллице, удалось сохранить исконные цифровые значения. Но параллельно происходила и эволюция жрецов. В первоначальном христианстве, по исследованиям Анны Безант, существовали и мистерии (как малые, так и большие), и ритуал посвящения, и линия непрерывной ученической преемственности [17]. Постепенно все эти сакральные атрибуты были утрачены, и даже не все папы или патриархи, уже не говоря о кардиналах, митрополитах и архиепископах, были в достаточной степени осведомлены об эзотерической, т.е. тайной, не подлежащей оглашению стороне религии. Однако, грубо говоря, до Х века религия обладала монополией на образование, на обучение письму и чтению. Начиная с Х века возникает мощное направление светского, мирского образования, как в виде университетов, так и в качестве средних школ; однако какое-то время начальная его ступень все еще организуется вокруг церковных приходов. Уже к началу Нового времени в Европе образование становится светским от его начала и до конца, так что если сначала церковь утеряла контроль над университетской профессурой, в том числе и над лингвистами, то позже она была отделена и от практического обучения письму и чтению. А наука с каждым веком становилась все более материалистической, письмо рассматривалось все более лишь как инструмент отражения звуковой речи, так что нет ничего удивительного, что когда речь зашла о реформах письменности, и когда обратились не к церкви, а к Академии наук, реформа пошла в чисто материалистическом направлении. Теперь стало совершенно безразличным, составляет ли имя Бога в сумме единицу, «изначальную причину всего», число 7, «одно из ряда Священных чисел (7, 12, 13, 60), поистине вездесущее, коренное среди «числ предвечных», символизирующее тайну», или число 8, число смерти, а также «материального успеха и надежности, доведенной до совершенства» [2, с. 15, 63 и 71]. Теперь, у демократов, все числа равны. Так что и петровская, и большевистская реформа орфографии, как и календаря, явились лишь заключительными этапами секуляризации, обмирщения когда-то священной по самой своей сути письменности, которая из орудия общения человека с Богом и тонким миром превратилась в простое орудие повседневной деятельности людей, в том числе и хозяйственной. Ведь чего еще можно ожидать от надписях на заборах, дверях туалетов и на упаковке обычных товаров? Список литературы 1. Декрет Совета народных комиссаров от 10.Х. 1918 г. «О введении новой орфографии» // Истрин В.А. 1100 лет славянской азбуки. М., 1963 2. Ольгин А. Эхо сокровенных знаний // Магия чисел. Числа в твоей судьбе. Серия «Сокровенные знания», вып. 1. Красногорск, 1992 3. Вронский С.А. Астрология: суеверие или наука? М., 1990 4. Ленен. Каббала. Каббалистическая наука. Под ред. А.Т.Зиновьева. М., 1992 5. Чудинов В.А. Славянская письменность – древнейшая в мире? (рубрика «Истоки») // «Аль-Кодс». Газета. М., 1994 № 18 (39) 6. Чудинов В.А. Авторизованный подход в дешифровке древней славянской письменности // «Вестник МЭГУ». Журнал. М., 1995, № 1 (3) 7. Чудинов В.А. Может быть, это слоговое письмо? // «Наука и религия». М., 1996 № 2 8. Чудинов В.А. Материалы к познанию истории Древней Руси // «Вестник МЭГУ». Журнал. М., 1996 № 2 (6) 9. Чудинов В.А. Астрономически-ритуальная интерпретация рисунка-надписи из Каменной Могилы // Археоастрономия: проблемы становления. Тезисы докладов международной конференции (15-18 октября 1996) 10. Селешников С.И. История календаря и хронология. М., 1977 11. Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря // Декреты Советской власти. Т. 1, № 272. М., 1957 12. Истрин В.А. 1100 лет славянской азбуки. М., 1963 13. Чудинов В.А. Мир малой плотности или духи вокруг нас? // Человек, 1991, №4 14. Шюре Э. Великие посвященные. Репринт издания 1914 г. М., 1990 15. Лауэнштайн Д. Элевсинские мистерии. М., 1996 16. Старосмысл А. Беседа с Богом с помощью аориста. Какое наследие мы получили от Кирилла и Мефодия и что с ним произошло // НГ(Новая Газета)- религии. 1997, май, № 5 17. Безант А. Эзотерическое христианство или малые мистерии. Пер. с англ. М., 1991 Напечатано впервые в сборнике “Экономика, управление, культура” ГУУ, вып. 5, М., 1999, с. 300-326 |
с последующей заменой ее через Е.
днос 
рый б 
дный б 
с уб 
жал, б 
дняга, в л 
с…). Однако при сопоставлении ряда славянских языков, например, русского, украинского и польского, становится понятным, что вместо «яти» они закономерно употребляют другие звуки, польский – «я», украинский – «и», так что «бедный бес» становится то «бидным бисом», то «бядным бясом». С буквой «е» в русских словах подобной замены не происходит. Поэтому потеря «яти» в русском языке означала потерю закономерной связи между звуками русского и других славянских языков, несколько отдалила их друг от друга. Конечно, это в целом небольшая потеря, но все же потеря.
», «Йах», имеет числовое значение 21, что по сумме цифр составляет 3. Однако в современном написании 
, «Ишу», сумма цифр составит 6+300+10=316, что в первой сумме дает 10, а во второй – 1. Тем самым можно констатировать различие между еврейским написанием имени Христа с суммой цифр 1 (наиболее интересное сакральное значение), и греко-латино-кирилловским написанием с суммой цифр 7.
) обычно изображается в треугольнике, где верхняя строка содержит только «йод», 
, с числовым значением 10, во второй строке «Йа», 
, числовое значение составляет 15, в третьей строке, «Йах», 
, числовое значение составляет уже 21, а в четвертой, «Йахо», 
, числовое значение составит 26. Сумма же всех четырех строк будет равна 72 [4, с. 15], что трактуется как число свойств Бога; сумма же этой суммы составит число 9, тоже весьма интересное и благоприятное число. Написание же «Иегова» дает сумму 8+5+3+70+2+1=89 со следующей суммой 17 и окончательной суммой 8, что совершенно неприемлемо. Возврат «I» дал бы сумму в 10 или 1, что можно было бы считать весьма приемлемым. Следовательно, реформа орфографии в наибольшей степени исказила написание имени Бога-отца.