Сущностные характеристики и особенности ‘мультикультурализма’

• Вид работы: Дипломная (ВКР)
• Предмет: Культурология
• Язык: Русский , Формат файла: MS Word 126,79 Кб

Сущностные характеристики и особенности ‘мультикультурализма’

Содержание

Введение

Глава 1. Сущностные характеристики и особенности "мультикультурализма"

.1 Основные подходы к определению понятия «мультикультурализм» и его смысловые уровни

.2 Философско-культурологический анализ проблемы «мультикультурализма»

.3 Глобализация и миграция как факторы активизации мультикультурных процессов

Глава 2. «Мультикультурализм» в системе международных отношений стран Евросоюза

.1 Миграционные страны

.2 Национальные государства

.3 Россия как полиэтническое государство

Глава 3. Поиск практических и теоретических решений проблем «мультикультурализма» в современной России и ЕС

Заключение

Список литературы

Введение

Актуальность исследования определяется необходимостью фундаментального философско-культурологического анализа проблемы «мультикультурализма» в условиях роста социального и культурного разнообразия современного российского общества. Национальное развитие любого мультикультурного общества сопряжено с рядом проблем и сложностей, поскольку такое общество представляет собой совокупность различных культур, существующих в едином пространстве, и подразумевает способность уживаться в рамках единой территории людей, различных в национальном, религиозном и культурном отношении. В связи с этим актуализируется проблема взаимодействия культур, а также ставятся вопросы о роли и месте отдельных культур в рамках мультикультурного общества, о степени и механизмах их влияния друг на друга.

Проблема мультикультурных взаимодействий является важным аспектом отечественных исследований. Россия несет в себе традиции не только русской культуры, что порождает необходимость рефлексивного осмысления феномена мультикультуральности в российском обществе.

Проблема «мультикультурализма», впервые поставленная в 60-е годы XX века, активно обсуждается в современных работах по политологии, социологии, философии и культурологии.

В возникшей дискуссии важную роль сыграла теория справедливости Дж. Ролза, дополнившего классическую модель либерализма требованием справедливости. Различными аспектами «мультикультурализма» в своих работах занимались многие зарубежные ученые: Ж.-Л. Амселль, К.О. Апель, Р. Бернстайн, М. Вьевьорка, Н. Глэйзер, Т. Гёран, Э. Гидденс, М. Дойчева, Р. Кастель, Э. Морен, Ч. Тейлор, Ю. Хабермас и др. В отечественной научной литературе одним из первых исследований по проблеме «мультикультурализма» была книга А.И. Куропятника, где он рассматривает практику «мультикультурализма» как «ответ» на вызов иммиграции в рамках национального государства, а затем появляется целый ряд книг, статей и диссертаций, посвященных различным аспектам «мультикультурализма». Это работы А.А. Борисова, Т.П. Волкова, С.Н. Гаврова, В.В. Малахова, В.А. Мамонова, С. Чукина и др.

В последние годы интерес к исследованию «мультикультурализма» в России стремительно растет. Вопросы межнациональных, межкультурных отношений находятся в центре обсуждения ученых, политиков и общественных деятелей разных стран. Проблематика «мультикультурализма» вмещает в себя аспекты инаковости, отличий, разнообразия, тем самым связывает как вопросы предубеждений, дискриминации, национализма, конфликтов, так и разработки механизмов толерантности, антидискриминационной практики (Ю.Арутюнян, Р.Валитова, Л.Дробижева, Ч.Кукатас, Н.Лебедев, Л.Низамова, М.Мукомель, Э.Паин, В.Тишков, О.Щедрина).

Проблема исследования обусловлена многоаспектностью изучаемого феномена, разрозненностью предлагаемых определений, сложностью культурных взаимосвязей в современной действительности. Данную проблему конкретизируют следующие вопросы: Какова сущность «мультикультурализма»? Какова готовность России к принятию принципов «мультикультурализма»? Каковы практические и теоретические решения проблем «мультикультурализма» в России?

Объект исследования – «мультикультурализм» в современном мире.

Предмет исследования – теория «мультикультурализма» и основные модели ее реализации в современном мире.

Цель исследования состоит в выявлении содержания учения «мультикультурализма» и особенностей его моделей в современном мире.

В связи с данной целью ставятся следующие задачи:

охарактеризовать основные подходы к определению понятия «мультикультурализм» и его смысловые уровни;

сделать философско-культурологический анализ проблемы «мультикультурализма»;

изучить особенности глобализация и миграции как факторов активизации мультикультурных процессов;

рассмотреть «мультикультурализм» в системе международных отношений старан Евросоюза;

исследовать пути поиска практических и теоретических решений проблем «мультикультурализма» в современной России и ЕС.

Методология исследования является комплексной и определяется спецификой предмета исследования, его целью и задачами, а также междисциплинарным подходом к изучаемой проблеме. Однако ведущими при этом являются методологические принципы современной философии и культурологии (ее теории и истории), и в частности принцип историзма и системного подхода.

Основные методы исследования. В процессе исследования были использованы научные методы, адекватные комплексу исследовательских задач, обусловленные его предметом и целью: классический эволюционизм и неоэволюционизм, компаративистика, синхронный и диа-хронный анализ, метод исторической реконструкции, метод системного и структурного анализа и др.

Глава 1. Сущностные характеристики и особенности "мультикультурализма"

Культурное многообразие выступает центральной характеристикой современного общества. Проблемы мультикультурного существования и культурного диалога являются чрезвычайно актуальными. И значимость этой категории в ближайшем будущем будет только расти. Активно обсуждаемая тема «свое» и «чужое» в соотнесении с темой культурного диалога приобретает в начале XXI столетия особую социально-культурную значимость. Признание культурного плюрализма и содействие культурному разнообразию связано с понятием «мультикультурализм». Дискурс «мультикультурализма» неоднозначен, а реальное воплощение этого явления в жизни порождает ряд противоречивых проблем. Задача данной главы – проанализировать подходы к определению понятия «мультикультурализм» и выявить его основные характеристики, охарактеризовать «мультикультурализм» как философскую категорию и как феномен современной жизни общества, провести анализ проблемы межкультурных взаимодействий, являющихся и его сущностью, и его результатом.

.1 Основные подходы к определению понятия «мультикультурализм» и его смысловые уровни

Важнейшей предпосылкой идеи толерантности является представление о плюрализме культурного универсума – «мультикультурализме». Для более глубоко понимания тенденций развития «мультикультурализма» в России обратимся к истокам возникновения данного понятия.

Проблему «мультикультурализма» можно отнести к одной из глобальных проблем современного общества. Данное явление стало объектом изучения для многих представителей различных отраслей академической науки. История, политология, философия, социология, психология, этнология, культурология, литературоведение – вот неполный перечень наук, которые рассматривают данную проблему или отдельные ее аспекты и трактуют категорию «мультикультурализма» с точки зрения своих дисциплин.

На рубеже 1980-1990-х гг. в странах Запада наблюдался настоящий бум, связанный с обсуждением проблематики «мультикультурализма». Так, база по основным печатным изданиям Nexis еще в 1988 г. не дает никаких ссылок на употребление этого термина. В 1989 г. – это только 33 ссылки. И только после 1990 года происходит стремительный рост использования этого термина: более 100 ссылок приходится на 1990 г. Более 600 в 1991 г., почти 900 в 1992 г., 1200 в 1993 г., 1500 в 1994 г. и т.д. К середине 1990-х гг. количество публикаций, посвященных «мультикультурализму», исчислялось тысячами. Эти факты говорят о том, что поток публикаций по теме постоянно увеличивается.

«Мультикультурализм» оказался тем явлением, которого общество ожидало, появление которого было восторженно встречено и с энтузиазмом подхвачено. И новизна этого явления обусловила в настоящее время его активное использование. Но, несмотря на это, ученым до сих пор не удалось выработать единого подхода. Каждая из наук изучала данное явление под определенным, специфическим, свойственным только ей ракурсом, постигая таким образом только отдельные грани явления. Однако философский ракурс проблемы остается малоизученным. В нашем исследовании мы сделаем попытку преодолеть фрагментарность изучения «мультикультурализма», рассмотрим эту проблему на философском уровне, используя комплекс методов, которые позволят нам расширить горизонты за счет использования потенциала смежных научных дисциплин.

Обращение к данной проблеме может быть объяснено несколькими обстоятельствами. Во-первых, недостаточной ясностью в том, является ли «мультикультурализм» благом и как его оценивать, со знаком «плюс» или со знаком «минус». Как справедливо замечает современный исследователь в области американской литературы М.В.Тлостанова, «понятие «мультикультурализма» и само стало сегодня «резиновым» термином, включающим огромное количество зачастую противоречивых тенденций и явлений, так что каждый из исследователей, обращающихся к этому феномену, вкладывает в него, по сути, свой смысл».

Во-вторых, отсутствием единства в понимании теоретиками и практиками сущности данного явления, так как в академических кругах как в западных, так и российских наблюдается плюрализм понимания «мультикультурализма» и его интерпретаций. Как отмечает Н.Глейзер, термин «мультикультурализм» «использовался так часто и в защите, и в нападениях, охватывая столь различные события, что представляется нелегкой задачей описать, что подразумевается под «мультикультурализмом».

В-третьих, недостаточностью рассмотрения специфики проблемы «мультикультурализма» в России. Россия – изначально полиэтничная страна, несущая в себе традиции не только русской культуры, что порождает необходимость рефлексивного осмысления феномена «мультикультурализма» в российском пространстве. В современной действительности в условиях глобализации настоящая проблема приобретает новый смысл, что требует ее философского осмысления.

Необходимо указать на то, что исследователи расходятся во мнении относительно того, где данный термин обрел свои смысловые очертания. Одни считают, что это произошло в США на рубеже 1960-1970-х гг., после трех знаменитых «революций»: гражданских прав и свобод, молодежной и сексуальной. Другие утверждают, что термин «мультикультурализм» появился в Канаде в 1960-х гг. XX в. для обозначения состояния этнокультурного, расового, религиозного разнообразия населения страны и поиска путей решения проблем «многосоставного обществ».

Отметим, что кроме слова «мультикультурализм» имеются и другие синонимичные понятия, к примеру, такие, как «культурное разнообразие», «культурная мозаика», «культурный плюрализм», а также «включение». Немаловажным следует считать тот факт, что до недавнего времени в справочных изданиях «мультикультурализм» специально не рассматривался. Определение данному понятию не дается ни в Британской энциклопедии (Encyclopedia Britannica, 1986), ни в Американской энциклопедии (Encyclopedia Americana, 1979), ни в Австралийской энциклопедии (Encyclopedia Australia, 1983), не говоря уже об отечественных энциклопедических изданиях данного периода. Но уже в середине 90-х гг. XX века стало появляться упоминание о данном термине. Рассмотрим его основные варианты понимания. Так, в Колумбийской энциклопедии (The Columbia Encyclopedia, 1993) дается определение понятию «мультикультурализм»: «Мультикультурализм» или культурный плюрализм" – термин, описывающий теорию множества культур на одной территории, исключающий доминирование какой-либо одной культуры в регионе. Создание обширнейшего диапазона человеческих различий, приемлемых большим количествам людей, «мультикультурализм» пытается преодолеть расизм, сексизм и другие формы дискриминации». Таким образом, «мультикультурализм» представляется как попытка поиска путей взаимодействия и взаимопонимания между культурами в рамках поликультурного общества.

В начале XXI века и на сегодняшний день проблемы «мультикультурализма» оказались довольно широко представлены в ряде социально-философских, социологических, культурологических, а также политических словарях. В современной энциклопедии «Культурология» дается определение «мультикультурализма» как понятия, «обозначающего факт культурного многообразия той или иной страны, обусловленный этнической, языковой и религиозной неоднородностью ее населения». Опираясь на это определение, можно сформулировать вывод о том, что «мультикультурализм» – это практика признания и уважения различных культур, религий, рас, этничностей, мнений внутри окружающей среды. Это особая политика бесконфликтного сосуществования в одном жизненном пространстве множества разнородных культурных групп.

Н.Глейзер определил «мультикультурализм» как «комплекс разнообразных процессов развития, в ходе которых раскрываются многие культуры в противовес… единой национальной культуре». Исследуя проблему культурного разнообразия в США, он отметил, что основная проблема в создании единой американской нации – это американцы африканского происхождения, а точнее исторические корни сложных взаимоотношений между чернокожими и белыми американцами, вызвавшие к жизни политику «мультикультурализма», «интеграции без ассимиляции». Необходимо указать на то, что это определение является самым общим, но охватывающим разноплановую сущность явления.

Известный американский историк А.Шлезинджер-мл. определяет «мультикультурализм» как идеологию, сущность которой заключается в том, чтобы заменить общественные идеалы «ассимиляции – фрагментацией, интеграции – сепаратизмом». В данном варианте определения заложена негативная оценка мультикультурализма, которая исходит от исследователя с ярко выраженной умеренно либеральной ориентацией.

По определению американского историка М.Линда, «мультикультурализм» – это идеология «в целом левых сил», исходящая из того, что Америка является «нацией нации, федерацией национальностей и культур, имеющих общее правительство».

Рассматривая существующие характеристики «мультикультурализма», нельзя не упомянуть концепцию Уилла Кимлика, который утверждает, что сущность «мультикультурализма» определяется тем, что в пределах национального общества совместно проживают люди различной культурной принадлежности. Они относятся не только к числу новых этнических групп иммигрантов, но и являются членами групп национальных меньшинств, имеющих свой язык, религию, представление об общем происхождении, этническую территорию, сходные политические воззрения.

В этой связи необходимо пояснить, что трактовки понятия «полиэтничность» имеют свои особенности в научных традициях национальных государств. Это связано с тем, что отдельные страны могут быть одновременно и мультикультурными, и мультиэтническими. В первом случае речь идет в основном о коренных меньшинствах национального государства, во втором – имеются в виду группы иммигрантов или полиэтничность, сформировавшаяся в результате миграции. Между тем, оба этих термина – «мультинациональный» и «мультиэтнический» в современном научном дискурсе менее популярны, чем термин «мультикультурализм». С этой точки зрения, по мнению Уилла Кимлика, «мультикультурализм» объединяет в себе две основные формы культурного плюрализма.

Идеология их этнокультурного взаимодействия состоит в том, что культурный обмен может принести каждой из контактирующих групп громадные выгоды, но одновременно он может привести к жестким и затяжным конфликтам, механизм расширения которых, с точки зрения «мультикультурализма», состоит не в усилении взаимных границ и подавлении меньшинств, но осуществляется в форме политического и социального диалога, взаимной толерантности. Важной предпосылкой их является равноправие.

В социологическом словаре дается следующее определение «мультикультурализма»: «Мультикультурализм» есть признание и утверждение культурного плюрализма в качестве характеристики многих обществ. «Мультикультурализм» приветствует и стремится защищать культурное разнообразие, как, например, языки меньшинств, и в то же самое время обращает внимание на часто неравные отношения меньшинств с доминирующими культурами». Мы считаем, что эта формулировка требует дополнительного осмысления. Несомненно, что в философско-культурологическом плане мультикультурализм представляет собой более широкое понятие". Как отмечает ведущий исследователь проблемы «мультикультурализма» В.С.Малахов, данный термин поначалу означал нечто вполне безобидное: «уважение большинства к меньшинствам, равный статус различных культурных традиций, право индивидов на выбор собственной идентичности…». Но впоследствии теория «мультикультурализма» получила наиболее широкое распространение.

В научном сообществе России нет единства в понимании смыслового значения термина «мультикультурализм», он также интерпретируется по-разному. Один из авторитетных современных этнополитологов В.А.Тишков акцентировал внимание на том, что «мультикультурализм» – «это не только момент фиксации и признания в обществе/государстве наличия культурных различий, но и «концептуальная позиция в сфере политической философии и этики», находящая свое выражение в правовых нормах, общественных институтах, повседневной жизни людей». Главное во всем этом – обеспечить поддержку культурной специфики и возможности индивидов и групп полноправно участвовать во всех сферах общественной жизни от экономики и политики до культуры. Тем самым В.А.Тишков обращает внимание исследователей проблем «мультикультурализма» на то, что в XX веке на территории бывшего Советского Союза у этнических меньшинств осуществлялось очень интенсивное культурное производство, причем не только в сугубо культурной (искусство, литература, наука, образование), но и в социально-экономической и политической сферах.

Рассматривая существующие теории «мультикультурализма», нельзя не упомянуть концепцию, предложенную М.В.Тлостановой. Автор определяет «мультикультурализм» как «весьма противоречивое междисциплинарное явление, включающее идеологические, философские, художественные аспекты и оперирующие в сферах антропологии, социологии, политологии, экономики, историографии, педагогики, наконец, литературоведении и философии. Это явление выступает в качестве выражения и одновременно в какой-то мере обоснования плюралистичной культурной парадигмы, ставящей задачей предложить новое «идеальное» и часто утопическое видение в соответствии или по контрасту с активно дискутируемым идеалом общества и культуры «разнообразия». М.В.Тлостанова сравнивает «мультикультурализм» и мультикультуральность, и дает следующие определения этим двум понятиям: Мультикультуральность, или культурная многосоставность – это «характерное проявление современной мировой культурной динамики, связанное с усилением и усложнением межкультурных взаимодействий, а также с активным переосмыслением понятия и роли «Другого». «Мультикультурализм» же, в отличие от мультикультуральности, – это «свод теорий и практик, предлагаемых для осмысления объективно существующего мирового культурного многообразия". Основываясь на этом, можно утверждать, что в сущности «мультикультурализм» означает выработку правил и норм сосуществования различных культур и их носителей в одном, едином обществе. Автор считает, что в силу отсутствия общепринятого понимания термина его коннотацию стоит использовать аутентично, то есть в англоязычной традиции. Ей соответствует более широкое понимание «мультикультуры» как «основного предмета и идеала различных исследований, оперирующих в сфере поликультуры, постколониализма и шире – постмодерна, несмотря на отмеченные выше расплывчатость и полисемантичность этих терминов». Специалист по этнокультурной проблематике США, историк С.А. Червонная, рассматривает «мультикультурализм» как концепцию, согласно которой общество предстает «состоящим из общин, объединенных общей расой, полом или сексуальной ориентацией. И каждая из этих общин отличается собственной, отличной от других субкультурой».

Этнодемограф И.П.Цапенко определила «мультикультурализм» как концепцию, предусматривающую «равноправие коренного и пришлого населения, сохранения за последним права на культурную автономию, на использование родного языка и вероисповедания».

При рассмотрении данной проблемы, исследователь И.А.Ушанова в своей статье говорит о «страхе перед смешиванием культур». Автор дает довольно пессимистический прогноз на роль и перспективы «мультикультурализма»: «чрезмерное увлечение идеями «мультикультурализма» может привести к потере самобытности культур». А представители некоторых движений в Германии полагают, что «мультикультурализм» в современном мире является новым типом «модернизированного расизма».

И.А.Ушанова выделяет основныетенденциив развитии «мультикультурализма»:«Взаимосвязькультурногомногообразия и глобализации, перспективы глобализации, роль культурной и мультикультурной идентичности»".

Другие авторы для понимания сущности мультикультурализма исходят из того, что взаимодействие между культурами не может быть ничем иным, как инициированным органами государственной власти. Последователи такого понимания существа концепта «мультикультурализм» полагают, что выше означенный результат взаимодействия культур достигается благодаря ведущей роли государства. Они рассматривают «мультикультурализм» как особую политическую программу, систему «специальных политико-правовых, социальных и культурных мероприятий, инициируемых и осуществляемых государством по отношению к этническим, культурным, языковым и иным меньшинствам, а также по отношению к культуре и языку национального большинства».

А.И. Куропятник отмечает несомненные достоинства «мультикультурализма» такие, как сохранение и поддержание культурного многообразия; признание и защиту многообразных меньшинств; отказ от шовинизма, расовых и других предрассудков и стереотипов, ксенофобии; воспитание терпимости и уважения к «Другому».

С мнением А.И. Куропятника солидаризуется и Л.Р.Низамова, которая определяет мультикультурализм как идеологию, политику и социальный дискурс, признающий правомерность и ценность многообразия культур, уместность и значимость разноликости культурных форм (например, этнических, религиозных и расовых).

Общее у сторонников этнокультурного многообразия заключается в том, что, акцентируя внимание исследователей на вышеуказанных основаниях межкультурного взаимодействия, они недооценивают главное в «мультикультурализме», а именно несанкционированное каким-либо социальным институтом понимание человеком-субъектом межкультурного взаимодействия общественной потребности в этом. Такое понимание проявляется лишь у личностей-субъектов, осознавших смысл и значение своего разума, научившихся активно реализовывать потенциал собственного рефлексивного мышления. На наш взгляд, принципиальное методологическое значение имеет суждение И.Г.Яковенко о том, что «мультикультурализм» предполагает «подавление эмоциональных импульсов и аффектных реакций отторжения, профанации и демонизации «другого», восходящих к традиционной культуре, и опору на рациональные решения»1. Из него следует, что в мульткультурализме:

а)принимают участие люди с разностадиальностью мышления, сознания, способности понимать, производить и потреблять культуру. Это предполагает сохранение форм, способов и средств культурной ассимиляции;

б)субъектами межкультурного взаимодействия являются не только этнические и этнокультурные социальные институты, но и человек. Поскольку человек вне зависимости от того, осознал ли он это или все еще находится в поле бессознательного, является носителем многообразия культурных идентичностей: личностной, гражданской, этнической, конфессиональной, профессиональной, тендерной и др. Состояние социальной зрелости человека-субъекта (в качестве личности или в роли массовизированной личности) измеряется социальным временем. Каждому из периодов и этапов социальной истории присущи исторически типичные способ мышления, сознания, способности понимать, производить и потреблять культуру;

в) «мультикультурализм» как взаимодействие личностей-культур, не инициированных иными, нежели осознанные ими потребности, факторами, то есть самодетерминированному «мультикультурализму» свойственен диалог, а стало быть, инновационный способ производства новой культуры социальной жизни.

Таким образом, известные в настоящее время концепции «мультикультурализма» базируются на следующих основополагающих принципах:

• признания, включающего в себя признание этнической и культурной аутентичности группы или индивида в контексте доминирующей этничности и культуры;
• равноправия, предполагающего равенство перед законом и равный доступ к материальным, властным и прочим социально значимым ресурсам;
• недискриминации на групповом и личностном уровнях, в том числе и «позитивной дискриминации»;
• свободы этнокультурного самовыражения;
• -толерантности, предполагающей конструктивное отношение к «иному» в границах устоявшейся конфигурации культурных форм родного общества.
• 1.2 Философско-культурологический анализ проблемы «мультикультурализма»
• Проблемы мультикультурного существования и культурного диалога являются чрезвычайно актуальными для современной философии. Активно обсуждаемая тема «свое» и «чужое» в соотнесении с темой культурного диалога приобретает в начале XXI столетия особую социально-культурную значимость.
• Человек начинает осознавать, что мир, в котором он живет, очень разнообразен. Понимание этого происходит тогда, когда в своей повседневной жизни он начинает сталкиваться с различными культурами, что происходит зачастую как непосредственно, так и в результате опосредованного взаимодействия. Современность представляет различные способы соприкосновения с миром, которых не было прежде. Если некоторое время назад территориальные преграды составляли значительную проблему, ограничивая локальное сообщество от воздействия извне, со стороны других сообществ, то сейчас становится необязательным даже само физическое перемещение по земному шару, чтобы завязать контакты с внешним миром.
• Современное мультикультурное общество представляет собой конгломерат различных групп, вынужденных существовать совместно. Культура обладает двумя диаметрально противоположными смыслами. С одной стороны, она обозначает нечто общее, что присуще людям, а с другой стороны, – то, что их отчуждает друг от друга. «Иначе говоря, культура – это то, что объединяет людей, но также и то, что их разделяет».
• Культуры распространяются в процессе миграции населения, трудовой миграции, вынужденного переселения, а также туристических визитов в другие страны. Глобализация приводит к тому, что человек в своей повседневной практике сталкивается с чрезвычайным многообразием культур, с множеством идентичностей. Как вести себя в подобной ситуации, как реагировать? Теоретически это может вылиться в «войну всех против всех» Т.Гоббса, а практика повседневности показывает примеры столкновений на национальной, религиозной и иной почве. А.А. де Бенуа считал, что «чем более сложным является по своему культурному потенциалу общество, тем в большей мере культура в нем играет роль воспитания и образования».
• Начало формирования философской теории и развернутая аргументация в пользу «мультикультурализма» было положено трактатом Чарльза Тейлора «Мультикультурализм и политика признания». В его концепции центральное место занимает индивид с его неотчуждаемым правом на сохранение собственной индивидуальности. Автор связал формулирование личностной идентичности с признанием (или непризнанием) той культуры, внутри которой данный индивид находится. Отказ в признании неизбежно будет иметь деструктивные последствия для жизни и индивида, и группы, с которой он или она идентифицируется. В своей работе философ обращается к традиции европейского Просвещения, в ходе которого, как он полагает, и получило распространение представление, что «мы формируемся в процессе признания другими». «Мультикультурализм» Ч.Тейлора предстает как форма самоутверждения, он не ограничивается борьбой индивидов за признание, но распространяет требование признания оригинальности, своеобразия и равнозначности на идентичность групп. Поскольку все люди обладают одинаковым потенциалом для формирования и определения идентичности как индивидов, так и культур, необходимо, чтобы равное уважение оказывалось всем индивидам и культурам.
• Поскольку ученый рассматривает отдельные культуры в качестве строительных камней здания общества, принимаемых индивидами как данность, в которой они живут и которую бесконечно воспроизводят, то остается выдвинуть лишь одно моральное требование – приблизиться к этим культурам, помня об их равнозначности. Ч.Тейлор считает, что «Культуры, на протяжении длительного времени образующие смысловой горизонт для большого количества человеческих особей с разным характером и темпераментом, иными словами, выражающие их понимание доброго, святого и достойного восхищения, почти определенно содержат в себе нечто, заслуживающего нашего восхищения и уважения, даже если в этих культурах есть много, что мы бы с отвращением отвергли».
• Таким образом, в теории «мультикультурализма» философа Ч.Тейлора основное место занимает индивид со своим правом на сохранение собственной индивидуальности, а идентичность культуры опирается на идентичность индивида. Согласно этой теории, некой идеальной культуры не существует. Еще О.Шпенглер указывал на то, что все культуры развиваются автономно, и определения «передовые» или «отстающие» к ним не применимы, поэтому сравнивать их нельзя. Каждая культура по-своему уникальна, что объясняется ещё и историческим наследием каждой этнической группы, поэтому самым оптимальным вариантом будет сохранить всё лучшее из каждой из них и обеспечить равноправное представительство интересов всех этносов, проживающих на территории государства. «Так, через признание факта культурного плюрализма мы достигаем культурной демократии».
• Теория «мультикультурализма» сосредоточивает свое внимание на моральных условиях взаимного бесконфликтного сосуществования в мультикультурной среде. Часто приверженцы права сохранять культурную идентичность подчеркивают равенство культур, указывая на условность критериев при определении ценности той или иной практики культурных групп. Сторонники данной концепции утверждают, что практика культурных сообществ должна рассматриваться как равноценная. Как бы ни была привлекательна эта идея, следует признать ее недостаточно последовательной. Было бы необоснованным заранее рассматривать культурные практики как равноценные, ибо само понятие ценности носит глубоко индивидуальный характер и обусловлено принадлежностью носителя культурной практики к той или иной исторической традиции. Поэтому наиболее оптимальным можно признать подход, предлагающий «учитывать ценность других культурных практик, изучать их и вести диалог».
• Диалог может показать, что данная культурная практика действительно имеет ценность. В этом случае следует признать право сохранять культуру, а это значит, что мы должны быть готовы активно защищать данную культурную практику. Возможно, что большинство людей будет считать свои собственные культурные ценности универсальными, т.е. важными для всех, а другие культурные практики – неприемлемыми, таким образом, диалог может превратиться в конфликт. В процессе установления диалога между людьми и между культурами возникает вопрос, как понять «Другого» как субъекта со своим собственным опытом.
• Философская концепция диалога предполагает межсубъектное общение. Диалогическая традиция более или менее ярко представлена во многих национальных культурах и в различных философских течениях. Самый значительный вклад в разработку концепции диалога сделали такие выдающиеся ученые, как М.М.Бахтин, М.Бубер, В.С.Библер. Само понятие «диалог» часто используется в нашей повседневной жизни как синоним коммуникации, общения, беседы, разговора. Иногда говорят еще о полилоге, имея в виду общение более чем двух субъектов. Если говорить о диалоге культур, то понимание диалога как словесного общения посредством обмена репликами (высказываниями) недостаточно. Слово «диалог» может иметь еще и другое значение. С одной стороны, оно шире указанного. Как пишет М.М.Бахтин: «… диалогические отношения – явление гораздо более широкое, чем отношения между репликами композиционно выраженного диалога, это – почти универсальное явление, пронизывающее всю человеческую речь и все отношения и проявления человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение. Где начинается сознание, там… начинается диалог».
• Тезис М.М.Бахтина об универсальности диалогических отношений в человеческой жизни относится к диалогу культур в мультикультурном обществе. Основываясь на этом, в контексте мультикультурного общества можно сказать, что в реальности такое общество существует за счет толерантности своих граждан, но его развитие требует диалога. Иначе говоря, толерантность – необходимое условия мирного сосуществования, а диалог, в свою очередь, – условие и требование развития. Только во взаимодействии со средой, в общении с другими людьми внутри общества индивид приобретает качественные характеристики, он становится личностью, тем больше личностью, чем больше он представлен в других. Понятие «Другой» (собеседник, противник самого себя) становится ключевым для философии М.М.Бахтина, поскольку личность становится личностью и познает себя как таковую только в соотнесенности с «Другим». Для личности культура выступает как «форма самодетерминации индивида в горизонте личности, форма самодетерминации нашей жизни, сознания, мышления…». Основанием поступков, действий человека как личности, направленных одновременно вовне, на других, и вовнутрь, на себя, является свобода, определяющая самодетерминацию личности, реализующая ее жизнедеятельность (регулятивная функция культуры), позволяющая человеку выбирать идею о самом себе. Но самодетерминация индивида в горизонте личности в культурном контексте возможна лишь в диалоге.
• М.Бубер обращает внимание на то, что существует два подхода к бытию: мы можем смотреть на мир, как на скопление предметов и орудий, которые так или иначе могут служить нашим целям и интересам. Этот подход, по мнению философа, характерен для естествознания и обыденного сознания – он позволяет нам создавать упорядоченное мироощущение и ориентироваться в мире. По М.Буберу, когда мы говорим о физическом мире, о пространственно-временной структуре, о законе причинности, мы подчиняемся установке Я-Оно и используем соответствующий этой установке язык. Подход Я-Оно возможен как в отношении мира вещей, так и к людям. Но возможен и иной подход – подход, при котором понятие пространства, времени и причинности оказывается совершенно бессмысленным. Этот подход М.Бубер называет «актуализирующим», «встречающимся», «личностным», «диалогическим». Мы можем обращаться к предметам, людям как к Ты, как будто перед нами живое существо, личность, более того – друг. Я и Ты при этом вступают в онтологический диалог. Мир в таком случае предстает совершенно отличным от мира Оно и несоизмеримым с ним. Субъект как бы превращает объект в личность, объект зависит от субъекта так же, как и субъект от объекта. Разграничение двух сфер: Я-Оно, где осуществляется вещное отношение человека к миру, и Я-Ты, где реализуется аутентичное бытие, – явилось той ступенью, которая позволила более детально определить предмет философии диалога. Основная идея философии диалога М.Бубера заключается в том, что Я является не субстанцией, а связью, отношением с Ты, благодаря чему осуществляется истинное предназначение человека. В основании буберовского подхода положено убеждение о коммуникации как явлении, порождающем истинную сущность человека, интегрирующем его в аутентичное бытие, которое философ не связывает ни с индивидуализмом, ни с коллективизмом.
• По мнению В.С.Библера, диалог и общение не тождественны, но общение включает в себя диалог как форму общения. «Чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, вещи, – с ними можно только диалогически общаться…». Философ предостерегает от примитивного понимания диалога как разных видов диалога, встречающихся в речи человека (научной, бытовой, моральной и т.д.), которые не имеют отношения к идее диалога в рамках диалоговой концепции культуры. В «диалоге культур» речь идет о диалогичности самой истины, о том, что понимание другого человека предполагает взаимопонимание «Я-Ты» как онтологически различных личностей, обладающих различными культурами, логиками мышления, различными смыслами истины, красоты, добра… Диалог, понимаемый в идее культуры, – это не диалог различных мнений или представителей, это – всегда диалог различных культур…».
• В философии концепции «Другого» также были поддержаны целой группой исследователей, наиболее отчетливо понятие «Другого» отражено в трудах таких мыслителей, как Э.Гуссерль, Э.Левинас, Г.Марсель, Ж.П.Сартр.3 Представитель «другого народа» – это всегда «Другой», «Иной», «Непохожий на Меня»
• Категория «Другого» тесно связана с гуссерлевским понятием интерсубъективности. Интерсубъективность – это структура субъекта, отвечающая факту индивидуальной множественности субъектов и выступающая основой их общности и коммуникации. Э.Гуссерль полагает, что «Другой во мне самом получает значимость через мои собственные воспоминания самого себя».
• Концепция Э.Левинаса заключает в себе напряженность отношения между анонимным, безличностным существованием замкнутого «я» и личностным способом бытия; последний, по мнению французского философа, – в признании бытия Другого. Э.Левинас определяет путь собственного философского исследования: от существования к существующему, затем от существующего – к «Другому». Именно проблема «Другого» становится центральной в учении Э.Левинаса. Опыт общения, согласно Э.Левинасу, возникает не из стремления к знанию или обладанию, а из особого сотояния близости одной субъективности к другой. Человеческое общение, считает Э.Левинас, – это «близость близкого», ответная реакция на его рану, оскорбление, такой опыт возможен благодаря изначальной способности человека встать на место «Другого», заменить его. Характеризуя отношение «Я-Другой», Э.Левинас подчеркивает своеобразие этого взаимодействия, которое строится не по принципу подчинения части целому, угнетенного – угнетателю, но без насилия, по принципу «отношения без отношения», где нет ни отчуждения, ни превосходства, а царствует уважение независимости, своеобразия и уникальности каждого индивида. Э.Левинас трактует «другого, как ближнего, неохватного, неподвластного обобщения. «Другой» – это Ты; говорить «Ты» – значит беспокоиться о сохранности Другого.
• В XX веке с увеличением разнообразия философских воззрений продолжает развиваться идея многообразия культур, получают широкое распространение концепции культурного шока, где фиксируется потеря ориентации человека в чужой культуре, становится все более популярной точка зрения С.Хантингтона о столкновении цивилизации, о возникновении линий будущих конфликтов там, где проходят цивилизационные разломы. Цивилизация, согласно С.Хантингтону «это наивысшая культурная общность и самый широкий уровень культурной идентичности». «Люди разных цивилизаций по-разному смотрят на отношение между Богом и человеком, индивидом и группой, гражданином и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют разные представления о соотносительности значимости прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии. Цивилизация в состоянии «расколотости», по мнению С.Хантингтона, лишает сознания своей идентичности».
• Но, с другой стороны, современное общество, по словам немецкого философа Петера, это «общество постмодерна, творческое общество, общество формирующейся культуры». Такое общество бросает вызов тому миру, где господствующим является враждебность ко всему иному. Общество культуры и есть, очевидно, единственно приемлемая модель мировой, или универсальной, цивилизации, решающей задачу человеческого объединения, примирения и согласования культурных основ человеческой жизни.
• Продолжая рассматривать существующую проблему, необходимо отметить мнение А.И.Куропятника, который утверждает, что философия «мультикультурализма» представляет собой синтез «либеральной и коммунитаристскои концепции, потому что в идеале она должна воплощать либеральное внимание к индивиду или же, в контексте диалога культур к малым группам, различного рода меньшинствам, либеральную справедливость, основанную на честности и одновременно включать в себя коммунитаристское стремление к интеграции, взаимопониманию, комплексному равенству и солидарности».
• Подтверждением этого служит исследование, проведенное Т.П.Волковой, которая утверждает, что помимо концепции признания культурного разнообразия, «мультикультурализм» – это философская теория, представляющая собой синтез идей либерализма и коммунитаризма. «Мультикультурализм» как философская концепция возник в результате длительной дискуссии между представителями либерализма и коммунитаризма, которая в течение многих десятилетий оставалась одной из основных в философской науке».
• Обсуждение данных проблем вызвало к жизни две философских концепции: теорию мультикультурного гражданства философа Уилла Кимлика, о которой мы уже упоминали ранее в нашем исследовании", и теорию толерантности философа-коммунитариста Майкла Уолцера.
• Уилл Кимлика является одним из ведущих продолжателей идей Джона Ролза. Он автор известнейшей в Америке и Западной Европе теории американского «мультикультурализма» и мультикультурного гражданства. У. Кимлика дополняет концепцию справедливости Д.Ролза в той ее части, которая касается соотношения справедливости и равенства в получении общественных благ. Его дополнение состоит в следующем суждении: мы относимся к людям как к равным, если устраняем не все неравенства, а только те, которые причиняют кому-либо ущерб. Если некоторые неравенства приносят всем пользу, способствуя развитию общественно-полезных талантов и видов деятельности, то каждый считает эти неравенства приемлемыми для себя. У.Кимлика полагает, что неравенства допустимы, если они улучшают мою, равную с другими, долю, но они не допустимы, если посягают на долю, которая полагается мне по справедливости.
• Центральная идея теории мультикультурного гражданства У.Кимлики состоит в следующем: наличие у индивидов неравных долей социальных благ считается справедливым, если индивиды заслужили эти неравенства, то есть если эти неравенства являются результатом выбора и индивидуальных действий. Неравенство в природных способностях и социальном положении нельзя признать справедливым – это вывод, вытекающий из концепции У. Кимлика, который справедливо предполагает, что нашей заслуги в том, что мы принадлежим к какой-либо расе, полу, классу, обладаем от рождения физическими особенностями, нет. Основываясь на этом, можно утверждать, что тема, поднятая У.Кимликой, как мы можем сейчас оценить, является исключительно злободневной, особенно на фоне современных противоречий глобализации и культурного многообразия.
• Продолжая свои рассуждения, нельзя не заметить расхождение взглядов либералов и коммунитаристов. В своей работе либеральный философ У.Кимлика критикует теорию М.Уолцера, обращая внимание на то, что М. Уолцер говорит о необходимости отделения политики от национальности в такой же степени, в какой она отделена от религии. Но У.Кимлика не согласен с ним. Он говорит о том, что государство не может отделиться от этнических проблем и этничности в целом. Без определенной государственной поддержки многие национальные меньшинства могут просто исчезнуть, потерять свою культурную идентичность. Вместе с тем ученый справедливо ставит вопросы следующего характера: во-первых, вопрос о причинах, по которым общество должно поддерживать культурное разнообразие; во-вторых, вопрос о необходимости изучения языков иммигрантов вместе с государственным языком и, в-третьих, вопрос о гражданстве, с которым непосредственно связана проблема толерантности или терпимости".
• 1.3 Глобализация и миграция как факторы активизации мультикультурных процессов
• Рассмотренные в предыдущем параграфе концепции С. Хантингтона, Ф. Фукуямы и К. Хюбнера, при всех различиях объединяет то, что все эти авторы в анализе современной ситуации в мире придают громадное значение культуре. Культурные различия у них – не просто риторический прием, за которым прячутся более глубокие противоречия, как утверждал В.Малахов, а весьма существенный фактор объяснения происходящих в мире процессов и явлений. И они далеко не единственные, кто обращает на это внимание.
• Целый ряд исследователей, занимающиеся проблематикой глобализации, относят истоки этого процесса к седой древности. Можно утверждать, уточнял Г.Х. Шахназаров, что едва люди в разных концах света начали осваивать мир, как одним из самых побудительных мотивов их деятельности стала потребность во взаимопонимании, общении и объединении – в род, племя, государство, нацию, мировое сообщество. Не случайно Аристотель назвал человека политическим (полисным) животным. А позднее целый ряд мыслителей постулировал неизбежное завершение человеческого пути развития объединением человечества. Идея единства человечества, поначалу довольно туманная, извлеченная не столько из опыта общественного бытия, сколько из логических умозаключений, постепенно обрастала неоспоримыми доказательствами. За много веков до появления ООН, транснациональных корпораций и Интернета, целостность, глобальность мира воплощалась в повсеместном распространении знаний, технических и технологических новшеств, мировых религий (особенно – монотеистических), вершин философской мысли, художественных шедевров. В этом смысле, полагал этот ученый, провозвестниками глобализации были Христос, Магомед, Будда, свой бесценный вклад в нее внесли У. Шекспир, Мигель де Сервантес, Лев Толстой, другие гении, творчество которых перешагнуло пределы национальной культуры и стало неотъемлемой частью целостной культуры мира.
• В.Кувалдин, например, свою работу озаглавливает «Глобализация – светлое будущее человечества?», расшифровывая глобализационный процесс как продвижение по пути к созданию «мегаобщества», которое на пороге XXI века «приобретает реальные очертания». «Ключ к пониманию природы глобализации, – пишет этот известный публицист, – нужно искать в трансформации того общественного устройства, в рамках которого мы развивались в течение тысячелетий. Национально-государственные формы человеческого бытия постепенно утрачивают свою самодостаточность. На смену идет новый взаимосвязанный, взаимозависимый, взаимопроникнутый мир, в котором глобальные системы скрепляют прежде разрозненные фрагменты целого. Фактически речь идет о создании глобального сообщества, в рамках которого существующие национальные образования выступают в качестве более или менее самостоятельных структурных единиц. Мы его называем мегаобществом».
• Ректор Высшей школы социальных и экономических наук Теодор Шанин утверждал, что «глобализация представляет собой завершающую стадию прогресса и знаменует переход к альтернативным вариантам развития, не включавшимся ранее в понятие прогресса».
• Как правило, в современных абстрактных представлениях о глобализации не выделяются идеологические версии обоснования этого феномена, что в известной мере объясняет многие противоречия и даже путаницу, которая наблюдается на этот счет в научной литературе. Более того, неразделенность теории глобализации и связываемых с реальным глобализационным процессом идеологических построений нередко рождает настороженно-отрицательное отношение и к глобалистике как науке, и к любым проявлениям этого процесса.
• В российской научной литературе первыми начали разрабатывать идеологию глобализма В.И. Максименко и А.С. Панарин: первый посвятил этой проблеме специальную статью, другой – целую монографию90. «Реально идущие процессы планетарного охвата необходимо отличать от глобализма как идеологии, – пишет В.И. Максименко, – последняя -тоже реальность, но идеального плана. Как и всякая идеология, глобализм – это фальсифицированное мировоззрение. Он имеет свои метафизические корни и выступает ныне главным претендентом на всемирную победу в идеологической борьбе с ослабевшими конкурентами. На сегодняшний день это самый влиятельный «изм» из всех существующих. Сегодня отчетливо видно, что глобализм в его разных личинах («глобальное мировое сообщество», «наднациональный континуум», «новый мировой порядок»), требовательно указуя на конец эпохи новоевропейской цивилизации Нового времени либо даже на конец 2000-летнего христианства, ставит в центр утверждаемого глобалистской утопией грядущего порядка оккультный знак «нового мира» или «нового века». Этот ученый утверждает, что одной из наиболее активно продвигаемых и внедряемых вариаций идеологии глобализма на современном этапе выступает концепция «открытого общества» Джорджа Сороса, основная идеологическая функция, которой – обеспечивать глобальный контроль и мировое управление ведущих стран «золотого миллиарда».
• Г.Х.Шахназаров не согласился с точкой зрения В.И. Максименко, согласно которой «глобалистский проект предстает унифицированной заменой двух сошедших со сцены либо существенно потесненных идео-логий Нового времени – либерализма и коммунизма». Он успокаивал адептов этих доктрин, заявляя, что их полярные воззрения и символы веры наверняка сохранятся, пока жив род людской, так как в подобном расщеплении политического сознания – главная гарантия от скатывания человечества к тоталитаризму. Главную неувязку в позиции Максименко Шахназаров (член-корреспондент РАН) видел в том, что это «как раз тот самый случай, когда к глобализации сводят все богатство тенденций, дающих о себе знать в современном мире». «Ошибочно полагать, – совершенно справедливо подчеркивал он в этой связи, – будто последняя «лепит будущее» в гордом одиночестве. В мире идет немало других серьезных процессов. Нельзя исключать, что при определении его судеб последнее слово окажется за разрушительной информатизацией («шок от встречи с будущим» Элвина Тоффлера), за прогрессом военной техники, с которой, как с джинном, в какой-то момент не удастся совладать, за наркотизацией и криминализацией, за экологическим взрывом или духовной деградацией».
• В свою очередь А.С. Панарин обнаруживает, что «в лице современного глобализма мы имеем дело с новейшей формой нигилизма, ищущего себе алиби в так называемых объективных тенденциях». Он считает, что основные смыслы идеологии глобализма заключаются:
• в позиции последовательного отстранения от всех местных интересов, норм и традиций, в третировании государства как носителя местничества;
• в открытом или скрытом отказе или откате от большинства из завоеваний великой эпохи модерна. В экономике это проявляется в переходе от опоры на конкурентно-производительный принцип к преобладающим спекулятивно-ростовщическим экономическим отношениям; в политике – в переориентации с демократии на властные системы, зависящие от глобальных экономических и политических центров силы и влияния. В международных отношениях также происходит подмена плюралистической системы международного равновесия, базирующегося на принципе национального суверенитета, апологией диктата ревнителей «однополярности»;

-в том, что идеология глобализма из всего мыслимого содержания глобализации выделяет одну сторону этого процесса – доступность планетарных ресурсов для призеров мирового экономического первенства, имея в виду их беспрепятственное движение от «неприспособленных» к мировому рынку – к приспособленным, от «неумелых» – к «умелым»;

в специфической составляющей, которая определяет «человеческое» измерение идеологии глобализма – она подчинена намеренному разрушению «грандиозного социокультурного проекта Просвещения, связанного с созданием единого Большого пространства и единого в своей направленности Большого исторического времени».

Историческое проектирование как предвидение будущего объявляется в принципе устаревшим, размываются понятия добра и зла применительно к общественному прогрессу, человеческие ценности перестают играть роль регуляторов в социальной жизни. Новая идеология зарождается и развивается в условиях жесточайшего духовного кризиса, основные черты которого были зафиксированы Гюнтером Рормозером в 1994 г. в следующих словах: «Рушится прежняя картина мира, теряет смысл вся система старых понятий. Не функционирует и язык, посредством которого мы могли бы интерпретировать нашу историческую ситуацию. У нас нет более ответа на вопрос о цели общественного развития. Тем самым, по существу, теряют почву под ногами все идеологии…».

Глобализм в таком случае выступает как противопоставление достигшего высшей мобильности меньшинства людей инертному большинству, связанному «чертой оседлости» в зоне слаборазвитости; как привилегия интернационализировавшейся за спиной народов элиты, которая, освобождаясь от национальной привязки и связанных с нею обязательств, пытается обрести весь мир; как прогресс в его «глобальном выражении», навечно разделяющий мир на процветающий центр и деградирующую периферию, дифференцирующий народы на баловней и париев истории.

Б.Н.Бессонов полагает, что современная глобализация, по-прежнему ориентирующаяся на создание мирового порядка, в основу которого заложено, прежде всего, удовлетворение материальных интересов людей, не может быть длительным процессом, так как ценностные составляющие потребительства изжили себя, поставив род людской на край пропасти небытия. Решение проблем, стоящих сегодня перед человечеством, по его мнению, находится «на пути синтеза глобализации и индивидуализации, взаимодействия разнообразных и в то же время связанных между собой, дополняющих друг друга социально-экономических, политических, этнонациональных, культурных и тому подобных общностей».

Глобализация является процессом, который в значительной мере будет предопределять историческое развитие в нашем веке. Данный процесс объединяет все стороны жизни национальных обществ в единой мировой системе. Меняется значение национальных и интернациональных интересов. Глобализация раскрывает перед нами невиданные возможности процветания и одновременно таит в себе опасности, ставящие под угрозу само существование нашей цивилизации. Поэтому глобализация, пути ее развития стали предметом ожесточенных дискуссий.

Итак, глобальная культура представляется И. Брейдбахом «некой системой категорий, внутри которой следует определять культурные различия для взаимного признания» Многие элементы этой системы – «референтной», по определению И.Брайденбах и И.Цукригл, – уже институционализированы. Например, Олимпиада и Нобелевская премия. Это означает, что глобальными становятся в первую очередь идеи. Даже фундаментализм в этом контексте несет на себе черты глобальности. Подобная трактовка глобальной культуры кажется весьма реалистичной и вполне соотносится с идеями «мультикультурализма», по крайней мере, в том, что касается мирного сосуществования культурных различий. В глобальной культуре – структуре общих идей и представлений – «мультикультурализм» тоже может стать глобальным.

Х.Хаартман выделяет два наиболее распространенных стиля глобализации: 1) глобализация – это процесс, который сильно меняет коммуникативные условия нашего мира; 2) в процессе глобализации языковое многообразии сильно уменьшится, грядет эпоха массового вымирания языков.

Одним из важных аспектов анализируемой проблемы является сохранение культурной тождественности в условиях глобализации. Здесь пересекаются два феномена – глобализация и «мультикультурализм». Процесс глобализации не только актуализировал проблему сохранения своей культурной идентичности. Именно благодаря «опасностям» ее утраты, которые обозначились в глобализованном мире, многие впервые осознали существование своей собственной культурной идентичности. Роль культурной тождественности для представителей мультикультур-ного общества трудно преувеличить. Культурное тождество опирается как на объективные факторы – историческое наследие, политические условия, этнические корни, традиции, язык, религию и т.п., так и на субъективные, которые коренятся в сознании членов одной общности. Она существует, прежде всего, в форме социальных репрезентаций, позволяющих обществу самоопределиться. Эти репрезентации формируются из картин, символов, стереотипов, мифов, истории, которые в коллективном сознании создают образ единства.

В условиях глобализации все большее значение приобретает формирование мультикультурного тождества. Культурная идентичность может быть преградой в процессе коммуникации – и, прежде всего, потому, что в ней заключается определенное ограничение, основанное на особенностях той или иной культуры.

М.С. Каган предложил модель строения культуры, состоящую из трех взаимосвязанных слоев (материального, художественного, духовного), которые детерминированы соответствующими формами деятельности, обеспечивающими функционирование культуры как системы.

«Культурогенетические процессы, – согласно мнению А.Я. Флиера, – детерминируются таким изменением условий существования людей, адаптация к которым путем эволюционной трансформации или модернизации существующих форм или систем невозможна или малоэффективна, и требуется порождение принципиально новых форм (технологий и полученных с их помощью результатов) деятельности или взаимодействия людей, а также систем таких форм, меняющих характер отношений людей с их природным или социальным окружением, и посредством смены принципов, на которых базируются технологии в специализированных областях деятельности».

Активизация преобразующей, управленческой, коммуникативной и других функций культуры, связанных с производством и обработкой культурной инноватики, сигнализирует о гашении защитной и трансляционной функций, направленных на сохранение и поддержание преемственности, кода культуры.

Культура – это не только сумма артефактов, «оправдание истории», но и материальное свидетельство иного процесса, а именно антропогенеза, генезиса человека как биологического вида. Известный тезис Ф. Ницше гласит: «человек есть не ставшее животное». Кардинальные изменения в сфере культуры сигнализируют, прежде всего, о смене системы координат – устойчивых представлений человека о мире и своем месте в нем. «Антропологическими» коррелятами трансформации культурного пространства выступают миграция, демография, отчасти тип межпоколенных отношений, принятый в обществе.

Глобализация стала значительным подлинным аспектом современной мировой системы, одной из наиболее влиятельных сил, определяющих дальнейший ход развития нашей планеты. Она задевает все области социальной жизни, включая экономику, политику, культуру, экологию, безопасность.

Демографический рост, равно как и миграционные волны, проходит неровно, задевая лишь некоторые страны, с невысоким уровнем экономического развития и высокими показателями рождаемости, обусловленными, в основном, культурными традициями многодетности, религиозными убеждениями. Этим и объясняется численность миграционных потоков в европейском государстве, в том числе и в России, в основном за счет населения азиатского и африканского континентов.

Эмиграция, как правило, из стран «третьего мира» определяет характер культурогенетических метаморфоз в странах «первого мира»: «…в государствах «первого мира» происходит процесс «арабизации» (Франция), «тюркизации» (Германия и Голландия), «индопакистанизации» (Великобритания). Для США характерна тенденция к увеличению выходцев из Латинской Америки, Африки, Китая». Глобализация, таким образом, ранее контролируемая ее основными акторами – странами «золотого миллиарда», – в настоящее время становится все более децентрализованным и трудно прогнозируемым процессом, точнее совокупностью разновекторных процессов, в том числе в силу возрастающей роли миграционных и демографических показателей, стимулирующих имманентную изменчивость социокультурных систем и актуализирующих проблему культурных различий.

Анализируя исходные положения данного явления, можно отметить, что некоторые черты глобализации проявлялись достаточно давно. Корни процесса уходят в период, когда образование колониальных империй сформулировало первые основы международных экономических отношений в Новое время. Тем не менее, нынешние международные экономические отношения, заложенные в основе глобализации, основательно отличаются от тех, что были основаны с начала эпохи Великих географических открытий и становления колониальных империй.

В период колониализма взаимоотношения выстраивались преимущественно между метрополиями и их колониями, представлявшими собой фактически обмен готовых товаров и изделий, произведенных в метрополии, на сырье и прочие колониальные товары. Основы же современной системы строятся, прежде всего на товарно-экономических отношениях между развитыми странами, то есть, по сути, между самими метрополиями. Подобные отношения препровождают обмен конечной высокосложной продукцией и передовыми технологиями. Это вызвано исторически сложившейся различной отраслевой специализацией тех или иных развитых стран и регионов. Так, например, для США характерен интерес к изделиям японской электронной промышленности, а для Японии – к энергетическому оборудованию, произведенному в США. То есть современные экономические отношения между развитыми странами, можно охарактеризовать как межотраслевые. При этом также сохраняются те отношения, которые существовали между метрополией и колониями, являющиеся внутриотраслевыми.

Развитые страны используют бывшие колонии как источник сырья и рабочей силы, зачастую вывозя туда свое высокотехнологичное производство. Другая значимая особенность процесса глобализации заключается в интернационализации не столько товарообменных, сколько производственных процессов.

Как бы ни относились к глобализации ее неприятели и единомышленники, нужно признать, что она уже явно модифицировала мировую систему, пробуждая как новые проблемы, так и открывая новые возможности. Бесспорно, что намеченные выше установки технологического, политического, институционального, идеологического и культурного развития инициируют глобализационный процесс, который в будущем, видимо, ускорится.

Одна из угроз в связи с глобализацией вызвана тем, что ее преимущества, которые людям ясны, будут, однако, распределяться неравномерно. В краткосрочной перспективе, как известно, изменения в обрабатывающей промышленности, сфере услуг приводят к тому, что отрасли, получающие выгоды от внешней торговли, и отрасли, связанные с экспортом, испытывают больший приток капитала и квалифицированной рабочей силы. В то же время ряд сфер значительно проигрывает от глобализационных процессов, теряя свои конкурентные преимущества из-за возросшей открытости рынка. Такие отрасли вынуждены использовать дополнительные усилия, чтобы приспособиться к модифицировавшимся не в их пользу хозяйственным условиям.

Это усиливает вероятность оттока финансов и рабочей силы из этих сфер, что послужит главным фактором для определения адаптационных мер, сопряженных с очень большими затратами. Адаптационные меры чреваты для людей потерей работы, необходимостью поиска другого рабочего места, переквалификации, что приводит не только к семейным проблемам, но и требует крупных социальных расходов, причем в короткие сроки. В конечном итоге, вероятно, произойдет перераспределение рабочей силы, но поначалу социальные издержки будут очень велики. Это относится не только к отраслям, которые в Европе были существенно трансформированы в последние тридцать лет.

Серьезной угрозой многие считают деиндустриализацию экономики, поскольку глобальная открытость ассоциируется со снижением занятости в обрабатывающих отраслях как в Европе, так и в США.

В связи со снижением занятости в обрабатывающих отраслях в сопоставлении со сферой услуг, производительность будет зависеть в первую очередь от этой сферы, которая, традиционно отличается более низким уровнем.

В отсутствие приемлемых мер, проблема безработицы может стать вероятным источником глобальной нестабильности и питательной базой усиления национализма.

Эти обстоятельства свидетельствуют о необходимости эффективного управления изменениями на всех уровнях, особенно в сферах, которые непосредственно влияют на условия жизни людей. Особое внимание объективно будет уделяться национальной политике, поиску диалоговых форм в поликультурных социумах.

Глобализация и локализация – взаимосвязанные процессы, характеризующие изменчивость культурных систем в условиях расширения, трансформации культурного пространства. При этом усиление доминанты одной социальной или региональной культуры над остальными, культурная гомогенизация – очевидный результат глобализации, как полагает Р.Робертсон, предлагая, однако, ставить акцент на гетерогенной основе глобализации, которая реализуется в идее глокализации, аккумулирующей и синтезирующей современные тенденции глобализации и локализации. Другой известный глобалист З.Бауман критически отозвался о концепции глокализации, полагая, что «глокализация – процесс основанный, прежде всего, на перераспределении привилегий и дискриминации, богатства и бедности, силы и бессилия, свободы и зависимости. Глокализация – это монополизация возможностей свободы действий». Глокализация, присутствие локального в глобальном, или инкорпорирование элементов одной культурной системы в пространство другой по принципу коллажной сборки, представляется инверсионным откатом к восприятию «живой» культуры как набора этнографических признаков. «Отличить подмигивание от моргания», по тонкому замечанию К. Гирца, – выявить, почувствовать смысловые нюансы другой культуры на основе фрагментов, репрезентированных в своей предметной изолированности/конечности, лишенных историко-культурного контекста и территориальной соотнесенности, представляется проблематичным. «Локальное в глобальном» является, прежде всего, эстетизацией исторически зафиксированных форм культурного опыта, неизбежно обреченных служить символической основой, гештальтом для создания иных культурных форм».

Наиболее общераспространенная теория взаимодействия культур в глобализирующемся пространстве – концепция «мультикультурализма», намеревающаяся обеспечить «интеграцию без ассимиляции». Интеграция поликультурного населения государства в данном случае координируется не этническими механизмами сплочения, а общественными.

Монокультура предстает унифицированным, усредненным образцом «транскультуры». Ее предпосылками являются преобладающий вид деятельности, а также технология его реализации. В наше время и в историческом будущем характер материальной культуры устанавливает облик художественной, координирует статику ценностных предпочтений в социуме.

Глобализационные процессы установили темпоральную дистанцию и ментальные отличия в основаниях современных культур. Масштабная вовлеченность в культурогенетический процесс, информационной революцией, выявила гетерогенность общего культурного пространства. Изменения, глобализацией, затронули не только формы культур, но

и типы их восприятия и интерпретации. В результате глобальная гомогенизация, осмысляемая как унификация материальной сферы культур, обнаружила отличие, как в исторической динамике ценностей, так и в их иерархическом строении и обусловила кризис в понимании как своей собственной, так и «иной» культуры.

Как уже отмечалось, глобализация несет с собой не только преимущества, она чревата негативными последствиями или вероятными проблемами, в которых некоторые ее критики усматривают большую опасность.

Глобализация является многоаспектным и сложным явлением и включает в себя, как привлекательные, так и отталкивающие грани. Привлекательность ее связана, например, с высоким уровнем свободы, которую обретает человек в своей деятельности.

Примером же тех проявлений глобализации, которые вызывают страх, может послужить американизация культур и утрата национальной самобытности.

Хотелось бы понять, существуют ли или возможны ли иные формы глобализации, помимо вестернизации (распространения ценностей западного общества) или американизации (соответственно, расширение американского общества и его культуры до территории земного шара)? В связи с этим весьма убедительным является утверждение многих ученых о том, что еще одной формой глобализации является антиглобализм, хотя это и звучит парадоксально. Но движение борьбы против глобализации, по сути, является не чем иным, как попыткой заменить глобализацию капиталистическую (подчинение национальных государств транснациональному капиталу) глобализацией социалистической (подчинение всего капитала некоему мировому государственному аппарату, планетарному правительству с социальными, а не предпринимательскими приоритетами).

Рассуждать об отрицательных или положительных свойствах глобализации довольно бессмысленно, поскольку это в любом случае неизбежный процесс, как бы мы его ни оценивали.

Мы полагаем, что исследование позволяет прогнозировать процесс глобализации, усиления в нем социокультурных механизмов, нивелирующие негативные его грани, однако при таком подходе возникает вопрос для всего человечества: не ущемляются ли его отдельные локальные группы?

«Мультикультурализм», по своей сути, означает как раз формирование правил и норм сосуществования различных культур и их носителей в одном, едином обществе, в едином правовом, социальном, экономическом поле. Коротко можно сказать, что «мультикультурализм» – это один из ответов на вопрос: что может происходить с некоторыми национальными культурами в эпоху глобализации.

Как философия и практика сосуществования культур «мультикультурализм» позволяет решать даже не столько глобальные проблемы, сколько трудности взаимного сосуществования представителей отдельных народов в одном городе, районе, по соседству.

В распространении и ассимиляции глобализационных правил среди различных обществ немалую помощь могут оказать методологии маркетинга, рекламы и PR, разработанные на основе законов психологии и физиологии, которые действуют для большинства населения. Для того чтобы люди занялись согласованием своих ценностей, необходимо, чтобы сама мысль посетила их.

Как пишет Э. Гидденс «Обоснование практики ее теряет силу, и традиция может быть оправдана лишь в свете знания, которое само по себе ею не определяется», то есть процессы, проходящие в современном обществе заставляют задуматься о новых возможных изменениях в восприятие культуры.

Так, например, развитие Европейского Союза является, на наш взгляд (сколь бы не критиковали его), ярким примером именно необходимости ориентироваться на «мультикультурализм», а не на построение общей культурной идентичности. Ни государства-члены, ни отдельные регионы государств-членов не демонстрируют готовности к построению единой европейской идентичности, базирующейся на общем культурном наследии. Разные культуры, а разнообразие культурных европейских ценностей мы не можем ставить под сомнение, совершенно по-разному могут реагировать на появление и развитие новых институтов, соответственно, эти новые процессы могут приводить и к разрыву между культурами. В любом случае определенные традиции той или иной этнической группы будут сохранены, так как такое историческое знание об окружающем мире необходимо человеку для ощущения связи со своим прошлым и возможности корректировать свое будущее, основываясь на опыте предыдущих поколений. В этом смысле российская история также является наглядным примером сосуществования национальных культур в многонациональном и многокультурном обществе.

Сегодня, когда эпоха глобализации ведет к всеобщей универсализации ценностей, очевидно, что такой процесс не может идти безболезненно. Ален Турен называет это «разрывом», который образуется в итоге распада жизненного опыта, институционального порядка и самого мира. К какому результату это может привести, пока не ясно. Однако задача правительств, руководящих этим процессом глобализации исходить из осознания того, как возможно смягчить это состояние индивидуумов, и в возможности привнести элементы самых разных культур в общую, унифицирующуюся.

Распад на этнические, культурные подгруппы, очевидно, в будущем неминуем, но именно поэтому его нужно институционализировать и выработать схему сосуществования, но чрезвычайно его сбалансировать. В связи с этим развитие демократии должно идти параллельно с развитием «мультикультурализма». Культуры также подвергаются изменениям с течением времени, но их нравственно-этические корни остаются; мировоззрение трансформируется, но его основа, его базис также остается неизменным. Если идти за Р. Инглегартом, утверждающим, что «каждая культура представляет собой стратегию адаптации ее народа», то и в этом случае очевидна четкая принадлежность культуры к определенной этнической группе, которая и будет объединена общими нормами и ключевыми моментами, помогающими выжить в современном мире.

Теоретиков «мультикультурализма» часто обвиняют в том, что эта теория ставит четкие границы между разными культурами. Звучат призывы: «Перестать акцентировать внимание на этничность!»108. Однако подобные идеи не кажутся нам состоятельными. Конечно, в последнее время существует некая тенденция объяснять большинство конфликтов в современном обществе геополитическими проблемами, и в некоторых случаях такое толкование проблемы будет излишне поверхностным, но это не значит, что такой важный фактор нашей жизни как культура и этничность должны не учитываться.

Наиболее интересно, как нам кажется, рассмотреть сегодняшние изменения в восприятии многих культурных ценностей и ориентиров. Р. Отайек в своей работе «Идентичность и демократия в глобализирующемся мире» пишет: «Попытки утверждения идентичности кажутся тем более непонятными и беспокоящими, так как любопытным образом совпадают с процессом мондиализации». Конечно, эти тенденции не объясняются лишь глобализацией, однако нельзя и преуменьшать ее влияние, поскольку именно глобализация и внесла в нашу жизнь перемены, которые послужили для возникновения идей о построении нового постиндустриального общества и новых взаимоотношений между индивидуумами, этносами, нациями, государствами. «Теория культурных факторов подразумевает, что культура не подвержена мгновенным изменениям», – пишет Р. Инглегарт. Эта идея служит основой для многих научных выводов о состоянии культуры, однако сегодня само понятие «время» несколько меняется и, таким образом, культура меняется вместе с ним. Так, например, Э. Тоффлер в своей известной книге «Шок будущего» отмечает, что «Оборот» ценностей сейчас происходит быстрее, чем когда-либо в истории. Это подразумевает временный характер структуры как общих, так и личностных ценностных систем». В ближайшем будущем, возможно, внесение некоторых изменений в восприятие разных культурных ценностей разными этническими группами. Это крайне важно для дальнейшей концепции примерных политических моделей, направленных в будущее, поскольку проблема этнических конфликтов напряженно стоит не только в новообразовавшихся и развивающихся государствах, но и в странах с повышенным миграционным притоком. Недавние факты обострения взаимоотношения мигрантов с коренными жителями принявших их государств Европы, примером, чего могут быть известные недавние события во Франции, со всей ясностью дают понять, что современная миграционная политика, включающая в себя ассимиляцию, не справляется со своими задачами и, что не менее важно, не соответствует основными принципам прав человека, которые в последнее время пропагандируются как основная норма поведения демократических государств.

Именно в апелляции к этой новой норме в межгосударственных отношениях, к правам человека и стала появляться это противостояние, основанное на борьбе за признание. «В конфликтах постмодерна или постсоциалистических групповая идентичность заменила классовый интерес как главное средство политической борьбы. Культурное доминирование заменило эксплуатацию как основную несправедливость». Этот вывод, на наш взгляд, является весьма логичным, так как именно после распада Советского Союза и краха коммунистической идеи конфликты разгорелись во многих точках планеты. То есть человеческое общество, конфликтное по своей природе, вступило в стадию иного противостояния, основанного более на столкновении этнических ценностей, чем классовых. В качестве вывода служит убеждение что, на сегодняшний день государства должны предпринимать более направленные усилия, чтобы предупредить эскалацию конфликтов на этнокультурной почве и не допустить распада. В связи с этим очень важна внутригосударственная идея, способная объединить население страны. Схожее объединение является вполне реализуемым, основанным прежде всего на желании индивидуумов объединяться. «Там, где отсутствует такая склонность, государству приходится вмешиваться и содействовать образованию сообществ. Но его вмешательство связано с очевидным риском, так как оно может легко подорвать стихийные объединения, сформировавшиеся в гражданском обществе», – пишет Ф. Фукуяма. Содействие в образовании единого сообщества в государстве, где существуют межэтнические конфликты, может быть осуществлено, с нашей точки зрения, только с позиций «мультикультурализма», который основан на «принципах равноправного сосуществования различных форм культурной жизни».

«Мультикультурализм», с одной стороны, может стать общей государственной идеологией, а с другой – не разрушать уже сложившиеся объединения, причем здесь нужно отметить, что идея «мультикультурализма» не ограничена только принятием культурных особенностей различных этнических групп, но и различных субкультур. Однако, говоря о возможностях «мультикультурализма», необходимо отметить и один из главных недостатков этой идеи, а именно, ее определенную утопичность, так как пока не было образовано ни одного сообщества, где разные культурные группы сосуществовали бы на равных правах. Возможно, это недостижимо, но если это так, то точно также недостижимыми идеалами являются и демократия и всеобщее уважение прав человека, где реальная жизнь зачастую далека от провозглашенных и более конституционно закреплённых идей, где возможность «мультикультурализма» воспринимается руководителями государств очень неоднозначно. Например, испанское правительство очень ясно отвечает на вопросы журналистов о «мультикультурализме», говоря, цитируя журнал «Эпока», – «Наша культура – это культура европейская – то есть это прежде всего демократия, которая выражается в Конституции, которая применяется ко всем, кто приезжает жить в Испанию. Это будет мультирасовое общество, но не мультикультурное».

Во многих зарубежных изданиях говорится о неприемлемости «мультикультурализма» как следствия иммиграционных потоков, превзошедших самые смелые ожидание. Однако вряд ли можно прогнозировать снижение иммиграции, и, следовательно, нужно готовиться к проблемам, с этим связанным. Тем более, что сегодняшние миграционные потоки серьезно отличаются от имевших место в недавнем прошлом. Политика, проводимая государством, должна развиваться, по мнению ряда ученых, двумя параллельными путями: это восприятие мигрантами своей новой родины и восприятие мигрантов коренным населением. Необходимость изменений в политике, направленной на ассимиляцию иммигрантов, очевидна, так как все большее число иностранцев не испытывают необходимости вливаться в сообщество коренных жителей. Как пишет Ч. Тейлор «Ушло чувство признательности по отношению к государствам, предоставившим убежище и жизненные возможности». Это, конечно, последствия глобализации, создающей ощущение, что мир принадлежит всем одинаково. Кроме этого, современные средства связи позволяют с легкостью поддерживать контакты с родиной, что также не способствует появлению желания интегрироваться в чужое общество.

Так, например, большое число наших сограждан иммигрировавших в Америку, не ставит своей задачей «американизироваться», выучить английский язык и десятилетиями обходится общением только со своими соотечественниками- иммигрантами. Точно также, у многих иммигрантов создается впечатление, что им в любом случае не удастся получить престижную работу, даже в независимости от знания языка и следованию местным ценностям. В таком случае, единственное, на что они могут рассчитывать – это помощь их земляков, что замыкает их круг общения и формирует общее состояние сообщества иммигрантов. Кроме того, существует такое понятие как ментальность. Самосознание и мен-тальность – это те элементы этнокультурной идентичности, которые, оставаясь неизменными по форме на разных этапах развития общности и у разных народов, образуют устойчивою синхроническую «горизонталь» её структуры.

Конечно, в последнее время многие ученые говорят о возможных изменениях, связанных с миграциями. Если раньше эмигрантами были в основном семьи, то теперь все чаще эмигрируют одинокие женщины и мужчины, способные создать семью с представителями коренного населения. Такая тенденция, считают многие исследователи, может привести к унификации определенных культурных ценностей, что будет способствовать бесконфликтному сосуществованию. Но, на наш взгляд, это не совсем так, потому что в любой смешанной семье одна культура будет доминирующей, и именно на базе ценностей этой культуры семья будет существовать. Так, например, согласно данным на 1992 год, в СФРЮ, на территории, ставшей впоследствии одной из самых проблемных в Европе, более двух миллионов человек были рождены в сербо-хорватских семьях, что никак не повлияло на развитие конфликта. Для людей, только что прибывших в чужую страну, характерно, прежде всего, объединение со своими соотечественниками, что диктует определенную заданность их дальнейшему поведению. В свое работе Э. Тоффлер поясняет, что если извлечь индивида из его собственной культуры и поместить в окружение, резко отличающегося от его собственного, у него появится чувство дезориентации, более того, если новая культура сама находится в состоянии непрерывного изменения, то это чувство усилится. Таким образом, мы можем отметить, что политика ассимиляции, которую сегодня проводят правительства разных стран, вряд ли будет иметь успех. Однако если ассимиляция становится все более и более затруднительной, необходимы новые поиски контактов и новые возможности для совместного существования, и поэтом, нам кажется, логичным говорить о «мультикультурализме» как об Альтернативной модели.

Национальные меньшинства, как коренные, так и появившиеся в результате иммиграции, сегодня предъявляют к обществу абсолютные новые требования, в основе которых лежит желание «признания». Эта тенденция, безусловно, нуждается в неком пояснении. Национальные меньшинства желают участвовать в управление государством наравне с титульным этносом, а также жить согласно своим культурным нормам и традициям, и если следовать принципам демократии, такое требование более чем логично. Очевидно, что если в государстве проживает большое количество иммигрантов, то их представителям должны быть предоставлены места в соответствующих органах управления. Здесь, конечно, есть своя сложность, так как представители иммигрантов не могут достичь руководящих постов в силу того, что национальное большинство не позволяет им получить достаточное количество голосов, а если предоставить представителям национальных меньшинств упрощенные условия для прохождения в органы власти, то это будет прямое нарушение демократии. Однако такая ситуация должна быть преодолена, должны предприниматься попытки политического равенства (даже если это в принципе невозможно, как невозможно социальное равенство, в идеологии государства эта идея должна присутствовать в большей степени).

Итак, равенство всех национальностей, проживающих на территории государства, есть, прежде всего, обязанность самого государства как института, формирующего базу государства, его идеологию. Как пишет Э. Тоффлер: «ни одна мысленная модель окружающего мира не является чисто личным произведением…, все большая их часть основывается на информации, поставляемой средствами коммуникации и окружающими людьми», то есть само государство должно взять на себя обязанности формирования более толерантного общества, если само понятие «толерантность» тут уместно, общества, которое воспринимает свою мультикультурность как общую объединяющую черту. Некоторые авторы, такие например как Ф. Фукуяма, характеризуя общество будущего – постиндустриальное общество, большое внимание уделяют «принципам взаимности, моральных обязательств, долга перед обществом и доверие, которые основаны на традициях, а не на рациональном расчете». Подобная ситуация хотя и кажется маловероятной, может быть сформирована исключительно в условиях «мультикультурализма», поскольку эти традиции должны быть поддержаны государством, так как только оно способно создать «формальную систему для повышения уровня доверия между людьми». Очевидно, что и с помощью «мультикультурализма» не удастся разрешить все национальные проблемы, однако возможно включение основных положений этой теории могло бы способствовать выработки более приемлемой, с точки зрения демократии, внутренней политики.

Сегодня возникают ряд проблем и с понятием «гражданство», которое ни в коем случае не должно быть смешено с понятием национальности, так как, несмотря на процесс глобализации и все возрастающий процесс взаимопроникновения между этническими группами, весь этот комплекс служит этнической дифференциации, что не может ни влиять на всю социальную систему (школьную систему, систему синдикатов и партий, религиозные объединения). Процесс транснационализации создает ощущения у граждан, что они не в состоянии контролировать процесс принятие решений, что и ведет к кризису Государства-Нации, где гражданство рассматривается в национальных рамках. Но в тоже время, и на этом особо настаивает один из ведущих исследователей «мультикультурализма» М. Вивиорка: «…мультикультурное общество должно быть основано на расширение политических, социальных, гражданских и культурных прав, но обязательно в условиях уважительного отношения к базовым принципам, таким как официальный язык или равенство полов».

Вопрос о будущем государства поднимается многими исследователями международных отношений и особое внимание, в основном, уделяется этническим проблемам. Так, например, Р. Инглегарт пишет: «Для обеспечения стабильной демократии структуры власти должны согласовываться с культурной системой», или, А. Этциони: «Дискуссии, касающиеся вырождения федерализма, необходимости пересмотра конституционных законов в целях его укрепления, сводятся, по сути, к вопросу о том, какой уровень независимости следует предоставить различным сообществам, вместо того, чтобы стремиться подчинить их всех единым национальным стандартам».

Ясно, что для осуществления подобной программы понадобятся огромные усилия со стороны разных этнических групп, разных слоев населения. Причем роль государственных лидеров здесь неоспорима. Идея кризиса государства как социального феномена, получившая широкое распространение в последнее время, заставляет задуматься о национальных идеологиях, поддерживавших государство в течение всего его существования. Кризис идентификации государства пытаются преодолеть наиболее традиционным способом, формируя образ внешнего врага, говоря о возможном столкновении цивилизаций. Так, например, в своей статье Мануэль Кастельс пишет «Во всей христианской цивилизации укоренилось по сути расистское отношение к мусульманам. День за днем они испытывали личное унижение. Создание «Аль-Каиды» стало реакцией на это». Аналогичное отношение к мусульманам – это, прежде всего, плод государственной политики ряда Европейских стран и США. Все же в такой ли степени межцивилизационные отличия стали причиной современной конфликтной обстановки? Скорее всего, основа этих расхождений находится в экономическом неравенстве государств, что вызвало естественное недовольство слаборазвитых стран. Необходимо найти путь между «двумя океанами, разделяющими большую часть мира: океаном коммунитарной самобытности и океаном глобали-зированнои экономики» – считает А. Турен, и его правота, на наш взгляд, очевидна.

Итак, в сегодняшнем мире, где одну из основных угроз миру явил собой религиозный фундаментализм и связанный с ним терроризм, попытки создания мультикультурного общества могут сыграть лишь положительную роль. «Мультикультурализм», хотя и в достаточно своеобразной своей форме, существовал на территории СССР, и толерантность как и уважительное отношение к представителям разных культурных групп не ставилась под сомнение. Бесспорно, правы и те исследователи, которые указывают на появление различных конфликтов на постсоветском пространстве. Нельзя отрицать тот факт, что в большинстве своем отношения между различными этническими и религиозными группами были несравнимо лучше, чем сегодня во многих так называемых демократических странах.

Как уже отмечалось, особенностью современной государственной идеологией является поиск новой объединяющей силы. Л. Туроу пишет «Если нет сильной внутренней идеологии, ни непосредственной внешней угрозы, нации распадаются на противоборствующие этнические, расовые или классовые группы».

Формируя вывод по всему вышесказанному, хотелось бы еще раз остановиться на роли культуры в становлении самосознания современного человека. Очевидно, что пренебрежение культурной самобытности индивида не может вести к мирному сосуществованию разных наций.

Конфликты на этнической почве, разгорающиеся по всем миру – яркое тому свидетельство. В тоже время отрицательным для мирового порядка было бы и чрезмерное поощрение национализма в разных странах. Таким образом, нужно искать «золотую середину», общую идею, способную снизить остроту «кризиса идентификации», наблюдающегося в последнее время. И искать эту идею должны, прежде всего, органы власти, пытаясь создать систему, в которой государство использовало бы идеи демократии не только для поддержания интересов титульного этноса. «Наиболее распространенным противоядием против разобщенности людей служат «посреднические органы» между индивидуумом и государством. К этим органам в первую очередь относятся сообщества, обеспечивающие более сильные межличностные связи (в особенности этнические, расовые и религиозные, а также местные)», – змечает один из основоположников коммунитаризма Этциони. И если раньше эта разобщенность неминуемо вела к жесткому ограничению независимости личности, к тоталитаризму, то сегодня нужно искать новые формы совместного сосуществования. Желание индивидуализации нужно поощрять, пытаясь сохранить многообразие культуры и мира в целом, а «данный процесс может развиваться только в том случае, если имеет место достаточный контакт между миром инструментальности и миром идентичности».

В ином случае мы придем к «транскультуре», пользуясь терминологией Ж. Бодриияра, и это вряд ли достойная цель. «Не менее важное значение имеет возможность выражения различий, существующих между группами людей, вне зависимости от того, о каких различиях идет речь; о тех, что касаются ценностей или же в основном базируются на экономических интересах, равно как и в интересах власти». Безусловно, культура со временем меняется, как пишет Р. Инглегарт «…культура – это не константа, а фактор переменного характера», однако он сам и добавляет, что «культура, как правило, меняется медленно, причем происходит это именно через взаимодействие с окружающей средой». То есть изменение культуры без принуждения возможно, однако сегодняшние устремления нашей идеологии, основанной на принципе «уважения прав человека», но не следующей ей, могут служить лишь международному разобщению.

Для наступающей эпохи характерно «организованное» культурное многообразие, которое как раз и предусматривает возникновение глобальной культуры. Культурные специфики складываются на фоне глобальной культуры, новой культурной реальности. По мнению Р. Вилка «Новая глобальная культурная система производит и усиливает различия, вместо того, чтобы подавлять их, но это различия особого типа. Их гегемония касается не содержания, а формы. Система глобальной культуры – это общий код, выражающий различия и границы». Однако уже сегодня становится очевидным тот факт, что не все культурные различия станут частью глобальной культуры, за это надо бороться, в том числе на социальном и политическом уровнях.

События, происходящие ныне как в Европе, Америке, так и во всем остальном мире, уже очевидно свидетельствуют о невозможности создания общества, соблюдающего права человека на данном этапе мирового развития.

Вышесказанное говорит лишь о части проблем, которые ставит перед человечеством глобализация. Решение этих проблем требует весьма существенных перемен в обществе и государстве, в политике и праве, в политическом мышлении и общественном сознании.

Глава 2 «Мультикультурализм» в системе международных отношений стран Евросоюза

В современной теории «мультикультурализма» имеются в виду самые различные социальные группы, рассматриваемые как носители самостоятельных культур / субкультур, что и позволяет говорить о равноправии культур, однако на практике наиболее острыми оказываются проблемы взаимодействия этнических культур. Именно поэтому проблемы «мультикультурализма» являются особенно актуальными для полиэтнических обществ и государств. И не удивительно, что их активное обсуждение в конце XX века и внедрение соответствующей политики началось в так называемых «миграционных» («эмигрантских») странах -Канаде и Австралии, а несколько позднее широкое распространение идеология «мультикультурализма» получила и в США. Однако примерно в это же время похожие проблемы возникли и в европейских странах, традиционно считающихся монокультурными, актуальны эти проблемы и для современной России.

Не смотря на существование определенного «идейного ядра» данной концепции, среди его теоретиков имеют место значительные расхождения по ряду существенных вопросов, но еще больше проблем возникает при проведении политики «мультикультурализма». И это не удивительно: пользуясь терминологией Тойнби, можно сказать, что «мультикультурализм» стал определенным ответом на очередной «Вызов» цивилизации, или, иначе говоря, на сформировавшийся в современных условиях социальный запрос, и введение официальной политики «мультикультурализма» призвано было решить практические проблемы, стоявшие «на повестке дня» в различных государствах («внутренний аспект»), а, кроме того, в области международных отношений («внешний аспект»), что особо тесно связано с процессами глобализации и о чем подробнее мы будем говорить во второй главе. Однако, даже рассматривая лишь «внутренний аспект» проблем «мультикультурализма», мы видим, что они при значительном сходстве, имеют и существенные отличия в различных странах и регионах мира. Поэтому ниже мы в аспекте данной проблемы кратко рассмотрим ситуацию в трех регионах:

.традиционные миграционные (эмигрантские) страны (США, Канада, Австралия);

1. национальные высокоразвитые страны мира и, прежде всего, государства Европы;
2. Россия.

Выделение двух первых групп является стандартным для всех исследователей «мультикультурализма» в силу объективно существующих различий, российские же исследователи обычно отдельно рассматривают еще и ситуацию в России, что связано как с субъективными факторами – повышенным интересом к ситуации своей стране, так и объективными – достаточно своеобразным положением дел в нашей стране.

При анализе данных проблем необходимо учитывать, что за проблемой мультикультурализма стоит гораздо более общая проблема ите-грации различных социумов – в единый, и, собственно мультикультурализм оказывается одной из форм такой интеграции. При этом данная проблема интеграции имеет два аспекта – «внутренний» и «внешний». «Внутренний» – это прежде всего проблема интеграции всех граждан государства и различных социальных групп в единый государственный «организм», достаточно гармоничный и способный нормально функционировать, а «внешний» представляет собой проблему интеграции различных государств в единое международное сообщество, способное мирно существовать и решать встающие перед человечеством проблемы.

Историко-культурный опыт человечества свидетельствует, что формы и способы такой интеграции могут быть самыми различными: от насильственного подчинения одним этносом других (именно так создавались империи) – до добровольного объединения нескольких народов в единое государство (федерация), от поглощения и ассимиляции одним этносом другого (именно так протекал в большинстве стран, в частности, Европы, процесс становления наций в Новое время, когда этнические меньшинства постепенно ассимилировались с «титульным» этносом), и до апартеида10, основанного на политике последовательной и полной сегрегации колонизированных народов, насильно привязанных к метрополии.

В этом смысле «плавильный котел» выглядит более гуманной, демократичной и справедливой формой интеграции, нежели ассимиляция, так как здесь все этносы – хотя бы теоретически – должны одинаково подвергаться «переплавке», постепенно создавая единый народ. И еще более гуманной и справедливой и, в то же время «мягкой», выглядит политика «мультикультурализма» («Салатной миски») с ее идеалом «единства в многообразии». Однако реальность, стоящая за этими красивыми названиями, оказывается весьма сложной и неоднозначной. Поэтому обратимся к более подробному рассмотрению ситуации в трех выделенных выше регионах.

.1 Миграционные страны

Как уже выше отмечалось, впервые идеи «мультикультурализма» – вместе с соответствующим термином – появились и стали осуществляться на практике в Канаде. Официально он был признан в 1971 г., став, тем самым, своеобразным актом признания государственными институтами бесплодности и неэффективности проводимой ранее политики ассимиляции, направленной на гомогенизацию культурно разнообразного населения страны. Введение соответствующей политики было вызвано опасностью квебекского сепаратизма. Провозглашая основной целью своего правления построение мультикультурного общества, власти стремились, с одной стороны, нейтрализовать идеологию франкоязычного и франко-ориентированного Квебека, а с другой – успокоить англоязычное большинство относительно национально-государственной целостности страны.

Один из первых исследователей данного явления – С. Бенхабиб – предложила для обозначения ситуации культурного плюрализма термин «радикальный, или мозаичный «мультикультурализм», где под последним понимается единое политического образование (государство), но состоящее из четко дифференцированных общностей, сохраняющих свою идентичность и границы, подобно элементам в мозаике. «Мозаичный «мультикультурализм» представляет собой некий набор механизмов, способный обеспечить его стабильное функционирование. К ним, прежде всего, относятся: эгалитарная взаимность, добровольное самопричисление, свобода выхода и ассоциации. Как считает С. Бенхабиб, данные социальные регуляторы могут сделать эту модель культуры вполне жизнеспособной, если сами культуры и субкультуры, создающие «мозаичное поле», не являются застывшими, а содержат программу роста и изменений.

Иная ситуация сложилась в США: приток эмигрантов в эту страну на протяжении всего XX века не уменьшался, а только увеличивался. Из-за чего власти уже давно вынуждены были регулировать этот поток, устанавливая определенные квоты и всячески борясь с нелегальной эмиграцией.

Как справедливо отметил Б. Межуев, анализируя ситуацию в США: «если по вопросам социально-экономической политики достигнуто более менее ясное распределение ролей (отражением которого является т.н. двухпартийная политическая модель), то проблема иммиграции не получила пока соответствующего политического оформления. С одной стороны, по вопросам политики натурализации нет единства в обоих лагерях – правом и левом. На либеральном фланге в США защитникам прав человека и гражданских свобод в Америке противостоят сторонники сохранения высокой нормы заработной платы для трудящихся (чему, естественно, противоречит найм низкооплачиваемых иммигрантов из бедных стран). В консервативном лагере так называемым нативистам (nativists), адептам самобытности Америки и противникам усиления этнокультурного разнообразия, противостоят защитники прав предпринимателей в плане свободного найма на работу иностранцев».

Однако этот экономический аспект массовой иммиграции мало обсуждается в современной американской публицистической и аналитической литературе, теряясь в общих рассуждениях о культурных различиях.

В государственной идеологии США вплоть до 60-70 гг. XX века господствовала идея «плавильного котла» (означавшую, по сути дела, ассимиляцию), пройдя через который эмигранты станут просто «американцами» – гражданами США и носителями единой американской культуры – вне зависимости от своих этнических корней. Считалось, что в либеральной стране, в которой существуют равные возможности для всех – независимо от этничности, расы, религии и т.п., переплавляя иммиграционные группы, создавалась единая американская идентичность, единая американская нация, единая американская культура. Эта идея была по сути дела заложена уже в Конституции США 1787 г., где использовано выражение «единый народ Соединенных Штатов».

Общим идеалом для всех американцев стала «американская мечта», а воплощенным символом последней – статуя Свободы. Само выражение «американская мечта» впервые появилось в книге Джемса Адамса «Эпика Америки» («The Epic of America», 1931), и в ней имелась в виду мечта эмигрантов о стране, где каждый человек будет свободен, жизнь его станет лучше и богаче, где каждый имеет возможность получить то, чего он заслуживает. Со времен Адамса данное выражение превратилось в клише, затертое от частого употребления, а смысл стал весьма расплывчатым. Чаще всего оно употребляется для обозначения высокого жизненного стандарта (собственный дом, высокооплачиваемая работа, слава, переход в более высокий социальный класс). Обычно, при употреблении данного выражения подчеркивается, что американская мечта базируется на свободе личности и свободном предпринимательстве. Тесно связано оно и с понятием «self-made man» (букв. – «человек, который сам себя сделал»), то есть человека, который самостоятельно упорным трудом добился успеха в жизни, и известным лозунгом: «Каждый чистильщик сапог может стать миллионером!».

Высокой значимостью эта мечта обладала для эмигрантов, прибывающих в США из Европы, где в большинстве стран вплоть до XX века господствовала монархия, с характерным для нее сословным делением. Поэтому, прибыв в США, такие эмигранты сразу обретали политическую свободу.

В американском обществе первоначально были сомнения относительно успеха работы «плавильного котла», ибо эта «переплавка» означала отказ от культурного наследия своего народа, своих исторических корней. Это связанно с тем, что культурные различия, из всех имеющихся, представлялись наиболее безусловными, ибо с ними индивиды и группы связывали свою идентичность. Но, как утверждают многие исследователи, историческая практика опровергла взгляды скептиков, и в XX веке в общественном мнении утвердилось представление об успешной работе американского «плавильного котла».

Однако более внимательное и углубленное изучение ситуации показывает, что наряду с этой официальной точкой зрения на протяжении столетий в США прочно сохранялась неофициальная, но не менее значимая идея различного социального статуса разных этнических, этнолингвистических, расовых, религиозных, тендерных, возрастных и т.п. групп. Так, главным носителем американской культуры и ее героем (во всяком случае в XIX – первой половине XX веков) считался белый мужчина протестантского вероисповедания в «расцвете сил», т.е. примерно 30-40 лет. Рассмотрим этот вопрос подробнее, начиная с этнических параметров.

Верхнее место в этой неофициальной шкале занимали люди белой расы – выходцы из Европы англосаксонского происхождения, на втором месте стояли немцы, скандинавы, французы и прочие западноевропейцы, еще ниже на этой шкале находились итальянцы и славяне, а в самом низу – негры, индейцы, выходцы из Азии, Центральной и Южной Америки. И эта «этническая стратификация», пусть и неофициальная, оказывала значительное влияние на рынке труда и образования, в политической и социальной жизни (в частности, она ярко высвечивается при рассмотрении политической верхушки общества – списка президентов США, сенаторов, губернаторов, членов Верховного суда и т.д.). Причем, если европейские эмигранты (хотя бы во втором-третьем поколении) обычно интегрировались в общество, оказываясь просто «белыми американцами» с теми или иными этническими корнями, то для представителей последней группы такая интеграция была значительно затруднена, в частности, потому, что их внешность позволяла их сразу идентифицировать как «небелых» («цветных»), а браки (и даже любовные связи) между «белыми» и «цветными» не только не приветствовались, но и часто осуждались в американском обществе (особенно «белых» женщин с «цветными» мужчинами). Еще в 60-е годы XX века во многих штатах США имели место существенные проявления расовой дискриминации, например, отдельные места в транспорте, отдельные кафе и рестораны «только для белых» и «только для негров (цветных)». Показательна в этом отношении и продукция киноиндустрии, поскольку кино – самое массовое из искусств, доступное самым широким массам, с том числе – малообразованным людям: с одной стороны, она отражает господствующие в обществе идеалы и установки, а с другой – сама формирует и закрепляет их в общественном сознании. И в этом плане существенно, что вплоть до 1970-1980-х гг. в кино – самом массовом из искусств – негры и другие представители «цветного» населения выступали либо в роли отрицательных персонажей, либо, в лучшем случае, где-то на вторых-третьих ролях положительных, тогда как положительные герои первого плана всегда были белыми. Не находим мы в фильмах того периода и позитивного освещения межрасовых браков или даже любовных связей.

Отметим также, что хотя на первый взгляд идея «плавильного котла» выглядит глубоко демократичной: все этносы одинаково подвергаются «переплавке» и в результате получается совершенно новая нация «американский народ», но в действительности ситуация несколько иная и, прежде всего, потому, что в любой стране существует государственный язык (или языки), и в США – в отличие от, например, Канады – таким языком является только один английский. А это означает не только то, что все официальные документы составляются на этом языке, не только то, что он оказывается языком межнационального общения, политики, юриспруденции, торговли, образования, но и то, что он незаметно для своих пользователей и носителей задает определенную картину мира, систему ценностей и культурных установок. Да и полноценным гражданином считается только тот, кто говорит на английском языке. Так, вспомним, например, что Луизиана, бывшая колония Франции, была принята в США как штат лишь после того, как перешла полностью на английский язык.

Не менее важным оказывается и образование, особенно получаемое в начальной и средней школе, причем здесь особенно существенны программы и содержание гуманитарных дисциплин, а среди них – истории и литературы. Так, литература изучалась в основном англоязычная, а история имела явно выраженный европо-американоцентристский характер. Тем самым школьник из обычной школы получал весьма искаженное представление о мировой истории. Таким образом, даже при «переплавке» различных этносов, полученная масса заливалась в «определенные формы», релятивные, прежде всего, культуре доминировавшего англосаксонского этноса. Таким образом, данная «переплавка» оказывается всего лишь несколько смягченной и ограниченной формой ассимиляции этнических меньшинств с доминирующим государствообразующим этносом (о полной ассимиляции можно говорить лишь относительно людей белой расы).

Но к концу XX века существенно изменилась демографическая ситуация в стране. Впервые за все время существования США белое население, все еще сохраняя ведущие позиции в экономике и политике, перестало доминировать в количественном отношении: к 1980 г. уже 51% составляли небелые граждане. А, учитывая всеобщее избирательное право, это требовало изменения и традиционной идеологии – как государственной, так и негосударственной.

В этих условиях идеи «мультикультурализма» и толерантность как его имманентная составляющая оказались весьма востребованными, а их применение – хорошим выходом из создавшегося положения. Как замечает Малахов «В Соединенных Штатах широкое распространение муль-тикультуралистской риторики связано с такой особенностью американского публичного дискурса как невнимание к социально-классовой стратификации, тенденция сводить общественные противоречия к противоречиям «ментальностей»; отсюда преувеличенное значение, придаваемое гармонизации, консенсусу, лучшему взаимопониманию и т.д.».

И, начиная с середины 70-х гг. на место «плавильного котла» постепенно выдвигается «салатная миска». Важную роль при этом сыграли некоторые принятые государственные документы и, прежде всего: «Акт о гражданских правах» 1964 г., в некоторой степени ослабивший доминирующее положение англосаксонского этноса в США, и «Иммиграционный Акт» 1965 г., благодаря которому в США начался массовый приток иммигрантов из стран «третьего мира».

Как отмечают исследователи: «В мультикультурной политике США отчетливо читается тенденция приобщения иммигрантов к ценностям американского общества. В то же время принятие политики «мультикультурализма» свидетельствует об отсутствии искомой этнокультурной гомогенности американского общества, о формировании дополнительных механизмов сдерживания этнического и расового экстремизма».

Н. Глейзер – один из первых исследователей «мультикультурализма» в США – в своих работах неоднократно отмечал, что главной проблемой в создании единой американской нации являются американцы африканского происхождения, а точнее «исторические корни сложных взаимоотношений между чернокожими и белыми американцами, вызвавшие к жизни политику «мультикультурализма», «интеграции без ассимиляции».

В этих условиях, в частности, стало культивироваться и «чувство вины» по отношению к этническим меньшинствам, пострадавшим ранее от белого населения: прежде всего, остаткам автохтонного населения завоеванных европейцами территорий – аборигены Австралии и индейцы США и Канады, большая часть которых была истреблена в процессе колонизации, а оставшиеся – загнанные в резервации, а для США это еще и негры – потомки рабов, завезенных в Америку. Даже после Гражданской войны и отмены рабства в США, негры, тем не менее, оставались расой, подвергаемой значительной дискриминации. Для большинства из них имел место очень низкий уровень жизни, они были заняты на тяжелой, грязной и малооплачиваемой работе, почти не имели доступа к высшему образованию и т.п.

Попытки изменить ситуацию – «восстановить справедливость» -вызвали на практике утверждение принципа толерантности, выразившееся, в частности, в замене прежнего, имеющего в американской культуре негативную окраску, названия «негр» на «афроамериканец», появление негров в ролях положительных героев в кино, в том числе – уже и главных героев, и т.д. (Но интересно отметить при этом, что межрасовые браки так и не получили в продукции «фабрики грёз» – Голливуда – положительного освещения.)

Одним из ярких проявлений идеологии «мультикультурализма» стала так называемая «стратегия культурной защиты», применяемая в судах при рассмотрении преступлений, совершенных новыми эмигрантами, лишь недавно проживающими в США: их действия оправдываются тем, что они вели себя в соответствии с традициями и нормами, существовавшими в родной для них культуре.

Особенно важным шагом в развитии «мультикультурализма» было введение в 1980 гг. так называемой политики «утвердительного действия» (affirmative action) или «позитивной дискриминации», состоявшей в появлении этнических и расовых квот при приеме в вузы и при занятии определенных престижных должностей. Эти акции, проводимые в рамках общей политики «мультикультурализма», первоначально считались временными, направленными на выправлении дисбаланса в распределении ресурсов и власти. Идеалы при этом оставались либеральные, основанные на идее формального равенства всех людей перед законом – вне зависимости от их расовой или этнической принадлежности. Предполагалось, что по мере ликвидации соответствующего дисбаланса будет происходить постепенная интеграция данных меньшинств в единое политическое сообщество, и тогда эти временные меры могут отменены.

Однако после двух десятилетий такого рода практики выяснилось, что отказ от нее в настоящее время не возможен. Этнические меньшинства, для которых позитивная дискриминация обернулась значительным выигрышем на рынке образования и труда, резко воспротивились свертыванию данной программы. Таким образом, она не только не привела к достижению желаемой цели – интеграции этнических меньшинств в единое политическое сообщество, но даже, как ни парадоксально – усилила сегрегацию по расовым, этническим и этнолингвистическим признакам. Причем данная сегрегация стала добровольной и значительно увеличилась в масштабах: теперь уже не только негры и индейцы, но и выходцы из Азии, Латинской Америки и т.п. требуют для себя особых прав и привилегий. «Скандальные проявления этого процесса активно обсуждались в прессе и академической литературе: общежития только для выходцев из Азии, места в студенческих столовых только для чернокожих, радикальный пересмотр гуманитарных учебных программ в университетах, в результате которого культуре «европейцев» полагается количество часов, пропорциональное культуре «индейцев» и других этнических групп».

Результатом случившегося стало еще одно парадоксальное явление: бывшие противники мулькультурализма из лагеря «белых» неоконсерваторов превратились в его сторонников, защитников и пропагандистов. Сохраняя приверженность старым идеям о доминировании «белой» расы и необходимости сегрегации, они сошлись во взглядах с «цветными» активистами (защитниками этнических и расовых меньшинств) в своем отрицательном отношении к традиционному идеалу гражданского общества, провозглашающему равенство перед законом всех граждан вне зависимости от расовых и этнических различий.

Таким образом, на место «плавильного котла» пришел новый идеал «салатной миски».

Но этническими проблемами нынешняя ситуация не исчерпывается. Как мы выше уже отмечали, многие реальные проблемы современного общества связаны и с другими социально-культурными факторами, борьбой за свои права самых различные социальных групп и меньшинств, ранее подвергавшихся дискриминации в той или иной степени, поэтому обратимся и к их рассмотрению. При этом, не претендуя на полноту охвата, выделим их них несколько, на наш взгляд наиболее существенных.

На первое место здесь необходимо поставить религиозный. Вообще-то религиозная и конфессиональная принадлежность является важнейшим фактором самоидентификации личности и различных социальных групп, и позднее, при рассмотрении ситуации в европейских странах, мы будем уделять ему особое внимание. Однако как раз в США – в силу исторических особенностей – она приобрела специфический несколько «смягченный» характер. На протяжении XVI-XIX веков основную волну европейских эмигрантов в Северную Америку составляли протестанты различного толка (принадлежавшие к десяткам сект и направлений протестантизма), часто спасавшиеся от религиозных преследований и религиозных войн у себя на родине. Именно религиозные войны в Европе (XVI-XVII веков) и гонения на протестантов, плюс разнообразие самих протестантских течений, породили известный лозунг Реформации «cuius regio, eius religio» (гражданство прежде религии), утвердившийся в Новое время. В результате во многих европейских странах религия стала лишь частью национальной идентичности, а в США -изначально весьма «пестрой» в религиозном плане стране – с самого начала утвердилась веротерпимость.

Так, знаменитый «Билль об установлении религиозной свободы» Т. Джефферсона гласил: «…мы, Генеральная ассамблея Вирджинии, утверждаем закон, согласно которому никого нельзя заставить регулярно посещать или поддерживать какое-либо религиозное богослужение, место [культа] или священнослужителя, а также нельзя принуждать, ограничивать, досаждать или причинять ущерб его личности или имуществу или заставлять его как-то иначе страдать по причине его религиозных воззрений или убеждений; закон, согласно которому все люди свободны в исповедании веры и вольны отстаивать с помощью доводов свои взгляды в вопросах религии, и что это не должно ни в коем случае уменьшать или увеличивать их гражданскую правоспособность или как-то влиять на нее…».

Отметим здесь, что это была лишь веротерпимость, но не свобода совести в широком смысле, включающая и право быть атеистом, впервые провозглашенная во время Французской революции, а затем – во время Октябрьской революции в России. Такое положение сохраняется в США до сегодняшнего дня, в результате атеисты оказывается в некотором смысле ограниченными даже в своих гражданских правах, например, в ряде штатов из-за того, что они не могу приносить религиозную присягу, их показания не рассматриваются в суде и т.д.

Но и веротерпимость, утвердившаяся на официальном уровне, и безусловно ставшая важным шагом на пути секуляризации современной общества, на неофициальном тоже давала некоторый «сбой», так, опять-таки в силу вышеназванных исторических причин: во-первых, доминирование англосаксонской культуры сопровождалось и доминированием протестантизма (в Англии еще в XVII в. он утвердился в форме англиканства и получили распространение его другие направления – квакеры, баптисты и т.д.); во-вторых, среди коренного индейского населения США и среди негров, завезенных из Африки, в основном работали протестантские миссионеры, обращая их в свою веру и, тем самым, расширяя ареал этих верований; и, в-третьих, отношение к католикам у основной массы протестантского населения было несколько негативным. Чтобы убедиться в последнем, достаточно обратиться к списку президентов США – мы почти не находим там католиков (одним из немногих исключений стал Дж. Кеннеди). Из нехристианских религий в США имел место иудаизм, но он оставался национальной религией евреев, а процент мусульман, буддистов, конфуцианцев и представителей других религий вплоть до XX века был весьма низким в силу незначительной эмиграции из стран, где эти религии доминировали.

Отсутствие государственной религии в США не только способствовало расцвету в конце XX века новых, в том числе – нетрадиционных религий (Иисус-революция, кришнаизм, унифицированная церковь Му-на, неошаманизм и т.д.), но и сохранению этнической самобытности национальных меньшинств, привозящих с собой в США свои религиозные верования. И с ростом количества таких эмигрантов – выходцев из мусульманских стран и буддийских, конфуцианских и т.п. регионов Юго-Восточной Азии – проблема религиозных противоречий несколько обострилась, особенно, если учесть современное противостояние США (и Европы) мусульманским странам Ближнего Востока. А, значит, ситуация скорее работала на «салатную миску», нежели на «плавильный котел».

Следующая проблема, на которой необходимо остановиться, рассматривая процессы, происходящие в высокоразвитых странах в конце XX века, связана с изменением роли женщин в общественной жизни. В результате начавшего еще в XIX веке и значительно усилившегося в XX веке феминистского движения против дискриминации по половому признаку, женщины завоевали равные политические и экономические права с мужчинами и начали успешное внедрение в мир политики и бизнеса, что породило новое противостояние мускулинного / феминного в социальной жизни, вызвало широкие исследования в области тендерных проблем, и т.д. Интересно отметить, что одной сфер, где активность современных феминисток особенно велика, стала сфера языка. В английском языке, в отличие от русского, нет общего термина «человек», охватывающего и мужчин, и женщин, а есть только два отдельных слова «мужчина» (a man) и женщина (a woman), причем последнее является явно производным от первого21. Феминистки считают это унизительным для женщин результатом сохраняющейся дискриминации, и требуют замены данного термина латинским по происхождению словом «фемина» (аналогично тому, как негры были переименованы в афроамериканцев). Возмущает феминисток и то, что большинство названий профессий имеет в английской грамматике мужской род, часто включая в свою структуру слово «мужчина» (бизнесмен – a businessman, полицейский – a policeman и т.д.), и одним из своих важнейших завоеваний они считают укоренение в современном языке таких слов, как «бизнес-леди», «бизнес-вумен» (a businesswoman).

Еще одной существенной новацией конца XX века (примерно с середины 60-х годов) стало появление различных молодежных течений и организаций, различного рода «бунтов» и «революций», приведших к консолидации и самоидентификации по возрастному признаку (18-25 лет – так сказать, «студенческого возраста»), что сопровождалось становлением определенных молодежных субкультур, противопоставляющих себя доминировавшей ранее в обществе культуре старшего поколения. По ряду причин, которых мы пока не будем касаться, несколько позднее произошло еще выделение отдельной субкультуры подростков -тинейджеров (14-18 лет).

На волне усиливающейся в обществе либерализации, связанной с апологией прав личности и различных меньшинств, стали требовать общественного признания и особых прав сексуальные меньшинства (гомосексуалисты, лесбиянки, трансвеститы) и другие социальные группы, считающие себя объектами дискриминации.

Таким образом, в современном обществе в целом сложилась ситуация, когда речь пошла уже не об этнических проблемах как таковых, а действительно о конфликте самых различных социальных групп – носителей той или иной культуры/субкультуры, разрешить которые был призван «мультикультурализм».

В обществе произошла принципиальная смена идеала, что нашло свое отражение в публицистике: «Традиционный дискурс, носителем которого был белый мужчина сорока лет, основательно вычищен из масс-медиа объединенными усилиями «иного», данного в трех ипостасях: женщин, цветных и молодежных субкультур. Дабы преодолеть закрепленное в языке доминирование мужчин, безличное Man наделили полом и сопроводили обязательным контрагентом Frau. Неопределенный subject уточнили по роду – теперь, заменяя данное существительное местоимением, употребляют не нейтральное it, а указывающее на род she (иногда на замену выходит пара he/she). В целях борьбы с неявным расизмом табуизировали лексику, прежде считавшуюся (а у нас и до сих

пор считающуюся) безобидной: «негр» вместе с прилагательными «негритянский» и «черный» канули в Лету, уступив место «африканцу» и «афроамериканцу», – справедливо замечает В.Малахов.

Главная предпосылка появления мультикультурной парадигмы – стремление приспособиться к нарастанию культурных отличий в обществе, сформированном как государство. Во второй половине XX в. инициативность этничности отмечается в целом ряде многонациональных государств, помимо Соединенных Штатов Америки. Но, разбираясь в общемировых тенденциях, молено сказать, что центральную роль в развитии мультикультурных процессов все же по-прежнему играют США. Как полагает ряд исследователей, расовый конфликт относится к самой трудной социальной ноше, которую США забрали с собой в XXI век.

.2 Национальные государства

В последней четверти XX в. «мультикультурализм» стал обретать актуальность и для европейский стран, а также для тех стран Востока, где во второй половине XX в. началось бурное развитие промышленности, т.е., прежде всего, таких высокоразвитых стран, как Япония и Южная Корея. Как и в традиционных миграционных странах, здесь, кроме этнических проблем, во весь рост встали и проблемы эмансипации женщин, и становление особых молодежных субкультур, и религиозных и прочих меньшинств. Однако наиболее острой для европейских стран была проблема эмиграции, приобретающая ранее невиданную остроту и принципиально новый характер.

В силу исторического развития к XX в. на территории Европы сформировались национальные государства, характеризующиеся высоким уровнем монокультурности, что было достигнуто за счет многовекового процесса интеграции различных этнических групп (племен, родов, национальностей и т.п.). Этот процесс, который в целом шел на протяжении всей истории соответствующих государств, т.е. для европейских – примерно последнюю тысячу лет, значительно ускорился с начала Нового времени (с XVII в.), приведя к возникновению наций.

Далеко не всегда и не везде он полностью завершился. Если современные гасконцы, пикардийцы, бургунцы и т.п., прежде всего, считают себя французами, а баварцы и тирольцы – немцами, «вспоминая» о своих этнических корнях по преимуществу в дни местных праздников и фольклорных фестивалей, то, например, ирландцы, не смотря на то, что Ирландия уже несколько столетий существует в составе Великобритании, так и не идентифицируют себя с англичанами (а только с британцами), что ведет к непрекращающейся борьбе за независимость Ирландии, сопровождающейся не только политическими, но и вооруженными конфликтами, многочисленными террористическими актами и т.п. Аналогичная ситуация имеет место для басков в Испании, для курдов в Турции и Иране и т.д.

Идея национального государства на этнической основе и сегодня обладает значительной привлекательностью для ряда народов, что вызывает различного рода кризисы, движения сепаратизма на этнической, религиозной или региональной основе, в ряде случаев приводящие к расколу прежних государств на новые национальные, как это произошло, например, после Первой мировой войны с Австро-Венгрией, распавшейся на Австрию, Венгрию и Чехословакию, а в конце XX века с Югославией и Чехословакией, в еще большем масштабе этот процесс протекал во время распада СССР (но об этом мы подробнее будем говорить позднее – в связи с ситуацией в России). С другой стороны, конец XX в. дал и противоположные примеры: объединение ФРГ и ГДР в единое германское государство и единую нацию, в которую ныне входит и целый ряд этнических меньшинств: российские немцы, сербы, турки, хорваты и др. И во многих работах политологов, социологов, философов и т.д. уже звучит идея о том, что ныне Европа (а точнее – Европейский союз) представляет собой новую полиэтническую общность людей.

Обращаясь к историко-культурным аспектам данной проблемы, прежде всего, отметим, что для большинства европейских стран к началу Нового времени как их территориальные границы в самой Европе, так и состав населения, в целом уже определился и стабилизировался, и в период Нового времени активно протекал процесс становления соответствующих наций из имеющихся этносов. Причем данные этносы находились примерно на одинаковом уровне развития, относясь к культуре единого типа (индустриальной) и исповедуя одну религию – христианство (в форме католицизма, протестантизма или православия). Все это облегчало интеграцию различных этносов в составе государства в единую нацию, хотя, напомним, далеко не всегда этот процесс происходил безболезненно и часто сопровождался насильственными мерами, проводимыми правительством (введение государственного языка и запрет на использование в официальной сфере иных языков, в том числе – на изучение их в школе, особое содержание школьных программ, политика дискриминации по отношению к этническим меньшинствам, и т.д.). В основном данный процесс носил характер ассимиляции этнических меньшинств с «титульным» этносом. В результате политики ассимиляции, например, в Германии, где она проводилась особенно активно, в начале XX в. оказалось только 3% населения, являющегося не немцами. Говоря о причинах такой радикальной и ускоренной ассимиляции, нельзя не отметить тот исторический факт, что окончательное объединение Германии (Западной и Восточной) произошло только в середине XIX в.

В Новое время новыми территориями европейские государства (Англия, Франция, Испания, Португалия, Голландия, а в XIX в. – еще и Германия) «прирастали» в основном за счет завоеванных неевропейских земель – в Америке, Африке, Азии, Австралии, которые становились колониями данных метрополий. И, если в Европе в это время уже развивалась индустрииальная культура, то для населения колоний характерна принадлежность к культуре более низкого типа – аграрной (причем в широком диапазоне: от первобытной до, условно говоря, средневековой). Это во многом определяло и отношение к колонизированным народам, в частности, политику расовой дискриминации и сегрегации, доходившей порой до апартеида. И до второй половины, а то и конца XX века ни о какой интеграции и, тем более, ассимиляции колонизированных народов с одной стороны и населения метрополии с другой, речи не шло. Имела место только определенная политическая и экономическая интеграция, в частности, последняя выражалась, прежде всего, в вывозе из колоний ценного сырья, использования местного населения в качестве дешевой рабочей силы и/или «пушечного мяса», а также рынка сбыта промышленных товаров, производимых в метрополии.

Разумеется, при этом имели место и некоторые положительные факторы: например, при необходимости в колониях велось строительство дорог и мостов, отдельных промышленных предприятий, появлялось некоторое количество школ и больниц. Причем обычно последние совмещались с религиозными миссиями (католическими и протестантскими). И именно миссионерская деятельность может считаться одним из немногих факторов в деятельности колонизаторов, действительно работающих на интеграцию. Отметим, что сам факт «язычества» туземного населения и, соответственно, «приобщение» его к «истинной вере» (и «высшей культуре») всегда позиционировался в идеологии колониализма как важнейшее достижение, перевешивающее для колонизированных народов все «минусы» этого деяния: ведь принятие христианства сулило «спасение души», чего «бедные дикари» иначе были бы лишены.

Еще одним фактором той же направленности (но значительно более слабым) можно считать проводимые среди местного населения этнографические, лингвистические, археологические, культурологические и т.п. исследования – как теми же миссионерами, так и специально приезжающими из Европы учеными. В частности, такого рода исследования позволили европейцам в XX веке осознать, что колонизированные народы – это не просто «грязные дикари-язычники», а носители особой, своеобразной и порой весьма высокой культуры, что оказалось весьма значимым в период антиколониальной борьбы.

Таким образом, в интересующем нас аспекте для европейских стран в период Нового времени отмечаются два самостоятельных процесса: интеграция этносов метрополии в единую нацию (в основном -путем ассимиляции с «титульным» народом) и политика сегрегации по отношению к населению завоеванных колоний.

В первой половине XX в. общий процент эмигрантов в высокоразвитые западно-европейские страны можно оценить, в целом, как незначительный, и потому не вызывающий серьезных социальных катаклизмов. Весьма существенно при этом, что в тот период большинство эмигрантов стремилось к интеграции и (особенно, начиная со второго-третьего поколения) достаточно успешно «вписывалось» в господствующую культуру и даже ассимилировалось с местным населением (в том числе и путем межэтнических браков). Одной из существенных причин этого был характер и причины эмиграции. Так, основная масса эмигрантов в западные, наиболее экономически развитые страны Европы, представляла собой выходцев из других европейских же стран (в основном, из Восточной и Южной Европы), и, тем самым, они изначально были носителями культуры того же типа (индустриальной) и принадлежали к той же христианской церкви (хотя и разных ее направлений). Для многих из тех, кто первоначально приезжал лишь на заработки, например, поляков, чехов, словаков, итальянцев и т.д. перспективы постоянной жизни и работы во Франции, Англии, Германии и т.п. перевешивали идею возвращения на родину, так как здесь они обретали постоянную работу и более высокий уровень жизни. При этом некоторые волны эмиграции имели еще дополнительные, весьма серьезные причины для ассимиляции, так, две большие волны эмигрантов составили беженцы из России (после Октябрьской революции и Гражданской войны) и армяне, проживавшие ранее в Турции (после резни, устроенной там турками в 1914 г.). И те, и другие не просто приезжали на заработки: им просто некуда было возвращаться, что, разумеется, играло важную роль в стремлении обрести новую родину и интегрироваться в новое сообщество.

Однако во второй половине XX в. и, особенно, в его последней четверти, явно обозначились новые проблемы: резко уменьшился прирост коренного населения Европы (в некоторых европейских странах он является в настоящее время вообще практически нулевым), что вызвало дефицит рабочей силы (особенно – «дешевой»), и, как результат – резко возросла эмиграция, причем, прежде всего, из бывших колоний и вообще стран «третьего мира».

Поэтому не случайно, что, например, в Германии первыми пропагандистами «мультикультурализма» стали представители промышленного капитала, озабоченные ситуацией на рынке труда – слабым притоком свежей рабочей силы, особенно, малоквалифицированной. И, если в США этот экономический аспект проблемы чаще всего маскируется за общекультурной риторикой, то в Европе при обсуждении проблемы эмиграции он четко осознается и часто выходит на первый план.

Количество эмигрантов из бывших колоний и в целом слаборазвитых стран в Европе весьма велико. Это явление даже получило в литературе название «колонизации наоборот». Так, в 1990-е годы в странах ЕС и Швейцарии количество мигрантов превысило 18 миллионов человек (не считая уже натурализованных, т.е. получивших статус граждан), а их приток составлял 2 миллиона человек ежегодно.

По разным оценкам в настоящее время в европейских странах проживает от 15 до 20 млн. человек из мусульманских стран. Их доля в структуре населения Европы за последние полвека возросла с 1% до 5%. На фоне углубления демографического кризиса в западноевропейских странах (для государств ЕС характерен нулевой демографический рост, а для ряда стран – близкий к нулевому) число автохтонных европейцев к 2050 г., по оценкам экспертов, может сократиться на 15 %. И, напротив, при демографической активности иммигрантских меньшинств через полвека их число может дойти до одной трети или одной второй части населения европейских стран.

Структура иммигрантских меньшинств в этих странах выглядит следующим образом. Наибольшее число легально проживающих иммигрантов из мусульманских стран живет во Франции, где их почти 6 млн. человек, т.е. 10% населения страны; в Германии – от 2,5 до 4 млн. человек, в Великобритании – 2 млн. человек, в Нидерландах – 1,5 млн., в Швейцарии – 720 000, в Швеции, в Испании и в Бельгии – по 400 000, в Австрии, в Греции и Дании – по 200 000 и т.д.

Эгалитарная модель «мультикультурализма», считает Э.Гидденс, уже стала реальностью в Европейском Союзе, который, по его мнению, можно считать образцом новой космополитической нации. Для нее старые идентичности уже не имеют никакого значения. Как утверждает Э. Гидденс, именно Германия служит наилучшим образцом страны с мультикультурным обществом. Однако, после объединения двух Германий, затяжного экономического кризиса с беспрецедентным ростом безработицы в немецком обществе все острее звучит критика в адрес правительства и ее иммиграционной политики. На официальном уровне (в отличие, например, от Канады) Германия отрицает «мультикультурализм», который в немецком обществе презрительно называют «multi-kulti» и проявляют все меньше оптимизма в отношении будущего мультикультурного немецкого общества.

Эгалитарная концепция «мультикультурализма» видит интеграцию иноэтничных иммигрантских меньшинств не как унифицирующий процесс, а как сохранение культурного многообразия в общей социальной атмосфере взаимной терпимости. Одновременно признаются две области культуры: во-первых, общая политическая, концентрированная вокруг идеи равенства и, во-вторых, ряд различных культур в приватной, коммунальной, общинной сфере, которые, в свою очередь, обладают общими языком и религией, а также общими традициями и родственными отношениями. Критики данной концепции «мультикультурализма» считают, что такая стратегия может быть беспроблемной только до тех пор, пока это касается каких-то периферийных сфер жизни, например, кулинарии. Как кулинарное разнообразие мультикультурность не трудно внедрять в жизнь общества, ведь посещение китайского или индийского ресторана стало уже частью кулинарной культуры большинства западноевропейских стран. То же самое касается и развития общеевропейского выбора товаров и услуг в рамках ЕС. Когда же речь заходит о более важных областях жизни: о рабочих местах и заработной плате, о праве на социальные выплаты и пенсии, о правах и традициях, о религиозных убеждениях и практиках, то от мысли о «мультикультурализме» быстро отказываются (вспомним немецкое multi-kulti). Именно здесь, утверждают критики эгалитарной концепции «мультикультурализма», приходит конец терпимости.

На протяжении длительного времени в глазах и политиков, и основной массы населения европейских стран сохранялась иллюзия, что страна остается этнически однородной, а пребывание эмигрантов – временное явление, они прибыли сюда работать и со временем вернутся к себе домой. Об этом свидетельствуют, например, устоявшиеся названия этих групп населения, скажем, в Германии их называют «иностранцами», «чужеземцами» (Auslander) или «гастарбайтерами» – «временными рабочими» (Gastarbeiter) даже в случае, если они родились в Германии и всю жизнь в ней прожили.

Для анализа рассматриваемой проблемы существенно, что большая часть таких эмигрантов не желает возвращаться, оседая в европейских странах на постоянное жительство. Но еще более важной особенностью этой волны эмигрантов стал отказ от ассимиляции – твердая установка на сохранение своих национальных, этнических, религиозных и т.п. особенностей. И, поскольку процент такого рода эмигрантов в большинстве европейских стран на сегодняшний день достаточно высок, то во весь рост стала проблема сосуществования в едином государственном пространстве различных этнических групп и культур.

Необходимо отметить, что даже в настоящее время во многих европейских странах (особенно во Франции и Германии) и политики, и ученые (социологи, политологи, философы и т.д.) продолжают отстаивать прежний идеал гражданского общества, опирающийся на идею гражданства и, тем самым, требующий интеграции любого нового гражданина в имеющуюся политическую и социальную структуру – вне зависимости от его происхождения и воспитания. В общественно-политических дискуссиях до сих ощущается мощнейшее противодействие самой постановке вопроса о Франции или Германии как культурно плюралистической стране. Одним из следствий данной позиции является сохранение прежнего законодательства – без учета новых жизненных реалий, а это в свою очередь ведет возникновению межэтнических конфликтов, усилению социальной напряженности.

Все эти факторы и вызвали рост интереса к доктрине «мультикультурализма». Бытуют всевозможные, порой полярные точки зрения на роль и перспективы мультикультурализма. Для одних он – необходимое условие мирного межкультурного сосуществования. По мнению других, чрезмерное увлечение идеями «мультикультурализма» может привести к потере самобытности культур. В понимании третьих, настроенных наиболее критично, «мультикультурализм» в современном мире представляет собой новый тип «модернизированного расизма».

Даже в странах, где идеи «мультикультурализма», казалось бы, уже прочно заняли свою нишу в общественной и политической сферах жизни, наблюдаются разногласия в трактовке их роли и значения. Одним из примеров может служить ситуация в нынешней Германии, которая за последние десятилетия (из-за большого количества эмигрантов, проживающих в стране) обернулась в мультикультурное общество с его основными проблемами. Тем не менее, в самой Германии имеются сомнения, действительно ли немецкое общество является мультикультурным.

Полемика вокруг «мультикультурализма» в Германии ведется с различных позиций. «Левые» применяют его идеи в своих выступлениях против требований к мигрантам ассимилироваться в принимающую их культуру. Консерваторам же он служит, прежде всего, для обоснования права и обязанности сохранения «немецкой национальной культуры». И для тех, и для других главным при рассмотрении «мультикультурализма» является «страх перед смешением». Обе стороны настаивают на «узнаваемости различий» культур26. Даже призываемая в этом контексте толерантность по отношению к другим, о которой столько пишется в прессе, означает, в общем, попытку избежать культурной интерференции. Потенциал взаимного воздействия при таком подходе незначителен.

Осознать всю сложность проблем, вставших в настоящее время перед национальными государствами Европы, можно лишь углубившись в конкретную историко-культурную ситуацию, сложившуюся той или иной стране. Возьмем в качестве примера Францию – страну, где еще в эпоху Просвещения были заложены идейные основы либерализма, а со времен Французской революции начаты последовательно воплощаться.

Проблемы мулътикулътурализма во Франции. В XVIII веке количество эмигрантов во Франции было незначительным, в основном это были выходцы из Голландии, Германии, Италии и Испании, существенно, что они приезжали во Францию как нанятые специалисты. В 1851 году количество иностранцев составляло около 1% населения (380 000 чел.), в основном они селились в пограничных регионах, и до 1870 года они вообще не представляли собой группу граждан, выделяемых в особую категорию.

Во второй половине XIX – начале XX веков приток иностранцев значительно увеличивается: иммиграция выросла с 800 000 в 1876 году до 1 200 000 в 1911 г. Как и ранее, это в основном выходцы из соседних европейских государств (85% иммигрантов), но при этом изменился их качественный состав: теперь подавляющее большинство эмигрантов составляли рабочие.

В 1910-1930 годы во Францию иммигрирует множество итальянцев, поляков, бельгийцев, испанцев, чехов и словаков, а также (особенно в 1918-1923 гг.) армян и русских. При этом ассимиляция различных этнических групп происходила по-разному. Так, для итальянцев ситуация упрощалась тем, что благодаря закону 1927 года они могли свободно жениться или выходить замуж за французов, обретая, тем самым, французское гражданство. А вот поляки укреплялись в своем партикуляризме за счет существования польских общин, курсов польского языка в школах, а так же многочисленных культурных центров, поддерживающих их связь с родиной, причем само создание таких центров началось с 1920 года (после волнений среди польских рабочих), и шло при прямом поощрении со стороны правительства Франции. Отметим, что сам факт существования таких центров и возможность изучения родного языка в школах, может быть оценен как неявный, скрытый «мультикультурализм», существовавший задолго до того, как сама эта концепция возникла.

Однако само существование польских общин и способ управления ими, хотя и замедлило интеграцию, но не препятствовало ей кардинально: уже второе поколение эмигрантов довольно успешно начало «переплавляться» в республиканском «котле» Франции, постепенно входя в состав французской нации. Отметим, что одним из факторов, облегчавших интеграцию поляков, была общность религии, поскольку они, как и большинство французов, были католиками.

Аналогичные процессы происходили и с другими народами, даже культурно еще более далекими от французов, например, с армянами. Армянские диаспоры во Франции долгое время изучал М. Хованесян, и на основе проведенных исследований он утверждал факт обретения французского гражданства армянами. Большое количество армян было вынуждено покинуть родину после трагических событий в Турции 24 апреля 1914 года (резни армян турками), а после окончания Первой мировой войны и особенно в 1922 – 1923 множество их обрело новое место жительства во Франции. При этом армяне не растворились среди французов в политическом отношении, образовав свою диаспору и свою субкультуру.

Как считает М. Хованесян, субкультурная идентичность армян складывалась в течение трех поколений. Первое поколение передало своим детям национальные традиции и ценности, а также обучило их своему родному языку, но параллельно, благодаря системе школьного образования, практически все второе поколение освоило французский язык как «второй родной». В первом поколении эмигрантов практически не наблюдались смешанные браки (армян с неармянами), во втором поколении они уже становятся довольно частыми, т.е. если первое поколение еще живет «между двумя культурами», но второе уже начинает ассимилироваться. Но серьезные изменения появились лишь в третьем поколении. Существенную роль при этом сыграли различные социальные институты – образовательные учреждения, армия, политические партии и т.д.

На этом этапе армянская культура была ресурсом, из которого армяне черпали основания собственной идентичности. Однако наиболее мощным фактором – объединяющим началом для армянской общности – были в этот период не общность обычаев, традиций и ценностей, и даже не религия (большинство армян традиционно принадлежало к самостоятельной ветви христианства – армяно-григорианской церкви), а скорее воспоминания о геноциде, т.е. историческая память. Именно она, как считает М.Хованесян, лежала в основе возникновения диаспоры и продолжала ее цементировать: с 1930 года дата 24 апреля ежегодно собирает армян вместе, являясь мощнейшим фактором, препятствующим полной ассимиляции.

Принципиально новый тип эмиграции и эмигрантов появляется во Франции после Второй мировой войны: начинается массовая иммиграции из Африки, число таких эмигрантов сначала сравнялось с числом европейских иммигрантов, а затем и превзошло его. Эта новая волна эмиграции принесла с собой ислам, свой особый уклад жизни и, в целом, культуру, во многом отличающуюся от европейской. Весьма существенные проблемы, препятствующие ассимиляции новых эмигрантов, создал именно ислам: ведь предшествующие волны эмигрантов были, в основном, христианскими, так что, даже при наличии конфессиональных различий между католиками, составляющими большинство французов, протестантами, православными (в основном, выходцами из России) и армяно-григорианцами, слишком серьезных проблем в социальной жизни не возникало. Тем более что уже в 1905 г. во Франции был принят закон о разделении государства и церкви. Но и до этого, начиная с Французской революции, во Франции был осуществлен ряд мер, способствующих секуляризации общества.

Так, «Декларации прав человека и гражданина», принятая в 1789 году, провозглашала право каждого человека практиковать любую религию, свобода вероисповедания утверждалась и в Конституции 1791 года. Важнейший шаг на этом пути связан с подписанием Конкордата в 1801 году, согласно которому католицизм был объявлен конфессией большинства французов, но не государственной религией Франции. Глава государства получил право назначать церковных чиновников, в 1806 году была разрешена регистрация гражданских браков. Это относилось ко всем религиозным культам, распространенным во Франции, а не только к католицизму.

Закон о разделении государства и церкви, принятый во Франции в 1905 г. не только подтвердил эти меры, но и привел к политической эмансипации государства от церкви. Была утверждена полная свобода в отправлении религиозных культов, ограниченная лишь необходимостью подчиняться государственным законам. Государство более не финансировало религиозные культы и не поддерживало их каким-либо иным способом. В частности, закон 1905 года запрещал размещать религиозные символы на общественных зданиях, за исключением мест отравления культа, кладбищ, крематориев и похоронных бюро, а также тематических выставок музеев.

Однако многие из этих, казалось бы уже решенных проблем, связанных с секуляризацией общественной жизни, вновь встали на повестку дня в конце XX века в связи с «новой волной» эмигрантов, принесших во Францию ислам. И, как показывает анализ, дело тут не в самой религии как таковой или традиционных противоречиях между исламом и христианством, а скорее в столкновении двух типов культуры: с одной стороны, культуры индустриального или постиндустриального общества, а с другой – культуры аграрного типа, выходцами из которого были новые эмигранты.

Нельзя забывать, что обычное право африканских народов (как и во всех традиционных культурах) во многом определяется традициями, обычаями, социальным укладом и иерархией, происходящей из родственных связей. Здесь нет представлений об автономности индивида, место, занимаемое человеком в обществе, определяется родством, предками, зависимостью от главы клана. Права человека определяются его социальной ролью, только глава клана может распоряжаться членами клана, любое непослушание интерпретируется как действие против воли предков и наказывается в соответствии с обычаем. Именно глава клана подписывает все документы, заключает любые соглашения от имени клана. Причем данное неравенство воспринимается членами клана как справедливое, идущее от воли предков. Очевидно прямое противоречие с пониманием гражданской нации, где между индивидом (гражданином) и государством нет опосредующих звеньев. Добавим еще, такие эмигранты обычно селятся в местах компактного проживания, сохраняя свою традиционную общину. Да и само скопление этнически гомогенного населения в определенных районах и кварталах французских городов способствует замыканию этнокультурных групп.

И, в то время как в индустриальном и, тем более, постиндустриальном обществе влияние религии на жизнь людей значительно уменьшилось, что нашло свое отражение и в законодательстве, и в социальной практике (отправление религиозных культов стало частным делом граждан), в культуре аграрного типа религия остается фундаментом общественной жизни, определяя и правовые нормы, и систему ценностей, и быт.

В частности, ислам как религия лежит в основе мусульманского права – шариата (базируясь на словах и поступках Мухаммада, описанных в Коране, Сунне и других священных книгах), но ислам же определяет жизнь мусульманина и во всех остальных аспектах, включая сюда обязательную пятикратную ежедневную молитву, ритуальные омовения, пост, паломничество, обрезание для мальчиков и т.д. Ислам разрешает многоженство, регулирует отношения внутри семьи, утверждает подчиненное положение женщины, диктует ряд пищевых запретов и требует от верующего многое другое, что совершается за пределами жилищ и культовых зданий, явно входя в противоречие с существующим государственным законодательством с действующим в нем принципом разделения частного и публичного, религиозного и светского. Именно поэтому поводом для волнений в среде мусульманских эмигрантов стали такие, казалось бы несущественные с точки зрения граждан высокоразвитых стран, выросших в условиях секуляризованного общества, требования, как право на ношение в школе куфии, наличие в школьных буфетах особой пищи, соответствующей мусульманским традициям и запретам, право проходить медицинское обследование у врача своего пола и т.д.

Для эмигрантов из мусульманских стран религиозная идентичность выступает наряду с этнической идентичностью и даже во многом образует ее основу. Очевидно, что пока количество таких людей и образуемых им общин не значительно, соответствующие этнические меньшинства не создают особых проблем, но по мере роста таких общин они начинают играть все более заметную роль.

В 2005 г. ситуация во Франции была такова: 10 миллионов человек, т.е. 15%, составляло неавтохтонное население, причем половина из них имела французское гражданство.

Из них 8 миллионов человек принадлежат к этноменьшинствам, уже внешне распознаваемым в силу расовых различий, причем более 5 миллионов из них родились на территории Франции. Большинство из этих 8 миллионов – 5-6 миллионов – выходцы из Маг-риба (из них 3,5 миллиона имеют французское гражданство). Также имеются 2 миллиона южноафриканцев (экваториальной расы), из которых 1,5 миллиона имеют французское гражданство. Кроме того, имеется около 1 миллиона азиатского населения и еще ряд иностранцев различного происхождения.

Существенно, что оба наиболее значительные в численном отношении этноса (магрибцы и южноафриканцы) исповедуют ислам, хотя и в разных формах. Поэтому не удивительно, что ряд проблем, вызвавших интерес к «мультикультурализму» как способу их решения, был связан именно с этими этносами.

Такие проблемы были вызваны рядом требований мусульманского населения: разрешения на ношение куфии в школе, отдельных часов для школьных занятий в бассейне для девочек-мусульманок и их отказ проходить медицинские процедуры у врачей-мужчин. Ситуация сложилась настолько серьезная, что 3 июля 2003 г. президент Франции Жак Ширак создал специальную комиссию по изучению данного вопроса и выработки подходящих рекомендаций. Пять месяцев комиссия занималась исследованием проблемы, после чего 11 декабря 2003 года Ж. Ширак издал постановление, запрещающее ношение религиозных знаков, демонстрирующих конфессиональную принадлежность, в школе и всех других образовательных заведениях (это касается как куфии, так и креста – демонстративно внушительных размеров, и ермолки), и все пациенты лишаются права отказываться от обслуживания врачом противоположного пола.

Это решение стало продолжением общей политики государства на развитие принципа «светскости», начавшегося еще в период Фрацузкой революции.

В связи с этим здесь необходимо отметить, что в XIX веке Франция уже сталкивалась с аналогичной проблемой по отношению к этнически и религиозно чуждой группой населения – евреями, я тогда благополучно ее разрешила исходя из общих принципов либерализма и «светскости». Кратко рассмотрим эту ситуацию, чтобы сравнить ее с современной.

До революции во Франции существовали две общины евреев – немецкая и португальская, а к концу XVIII века в Париже постепенно образовалась третья, составленная из выходцев из этих двух. Королевская власть предоставила им право на самоуправление, но при этом они не считались полноценными гражданами, и не обладали соответствующими правами и обязанностями. Каждая из этих общин обладала своей субкультурой.

Ситуация с еврейскими общинами стала предметом обсуждений в Учредительном собрании. Аббат Грегуар, опираясь на идеи либерализма и демократии, настаивал на необходимости интеграции евреев в гражданское общество, выступая за ликвидацию их субкультур – за исключением религии. Он утверждал необходимость разграничения того, что связано с религиозным культом, и того, что является объектом юриспруденции. И, если относительно культа возможна свобода его отправления, то во всем остальном евреи должны подчиняться общим гражданским законам. Однако эти в целом разумные и здравые соображения наталкивались при своем проведении на серьезные препятствия, представляющие особый интерес при культурологическом анализе проблемы. Как мы уже выше отмечали, любая религия – это не только определенная совокупность верований и культовых, ритуальных действий. Религия обычно определяет и мораль, и систему ценностей, создает идейную базу права, а, кроме того, в значительной степени регулирует быт людей.

В частности, для ассимиляции евреев требовалась отмена ряда их обычаев: от ношения ермолки до левирата и эндогамных браков.

В целом, при столкновении концепций гражданского общества и этнокультурной сегрегации в период революции безусловную победу одержали сторонники первой: власти начали осуществлять прямой контроль за обычаями и ритуалами евреев, запретив, например, ношение бороды и косичек, а также обряды обрезания и жертвоприношения в синагогах.

Интересно отметить – поскольку это перекликается с современной практикой в США (замена названия «негр» на «афроамериканец»), что одной из мер в проводимых реформах стала замена именования народа: если ранее евреев называли «Juifs» и это название ассоциировалось и названием религии («иудаизм»), и с ростовщичеством (одной из основных профессий евреев), то теперь их стали называть «израильские французы» или «французы израильского происхождения» («francais israelites»).

Процесс разделения между сферами частного и публичного для евреев был в основном завершен в эпоху правления Наполеона. Для этого император в 1807 году созвал ассамблею нотаблей, которые провели опросы в еврейском сообществе. Евреи должны были выбирать между обязанностями гражданина и религиозными требованиями, объединяющими их с евреями других наций. В связи с этим обсуждался вопрос о статусе раввината и соотношении гражданской юрисдикции и религиозного управления конфессией, о возможности развода, запрещенного Гражданским кодексом Франции, но разрешенном в иудаизме, о смешанных браках евреев и неевреев, вопрос о ростовщичестве и другие.

В результате длительного обсуждения обе стороны пришли к важнейшему соглашению: и руководители еврейских общин, и государственные чиновники закрепили обязанность евреев подчиниться законам империи. Кроме того, в это же время были созданы религиозные структуры управления, существующие до настоящего времени. Так, все синагоги и еврейские консистории были подчинены центральной консистории, зарплата раввинам фиксируется государством, но выплачивается общиной, и непосредственное управление делами культа возлагается на раввинов. Евреев обязали принять фиксированные (сходные с французскими) имена и фамилии. Тем самым начался активный процесс ассимиляции евреев при сохранении ими своей национальной религии и некоторых обычаев.

Несомненно, на согласие самих евреев двигаться в сторону ассимиляции должна была оказать серьезное влияние их историческая память: не имея на протяжении почти двух тысяч лет своего государства, пережив многочисленные гонения, погромы и переезды из страны в страну, они оказались перед дилеммой – либо покинуть территорию Франции, либо подчиниться ее законам.

Возвращаясь к ситуации во второй половине XX века, отметим, что в политике Франции по национальным вопросам сохранился курс на республиканское равенство и секуляризацию, что и вызвало серьезные осложнения во внутренней политике в связи с новыми эмигрантами.

В 1959 году по «закону Дебре» частные школы могли получать государственное финансирование при условии, что в эти школы дети будут приниматься безотносительно их происхождению и вере. В 1984 году «закон Савари» организует публичное, объединенное, светское обслуживание образования. И меры, связанные с реализацией этих законов, вызвали протест более миллиона граждан, в основном – мусульманского вероисповедования. В это время очевидным становится, что школа – это важнейший институт интеграции. Именно школа (особенно начальная и средняя) играла роль «котла», где начиналась «переплавка» носителей различных культур, осваивался французский язык и прививалась система ценностей, существенная для социализации новых граждан. Эта оценка роли школы непосредственно связана с определением гражданской нации, в соответствии с которым культура усваивается с помощью обучения и трансляции. Именно поэтому дебаты вокруг школьного образования обрели такую остроту.

Основные принципы устройства французской республики скорее согласуются (по крайней мере – в теории) с пониманием гражданской, нежели этнической нации. Это хорошо прослеживается в дебатах вокруг евреев, о чем мы говорили выше, хотя, заметим, этот подход не всегда осуществлялся последовательно и до конца. Этот же подход власти Франции пытались продолжать и во второй половине XX века по отношению к мусульманским эмигрантам, но здесь он уже не срабатывал в полной мере.

Хотя необходимость ассимиляции эмигрантов всегда утверждалась как важнейший принцип внутренней политики Французской республики, на деле ее осуществление не всегда было одинаково жестким (вспомним, например, польские эмигрантские общины, армянскую и русскую диаспоры и т.д.). В мягкой форме проводилась и политика по отношению к мусульманским эмигрантам, так что ее скорее можно охарактеризовать как направленную на «включение» во французское общество, а не интеграцию эмигрантов. Не случайно эта политика получила название «коммунитаристской».

Начало ее можно отнести к 1974 году – началу семилетнего срока правления Жискара д’Эстена, продолжена она была в первый семилетний срок правления Франсуа Миттеррана, когда недовольные жизнью эмигранты-рабочие пригрозили отъездом на родину, что грозило серьезными неприятностями для французской промышленности. (Отметим здесь, что сама возможность вернуться на историческую родину значительно отличает эту ситуацию от той, в которой в XIX веке оказались французские еврее или в начале XX века армянские и русские эмигранты.) Ф. Миттерран взялся предотвратить возвращение мусульманских рабочих в Африку и урегулировать конфликты с ними, в частности, он выдвинул идею избирательного права для них, хотя бы на муниципальных выборах. Во время второго семилетнего срока правления Миттерана сторонники «включения», а не ассимиляции эмигрантов одерживают верх. В 1990 году по инициативе Пьера Жокса, министра внутренних дел, создается совет CORIF, направленный на изучение ислама во Франции. В 1993 году министр внутренних дел Шарль Паскуа основывает институт Имамов, впоследствии возникает и консультативный совет мусульман Франции.

К числу важнейших проявлений «коммунитаризма» относятся введение в общественных школах курсов родного языка для арабов и поддержка ислама на заводах и в рабочих городках, кроме того, были созданы специальные телепрограммы и каналы на арабском языке, увеличено количество мечетей, созданы мусульманские кладбища и т.д.

Эта политика привела к тому, что «мусульманская церковь» стала «второй церковью Франции» после католической. Сущегвенно, что зарплата имамам выплачивается государством. Все это позволяет правительству Франции поддерживать хорошие отношения с лидерами мусульманского сообщества ради сохранения порядка на заводах и в рабочих городках, надеясь таким образом предотвратить или хотя бы сгладить возможные конфликты и поддержать социальный мир. Официальная же цель, провозглашенная при этом, состояла в демонстрации уважения к другим культурам и компенсация рабочим «чувства оторванности от родины». Многие исследователи подчеркивают, что эта политика приходит в противоречие с республиканским принципом разделения церкви и государства. А ряд исследователей считает, что именно эта политика, способствующая сохранения субкультурной идентичности, спровоцировала развитие исламистских движений. Так, все принятые меры не предотвратили волнений мусульманской молодежи в 2003 г. и 2005 г., последние особенно запомнились поджогами машин и массовыми выступлениями молодежи из неблагополучных районов. Но весьма показательно, что во время этих волнений, выдвигаемые требования носили скорее светский характер (выражали недовольство размерами зарплаты, плохими условиями жизни, маркированностью эмигрантских кварталов и районов, и т.п.), и среди провозглашаемых лозунгов практически не было исламистских.

С другой стороны, анализ тенденций развития мусульманской эмиграции показывает, что ситуация не безнадежна. Необходимо учитывать, что и ассимиляция тех же поляков, армян, русских и других этносов, произошла не сразу, а стала заметной только во втором-третьем поколениях. В этом смысле весьма показательным являются данные опроса молодого поколения. По данным американского PEW Researche Center по вопросам мусульманской иммиграции в четырех европейских странах имеют место следующие, весьма оптимистические данные:

% французских мусульман не видят никакого противоречия между фактом практики ислама и проживания во французском обществе;

% среди них имеют положительное представление о христианах;

% хорошего мнения о евреях.

Согласно другой анкете: большинство рабочих-иммигрантов по достижении пенсионного возраста желают остаться во Франции;

% молодых людей в возрасте от 18 до 30 лет чувствуют себя более близкими французам, нежели собственным родителям;

%) видят возможным брак с французами;

% готово сражаться за интересы Франции.

Очевидно, что процесс ассимиляции действительно идет и, в целом, с заметным результатом. И, как ни парадоксально, при этом возникает угроза «мультикультурализму» уже не со стороны эмигрантов, а со стороны французских идеологов – с этноцентристской позиции «ядра» нации, идущей из недр французской истории.

На сегодняшний день прямо фиксируется несоответствия модели республики изменившемуся культурно-политическому устройству нации: согласно этой модели между государством и гражданами не должно существовать промежуточного звена в виде различных сообществ в политическом смысле. На самом же деле в современной Франции республиканская концепция «свободы, равенства и братства» уживается с полиэтнической концепцией. При этом, с одной стороны, государство препятствует возникновению таких сообществ в легитимной форме (ибо это противоречит имеющемуся законодательству), а с другой, оно не может решить проблему жизни индивидов внутри их этнически-религиозной субкультуры.

В данной ситуации, как сторонники республиканской ассимиляции, так и защитники «мультикультурализма», указывают на результат – «ожесточение» идентичности со все большими претензиями на свободу проявления и выражения в публичной сфере.

В противоречие с политикой «мультикультурализма» вступил и генеральный курс на «светскость» во внутренней политике, принятый во Франции: в постмодернистском обществе, где идентичность строится на основаниях политкорректности по отношению к различию, религиозная идентичность требует права на самоопределение наравне с этнической идентичностью.

Ситуация в новыми эмигрантами на протяжении последних 30-40 лет вызывает ожесточенную полемику между сторонниками «мультикультурализма» («коммунитаризма») и традиционного либерализма, в ней участвовали такие видные авторы, как Жан-Лу Ам-селль, Мишель Вьевьорка, Робер Кастель, Эдгар Морен), Милена Дойчева и другие.

Пожалуй, наиболее четко возникшие проблемы формулирует Э.Морен. Во-первых, указывает он, экзотизм религий и антропологических характеристик выходцев с Балкан, Магреба, «черной» Африки, Азии, провоцируют стигматизацию и дискриминацию, а ощущение угрозы со стороны беднейшего населения – выходцев из Африки – вызывает враждебность в «коренном населении» и отказ от взаимодействия. Во-вторых, характер религии и культуры «экзотических» этносов при постоянном увеличении количества эмигрантов начинает угрожать самому содержанию национальной идентичности французов, поскольку эмигранты не хотят отказываться от своей старой идентичности. В настоящее время, подчеркивает Э.Морен, мы являемся свидетелями столкновения арабо-мусульманского мира с западно-европейским и невозможности их слияния.

Таким образом, анализ данной ситуации показывает, что ссылки на различие культур – это не просто «риторический прием», служащий для маскировки каких-либо иных социальных факторов и противоречий, а выявление реальных проблем, чреватых серьезными конфликтами внутри государств. И, как нам представляется, в данной ситуации речь идет опять-таки не просто о столкновении различных культур, но о столкновении культур различного типа – аграрной и постиндустриальной цивилизаций с их принципиально различным отношением к религии, традициям и образу жизни.

.3 Россия как полиэтническое государство

мультикультурализм полиэтнический международный глобализация

Исторически Россия сформировалась и всегда существовала как полиэтническое государство. Также как и другие государства, в процессе своего становления Россия присоединяла к себе другие территории (путем их завоевания или добровольного присоединения), населенные другими этносами, что порождало известные этнические противоречия. Причем добровольное вхождение, как правило, имело под собой вполне понятную причину – опасность быть завоеванным и поглощенным гораздо более агрессивным и нетерпимым соседом (классический пример – вхождение Армении в состав Российской империи, искавшей здесь спасение от Турции). Завоевание же, происходившее при различной степени сопротивления, оставляло определенный негативный след в исторической памяти этносов (одним из примеров такого рода могут служить чеченцы). При этом, также как и в других странах, «титульный» этнос – русский народ – задавал государственный язык и определял доминирующую культуру, выходцами из него была и значительная часть правящей элиты. И опять-таки, как и во всех других государствах, правительство эксплуатировало национальные окраины, что способствовало развитию центральных районов страны, можно отметить и ряд этнических конфликтов и т.д.

Однако, сравнивая данный процесс с аналогичными, протекающими в европейских странах, мы обнаруживаем здесь и довольно серьезные отличия.

Во-первых, как мы уже выше говорили, европейские страны к началу XX века характеризуются высоким уровнем монокультурности и, в целом, сложившимися нациями – в основном, путем ассимиляции этнических меньшинств с «титульным» народом, причем данные этносы находились примерно на одинаковом уровне развития, относясь к культуре единого типа и исповедуя одну религию – христианство (хотя и в разных его направлениях), что, собственно, и облегчало становление наций, хотя, напомним, далеко не всегда этот процесс происходил безболезненно и часто сопровождался насильственными мерами, проводимыми правительством.

Во-вторых, к этому времени многие европейские государства (и, прежде всего, Англия, Франция, Испания, Португалия, Голландия, а в XIX веке – еще и Германия) обзавелись колониями за счет завоеванных неевропейских земель – в Америке, Африке, Азии, Австралии, что породило противопоставление метрополий и колоний, причем в последних обычно проводилась политика расовой дискриминации и сегрегации, доходившей порой до апартеида.

Таким образом, в интересующем нас аспекте для европейских стран в период Нового времени отмечается два самостоятельных процесса: интеграция этносов метрополии в единую нацию и политика сегрегации по отношению к населению колоний.

У царского правительства скорее доминировала установка на христианизацию (в форме православия), нежели русификацию (вспомним, например, знаменитый лозунг XIX века «православие, самодержавие, народность»), поэтому, наряду с лояльностью к властям, именно принадлежность к государственной русской православной церкви была основанием для идентификации индивида как «полностью своего» – вне зависимости от этнической и даже расовой принадлежности. И в то же время официальная политика России по отношению к «терпимым» религиям (ислам, буддизм, иудаизм, католицизм, армянская и грузинская православные церкви, протестантизм и ряд православных сект), была достаточно мягкой, преследованиям подвергались только представители «гонимых» религий («хлысты», «скопцы» и некоторые другие сектанты). И законы Российской империи были направлены именно на «право-славизацию» населения, так, за переход из православия в другую веру (и за «совращение из истинной веры») Уголовный кодекс предусматривал серьезные наказания, вплоть до каторжных работ. Но в то же время деятельность православной церкви никогда не была чрезмерно активной, так, например, на Кавказе и в Средней Азии РГЩ практически совсем отказалась от проповеди.

Все это привело к тому, что этнокультурное своеобразие и разнообразие народов, населяющих Россию, к началу XX века сохранилось в гораздо большей степени, чем в большинстве европейских стран. Добавим сюда еще и то существенное обстоятельство, что многочисленные народы в составе Российской империи находились на различных стадиях развития культуры (от первобытной – до индустриальной) и на различных стадиях этногенеза. Пожалуй, только для трех славянских народов-великороссов, украинцев и белорусов к началу XX века этногенез действительно привел к становлению наций.

«В Дагестане, например, еще в XIX веке каждое село фактически являлось селом-государством, и сельско-общинные связи преобладали над национальными… Формирование этнических групп и их языков не завершилось и сегодня. Аварцы, например, делятся на 15 субэтнических групп, так что два аварца из разных сел могут не понять друг друга. Даргинский язык состоит из 10 диалектов, кумыкский – из 5 диалектов».

В Российской империи скорее действовала, как считает С.Г. Кара-Мурза «историческая инерция того типа межэтнического общежития, который был принят в России еще со времен Киевской Руси. Евразийцы называли его «симфония народов»». При этом во многом сохранялась и продолжала развиваться национальная культура, сохранялась и местная национальная элита, занимая важные посты и в экономике, и в политике. Очень важно, что с самого начала правящая элита Российской империи складывалась как многонациональная: так, по переписи 1897 г. только 53% потомственных дворян считали родным языком русский, а например, в Прибалтике до конца XIX века сохранялись старинные привилегии за немецким дворянством и бюргерством и система сословного управления. Но при этом именно национальная элита в наибольшей степени втягивалась в процесс интеграции и даже ассимиляции.

Рассматривая конкретные исторические формы взаимодействия этносов в рамках единого российского государства, с удивлением можно обнаружить, что эта «симфония народов» в России, пожалуй, ближе к современному идеалу «мультикультурализма», нежели любой другой пример из истории мировой культуры. И, анализируя причины данного явления, можно отметить самые различные – начиная от тысячелетней традиции «совместного проживания в одном доме» различных этносов, и особенностей русской ментальности, для которой характерно уважение к Другим (в частности, это нашло свое выражение в известной пословице: «Со своим уставом не суйся в чужой монастырь»), и заканчивая особенностями социополитического развития страны, а именно – более поздним вступлением России (по сравнению с Западом) на путь капиталистического развития. Ведь активное формирование наций в Европе протекало именно в период Нового времени, и было связано с развитием индустриальной культуры. И как раз ускоренное формирование национальной буржуазии и интеллигенции к началу XX века во многих регионах России должно было вскоре привести к зарождению мощных политических движений, требующих отделения от России и создания своих национальных государств. Причем, скорее всего, эти движения получили бы поддержку западных стран, заинтересованных в ослаблении России. Не возможно даже предположить, какие меры были бы предприняты царским правительством в этой ситуации для сохранения единства страны, и насколько они оказались бы эффективными: социальные революции опередили развитие национальных движений и уже не царское правительство, а правительство большевиков оказалось вынужденным решать эти проблемы.

Подводя итоги, мы далеки от того, чтобы утверждать, что все в проводимой национальной политике царской России было идеально, гуманно и справедливо, и, тем не менее, данная «симфония народов» не была ни «плавильным котлом», ни ассимиляцией малых этносов с «титульным», ни, тем более, апартеидом, не существовало в России и резерваций, куда бы насильно загонялось местное население. Хотя, еще раз повторим: как и во всех других европейских государствах, правительство эксплуатировало национальные окраины, а в ряде случаев можно говорить и об их прямом ограблении, имел место и великорусский шовинизм, и прочие явления, ставшие в конце XIX – начале XX века предметом справедливой критики различных революционных течений, в том числе большевиков.

Советский период. В советский период в стране стала проводиться национальная политика, обладающая многими своеобразными чертами. Прежде всего, отметим, что главной целью ленинской программы было не только уничтожение «…всякой обособленности наций, не только сближение наций, но и слияние их». На первый взгляд, речь шла о создании «плавильного котла», который должен был последовательно и систематично переплавлять все нации в единую социальную общность, которая позднее получила название «советский народ».

Однако не возможно правильно понять своеобразие всех этих проблем и способов их решения, не углубившись как в реальную ситуацию, сложившуюся в нашей стране, так и в марксистско-ленинскую идеологию, ставшую идейной основой проводимых преобразований.

Так, согласно марксистско-ленинскому учению слияние наций при коммунизме должно быть исключительно добровольным и, тем самым, в принципе отличным от того насильственного объединения, которое проводят империалистические державы. Поэтому «социалисты обязаны требовать свободы самоопределения наций вплоть до отделения и образования самостоятельных государств». Именно эта идея стала основополагающей во внешней политике СССР, в частности, в борьбе с колониализмом на мировой арене.

Что же касается внутренней национальной политики, то она во многом складывалась под влиянием конкретных исторических условий. После распада СССР многие ученые, политики и публицисты стали говорить о том, что «разбегание по национальным квартирам», осуществившееся в 90-е годы XX века, стало результатом неправильной национальной политики, в частности, не территориального, а национально-территориального деления страны, способствовавшего сохранению этнического самосознания и культуры, вместо их «переплавки» в единую. Но, обращаясь к периоду русских революций 1917 г. и Гражданской войны, мы видим, что именно такая – с учетом национальных особенностей народов, ранее населявших территорию Российской империи – политика большевиков, оказалась выигрышной.

«Возьмем только один фактор – в Гражданской войне все борющиеся стороны действовали уже не на пространстве Российской империи, она распалась после Февраля 1917 г. Это было разорванное пространство, на клочках которого националисты всех цветов лихорадочно старались создать подобия государств. Возникла независимая Грузия с президентом-меньшевиком Жордания, которая «стремилась в Европу» и искала покровительства у Англии. Возникла независимая Украина с масоном Грушевским и социалистом Петлюрой, которая искала союза с Польшей. «Народная Громада» провозгласила полный суверенитет Белоруссии (не имея никакой поддержки в народе), возникла автономная Алаш Орда в Казахстане – везде уже существовала местная буржуазная и европеизированная этническая элита, которая искала иностранных покровителей, которые помогли бы ей учредить какое-то подобие национального государства, отдельного от России. Некоторым это удалось – прибалтийские республики были отторгнуты от России с помощью Германии, а затем Антанты.

Предложение учредить Союз из национальных республик, а не Империю, нейтрализовало возникший при «обретении независимости» национализм. Армии националистов потеряли поддержку населения, и со стороны Советского государства гражданская война в ее национальном измерении была пресечена на самой ранней стадии, что сэкономило России очень много крови. Работа по «собиранию» страны велась уже во время войны (историки называют это военно-политическим союзом советских республик). Скорее всего, иного пути собрать Россию и кончить гражданскую войну в тот момент не было. Но спорить об этом сейчас бесполезно».

А если еще учесть, что важнейшим лозунгом белых была «единая и неделимая Россия», то становится понятным, что они, в отличие от большевиков, сами вынудили себя воевать «на два фронта» – и на социальном, и на национальном, что в немалой степени способствовало их поражению.

Уже само название страны – Союз советских социалистических республик – несет в себе ту двойственность, которая была характерна для национальной политики в СССР. С одной стороны – это господство коммунистической (социалистической) идеологии на всей территории страны, что играло объединяющую роль («центростремительный фактор»), а с другой стороны – организация республик по территориально-национальному принципу, что можно оценить как разъединяющий фактор («центробежный»). Причем, если вспомнить, что в составе многих республик были еще свои автономные республики и области, организованные также по национальному признаку, то данный центробежный фактор действовал еще и «на местах». Причем, как ни парадоксально, центробежные тенденции внутри национальных республик часто работали на единство СССР, поскольку межэтнические конфликты гасились из центра, а существующая вражда между «титульным» этносом той или иной национальной республики и этническим меньшинством, проживающим на данной территории, в известной степени компенсировалась улучшенным – по контрасту – отношением этого меньшинства к русскому народу (так, например, следы этого хорошо видны в нынешней ситуации противостояния Грузии и Абхазии). Аналогично складывалась ситуация и в случае определенной напряженности между национальными республиками. И при этом любые проявления национализма преследовались властями, а его идеологи подвергались прямым репрессиям. Так что лозунг «о праве наций на самоопределение вплоть до отделения» оставался лишь декларируемым вплоть до 1991-го года.

В целом национальная политика, проводимая в СССР, хорошо известна и неоднократно анализировалась в сотнях, если не тысячах различных работ, где подробно исследовались и ее достоинства, и недостатки, так что нет необходимости ее подробно рассматривать. Поэтому ниже мы коснемся только некоторых ее сторон в аспекте рассматриваемой проблемы – своеобразия данной формы интеграции общества. Несомненно, что здесь не имела места политика сегрегации центра по отношению к национальным окраинам, но не была целью и ассимиляция всех этносов с русским народом. И, поскольку результатом данной интеграции, как было провозглашено в официальных партийных и государственных документах, стало появление новой исторической общности -«советского народа», то на первый взгляд мы имели здесь дело со своеобразным «плавильным котлом». И тогда закономерно встает вопрос о сходстве и различии соответствующих процессов «переплавки» в СССР и США.

Термин «советский народ» стал использоваться уже с конца 30-х годов, так, он упоминается в песне 1938 года В. Лебедев-Кумача «Если завтра война», в передовице газеты «Правда» от 21 декабря 1939 года и т.д. В 1961 году, выступая на XXII съезд КПСС, Н.С. Хрущёв провозгласил: «В СССР сложилась новая историческая общность людей различных национальностей, имеющих общие характерные черты – советский народ». Постановлением XXIV съезда КПСС в 1971 г. советский народ был провозглашен результатом прочного социально-политического и идейного единства всех классов и слоев, наций и народностей, заселяющих территорию СССР. Их общим языком – языком советского народа – был признан русский язык, что являлось выражением «той роли, которую играет русский народ в братской семье народов СССР. Данное понятие получило следующее определение: «советский народ – новая историческая, социальная и интернациональная общность людей, имеющих единую территорию, экономику, единую по социалистическому содержанию и многообразную по национальным особенностям культуру, федеративное государство и общую цель – построение коммунизма».

Сравнивая ситуации в США и в СССР, выделим здесь несколько важнейших, на наш взгляд, моментов.

. На уровне лозунгов и провозглашенных идеалов и там, и там, речь шла о создании совершенно новой исторической общности (американского или, соответственно, советского народа) и его особой культуры, где общее уже доминирует над частным – национальными и этническими особенностями народов, прошедших «переплавку». И там, и там, этим «общим», скрепляющим единство, была общность территории проживания, единый тип хозяйствования, наличие доминирующего этноса и единого языка межнационального общения. А концептуально-политический фундамент данного «общего» в США составляли идеи либерализма и демократии, а также «американская мечта», а в СССР -коммунизма в марксистско-ленинском варианте.

Трудно сказать, насколько проживающие в СССР народы действительно были привержены идеям коммунизма, хотя это и декларировалось более 70 лет. С одной стороны, опыт Великой Отечественной войны, где подавляющее число народов СССР активно участвовало в войне с агрессором, свидетельствует о том, что эта приверженность имела место. С другой – очень быстрый отказ от них в начале 90-х годов XX века и переход всех бывших республик СССР на «капиталистические рельсы» свидетельствует о том, что вряд ли данная идеология действительно прочно утвердилась в сознании народа. Причины здесь самые различные: и относительно малый срок существования СССР (всего 73 года), и относительная неэффективность социалистического типа хозяйствования по сравнению с капиталистическим (догнать и перегнать Америку так и не удалось, и более того, в 70-80-е годы XX века это отставание только усиливалось, причем не только от США, но и европейских капиталистических стран, и набирающей силу Японии), и многие другие.

К числу отличий относилось и то, что фактором сплочения советского народа была единая экономика (основанная на общественной собственности на средства производства), в целом благоприятная «историческая память» о совместном достаточно мирном проживании на территории единого государства, и совершенно иная национальная политика -не стирающая культурные различия «переплавляемых» этносов, а способствующая их развитию.

. «Плавильный котел» в США предполагал стирание всех национальных различий, хотя реально – вплоть до последней четверти XX века – имело место доминирование англосаксонского этноса и белой расы и, тем самым, в общем-то говоря, европейской по типу культуры. И «стопроцентный американец» – это был белый мужчина англосаксонского происхождения и протестантского вероисповедования.

Таким образом, и там, и там, можно говорить о реально доминирующем этносе (соответственно, англосаксонском и русском) и ведущей роли его этнической культуры во вновь сложившейся – «общей» и «единой». Особенно ярко это проявляется при анализе состава политической и экономической элиты общества, при изучении общественных идеалов и положительных героев художественных произведений (особенно, литературы и кино). Важнейшим фактором при этом, как мы уже ранее отмечали, является язык, принятый в качестве государственного.

И здесь мы сталкиваемся уже с принципиальными различиями в проводимой политике: в США английский язык не просто единственный государственный, но владение им, использование его во всех официальных сферах есть показатель того, что человек отвечает критериям американского гражданина. Вспомним еще раз, что бывшая французская территория – Луизиана – была принята в состав США как штат, только после того, как официально перешла на английский язык, да и в настоящее время, чтобы получить право официально эмигрировать в США требуется приличное знание английского языка.

Тогда как в СССР, русский язык, будучи общегосударственным, сосуществовал наряду с другими языками, и в частности, в национальных республиках и автономных областях в качестве государственных функционировали и местные языки. Результатом стало широко распространенное двуязычие. «Согласно переписи 1979 г., 81,9% всего населения СССР (215 млн. человек) свободно говорили по-русски или считали русский родным языком. В 1970 г. таких было 76% населения. При этом широкое использование русского языка сочеталось с устойчивым сохранением родного языка своей национальности: в 1926 г. свой родной язык сохраняли 94,2% населения, в 1970 г. 93,9% ив 1979 г. 93,1%. Это значит, что в СССР сложилась специфическая билингвистическая национально-русская культура. Двуязычие везде считается ценным культурным ресурсом»37.

И, как мы уже ранее отмечали (в 2.1.), язык – это суперважная составляющая культуры, так как он во многом задает картину мира, систему ценностей и идеалов и т.п., язык же играет доминирующую роль в самоидентификации индивида и целых этносов. Но билингвизм – это не единственный, хотя и очень важный показатель культуры, сама организация СССР по территориально-национальному признаку способствовала сохранению и развитию национальных культур.

«Народностям и народам России были предоставлены территория и политическая (государственная) форма. Были официально закреплены имена этносов и зарегистрирована этническая (национальная) принадлежность граждан. Были созданы общественные и государственные институты, конституирующие определенную систему советской этнической «реальности». Была создана письменность для 40 языков (а с учетом диалектов – для 57) ». Но нельзя не отметить и того факта, что для ряда народов, уже имеющих письменность, был насильно совершен переход на кириллицу, что преследовало цель усиления общей интеграции общества, но получило (особенно в постсоветский период) негативную оценку со стороны национальной интеллигенции, так как вызывало определенный разрыв с предшествующей культурой, усложняя доступ к имеющимся текстам для широких кругов народа.

Тем не менее, «у каждого народа формировалась «национальная по форме» культура – этнографы записывали сказки и песни, археологи изучали древность, историки писали историю, литераторы по крохам собирали национальный эпос. Быстро готовилась национальная художественная интеллигенция – еще и сегодня каждый может вспомнить десятки имен. В дело были вовлечены все силы созидания народов.

Работа была очень сложной. Уже привязка народностей к территориям представляла собой задачу, которая не имела удовлетворительного для всех сторон решения (красноречивый пример – Нагорный Карабах). Исторически расселение племен и народов шло на территории России, как и везде, вперемешку. Однородность, достигнутая в Западной Европе, возникла лишь в процессе «сплавления» современных наций. Поскольку в России такого сплавления не производилось, мест с «чистым» в этническом отношении населением, помимо Центральной России, Белоруссии и Украины, было очень немного».

Обращаясь к такому важному инструменту интеграции, как школа, мы видим, что при наличии общегосударственных программ, в школах национальных республик немалое место уделялось и изучению родного языка, и этнической культуры и истории. Тем самым в СССР была провозглашена и действовала официальная политическая линия на сохранения культурного наследия народов, населяющих СССР, и на развитие национальных окраин – экономическое и культурное. Здесь, задолго до того как был придуман данный термин, начала активно и последовательно проводится политика «положительной дискриминации». Так, ВУЗы имели специальную «квоту» для приема национальных кадров, представители местного этноса обязательно занимали руководящие посты как на предприятиях, так и в Советах различного уровня, в партийных и комсомольских органах власти. Отметим еще, что поскольку Октябрьская революция провозгласила равные права женщин и мужчин, то, как в России, так и других национальных республиках, женщин также в обязательном порядке (хотя и не в очень большом количестве) продвигали на руководящие посты различного типа и уровня.

Важнейшую роль в интеграции советского общества сыграла и государственная политика, проводимая по отношению к религии и церкви. Как и в США, в СССР была провозглашена «свобода совести». Но, если в США она трактовалась только как свобода выбора вероисповедания, то в СССР она еще и включала в себя свободу быть атеистом, и более того, именно пропаганда атеизма заняла ведущее место в государственной и партийной политике. Русская православная церковь утратила свои ведущие позиции в обществе, все религии были «уравнены в правах» и провозглашены личным делом граждан. При этом официально существовали различные зарегистрированные религиозные организации (для чего требовалось заявить о своей лояльности к властям и принять на себя обязательство выполнять законы СССР) и некоторые незарегистрированные, по сути дела – подпольные, преследуемые властями.

Но и священнослужители всех зарегистрированных церквей и конфессий в случае выступления против властей одинаково подвергались репрессиям, многие храмы и монастыри насильно закрывались и даже разрушались. И только после Великой Отечественной войны, в которой большинство религиозных деятелей (как и подавляющее большинство народов, населяющих СССР) и, особенно РПЦ выступили на стороне властей в борьбе с фашистскими оккупантами, отношение властей (и, в частности, Сталина) к ним смягчилось: известно, что некоторые иерархи РПЦ были даже награждены советскими орденами.

Не смотря на провозглашенное равенство всех людей перед законом, на практике верующие люди в СССР подвергались определенной дискриминации: так, хотя ради достижения этого внешнего равенства отдельные верующие и даже священники входили в состав Советов разного уровня, но никто из них не мог в принципе входить в партийные органы, которым принадлежала реальная власть в стране, так как устав КПСС не допускал членства в партии верующих людей. Затруднено было для верующих и получение высшего образования, так как в ВУЗы принимали обычно комсомольцев, которые также не могли быть верующими. Выполнение комсомольцами каких-то религиозных обрядов (свадьба, крещение детей и т.п.) чаще всего влекло исключение из комсомола и, как следствие, исключение из института, и т.д.

Но, поскольку такая дискриминация верующих была одинаковой для всех, то данная политика, в целом – как бы мы ее сейчас ни оценивали – работала на общую интеграцию страны. Добавим сюда еще один важный фактор: как уже замечали многие исследователи, начиная с Н.Бердяева40, в СССР идеология марксизма-ленинизма обрела многие характерные черты религии, вытесняя все остальные. Не случайно в приведенном выше определении новой исторической общности – советского народа – подчеркивается, что его возникшая культура является единой по социалистическому содержанию и многообразной по национальным особенностям. На языке марксистской идеологии, во многом унаследованном от Гегеля, категория «содержание», сопрягаемая с «формой», является ведущей.

Также как и в США, к последней четверти XX века в СССР отмечается значительное изменение в этническом составе: при уменьшении прироста населения не только славянских народов, но и белой расы в целом (включающей здесь народы прибалтийских республик и часть народов Кавказа), шел относительно высокий прирост населения в республиках Средней Азии. А поскольку в СССР существовало множество льгот для детей и многодетных семей, то в экономическом плане это стало вызывать определенный «перекос»: значительная часть национального дохода, создаваемая в основном в европейской части СССР, уходила в среднеазиатские республики, что повышала напряженность в национальных отношениях (этот вопрос поднимали, например, депутаты прибалтийских республик на первых съездах эпохи Перестройки).

Подводя итоги, можно заметить, что проводимая в СССР национальная политика имела черты как «плавильного котла», так и «салатной миски», но скорее ближе к последней, чем к первому. Не удивительно поэтому, что директор Центра независимых социологических исследований Виктор Воронков в своем докладе «Мультикультурализм» versus деконструкция этнических границ?» на Международной конференции «Мультикультурализм» и трансформация постсоветских обществ» (октябре 1999 г.) назвал СССР – страной победившего мультикультура-лизма. Другое дело, что одним из способов создания этого социалистического «единства в многообразии» были политические репрессии или угроза их. Но с другой стороны, мы видим, что именно высокая степень сохранения национальной самоидентичности бывших «национальных окраин» как раз и стала одним из существенных факторов «разбегания по национальным квартирам» во время крушения СССР.

Постсоветский период. Не смотря на значительное уменьшение территории и количества народов, проживающих ныне в России, она осталась многонациональной, полиэтнической и поликультурной страной, хотя и несколько более однородной в этническом отношении, чем СССР. Так, по переписи населения 2002 г. около 80% населения теперь составляют русские (т.е. те, кто самоиндентифицирует себя как русских).

В ней сохраняются многие унаследованные и от царской России, и от СССР параметры национальной политики и, прежде всего, существование многонациональной федерации, с выделением ряда политических субъектов по этническому признаку. Конституция РФ 1993 г. (Статья 29) запрещает пропаганду расового, национального и языкового превосходства с одной стороны, с другой – предусматривает особые права для малочисленных народов, носящие характер преференции (например, для малочисленных народов Севера), Статья 26 закрепляет свободный выбор языка общения, воспитания, обучения и творчества, а в соответствии с законом «О национально-культурной автономии», принятом в 1996 г., в стране имеют место национально-культурные автономии (НКА), целью которых является самоорганизация этнических групп ради сохранения и развития их культуры (включая язык, образование, этническое самосознание и т.п.). К 2002 г. были зарегистрированы 14 национально-культурных автономий федерального уровня (украинская, немецкая, корейская, белорусская, татарская, сербская, лезгинская, еврейская, азербайджанская, татарская, казахская), более 100 НКА регионального и более 200 – местного уровня.

В 2002г. был принят федеральный закон «О противодействии экстремизму». Таким образом, мы видим, что многие демократические аспекты «мультикультурализма» уже и так реализуются в государственной политике РФ. Но ныне к традиционным проблемам взаимоотношения народов, проживающих в «едином доме», добавились новые, аналогичные тем, которые возникли в высокоразвитых странах мира. Современная Россия, при резком ухудшении демографического положения, оказалась в ситуации, когда идет волна эмиграции, причем как из бывших республик Советского Союза, так и из стран «третьего мира», что значительно усугубляет проблему сосуществования этносов. О значимости данной проблемы говорит, прежде всего, рост этнофобий, особенно заметный по отношению к народам Кавказа, хотя многие из них являются гражданами России. Очень важной подоплекой таких фобий часто становится борьба за рабочие места в условиях нынешней безработицы.

Принятие же «мультикультурализма» в качестве официальной государственной политики означает, что Россия должна быть открыта для иноэтничных мигрантов и нести ответственность за создание условий для их интеграции – в той или иной форме.

В связи с этим сейчас протекают многочисленные дискуссии по поводу принятия в России «мультикультурализма» как официальной государственной политики. Как его сторонники, так и противники, высказывают ряд значимых доводов, важнейшими из которых можно считать следующие.

Сторонники «мультикультурализма».

Поскольку современная Россия устами своих лидеров провозгласила приверженность либерально-демократическим принципам строительства государства, то она должна свою либеральную политику распространить и на практику межэтнических отношений в стране, а мультикультурализм как раз и является по своей сути такой либеральной политикой, причем наиболее современной и прогрессивной ее формой. При этом сторонники распространения «мультикультурализма» преподносят его как новую «культурную революцию», способную заменить в глобализирующемся современном мире вполне традиционную ксенофобию на «ксенофилию».

Введение мультикультурализма как государственной политики даст России определенные преимущества в общении с Западом, который «настораживает образ славянской, православной державы, ностальгирующей по прежним имперским временам». Тем самым, мультикульту-рализм в России должен способствовать формированию «единого евразийского пространства, на котором воздвигнется геополитическое государство, противостоящее как «атлантизму», так и «европеизму» в мировой политике. Это государство будет базироваться на многообразии этнических сообществ. Инициативу создания этой новой модели общества должен взять на себя русский народ».

Как особо отмечают и подчеркивают сторонники «мультикультурализма», введение соответствующей политики является объективной необходимостью в условиях роста потоков иммиграции в Россию: ведь вновь прибывшие члены общества в условиях демократического режима имеют право получить от принимающего их государства хотя бы формальное признание, как их культурных ценностей, так и равенства их возможностей. В этом смысле опыт стран, традиционно принимающих иммигрантов, должен помочь в решении данных проблем.

И, наконец, осуществление принципов «мультикультурализма» будет способствовать повышению уровня толерантности в России и снижению этноконфессионального потенциала конфликтности.

Противники «мультикультурализма».

Распространение практики «мультикультурализма» есть исключительно разрушительная идея, грозящая расколом единому культурному пространству страны на мозаичные, не связанные друг с другом фрагменты, после чего не будет никакого смысла в попытках создания и привития гражданам России «великой национальной идеи». Мульти-культурализм уже проявил свои отрицательные черты и последствия и в европейских странах и в эмигрантских (САШ, Канада, Австралия), а в России они проявятся еще сильнее. Он приведет к этнической фрагментация общества, сознательному отказу малых этносов от всех форм ассимиляции с основной культурой (даже у вновь прибывающих иммигрантов), неизбежным результатом чего будет нарастание напряженности в межэтнических и межконфессиональных отношениях.

Одним из важных последствий его внедрения станет маргинализации этнических общин, обретающих, тем самым, «фольклорный» образ, и будет способствовать не «диалогу культур», а их конфликту. Это обособление этносов и абсолютизация этнических различий не приемлемы для России, как исторически сложившегося многонационального государства с многонациональной же культурой, для которой идея «мультикультурализма», родившаяся в «иммигрантских» государствах, является опасным шагом назад. Более того, для этнических меньшинств, издавна проживающих на территории России, политика «мультикультурализма» выглядит оскорбительной и унижающей их достоинство, поскольку при ее проведении они приравниваются к эмигрантам, лишь недавно приехавшим в страну.

Еще один аргумент против «мультикультурализма» состоит в том, что современное положение дел с межнациональными и межконфессиональными отношениями в Российской Федерации не является угрожающим, а значит, не требует срочной смены стратегии развития страны. Происходящее время от времени обострение этнонациональных конфликтов чаще всего при подробном и пристальном рассмотрении обнаруживают не этническую, а политическую и экономическую подоплеку.

Таким образом, «мультикультурализм» не способен решать вопросы ни в многонациональной России, ни на постсоветском пространстве.

И, наконец, заканчивая обсуждение проблемы «мультикультурализма» для России, нельзя и обойти вопрос о положении дел в бывших республиках СССР, образовавших сейчас свои национальные государства и переживающих ныне посткоммунистические трансформации, поскольку в них во всю пропагандируется идея этнической нации. Это ведет к усилению национализма, и господствующие этнические большинства исключают другие этносы из понятия «нации» и даже отказывают в гражданстве некоренным гражданам, хотя и давно проживающим на данной территории, но не относящимся к «коренной нации». На государственно-законодательном уровне это получает выражение в схеме «нация и меньшинство», или же последних считают «апатридами» или «колонизаторами» даже в тех случаях, когда они составляют половину населения страны (как, например, в Литве). Вот для них введение «мультикультурализма» стало бы «шагом вперед» к подлинной демократии.

Глава 3. Поиск практических и теоретических решений проблем «мультикультурализма» в современной России и ЕС

В России уже можно отметить элементы «мультикультурализма». К ним, в первую очередь, необходимо отнести само существование многонациональной федерации, в которой некоторые субъекты в силу исторической традиции выделены по культурному признаку.

Но в то же время ощутимые противоречия процесса становления и развития политики «мультикультурализма», характеризующие российское общество в различных его областях, приводят к необходимости переосмысления идей и установок, закрепившихся и бытовавших в нем в течение длительного времени. Ответом на культурное многообразие, существующее в пределах данного государства, становится политика плюрализма, одной из важнейших целей которой является содействие сосуществованию различных культур в рамках единого общества, признание самоценности и равенства культур.

Смена идеалов отвечает требованиям современного общества, когда все культуры признаются равными и имеющими одинаковое право на существование и развитие. Между тем, мирное сосуществование различных культур предполагает их объединение без ассимиляции. Таким образом, в новой идеологической установке активное взаимодействие сменяется проблемой сосуществования в поликультурном пространстве.

Исходный посыл плюрализма, заключающийся в утверждении, что все культуры равны и ни одна из них не является более или менее существенной для истории России, нежели остальные, порождает гипертрофированность центральной идеи «мультикультурализма» как множества в одном. Вопрос существования единой общепринятой в государстве культуры в общественной жизни России не только ставится под сомнение, но и отрицается как сторонниками, так и непосредственными участниками реализации плюралистической модели. Ценности отдельных групп начинают противопоставляться всему остальному обществу. В итоге эта ситуация идет вразрез с политикой идентичности, когда акцент в рамках российского общества переносится с общего на отличное.

Активно идущий процесс глобализации обостряет проблемы идентичности. Политика идентичности является ответом на специфический вызов глобализации – усугубление конфликтов между людьми, ощущающими, что живут в глобальном мире, и людьми локальной культуры. Так как соотношение глобального и локального начал не может быть описано посредством совмещения или наложения. Но в то же время, многообразие обществ и культур не устраняется глобализацией. Соответственно, конфликт между людьми, мыслящими категориями глобального мира, и людьми, ассоциирующими себя с локальной субкультурой, – это конфликт «мультикультурализма» и идентичности.

Как известно, ядро идентичности составляет традиционная, национальная культура, для которой глобализация является сильнейшим испытанием. Основным средством сохранения идентичности выступают диалог и преемственность культур.

Сегодня такой общий ответ перестает быть исчерпывающим, ибо сами диалог и преемственность культур затруднены в случае кризиса идентичности или ее быстрых изменений, а также в ситуации плюрализации идентичности. Это относится и к индивиду и к конкретным обществам. Для России характерен плюрализм идентичности, поскольку она всегда рассматривалась как мост между Востоком и Западом, как страна, соединяющая в себе европейские и азиатские начала. Смысл кризиса идентичности в России не в том, что утрачено монистическое восприятие своей самотождественности и возобладал плюрализм, а в том, что в отечественном менталитете отсутствует плюрализм как совместимость позиций, и преобладают осколки самопонимания, не связанные между собой.

В глобализирующемся мире идентичность становится основным дискурсом как науки, так и повседневной жизни. Во-первых, потому, что расширяется потенциальное поле для взаимодействия культур. Во-вторых, потому, что не только Россия, но и многие другие общества, народы и индивиды испытывают кризис идентичности. Особо актуальна проблема смены и поиска идентичности для народов стран бывшего союза.

Безусловно, глобализация вызвала кризис идентичности. Высказывается мнение, что проблема идентичности вовсе снята с повестки дня и ее место занял «мультикультурализм» (в ряде случаев говорят о плюралистической идентичности).

А что же Россия? Какова же современная ситуация в России? Какова готовность страны к принятию принципов «мультикультурализма»?

Учитывая, что по данным последней Всероссийской переписи 80 % населения страны – русские, существует большая вероятность того, что в формирующейся общероссийской идентичности русская идентичность займет доминирующее положение, что само по себе оставит мало места для других народов в образе России. Монокультурность, бесспорная доминанта русской культуры обоснована исторически тем вкладом, который русская культура сделала в культуру мировую. Но это не дает ей право на подавление локальных культур.

При этом необходимо учитывать, что практически половина и русских, и людей других национальностей полагают, что теряют самобытность культуры. Таким образом, общероссийскую идентичность можно охарактеризовать как имеющую тенденцию к закрытию, с фокусом на сохранении самобытной культуры. Эта тенденция может существенно повлиять на интегрирование новых идентичностей в образ страны, а как следствие – и на интеграцию их носителей в российский социум.

Нельзя не упомянуть и позицию в отношении государственной идентичности бывшего Президента РФ В.В. Путина, который в одном из своих обращений к гражданам страны отметил: «У нас многонациональное государство. И мы должны ясно и четко понимать, если представители любой национальной группы… любой, даже самый маленький народ, представители любого, даже самого маленького этноса, не будут чувствовать здесь себя, как дома, мы не сохраним многонациональное государство. И это зависит не только от руководителей, это зависит от понимания этого ключевого слова для жизнедеятельности такой сложной страны, как Россия. От понимания этого всеми общественными организациями, каждым рядовым гражданином нашей многонациональной родины. И из этого мы должны исходить, в таком ключе воспитывать наших детей».

Принятие «мультикультурной» интеграционной модели государством означает, что оно готово принимать мультикультурное население и берет на себя создание условий для его интеграции. Однако в России в силу поликультурности собственного населения правительство вынуждено решать интеграционные проблемы не только мигрантов, но и народов, которые давно проживают на территории страны. Перед Россией стоят те же задачи, что и перед США, Австралией и Канадой в 1960-1980-е гг. – интегрировать культурно отличающиеся народы, сформировать целостные представления о российской идентичности, сконцентрировать культурно разнообразное население вокруг общих ценностей и целей. На то, что эти задачи являются актуальными для современной России, указывает стабильный рост национализма, дискриминации, ксенофобии по отношению к представителям иной культуры, многие из которых имеют российское гражданство.

Для поддержания культурного равновесия в рамках мультикультурного общества необходимо соблюдение еще одного условия: культуры не должны «замыкаться» в себе – они должны быть постоянно включены в процессы межкультурных взаимодействий. В этом случае немаловажной задачей становится создание новых или поддержание ранее существующих областей взаимодействия между культурными группами. В связи с этим, для реализации вышеуказанной задачи К. Цюрхер выделяет 3 важных момента:

1. Сохранение/создание общих институтов;
2. Организация или обеспечение возможности культурного обмена;
3. Поддержание/формирование размытых пограничных зон между культурами.

Такого рода пограничные зоны облегчат культурный обмен и взаимопроникновение культур, тем самым, предотвратят ситуации, требующие выбора «или-или», и будут способствовать решениям по принципу «больше или меньше».

Необходимость создания общих институтов продиктована рядом потребностей. Одна из них заключается в поддержании устойчивого равновесия между культурными группами, составляющими мультикультурное общество. Другая кроется в обеспечении области взаимодействия между этими группами, по возможности сохраняя их уникальность и оберегая от возникновения конфликтов. При этом следует отметить два момента, играющих немаловажную роль:

1. В условиях мультикультурного общества должны иметь место стержневые ценности, нормы и идеалы, разделяемые всеми членами этого общества. Кроме того, как замечает Клакхон, «… никакая нация не может существовать достаточно долго как нация, если все индивиды не имеют четкого устремления к каким-то основным целям. Такие основные цели могут иметь самые разнообразные формы выражения, но их должно придерживаться абсолютное большинство членов группы или общества».
2. При осуществлении политики, направленной на поддержание равновесия и разработку общих целей и ценностей, необходимо помнить о том, что идея, привнесенная «сверху», при условии, что ее не приемлет большая часть субъектов, составляющих общество, нежизнеспособна. Следовательно, любые изменения должны происходить на различных уровнях общественного устройства, в ряде случаев зарождаясь внутри и поддерживаясь «сверху».

Таким образом, одной из важнейших целей мультикультуральной политики является создание и поддержание социокультурного равновесия в обществе. В качестве средств осуществления вышеуказанных шагов отметим распространение ценностных ориентиров, подающихся в качестве общезначимых для мультикультурального пространства. Вместе с тем нельзя отбрасывать значение традиции и культурных особенностей «инаковых», что в противном случае может привести к незамедлительному нарушению равновесия. Немаловажную роль играет выбор моральных установок, осуществляемый создателями и носителями традиций в мультикультурном обществе. Культурные шаблоны, существующие в определенной культурной группе, не должны быть разрушены. В ситуации утраты значимого элемента традиции он должен быть заменен другим.

Подводя итоги главы, еще раз отметим, что одним из важнейших условий в рамках мультикультурального общества как множественности в едином, является толерантность. Проблема толерантности является весьма актуальной потребностью сегодняшнего дня, так как в ситуации миграции, адаптации мигрантов является важным условием стабильности современного общества. В этой связи первым шагом к осуществлению идей толерантности и формированию толерантного сознания в современной России должна стать сама констатация существования различных форм нетерпимости в обществе. Каждому из нас трудно признать, что в России есть расизм, что права многих ущемлены, что мы подвержены фобиям. Осознание проблемы вернее всего приведет к необходимости ее решения.

Суть толерантности, заключающаяся в терпимости, снисходительности к недостаткам «другого», будь то субъект либо группа, в мультикультуральном дискурсе обрастает такими чертами, как способность слышать и уважать мнение «инаковых», не отвергать его изначально руководствуясь принципом: «свое» – «чужое». Философское постижение толерантности предусматривает правильное трактование и принятие факта множественности культур в мире, поддержание форм индивидуального и группового самовыражения. Она предполагает отсутствие догматизма, абсолютизации норм и ценностей в условиях мультикультурального общества, государства, мира в целом. При этом терпимость к различным образам жизни, проявляющаяся в личной и групповой индивидуальности, сохранение и культивирование собственных традиций в каждом конкретном случае становится возможным, только если они не ставят под угрозу мировой порядок.

Что касается становления и развития «мультикультурализма» в нашей стране, то следует признать, с одной стороны, существенный прогресс по сравнению с советскими временами. С другой стороны, России еще далеко до реально обеспеченной государственной политики «мультикультурализма» как целенаправленной идеологии. Напомним, что политика «мультикультурализма» предполагает единство всех представленных в обществе культур, ни одна из которых не должна быть выделена в качестве лидирующей. Вместе с тем несомненно, что влияние русской культуры в России очень велико, и все национальности с соответствующими национальными, языковыми и религиозными аспектами их культуры в той или иной степени значительно русифицированы. Отсюда можно предположить, что данная установка на мультикультуральное общество неэффективна в рамках российской действительности. Тем не менее, наша страна находится сейчас в стадии становления. В этой связи вопрос о причинах и факторах, препятствующих утверждению и развитию в нашем сегодняшнем обществе политики «мультикультурализма», требует специального и всестороннего анализа.

В итоге можно констатировать, что ни сам «мультикультурализм», ни те концепции, которые обычно рассматриваются как его альтернативы, нет оснований слепо применять в ситуации, с которой столкнулась современная Россия. «Мультикультурализм», будучи логичным и, безусловно, полезным в теории, на практике предстает очень противоречивым явлением с целым рядом побочных эффектов. Возможно, ли выработать лишенный недостатков способ разрешения противоречий между различными культурными и религиозными группами в современной России? Вопрос довольно актуальный. В этой связи выделим несколько возможных практических и теоретических путей решения проблем:

. На наш взгляд, если имеет место межкультурное взаимодействие в рамках одного государства, значит, никакой угрозы для существования этих культур нет. Но проблема возникает тогда, когда происходит сбой коммуникации, как в случае с правящими элитами Украины и России, Грузии и России, русскими националистами и выходцами из республик Средней Азии и т.д. Философским решением проблемы может стать поиск причин сбоя коммуникации, которые могут заключаться в использовании дискурсивных практик. Например, в случае с Украиной и Россией сбой в коммуникации выражен в том, что никто ни с кем не может договориться. К примеру, на Украине Н.В. Гоголя считают своим отечественным писателем, а в России – своим. До тех пор, пока контекст этого взаимодействия не изменится, никто ни с кем так и не договорится.

. Другой позитивный результат межкультурных коммуникаций заключается в особенности русского менталитета. Эту особенность можно охарактеризовать как «всечеловечность», «способность всемирной отзывчивости» (Ф.М. Достоевский), «привычку воспринимать других людей как братьев независимо от национальной принадлежности» (Д.А. Хомяков), «способность творчески использовать опыт других наций» (Н.И. Карев), способность «сохранять собственную веру и убеждения, в то же время находя в себе силы терпеть веру и убеждения других, которые могут быть прямо противоположными» (Я.Г. Шемякин). Базовой особенностью российского общества является то, что ее интегрирующим началом выступает русский народ. В этой связи важно не только сохранить, но и развить эту отличительную особенность менталитета русского народа.

1. Неоднородность национальной структуры России, неравномерность культурных и демографических процессов порождают различного рода проблемы, напряженность, конфликты межнационального характера. В современных условиях необходимо помнить, что Россия имеет будущее лишь в том случае, если сможет противостоять тенденциям национализма и национального раскола. Можно согласиться со справедливым замечанием С.А. Татунца, который отметил: «Один из важнейших уроков системного кризиса, поразившее российское общество в 90-е годы XX века, заключается в осознании того, что социально-экономические, политические и культурные процессы в стране неотделимы от этнонациональных».
2. Пути решения межкультурных конфликтов видятся в проведении политики и идеологии «мультикультурализма», одной из сторон которого является толерантность. Сегодня толерантность в идеологии и политике оказывается серьезно потесненной, а потому идеи «мультикультурализма» воспринимаются в российской действительности не как возможность, а скорее как идеал межнациональных отношений.
3. В условиях финансово-экономического кризиса и безработицы произойдет неизбежное усиление интолерантности в разных сферах и проявлениях. Потеря привычного статуса и образа жизни, лишение постоянного источника дохода и неопределенность будущего рождает в человеке озлобленность к окружающим, приводит к проявлениям интолерантных установок. В этой связи с философской точки зрения сегодня важно дать реальные оценки происходящему и выстроить четкую стратегию поведения и выхода из сложившейся ситуации. Одним из таких гарантов служит выработка толерантного сознания.
4. Для того чтобы «мультикультурализм» обрел реальное воплощение в России, необходима, прежде всего, продуманная и планомерно осуществляемая государственная политика. Правительством России должны обязательно учитываться традиции, обычаи, культура в целом народов, проживающих на территории государства. Политика «мультикультурализма» должна быть ориентирована на подрастающее поколение: молодежь должна учиться уважать обычаи и традиции не только своего, но и другого народа, знакомиться с культурным многообразием своей страны и мира в целом.
5. Еще одним вариантом решения проблемы становления и развития «мультикультурализма» в современной России предполагается также включение в культурное поле страны элементов культур эмигрантов из стран бывшего Советского Союза.

Принципиально важно развивать у людей восприимчивость к другим традициям и культурам, с раннего детства ориентировать их на познание многообразия мира, понимания взаимной зависимости между странами, на развитие международной солидарности и взаимопонимания, обучать нормам межкультурных отношений и сотрудничества. Подчеркнем важность сохранения культурного многообразия человечества, значимость бережного отношения к традициям своего народа, а также умения уважать и по достоинству ценить чужую культуру, обычаи, традиции и жизненные устои ближних и дальних соседей.

Одним из решений проблемы «мультикультурализма» является интеграция. Рассмотрим это на конкретном примере.

Северный Кавказ, взятый как определенная социально-политическая и культурно-цивилизационная субстанция, уже долгое время остается наиболее проблемной и взрывоопасной точкой на карте Российской Федерации. Проблемы региона многообразны, их иерархия может выстраиваться в зависимости от запросов конкретного политического момента или, когда речь идет о научном изучении северокавказского социума, – от исследовательских приоритетов того или иного ученого. Однако представляется очевидным, что в любой подобной иерархии на одном из первых мест должна стоять проблема идентичности, поскольку именно идентичность формирует единую нацию, единый народ.

Дистанцированность северокавказского региона в целом и северокавказского социума в частности от остальной России связана в первую очередь с недостаточностью и слабостью в регионе общероссийской социокультурной идентичности. В то же время, как показывают социологические исследования последних лет, уровень сформированности на Северном Кавказе общероссийской гражданской идентичности достаточно высок и сопоставим с аналогичным уровнем в других полиэтничных регионах Российской Федерации. Однако причастность жителей северокавказских республик к России как к государству и как к определенному социокультурному миру остается по преимуществу символической, внешней, по сути, не затрагивающей глубинных «архетипических» пластов сознания и психики. Государство рассматривается жителями северокавказских республик, прежде всего как источник дотаций, а не как Родина, Отечество.

Культурно-цивилизационный универсум России, идущий по пути секуляризации и «осовременивания», становится все более чуждым северокавказскому социуму. Таков результат постсоветского развития Северного Кавказа, когда в регионе проходили (и проходят сегодня) социокультурные процессы, во многом противоположные тем, которые характерны для большей части других регионов России.

Находящаяся все время в поиске адекватного модернизационного проекта Россия, безусловно, делает ставку на современность, на развитие, на изобретение и внедрение в производство все новых и новых технологий. Аналогичные процессы идут и в культурной сфере, которая все в меньшей степени ориентируется на традиции, вопреки попыткам власти повысить значение в обществе религиозного начала, пытается окончательно эмансипироваться от религиозных мотивов и регламентаций, делает акцент на свободном творческом самовыражении индивидуума. Практическое отсутствие цензуры, общепринятых норм и ценностей, глубокий кризис коллективных форм идентичностей обусловили предельную атомизацию и беспорядочную пестроту культурного ландшафта большей части современной России. Данные процессы, которые можно обозначить как процессы «постмодернизации», сближают Россию с западным культурно-цивилизационным миром.

Иным образом идет развитие культурных процессов на Северном Кавказе. Здесь традиции не только не отвергаются, но становятся еще более значимыми; религиозный компонент социокультурного пространства не только не находится в состоянии кризиса, но его значение возрастает с каждым годом; коллективные формы идентичности не только не распадаются, но происходит их упрочение. Движение в противоположные стороны, очевидная асимметрия и дисгармония в развитии, углубляющиеся культурно-цивилизационные бреши становятся все более заметными. Процессы религиозного возрождения, охватившие северокавказский социум еще в последние годы существования Советского Союза, делают сегодня данный регион скорее частью мировой мусульманской уммы, нежели частью российского культурно-цивилизационного пространства.

В этой связи приходится констатировать, что на данный момент Северный Кавказ представляет собой особую культурную, аксиологическую и цивилизационную реальность. Глубинные дифференциации, разделяющие северокавказский социум и остальной российский мир (по крайней мере, большую его часть), лежат сегодня в основании конфликтов и напряжений, происходящих как на территории самого северокавказского региона, так и на остальной территории России, в тех случаях, когда в конфликт вовлечены «выходцы с Северного Кавказа». Основная модель разрешения и недопущения подобных конфликтных ситуаций, пропагандируемая сегодня, – это модель толерантности. Главная идея концепции толерантности, по нашему мнению, состоит в признании ценности различий. На практике эта установка часто приводит к абсолютизации различий за счет «снятия» и игнорирования общих, объединяющих, консолидирующих моментов, на основе которых только и возможно сформировать единую идентичность, а, следовательно, создать единый народ. Например, в случае с северокавказским социумом «толерантные» установки на абсолютизацию различий способствуют явному приоритету этноконфессиональной идентичности над гражданской. Этноконфессиональное содержание того или иного этноса как дифференцирующее качество абсолютизируется и даже сакрализуется, тогда как гражданский статус этноса в качестве части Российской Федерации становится менее существенным.

Следует отметить, что подобная ситуация дезинтеграции во многом стала следствием проводимой все последние годы политики мультикультурализма. Мультикультурализм, признавая незыблемость принципа множественности культур и, главное, рассматривая саму эту множественность как высшую ценность, уже изначально отказывается от возможности интеграции, построения из различий единства. Политика мультикультурализма, где бы она не проводилась – в США или в Западной Европе – всегда приводила к одному и тому же результату: приоритету различий над единством, дезинтеграции над интеграцией, преобладанию узкоэтнических и узкоконфессиональных идентичностей над общегражданской. Не случайно в последнее время в странах Западной Европы, столкнувшихся с проблемами, похожими на российские, все больше отходят от политики мультикультурализма.

Толерантность в этом контексте есть не что иное как логическое следствие и реализация политики мультикультурализма. Максимальный позитивный результат такой политики – сохранение некоего статус-кво, консервация имеющихся проблем и противоречий. Именно этим обстоятельством объясняется вялотекущий процесс развития социально-политической ситуации на Северном Кавказе, когда ни одна из имеющихся проблем не находит принципиального разрешения, а конфликтный потенциал неуклонно растет.

При этом не менее важно то, что культурно-цивилизационный крен северокавказского региона в сторону от России становится более выраженным по причине пропаганды и практического воплощения принципов мультикультурности и толерантности.

Кроме того, не следует забывать о еще одном важном измерении феномена толерантности, проистекающем из самого значения данного понятия. Быть толерантным – значит быть терпимым к инаковости, к различиям. Тебе не нравятся те или иные специфические особенности определенного этноса или отдельного представителя данного этноса, но ты должен себя сдерживать, терпеть, превозмогая позывы агрессии. Сдерживать агрессию – хорошее качество, однако невозможно все время жить в обществе, в котором постоянно приходится себя сдерживать, превозмогать, преодолевать. Подавленная агрессивность неизбежно влечет за собой накопление латентной конфликтогенности, готовой прорваться наружу в любой момент. Ситуацию могут обострить вызовы со стороны субъектов культуры, которая кажется чуждой и непонятной, которая рассматривается поэтому, как потенциальная угроза собственной культуре. В таких обстоятельствах толерантные установки не вызывают ничего, кроме раздражения, и еще более увеличивают общую конфликтную напряженность.

Главная причина, по которой толерантность является явно недостаточным средством решения проблем и может рассматриваться не более, чем как начальный этап более серьезных форм межкультурного взаимодействия, заключается в том, что различия, несущие в себе мощный конфликтогенный потенциал, не только не сглаживаются и не гармонизируются, но становятся все более глобальными. Подобное «увеличение различий» вполне соответствует логике толерантности, для которой главной ценностью как раз и являются различия. Следовательно, чем разительнее становятся различия, тем более эффективно работает механизм толерантности.

Очевидно, что современная ситуация на Северном Кавказе подсказывает только один реальный путь выхода из кризиса – переход от толерантности и мультикультурализма к интеграции. Интеграция в данном случае предполагает формирование единого социально-политического и культурно-цивилизационного пространства России и Северного Кавказа, когда различия неизбежно должны уйти на второй план, стать периферийными. Важно подчеркнуть, что интеграционный подход вовсе не означает элиминирование различий, особенностей, специфических черт отдельных культур. Они остаются, однако, в отличие от идеологии мультикультурализма и толерантности, идеология интеграции не объявляет их высшей ценностью, не постулирует их фактический приоритет над общими консолидирующими началами российского социокультурного пространства. Если идеология и практика толерантности обусловили неконтролируемый рост значимости этноконфессиональной идентичности северокавказского социума, того рода идентичности, который подчеркивает различие Северного Кавказа от России, то интеграция должна способствовать росту значимости общегражданской идентичности.

В то же время, очевидно, что сама интеграция невозможна без предварительного развития и укрепления в северокавказском социуме общероссийской гражданской и цивилизационной идентичности. И здесь мы вынуждены признать, что та же задача стоит сегодня перед всей Россией, а не только перед Северным Кавказом. Выше уже было отмечено, что в настоящее время российское общество переживает глубокий кризис нациеобразующих форм коллективных идентичностей, российский социум атомизирован, на государственном уровне фактически отсутствует общенациональная идеология, культурно-цивилизационная стратегия развития страны в XXI веке. Пока Россия явно уступает в геополитическом и социально-экономическом аспектах своим основным конкурентам. По этой причине Россия перестала играть сегодня роль цивилизационного центра, притягательного для соседних государств и собственных национальных периферий. Страны Балтии уже давно являются членами Евросоюза и НАТО, государства Средней Азии испытывают на себе конкурентную борьбу между Китаем и США, другие страны бывшего СССР связывают свое будущее с кем угодно, только не с Россией. Подобная тенденция вполне может охватить некоторые национальные регионы самой Российской Федерации. В первую очередь это касается Северного Кавказа, региона явно недостаточно интегрированного в Российскую Федерацию. В этих условиях ставка на политику мультикультурализма и идеологию толерантности может только усугубить ситуацию, сделать процессы дезинтеграции необратимыми. С другой стороны, необходимо создавать то, что можно назвать «достаточными условиями для интеграции» – формировать общероссийскую гражданскую и цивилизационную идентичность, национальную идею и цивилизационную идеологию новой России, провести реальную модернизацию экономики и социально-политической сферы. Только в этом случае Россия сможет возвратить свое многовековое влияние на постсоветском пространстве, а также успешно интегрировать северокавказский социум.

Следует отметить, что в современной российской ситуации «мультикультурализм» и мультикультурная модель интеграции скорее не принимается однозначно позитивно, она отталкивает русское большинство.

Для сохранения мирных отношений между различными группами необходимо принять во внимание, что представление о гражданском равенстве в сознании людей тесно связываются с уважением и сохранением достоинства народа, т.е. с уважением его культуры. Таким образом, «мультикультурализм» или его элементы для России – не очередная новая политическая и философская теория, а жизненная необходимость для поддержания целостности социального и культурного мира в обществе.

Как было показано выше, на уровне идеологии «мультикультурализм» в России существует, но на уровне повседневных практик «мультикультурализм» отсутствует. Причиной тому является негативное отношение доминирующей группы населения к представителям других национальностей и культур, выраженное в росте национализма, ксенофобии и экстремизма. Однако, существование идеологии многонациональности государства, мирного сосуществования народов, общероссийской солидарности, уважения культур народов показывает, что общество осознает необходимость использования принципов «мультикультурализма» для снятия напряженности.

Все это не отрицает, а, напротив, усиливает необходимость реализации политики различий в социокультурном пространстве России, прежде всего в части решения вопросов межкультурного многообразия, складывающегося под воздействием интенсивных миграционных потоков.

Как уже отмечалось, в России наиболее социально ущемленной группой являются мигранты. В этой связи особая опасность расовой и межнациональной ненависти состоит в их групповой направленности, поэтому коллектив мигрантов или представителей национальных меньшинств нередко вызывает тревогу, а попытки их групповой мобилизации воспринимаются как угроза. Возникает новая грань проблем «мультикультурализма» – проблема справедливого доступа к любым возможностям и ресурсам всех членов общества в современной России, независимо от их национальной принадлежности. Конфликты, возникающие между коренным населением и мигрантами, своими источниками имеют не столько национальную и культурную обособленность, сколько противоречия социального свойства, связанные с борьбой за рабочие места, за достойное и приемлемое по цене жилье, за доступ к образованию.

Резюмируя все вышеизложенное, отметим еще раз, что культурные контакты являются неизбежной предпосылкой существования гармонии в современном мире. Культура в жизни мультикультурного общества является более надежным базисом единства, нежели идеология. Поэтому в настоящее время культуру как некий коммуникативный код относят к главенствующему средству объединения «множества» в единое целое, отводя ей роль «места встречи» открытого для большого количества групп. Не подлежит сомнению тот факт, что исчезновение любой культуры является серьезной потерей как для такого государства, как Россия, так и для всего человечества. Поэтому необходимо сохранение всех существующих культур с их уникальными и неповторимыми чертами, включение их в общие процессы, обосновывая тем самым значимость мультикультурной модели интеграции.

Политика «мультикультурализма» есть единственный вариант создания новых межнациональных отношений в России в современных условиях. Вполне возможно, что Россия скоро окажется одним из самых удобных и безопасных мест для жизни. Наши проблемы в сфере массовой миграции пока еще не сравнимы с европейскими или американскими.

Мы рассмотрели только некоторые аспекты проблемы «мультикультурализма» и полагаем, что будет проводиться дальнейшая конкретизация этой проблематики за счет введения в исследовательское поле дополнительных концептов и нового субстратного материала.

У России еще есть время поучиться на чужих ошибках, подумать и предложить свои способы решения проблем, с которыми сталкивается сейчас вся европейская цивилизация.

Заключение

XX век вошел в историю как эпоха глобализации, затронувшая все без исключения сферы человеческой деятельности. Особую актуальность приобретает изучение характера вовлечения России в глобализационный процесс. Проблема о соотношении России и глобализации должна быть сформулирована следующим образом: не каковы способы и механизмы адаптации российского государства к формированию этих процессов, а каким образом Россия может принять участие в формировании этих процессов, и на каких условиях мы сумеем включиться в формирующийся глобальный мир.

В своем исследовании мы поставили цель обосновать идею анализа феномена «мультикультурализма» как ведущего фактора формирования современного общества. Проведенное нами исследование особенностей становления и развития толерантного сознания и «мультикультурализма» в современной России позволяет сделать следующие выводы.

Анализ отечественной и зарубежной литературы и практики позволил автору выделить те черты «мультикультурализма», которые являются особо важными для такой страны, как Россия. В первую очередь, необходимо подчеркнуть, что «мультикультурализм» – это не только политика для национальных меньшинств, как это часто воспринимается, а скорее механизм преодоления социального и психологического неравенства различных групп. В этом проявляется компенсаторный характер «мультикультурализма». Одной из целей «мультикультурализма» является создание такой структуры общенациональной идентичности, которая бы позволяла учитывать и сохранять культурные идентичности всех граждан страны.

Другой его целью является снятие барьеров для представителей различных национальностей, обеспечивая им равный доступ к ресурсам и возможностям общества. В этом смысле «мультикультурализм» может рассматриваться как один из способов построения современного «справедливого» общества, в котором все межнациональные противоречия ослабляются, и в первую очередь, межкультурные.

Роль государства при «мультикультурализме», как было показано в данном исследовании, состоит, во-первых, в обеспечении взаимодействия между различными группами; во-вторых, в построении самой мультикультурной действительности. Средством построения в данном случае являются институты государства, которые в силу своих функций взаимодействуют со всем населением. Таким образом, «мультикультурализм» или его элементы для России – не просто западное веяние, а жизненная необходимость для создания новых межнациональных отношений в современных условиях.

В силу негативного отношения значительной части доминирующей группы населения страны к представителям иных национальностей, выраженного в росте национализма, ксенофобии и экстремизма, введение «мультикультурализма» как политики в России невозможно. Однако, приведенный в работе опыт показывает, что гибкость «мультикультурализма» позволяет адресно использовать мультикультурные подходы в отношении наиболее проблемных аспектов межнациональных взаимоотношений, в целом снимая напряженность и способствуя формированию толерантного сознания в современной России.

Если суммировать существующие подходы к определению этого термина, то можно прийти к выводу, что понятие «мультикультурализм» означает сохранение культурной идентичности и реализацию идей толерантности в многонациональном государстве. В результате проведенного исследования мы определяем это понятие как базовую категорию философии культуры, характеризующую бесконфликтное сосуществование и взаимодействие множества культур на одной территории в условиях равноправия и свободы самоутверждения каждого представителя национальной культуры.

Дальнейшая разработка проблем «мультикультурализма» позволит:

проследить динамику развития взаимоотношений народов России;

выявить взаимообусловленность деструктивных и конструктивных тенденций в периоды глубоких социокультурных преобразований в российском обществе;

определить степень влияния глобализационного процесса на сближение культур;

Таким образом, реалии последних лет свидетельствуют о необходимости осмысления роли толерантного сознания и «мультикультурализма» в процессе глобализации современного мира. Это позволяет наметить направления изучения данной проблематики через:

знакомство с передовыми разработками теории «мультикультурализма» зарубежных и отечественных ученых, что дает возможность провести анализ, получить валидную информацию, отобрать оптимальные способы решения конфликтных ситуаций, принимать адекватные решения;

распространение и утверждение философских идей в общественном мнении и сознании;

разработку различного рода программ, справочников, руководств, пособий;

проведение мультикультурных тренингов как способов обучения межкультурному взаимодействию и межкультурной компетенции;

создание исследовательских центров по вопросам толерантности и «мультикультурализма»;

пересмотр языковой политики России, направленной на взаимодействие культур;

формулирование и принятие на официальном уровне документа, который излагал бы легитимную программу «мультикультурализма» в России.

Таким образом, в третье тысячелетие мир вошел вместе с поиском решений, лежащих в плоскости межкультурной проблематики. Обозначенное поле деятельности обуславливает необходимость и перспективность дальнейших исследований в данной области.

Список литературы

1.Куропятник А.И. «Мультикультурализм: проблемы социальной стабильности полиэтнических обществ» СПб., 2000г.

2.Тишков В. Политика мультикультурализма: теория и практика // Межкультурный диалог на евразийском пространстве. Материалы международной научной конференции. 30 сентября -2октября 2002г., г. Уфа // Сервер башкирских образовательных организаций [Электронный ресурс]. – 2002. – Режим доступа: http://www.bashedu.ru/evrazia/r s/R contentl.htni

.Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса (Москва, 24-28 мая 2005 г.): В 5 т. Т.4. – М.: Современные тетради, 2005. -776с.

.Дерябина С.Р. Россия и опыт мультикультурализма: за и против // Этнопанорама. №1-2. 2005, с. 14-18.

.Малахов B.C. Парадоксы мультикультурализма // Мультикуль-турализм и трансформация постсоветских обществ / Под ред. B.C. Малахова и В.А. Тишкова, М., 2002, с.48-60.

.Российская пресса в поликультурном обществе: толерантность и мультикультурализм как ориентиры профессионального поведения. 2002. Материалы семинара

.Терборн Г. Мультикультурные обшества/УСоциологическое обозрение. – М., 2001. – Том 1, № 1. с. 50-67.

.Малыгина И.В. Национализм как форма культурной идентичности и его российская специфика // Общественные науки и современность. – 2004. – №1. – С 147-153.

.Малыгина И.В. В лабиринтах самоопределения: опыт рефлексии на тему этнокультурной идентичности: Монография. – М.: МГУ-КИ, 2005. -282 с.

.Лисаковский И.Н. Диалог культур: механизмы, смыслы, результаты // Теория и практика культуры: Альманах. – Вып. 1.-М., 2004. – С. 25-35.

.Марков В.И. «Свое», «Чужое» и отчуждение в культуре. – Кемерово: Изд-во КТИПП, 2002.

12.Балибар Э., Валерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. – М., 2003.

.Гелнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм. – М, 2002. – С. 146-200.

.Хюбнер Курт. Нация: от забвения к возрождению / Перевод с немецкого А.Ю.Антоновского. – М.: Канон +, 2001. – 400 С.

.Панарин А.С. Искушение глобализмом. – М., 2000. – С. 5-26.

.Максименко В.И. Призрак глобализма. Htth:// www. pravoslavie. ru/analit/global/prizrak global.htm. 25.12.2000.

17.Арутюнова Л.В. Социокультурные аспекты проблем мульти-культурализма // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. – 2008. – № 2 (22). – С. 126-129.

.Арутюнова Л.В. Мультикультурализм как объект философского мышления // Вестник Московского государственного универси тета культуры и искусств. – 2009. – № 3. – С. 87-90.

.Арутюнова Л.В. К уточнению понятия «мультикультурализм» // Многообразие культур – путь к единству мира: Международный симпозиум (17-18 мая 2007 года): Сб. ст. молодых учёных. – М.: МГУКИ, 2007. – С. 6-9.

.Асмолов А.Г., Солдатова Г.У., О смыслах понятия толерантность// Век толерантности: Научно – публицистический вестник. М. 2001.С. 8-18.

21.Безуглова Н.П. «Культурный поворот» в экономических учениях //Второй Российский культурологический конгресс с международным участием «Культурное многообразие: от прошлого к будущему»: Программа. Тезисы докладов и сообщений. – Санкт-Петербург: ЭЙДОС, АСТЕРИОН, 2008. – С.505

.Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру / Пер. с английского под ред. В. Л. Иноземцева. – М.: Логос, 2003. – С. 217..

.Бькженен П. Дж. Смерть Запада: Пер. с англ. А.Башкирова – М.: Изд-во ACT, 2004, С. 445.

.Ведюшкина И.В. Формы проявления коллективной идентичности в «Повести временных лет» // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. – М., 2003.-С. 286-310.

.Гавров С.Н. Социокультурная традиция и модернизация российского общества. – М.: МГУКИ, 2002. 146 с.

.Гачев Г.Д. Ментальности народов мира. – М., 2003.

.Гидденс Э. Навстречу глобальному миру // Отечественные записки, 2002, №6.

.Глобализация и столкновение идентичностей. Международная интернет-конференция 24 февраля – 14 марта 2003: Сб. материалов. – М., 2003.

.Глотц П. Европейская идентичность // Идеи европеизма во второй половине XX века. – М., 2000. – С.36-41.

.Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. – М.: Известия, 2003. – 704 с.

.Зуева Т.М. Образы политической власти в массовом сознании россиян. Автореф. дисс.докт филос. наук. Ростов-на-Дону. 2002. С. 4-5.

.Иванов Н. Глобализация и проблемы оптимальной стратегии развития // Мировая экономика и международные отношения. 2000. №2.С.15.

.Ильинская С.Г. Толерантность как принцип политического действия: история, теория, практика. – М.: Праксис, 2008.

.Кастельс М. Сеть и хаос//Эксперт. №18, 19 мая 2003 г. – С.78.

.Колотаев В. Восстание квоткультур – К проблеме глобализации локальных «культур»// Общественные науки и современность, №2, 2003. – с. 157-164 // Всероссийская виртуальная энциклопедия [Электронный ресурс]. -2003.

.Кувалдин В. Глобализация – светлое будущее человечества? На пороге XXI века мегаобщество приобретает реальные очертания // НГ-сценарии. 11.10.2000. – № 9.

.Левин З.И. Менталитет диаспоры (системный и социокультурный анализ). – М., 2001.

.Лисаковский И.Н. Культурная эволюция. Три источника // Теория и практика культуры: Альманах. – Вып. 2. -М., 2004.-С. 18-34.

.Литвин Т. С. Проблематика мультикультурализма6 контуры социально – философского анализа// Актуальные проблемы современного общества: вопросы социологии, политологии, философии и истории: материалы международной заочной научно-практической конференции. (17 декабря 2012 г.) – Новосибирск: Изд. «СибАК», 2012. – 170 с.

.Магаляйш де Соуза Остапенко С. А. Трансформация мультикультурализма как стратегия межкультурной коммуникации ХХI века// Таврический национальный университет им. В.И. Вернадского, г. Симферополь – 2012 – Том 25 (64) № 2. Часть 1.С.107-110.

.Майер Г. Демократические ценности: к новому соотношению либерализма и коммунитаризма. Теоретическое исследование соотношения коммунитарных и либеральных ценностей в посткоммунистических обществах. – Электронный ресурс: http://www.peter-club.spb.ru/

.Малыгина И.В. Динамика российской идентичности // Быть русским… Коллективная монография. – М., 2005. -С5-52.

.Малыгина И.В. Национальная идентичность и национализм // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. – 2003. -2. – С. 23-31.

.Межуев В.М., Орлов В.Г. Социокультурные доминанты гло бализации // Теория и практика культуры: Альманах. – Вып. 1. М., 2004. – С.53-72.

.Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ // Под ред. B.C. Малахова и В.А. Тишкова, М., 200

.Нарочницкая Н.А., Россия и русские в мировой истории.-Междунар. Отношения, 2004.- 502 стр.

.Паин Э.А. В России огромный ресурс этнической ненависти // Известия. 2005. 12 мая. С. 2.

.Понарина Н. Н. Влияние глобализации на социокультурные процессы // Альманах современной науки и образования. – Тамбов: Грамота, 2011. – № 9 (52).

.Прокофьев А.В. Фундаментальное этическое равенство и проблемы социальной этики // Общественные науки и современность. 2002. №2. С. 67-77.

.Сергиева О. В. Мультикультурализм и культурная интеграция: антагонизм или партнерство?// Культура в современном мире. – 2011. – № 1.

.Тейлор Ч. Демократическое исключение (и «лекарство» от него?) // Мультикультурализм и трансформация постсоветского общества. М., 2002.С.27.

.Уорф Б.Л. Отношение норм поведения и мышления к языку //Языки как образ мира. – М., 2003. – С. 157-201.

.Уорф Б.Л. Наука и языкознание: О двух ошибочньк воззрениях на речь и мышление, характеризующих систему естественной логики, и о том, как слова и обычаи влияют на мышление // Языки как образ мира. – М., 2003.-С. 202-219.

.Уолцер М. О терпимости. М., 2000.

.Федотова В.Г. Россия в глобальном и внутреннем мире // Мир России. 2000.Т. IX. №4. С.78-90.

.Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. – М., 2004.

.Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000;

.Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб., 2001.

.Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.

.Хантингтон С. Кто мы?: Вызовы американской национальной идентичности. – М., 2004.

.Шайхутдинов Р. Р. Перспективы мультикультурализма как инструмента государственного управления (к речи Премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона в Мюнхене 5 февраля 2011 года) [Текст] // Молодой ученый. – 2013. – №1. – С. 282-284

.Шипилов А.В. Оппозиция «мы – они» в социокультурном развитии: В 2 ч. – Воронеж, 2004.

.Эксле О.Г. Аристократия, тетопа и культурная память (на примере мемориальной капеллы Фуггеров в Аугс-бурге) // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. – М, 2003. -С. 38-51.

.Этнос и политика: Хрестоматия / Авт.-сост. А.А. Пра-заускас. – М., 2000.