- Вид работы: Дипломная (ВКР)
- Предмет: Культурология
- Язык: Русский , Формат файла: MS Word 80,25 Кб
Эволюция архетипов в ирландской традиции
Содержание
Введение
. Особенности кельтских архетипов
. Особенности женских архетипов
. Эпоха богов
.1 Нуаду. Архетип становления. Открытие череды архетипов, начало их эволюции
.2 Луг. Феномен ассимиляции хаоса. Архетип динамики и развития
.3 Дагда. Архетип «доброго бога»: гармония и миропорядок
.4 Мананнан. Первая попытка компромисса с христианствам. Новый этап развития архетипа верховной власти
.5 Энгус. Последний этап эволюции. Апогей развития и завершение цикла
. Эпоха героев
.1 Кухулин. «Герой чумы, поражающей псов». Архетип ярого воина
.2 Финн Мак Кумалл. Вечный вождь бессмертной дружины. Новый формат архетипа героя
Заключение
Источники и литература
Введение
Актуальность
Времена меняются, каждое время несет с собой новую культуру, новых богов, новые архетипы. И как течение времени влечет за собой развитие культуры, так и развитие культуры вызывает эволюцию архетипов. Языческие боги и герои, являясь архетипами, влияли не только на религиозную жизнь, но и на жизнь общества в целом, и смена архетипов определяет не только смену религиозной парадигмы, но и выбор человеком своего пути и способа жизни. Поэтому актуальность данной темы обуславливается не только описательным интересом происходивших процессов, оно показывает динамику развития общества и общественных идеалов, моральных и психологических ориентиров, путей, по которым люди стремились выстраивать свою жизнь.
Актуальность исследования архетипов важна не только с исторической и культурологической точек зрения. Огромное значение имеет влияние, оказываемое архетипами на человека и его судьбу, во все времена и во все эпохи. Поэтому изучение архетипов помогает понять и проследить, как и на основе чего люди выстраивали свой жизненный путь, систему ценностей и жизненные ориентиры в изучаемые эпохи, и как это продолжают использовать люди в современном нам мире, какие архетипы и мифологемы до сих пор актуальны, а какие уже отжили свое и устарели.
Цели и задачи
Основными задачами данной работы является попытка проследить общую динамику эволюции ирландских языческих архетипов, попытка понять, что каждый из приведенных архетипов дал ирландской культуре и мифологической истории, какие пути и способы жизни они приносили людям. Другая задача – дать четкое описание каждого из этих архетипов, понять, что он из себя представлял и что было для него характерно. Таким образом, можно выделить две основные задачи: изучение самих архетипов и изучение процесса их эволюции, что позволит полнее воссоздать образ мира и системы ценностей древней Ирландии. Соответственно, цели работы – воссоздание образа мира и системы ценностей изучаемой эпохи, и анализ направления их эволюции.
Хронологические рамки
Данная работа посвящена исследованию ирландских архетипов в достаточно четком временном интервале. Начинается этот интервал с, собственно, сотворения времени. Вернее сказать, с последнего его сотворения, когда Племена Богини Дану пришли в Ирландию. Далее, в соответствующей главе, этот момент будет рассмотрен подробно, и я подробно расскажу, почему считаю создателем времени (как, собственно, и ирландского «мира») Нуаду, вождя Племен Дану, а то, что было до его прихода – «временем без истории» (или историей без времени). Конечно, и этот мир, и сопутствующий ему временной поток создавали и до (предшествующие волны завоевателей Ирландии), и после него, но это не важно. Не важно то, что было раньше, поскольку, придя в этот мир, Нуаду заново его создал, и все, что было до этого, превратилось в строительный материал. После Нуаду «пересоздать» этот мир пытался Аморген, друид Сыновей Миля, или гойделов – следующей волны завоевателей острова. Но Аморген, в отличие от Наду, не смог сделать этот мир новым, «своим»: все, что создал Нуаду, осталось на своих местах, и Сыновьям Миля пришлось не только мириться, что этот мир уже имеет свою историю, но и учиться жить с этой историей.
Заканчивается исследуемый временной промежуток во время прихода св. Патрика. Заканчивается эпоха языческих богов – Энгус уступает Патрику, предчувствуя, что его эпоха, эпоха старых богов завершилась, и пришла эпоха богов новых, более добрых и гуманных; что мир изменился, и ему нужны новые архетипы, новые ориентиры, новые способы жизни и новые ценности. Заканчивается эпоха языческих героев: Ойсин, вернувшись из Тир Нан Ог, обнаруживает, что его эпоха, эпоха фениев давно завершилась, превращается в слепого старика и передает Патрику историю о фениях и Фианне. Эпоха языческих архетипов завершена, наступает эпоха новых, христианских архетипов, требующих отдельного исследования.
Предмет и объект исследования
Стоит отметить, что основным объектом исследования в данной работе являются мужские архетипы, причины чего будут подробно разъяснены в разделе, посвященном женским архетипам. Можно выделить два основных объекта исследования: собственно ирландские архетипы изучаемой эпохи и процесс и динамика их эволюции. Предметом исследования является культура и мифология Ирландии эпохи язычества, ее образ мира и система ценностей.
Принцип исследования
Сразу возникает вопрос, по какому принципу систематизировать архетипы, на основе каких архетипов выводить общую динамику, ведь если брать все существовавшие образы ирландской традиции, то можно просто утонуть в материале. В данной работе для систематизации архетипов используются принцип героизма и принцип деяния – деяния как создания мира, будь то первоначальные акты творения, акты его доработки или обновления. Во многом это основано на концепции Джозефа Кэмпбелла, согласно которой, мир нуждается не только в сотворении, но и в постоянном обновлении, привнесении в него новой движущей силы. «Героизм активного действия является движущей силой космогонического цикла, привносящей жизнь в текущий момент, не давая угаснуть тому импульсу, который изначально привел в движение мир»[14, стр. 333]. И если созданием и доработкой мира занимаются боги, то его обновление, привнесение в него новой жизни – дело земных героев. Поэтому данная работа состоит из двух основных частей – эпохи богов и эпохи героев.
В эпоху богов принципы героизма и деяния сочетаются с принципом верховной власти – как правило, наибольшее влияния на этот мир оказывают те боги, которым принадлежит власть. Однако, в эпоху героев ситуация меняется – теперь деяния, главным образом, совершают не сами правители, а их герои. Так, примечателен эпизод из сказания фениевского цикла «Битва на Белом Берегу»: во время битвы с иноземными захватчиками гонец от Финна прибывает к верховному королю с просьбой о помощи, на что король отвечает отказом. Но нигде не упоминается имя этого верховного короля (хотя указано даже имя прибывшего к нему гонца), потому что это не актуально. Потому что деяние совершает не он. Конечно, мы догадываемся, что это был Кормак, но в данном случае это совершенно не важно.
Мифологические циклы
В ирландской традиции принято выделять следующие мифологические циклы:
. Мифологический цикл, посвященный переселению на остров доисторических народов, приходу расы богов, известных как Племена Богини Дану, и их деяниям;
. Цикл легенд о Сыновьях Миля, последней волне завоевателей Ирландии, и их взаимодействиях с Племенами Богини Дану;
. Уладский цикл, известный также как «цикл Красной Ветви», который, в первую очередь, описывает деяния Кухулина при дворе его дяди Конхобара;
. Цикл Фианны, посвященный героическим деяниям фениев под предводительством Финна Мак Кумала, ядром которого является история любовного треугольника между Финном, его невестой Грайне и племянником Диармайдом;
. Легенды о ирландских святых и «Маленьком народце».
Первые два мифологических цикла анализируются в первой части данной работы – «Эпоха богов». В ней рассматриваются архетипы Нуаду, Луга, Дагды, Мананнана и Энгуса. Уладскому циклу и циклу Фианны посвящена вторая часть работы – «Эпоха героев». В ней рассматриваются архетипы Кухулина и Финна МакКумала. Может возникнуть вопрос, почему из этих мифологических циклов взято всего по одному образу. Но именно вокруг этих образов закручивается мифологический цикл, и именно эти герои были олицетворением качеств, для него характерных. Конечно, были и другие герои, но они выступают как носители этих качеств, в то время как Кухулин был олицетворением качеств, присущих героям Красной Ветви, а Финн олицетворял качества, присущие воинам Фианны. Анализ архетипов эпохи героев займет значительно больше места, чем анализ архетипов эпохи богов – ведь если мифологический цикл посвящен всем богам в частности, то, например, уладский цикл посвящен в первую очередь Кухулину, и чтобы разобрать его образ, нужно рассмотреть почти все сказания этого цикла. Последний мифологический цикл здесь не рассматривается, поскольку представляет другие, христианские архетипы и другую эпоху.
Проблемные зоны
При работе с мифологическим циклом может возникнуть ряд трудностей. Особо выделим две: влияние христианских хронистов, записывавших языческие легенды, и сама структура и логика самого мифа.
Одной из главных сложностей в изучении ирландской мифологической традиции является влияние христианства. Дошедшие до нас сказания в большинстве своем начали записываться с девятого века христианскими монахами, которые, естественно, оставляли свой отпечаток в записываемых легендах, по необходимости корректируя их. Части сказаний посчастливилось сохранить свою изначальную форму, или, по крайней мере, не подвергнуться серьезным искажениям, но местами под слоем христианских корректировок сложно найти ту основу, которая сохранилась от древнего предания. Поэтому приходиться признать, что определенная погрешность в исследовании может присутствовать. С другой стороны, мы имеем именно ту мифологическую традицию, которая до нас сохранилась, и именно с ней предстоит работать.
Для решения этой проблемы часто используется термин «псевдоистория». Псевдоисторией в ирландской историографии начиная с Т. ОРахилли называют совокупность раннесредневековых генеалогий, хронологических сборников и преданий, созданных монахами и филидами. Все эти источники часто исторически недостоверны и стремятся примерить дохристианские мифологические и генеалогические данные с библейской и античной историей, ставшими известными в Ирландии после принятия христианства. Э. Мак-Нилл использует другой термин – синтетическая история, подразумевая тот самый синтез местной и христианской традиции в отношении к прошлому. К тому же важно, что псевдоистория воспринималась ее компиляторами как вполне реальная история и порой содержит зерна исторической действительности.
Другой сложностью является сама структура и логика мифа. При изучении мифов можно столкнуться с массой противоречий, кажущейся бессмыслицей или нелогичностью. Однако, миф имеет свою логику, что хорошо описал Я.Э. Голосовкер в своей Логике мифа, где он задал вопрос, существует ли в кругу наук наука, изучающая логику воображения. Он писал: Со времен Аристотеля мы приняли логику как логику здравого смысла (с дефисом разум). Но я позволю себе спросить: как обстоит дело с воображением, которое порой отбрасывает от себя здравый смысл и вызывает самый разум с его формальными категориями на поединок?…Многие философы-классики пренебрегали воображением в смысле его познавательной способности, более того, они видели в воображении помеху для познания, обвиняя его во всех познавательных грехах. Но их собственный грех был самым тяжким из всех философских грехов: они отождествляли аффективное состояние с деятельностью воображения, ставили знак равенства между imaginatio и affectus и любое затемнение или искажение истины под влиянием аффективного возбуждения вменяли в вину воображению. …Мышление идеями и само порождение идей есть деятельность воображения. Мышление образами как деятельность воображения есть одновременно мышление смыслами. В так называемом мифологическом мышлении это дано обнажено: там образ есть смысл и значение. Там миф есть, так сказать, воплощенная теория: древние космогонии и теогонии суть такие теории – описание и генеалогическое объяснение мира[4, стр. 9]. Также Я.Э. Голосовкер дает объяснение смысла мифических метафор: …ведь смысл Химеры не в том, что фантастический образ Химеры можно свести к сочетанию трех кусков: куска льва, куска козы и куска змеи, или разновидности восточного дракона. Смысл образа Химеры также не в том, что она огнедышащий вулкан, ибо из пасти ее вылетают огонь и дым, и не в том, что она грозовая туча и вихрь, ибо шерсть ее сверкает, как молния, и она сама крылата, как вихрь, и мохната, как туча. Для нас смысл этого крылатого, трехтелого, огнедышащего, всеми цветами радуги переливающегося дракона – в его невероятности и нелепости, которая нас одновременно и ужасает и восхищает. Но когда в мифе огненное дыхание этого дракона угасло, краски померкли, крылья бессильно распластались по земле – Химера исчезает: перед нами лежит холодеющее чудовище – красоту сменило уродство, мы вместо Химеры видим только нелепость[4, стр. 16]. Кроме того, он дает объяснения многим встречающимся в мифах противоречиям и объясняет саму логику мифа: Мы увидим в логике мифа нечто чрезвычайно любопытное и двойственное: мы увидим явно «абсолютную логику», но построенную скрыто на основе «логики относительности» и при этом в конкретных телесных образах… Мы видим, что воображаемый, имагинативный мир мифа обладает часто большей жизненностью, чем мир физически данный, подобно тому, как герой иного романа бывает для нас более жизненным и конкретным, чем иное, когда-то жившее историческое лицо. …Мы можем сказать, что миф… есть запечатленное в образах познание мира во всем великолепии, ужасе и двусмыслии его тайн. …Его жизнь, жизнь героя и всех связанных с ним существ, протекала в мифах не одной, а многими жизнями в самых разнообразных комбинациях, вплоть до смерти героя, всем по-разному ведомой и в конце концов часто вовсе неведомой. …И тем не менее во всем этом смысловом хаосе, созданном веками, есть своя логика и законы этой логики, знание которых может помочь нам не только понять, но и упорядочить и реконструировать древние, уже затерянные мифы. … Если мы зададимся целью раскрыть воображение с его познавательной стороны, то есть дать гносеологию воображения или же «имагинативную гносеологию», мы неминуемо придем к проблеме логики воображения, которая и будет в данном случае энигматической логикой[4, стр. 19]. При этом он вводит термины энигматическая логика и энигматическое знание – знание, которое всецело обязано воображению.
Источники
Основными источниками по ирландской мифологической традиции являются записи христианских монахов. Наиболее ранним манускриптом считается сборник преданий, называемый «Книга Бурой Коровы», который дошел до нас фрагментом в сто тридцать восемь страниц. О его писце, Маэл Муйре, известно лишь то, что в 1106 году он был убит разбойниками в церкви в Клонмакноисе. Более объемный и более поздний манускрипт – Лейнстерская книга, по преданию, представляющая собой компиляцию XII века, созданную Финном Мак-Горманом, епископом Килдэйрским. Относительно меньшую ценность имеют Баллимотская книга и Желтая книга из Лекана, созданные в конце XIV века, а также Леканская и Лисморская книги, датируемые XV веком. Также до нас дошло множество менее крупных манускриптов с такими сказаниями, как «Битва при Мак Туиред». В данной работе сознательно не используются такие источники, как, например, археологические, поскольку их использование, на мой взгляд, более уместно для других областей исторической науки, требует других методов исследования и не всегда встраивается в концепцию данной работы.
Историография
Изучение кельтской мифологии в России началось в первой половине XIX века и было связано с творениями Джеймса Макферсона, Вальтера Скотта и Роберта Бернса, вызвавшими широкий интерес к кельтской культуре. Наибольший вклад в отечественной историографии в изучение кельтской мифологии внесли работы А.А. Смирнова (Ирландские саги, Ирландская сага о смерти короля Муирхертаха, сына Эрк и др.), С.В. Шкунаева (Предания и мифы средневековой Ирландии, Похищение быка из Куальнге), Т.А. Михайловой (Номинация смерти в гойдельских языках: к проблеме реконструкции кельтской эсхатологии и др.), В.П. Калыгина (К истокам древнеирландского этиологического мифа, Древнеирландская богиня Brigit в сравнительно-исторической перспективе) и других выдающихся кельтологов. Изучением ирландских архетипов в том или ином виде занимались многие исследователи, поскольку без этого плацдарма трудно говорить о каком-то исследовании мифологической традиции, но в большинстве своем для того, чтобы дать какие-то описательные характеристики и двинуться дальше. Специальным исследованием кельтских архетипов занималась Н.С. Широкова («Мифы кельтских народов», «Огмий – кельтский бог-связыватель»), где она сопоставляла их с античными архетипами. Из зарубежных кельтологов можно отметить таких исследователей, как К. Мак-Кон, Т. ОРахилли, Э. Мак-Нилл, братья Альвин и Бринли Рисы, П. МакКан, Ф. Леру, К. Гионварк, Л. Бранах, Ф. Бирн, и др. Но данная тематика до сих пор таит больше вопросов, чем ответов, а обобщающие или специальные работы по эволюции архетипов в ирландской традиции (по крайней мере, русскоязычные) неизвестны.
1. Особенности кельтских архетипов
В начале попробуем определить, что же собой представляли языческие боги. Я считаю, что это прежде всего архетипы, являющие собой определенные общественные идеалы. И раз мы заговорили об архетипах, будет нелишним упомянуть, какие представления на этот счет сложились в психологической науке. Не вдаваясь в глубины психоанализа, обозначим основные моменты, выделенные К.Г. Юнгом, родоначальником теории архетипов:
. подсознательный социальный идеал
. коллективный образ мужчины (если речь идет о мужском архетипе)
. индивидуальные представления о мужских качествах
. непререкаемый авторитет
. возможно, в какой-то мере восприятие полубессознательного психического комплекса
. посредник между сознанием и бессознательным, уводящий людей вглубь своей души, дающий человеку знание о себе и воздействующих на него силах, хотя всегда неполное, поскольку коллективное бессознательное неисчерпаемый океан и образы, возникающие из него, бесчисленны.
Боги не являются абсолютными и вездесущими, их смысл не в этом. Думаю, главный их смысл в том, что они указывают путь, задают ориентир, к которому нужно стремиться. Что нужно человеку после того, как ему дали путь? Конечный результат, точку назначения, в которую он должен прибыть, и мотивацию движения вперед. И помощь на пути, поддержку в преодолении препятствий. Здесь мы подходим к базовой идее, на которой зиждутся языческие архетипы, и рассматривать ее лучше в сравнении с идеей христианской – именно христианство в конечном итоге вытеснило язычество. Что делает христианин, когда хочет получить помощь от бога? Исходя из того, что все сущее – результат промысла божьего, он просит бога принять меры и как-то повлиять на ситуацию. Но в язычестве этот механизм не работает. Языческие боги не выполняют чужую работу. Думаю, мало кто будет спорить, что человек обычно бездействует не потому, что ничего не может сделать – если он не скован по рукам и ногам, то хоть что-то он сделать может. Гораздо чаще бездействие происходит от того, что человек не верит в свои силы, в возможность осуществить задуманное, или в то, что результат будет стоить затраченных усилий. Или от нехватки каких-то качеств – смелости, решимости, мужества,… И языческие боги дают человеку то, что необходимо для действия – они дают необходимые качества. Возможно, дело в простом психологическом приеме, успешно используемом в психотерапии – в уподоблении. Испытывая недостаток в каком-то качестве, человек просит его у бога, уподобляется ему, поступая так, как бы поступил бог. Естественно, это требует колоссального личного напряжения, но тот, кто не может его проявить, объявляется недостойным – зачем пытаться дать помощь тем, кто даже не может ее принять? Но это не означает, что боги сами никогда ничего не сделают для человека. Например, Мананнан спас короля Фиахна Лурга, явившись к нему во плоти без всяких призывов о помощи. Но, может быть, в том-то и дело, что Фиахна Лург никого о помощи не просил. Он просто делал то, что должен был делать, как подобает вождю и герою. И делал бы это до тех пор, пока бы не был убит. Но на каждую силу есть сила выше. Фиахна Лург встретил противника сильнее себя, а Мананнан показал, что и тот не самый сильный. Но боги помогают достойным, а вопрос, кого же они сочтут достойным, риторичен.
С этим связана идея спасения. Язычество дает путь спасения, простой и прямой, как древко от копья. Путь, открытый для каждого – путь героя. Все, что требуется от человека – идти по нему. Действовать. Отстоять свое право и, если понадобится, силой взять билет на дивные острова. Никто не рождается героем, но каждый может героем стать. Христианская идея спасения более совершенна – становиться никем не нужно, христианин родился с контрактом в руках, и все, что от него требуется – соблюдать условия этого контракта, служить богу. Все определено и удобно. Язычнику в этом отношении гораздо хуже – у него ничего не определено, никто не знает, что у него получится и кем он в итоге станет. В итоге идея действия сменяется идеей служения, которая оказалась более комфортной. Видимо, это одна из причин ухода языческих архетипов.
Есть и другие причины. Как писал Юнг, языческие архетипы опасны для современного человека, потому что для них характерна отстраненность от добра и зла, в них присутствует как божественное, так и демоническое. Хорошо то, что полезно для меня и моего рода. Мораль предельно абстрактна. Возможно, к периоду победы христианства мир действительно изменился, и требовались новые идеи с более четкой моралью. Как писал Юнг, смена архетипов происходит в направлении более универсального способа объединения качеств личности, и нет никаких оснований с ним спорить.
Думаю, главную причину эволюции архетипов стоит искать в соответствии задачи и качеств данного архетипа реальным потребностям общества. Если целью языческих архетипов было воспитание воина, то христиане задумались, что если все пойдут воевать, то кто же тогда будет выращивать хлебушек. А как мы вскоре увидим, даже архетипы воинов на разных этапах требуются разные.
Чем отличаются кельтские архетипы от архетипов других языческих культур? Главным образом, универсальностью и размытостью функций. Если античные боги были «узкими специалистами», имели свою четко очерченную область деятельности, то кельтские боги могли олицетворять совершенно различные явления и сферы деятельности. Как мы вскоре увидим, ничего не мешало одному и тому же богу быть прекрасным воином, по совместительству великим магом, заодно покровительствовать сельскому хозяйству и олицетворять верховную власть. Это приводило к известной путанице при описании кельтских богов античными авторами.
2. Особенности женских архетипов
Данная глава является вводной, поскольку несет не столько исследовательскую функцию, сколько имеет задачу показать различие в динамике эволюции архетипов мужских и женских, и, по возможности, дать краткий обзор последних. Женские архетипы ирландской традиции в данной работе стоят особняком и рассматриваются отдельно, поскольку, по моему мнению, несут свои принципы и свою динамику, которая принципиально отличается от принципов и динамики развития мужских архетипов. Как писали К.Г. Юнг и Джозеф Кэмпбелл, если мужчина архетипически представляет собой героя, покоряющего и осваивающего мир, то женщина представляется миром, который должен быть покорен и освоен. Соответственно, в один и тот же мир могут приходить разные герои из разных эпох, но это будет все тот же мир, который, возможно, на протяжении разных эпох будет оставаться прежним. Конечно, это не значит, что сам мир не будет изменяться и эволюционировать, просто его изменения будут протекать медленнее, чем изменения образов покоряющих его героев, и его эволюция будет менее заметна на фоне эволюции мужских архетипов. Поэтому в данной работе рассматривается главным образом эволюция мужских архетипов, женские же архетипы рассматриваются как более постоянные и статичные, подверженные, вероятно, какой-то своей динамике, исследование которой – задача отдельной работы.
Многие исследователи, как зарубежные, так и отечественные (Ф. Леру, К. Гионварк, Н.С. Широкова и др.) считают, что всех ирландских богинь можно отнести к категории богинь-Матерей. У них много общего с Великой Богиней, Матерью-Землей, причем не только как покровительницей растений и подательницей плодородия, но и как олицетворением космической целостности, хранящей изобильные священные силы.
Одной из древнейших ирландских богинь была Ану, или Ана, «Матерь ирландских богов», которую часто смешивают с богиней Дану, и сейчас едва ли можно точно сказать, являются ли эти имена именами одной богини, или же это схоже имена разных богинь с поразительно схожими функциями. Анну была Богиней процветания, именно ей своим богатством и плодородием была обязана провинция Мунстер, где ее почитали. В то же время эта древняя богиня, видимо, принимала участие в становлении физического облика Ирландии. В Мунстере по ее имени названы два холмика-близнеца: «два соска Ану». Богиня Дану была прародительницей Туата Де Дананн, или Племен Богини Дану, из которых вышли главные боги Ирландии.
О близости ирландских богинь к древнему образу Матери-Земли об их участии в ирландской космогонии свидетельствует их тесная связь с землей Ирландии в целом или с отдельными местностями, в становлении, оформлении и украшении которых они участвовали. Так, местность Таильтиу (в Уладе) была названа именем Тиальтиу, дочери Магмора из расы Фир Болг. Когда Туата Де Дананн одержали победу над Фир Болг, Таильтиу стала женой вождя Туата. Своим топором она выкорчевала леса на целинных землях Ирландии. Покрытый лесами район Брега она сделала полем цветущего клевера. Этот великий труд подорвал силы Таильтиу, и она умерла. Народ Ирландии оплакал ее кончину, а бог Луг, которому она приходилась кормилицей, устроил в ее честь праздник Тальтиу. Который длился целый месяц – пятнадцать дней до и пятнадцать после Лугнасада. И пока будут справлять праздник Таильтиу, в каждом доме будут хлеб и молоко, мир и прекрасная погода на время праздника.
Эмайн-Маха – столица улаов в Ольстере, носит название, связанное с женским именем «Маха». По одной легенде, беременная Маха, сида из Иного Мира, обогнала королевских лошадей, отчего родила двух близнецов и тут же умерла. Оттого столица получила название «Эмайн-Маха» – «Близнецы Махи». По другой легенде, город был назван в честь Махи с рыжей гривой, которая в борьбе за верховную власть покорила правителей и заставила их построить крепость.
Создание многих гор, озер и островов Ирландии и Шотландии приписывают Кайллех, Старухе из Берри. Так, каменные россыпи считают камнями, выпавшими из ее передника, а ее именем назван полуостров в Западном Мунстере. Это свидетельствует о тесной связи Кайллех с землей и хорошо согласуется с ее традиционным изображением в виде божественной прародительницы многочисленного потомства, прожившей чрезвычайно долгую жизнь. Кайллех семь раз прожила свою молодость, так что у нее было много мужей и каждый проживал с ней свой век до глубокой старости, а ее внуки и правнуки составляли целые племена.
Если эти богини были эпонимами отдельных областей, то такие богини, как Банба, Фодла и Эриу, королевы Туата Де Дананн, воплощали всю Ирландию в целом. По имени последней Ирландия получила свое второе название – Эрин.
Особое место занимает богиня Бригита, дочь Дагды, которой покланялись поэты, кузнецы и врачи. С приходом христианства она превратилась в Святую Бригиту, почитаемую наравне с Патриком, и заняла место, которое раньше занимали Ану и Дану.
Понятие Великой Матери охватывает множество разных аспектов архетипа Богини-Матери. Собственно, на основе этого образа лежит один из фундаментальных архетипов человечества – архетип матери. Юнг отмечал двойственность этого архетипа. С этим архетипом ассоциируются такие качества, как материнская забота и сочувствие, магическая власть женщины, мудрость и духовное возвышение, – все, что несет доброту, заботу и поддержку и способствует росту и плодородию. Мать – главенствующая фигура при превращении и воскрешении, а также в подземном мире с его обитателями. С другой стороны, архетип матери может означать нечто тайное, загадочное, темное: бездну, мир мертвых, все поглощающее, искушающее и отравляющее, то, что вселяет ужас. Эту двойственность Юнг передавал формулой «любящая и страшная мать». Поэтому многие ирландские богини демонстрируют теневой аспект архетипа матери, воплощающий разрушительные силы, в частности, в образе богинь войны.
В число ирландских богинь войны входили Морриган («Королева Призраков»), Бадб («Ворона»), Немайн («Паника»), и Маха. Поскольку они нередко отождествляются друг с другом, можно предположить, что они представляют собой разные аспекты одного божества.
Морриган, как и другие богини войны, не выходит на поле боя с оружием в руках. Она влияет на исход сражения с помощью магии. Перед началом второй битвы при Маг Туиред она пообещала Дагде уничтожить вражеского вождя, «иссушив кровь в его сердце и отняв почки доблести»[27, стр. 58]. О другой богине войны в «Похищении быка из Куальнге» говорится: «Немайн привела в такое смятение войска, что четыре ирландских провинции перебили друг друга своими собственными копьями и мечами и сто воинов умерли от ужаса в эту ночь»[36, стр. 247].
Богини войны часто смешиваются друг с другом. Так, имя Немайн оказывается одним из имен Бадб. Хотя, как правило, именно Бадб появляется над полем битвы в виде вороны, но во время первой битвы при Маг Туиред в этом виде появляется Морриган. В саге «Похищение коровы Регамны» Бадб угрожает напасть на него в тех же образах, что и Морриган в «похищении быка из Куальнге».
В женских божествах ирландских мифов воплощена одна из основных идей кельтской религиозно-мифологической традиции – идея верховной власти. Королем Ирландии можно было стать только с соизволения богинь, воплощавших королевскую власть. Так, власть в виде прекрасной девушки предстает Конну, в женских образах она предстает и другим королям. «Верховная власть в Ирландии очень женственна, и это, в конечном счете, – приятное приданное»[36, стр. 254].
Одним из воплощений власти была королева Коннахта Медб. Из-за ее непомерного честолюбия и желания во всем превосходить мужа, короля Айлиля, было собрано войско четырех ирландских провинций и началась война с уладами за быка из Куальнге. Помимо честолюбия и жестокости, Медб свойственна повышенная любвеобильность. У нее было много мужей и любовников, среди них – великие короли и герои.
Двойником королевы Коннахта является королева Лейнстера Медб Летдерг («Полукрасная»), дочь Конана из Кулы. Она была поочередно женой девяти королей Ирландии, включая Кона, его сына Арта и Кормака, сына Арта. «Велика была сила медб над мужами Ирландии, ибо не мог стать королем Тары тот, чьей супругой она не была»[36, 255]. При этом короли сменяют друг друга, а верховная власть так же вечна, как принцип, который она воплощает.
К этим богиням близка и Этайн, из-за которой разгорелась борьба между правителями людей и богов.
Другое выражение этого же принципа – женский образ может представлять собой ремесло, на котором должен «жениться» настоящий мастер. Так, Кухулин в процессе своих инициаций соединился с Уатах, дочерью Скатах, и Айфе, олицетворяющими воинское искусство.
3. Эпоха богов
.1 Нуаду. Архетип становления. Открытие череды архетипов, начало их эволюции
Первым известным нам предводителем Племен Богини Дану был Нуаду. Именно он привел Племена Дану с северных островов, осуществил завоевание Ирландии и возглавил свое воинство в Битве при Маг Туиред. Архетип Нуаду является первым в ряду архетипов, сменяющих друг друга в ирландской традиции, и потому очень важно понять, что же он представлял, олицетворением чего являлся и чем он был для почитавшего его народа Ирландии.
Исходя из мифологической традиции, в период исхода из северных островов и заселения Ирландии главенствующим божеством, окутывающим своей благодатью весь народ Богини Дану, была, собственно, богиня Дану, что представляется неудивительным. Но важно то, что приход Племен Дану в Ирландию, на мой взгляд, символизирует конец старой истории и начало новой (в этом смысле старая история – история Племен Дану на северных островах), и заселение Ирландии я сравниваю с процессом творения нового мира, становления нового порядка и новой вехи в развитии мироздания, распростершимся над ирландским островом. И здесь Нуаду выступает не только как военный предводитель, осуществивший завоевание нового мира и одержавший победу над хтоническими демонами – племенами фоморов и Фир Болг, но и как устроитель нового миропорядка, культурный герой, давший Племенам Дану верховную королевскую власть. Во всяком случае, в новом, только что созданном мире. Мы не знаем, была ли она до этого, но время на северных островах я воспринимаю как своего рода «время без истории», поэтому важно не то, что было до «появления нового мира»(Ирландии), а то, что происходило после него.
Именно в этом своем проявлении Нуаду известен больше всего – вождь и воин, мифический король, предок ирландского королевского рода, и великий полководец, освободивший мир от хтонических чудовищ. Но уже здесь встречается элемент трагизма – одержав победу в битве при Маг Туиред, Нуаду потерял руку, которую отрубил Сренг, сын Сенгана. Тогда Диан Кехт, врачеватель, приставил ему руку из серебра, что двигалась, словно живая. Но имеющий физический изъян не мог быть королем, потому Нуаду пришлось отказаться от власти, а Племенам Дану – выбирать нового короля. Впрочем, с выбором они ошиблись, призвав Бреса, стремясь тем самым породниться с фоморами, но вместо этого попали к ним в кабалу. Тогда Миах, сын Диан Кехта, выкопал отрубленную руку Нуаду и прирастил ее, после чего Нуаду вновь смог занять свой трон и прогнать фоморов. Но это послужило поводом к новой войне, победа в которой уже во многом связана с другим богом – Лугом, которому Нуаду добровольно и по собственной инициативе уступит свой трон, поняв ту роль, которую суждено сыграть этому богу.
Таким образом, архетип Нуаду связан с олицетворением верховной королевской и верховной военной власти. Именно эта его ипостась наиболее известна, и, безусловно, была доминирующей. Исследовательница кельтской мифологии Н.С. Широкова приводит интересную параллель с богом Тюром в скандинавской мифологии: «…поскольку изначально Тюр был богом неба, соответствующим Юпитеру. Точно так же, как Юпитер, Тюр воплощал закон, был гарантом договоров и клятв»[36, стр. 319]. И в подтверждение клятвы Тюр, подобно Нуаду, теряет правую руку.
Атрибутом Нуаду был меч, привезенный из Финдиаса (одного из северных островов), от удара которого ничто не могло уйти. Как написано в сказании «Битва при Маг Туиред», «стоило вынуть его из боевых ножен, как никто уж не мог от него уклониться, и был он воистину неотразим»[27, стр. 51]. Видно, такова была особенность архетипа Нуаду, что для решения проблем другие атрибуты были необязательны. Не это ли предопределило его исход, делая его жизнеспособным лишь на определенном временном промежутке? Время, созданное им, ушло дальше него – мир изменился, и потребовались новые способы решения проблем, и новые архетипы, которые принесут эти способы.
Жизнь Нуаду была непродолжительна, он достаточно рано ушел из мифологического цикла, пав от руки Балора во второй битве при Маг Туиред. Но он выполнил свою функцию основателя нового мира, нового миропорядка, открыл собой новый временной поток, сделав возможной эволюцию архетипов, и сам стал первым архетипом нового временного потока в новом, им же устроенном мире.
3.2 Луг. Феномен ассимиляции хаоса. Архетип динамики и развития
Нуаду создал временной поток и миропорядок, стал основателем нового мира, но не смог сам угнаться за созданным им временем, мир требовал изменений, и изменялся быстрее своего основателя. Но если изменения происходят не по воле великих богов и культурных героев, в мире растет хаос и влияние темных хтонических сил. Так и Племена Богини Дану оказались перед угрозой нового нашествия фоморов, и чтобы победить их, справиться с растущим хаосом и обратить его в миропорядок, необходимы были новые архетипы, опережающие развитие времени, и способные обратить разросшуюся хаотичность в гармонию.
Таким архетипом оказался архетип Луга, который опередил как развитие времени, созданного светлыми богами из Племени Дану, так и развитие хтонического хаоса, потому что происходил из обоих божественных племен. Видимо, чтобы избавиться от влияния хаоса, бесполезно пытаться его уничтожить, он должен быть ассимилирован и поставлен на службу развитию как вечно движущая энергия. Думаю, именно поэтому потребовалось рождение нового архетипа, в равной степени принадлежащего к обоим племенам, который объединит в себе оба божественных потока и сумеет их слить в один.
Отцом Луга был Киан, из Туата Де Дананн, сын Диан Кехта, а матерью – Этне, дочь Балора, короля фоморов. Но Луг был воспитан не ею, а Тальтиу, которая являлась женой Эоху, короля Фир Болг. Таким образом, Луг оказывается связан со всеми божественными расами Ирландии. Примечательно, что Этне (другая форма имени Этайн) – та богиня, имя и персонификация которой рефреном проходит через всю мифологическую историю Ирландии, и которая является олицетворением и персонификацией верховной власти. Богиня же Тальтиу, по мнению Н.С. Широковой, олицетворяет Ирландию как вселенную, созданную в процессе творения мира. Далее она пишет: «Будучи царем богов, Луг может взять в жены только Великую Королеву, воплощающую верховную власть. И поскольку его мать Этне – аллегорическое олицетворение верховной власти Ирландии, то она и становится супругой Луга»[36, стр. 285].
Вот как Луг возглавил Племя Богини Дану: «После Бреса снова Нуаду стал их королем и как-то однажды позвал Племена Богини на славный пир в Тару. В то время держал туда путь воин по имени Самилданах. Два привратника был тогда в Таре, и звали их Гамал, сын Фигала, да Камал, сын Риагала. Заметил один из них незнакомых людей, приближающихся к Таре, а во главе их был благородный воин, отмеченный знакам королевского сана. Повелели они привратнику объявить о них в Тape, а тот пожелал узнать, кто перед ним.
Видишь ты Луга Лоннансклеха, сына Киана, сына Диан Кехта и Этне, дочери Балора, того, что приемный сын Талла дочери Магмора, короля Испании, и Эхаида Гайрух, сына Дуах.
И спросил привратник Самилданаха:
Каким ремеслом ты владеешь? Ибо не знающий ремесла не может войти в Тару.
Можешь спросить меня,- отвечал Луг,- я плотник.
Ты нам не нужен,- молвил привратник,- есть уж у нас плотник, Лухта, сын Луахайда.
Спроси меня, о привратник, я кузнец,- сказал Луг.
Есть между нами кузнец,- ответил привратник,- Колум Куалленех, человек трех невиданных приемов.
Спроси меня, я герой,- сказал Луг.
Ты нам не нужен,- ответил привратник, – воитель могучий есть в Таре, Огма, сын Этлиу.
Спроси меня, я играю на арфе,- снова сказал Луг.
Ты нам не нужен, ибо есть уж среди нас арфист, Абкан, сын Бикелмоса, что был призван из сидов людьми трех богов.
Спроси меня,- молвил Луг,- я воитель.
Не нужен ты нам,- ответил привратник,- в Таре бесстрашный Бресал Эхарлам, сын Эхайда Баетлама. Снова Луг молвил:
Спроси меня, я филид и сведущ в делах старины.
Нет тебе места среди нас,- отвечал тот,- наш филид Эн, сын Этомана. И сказал Луг:
Спроси меня, я чародей.
Ты нам не нужен,- ответил привратник,- есть уж у нас чародеи, да немало друидов и магов. И сказал Луг:
Спроси меня, я врачеватель.
Ты нам не нужен,- промолвил привратник,- Диан Кехт среди нас врачеватель.
Спроси меня,- снова сказал он,- я кравчий.
Ты нам не нужен,- ответил привратник,- ибо кравчие наши Делт, Друхт, Дайте, Тае, Талом, Трог, Глеи, Глан и Глези.
Спроси меня,- сказал Луг,- я искусный медик.
Ты нам не нужен, есть среди нас уже Кредне. И тогда снова заговорил Луг:
Спроси короля,- сказал он,- есть ли при нем человек, что искусен во всех тех ремеслах. Если найдется такой то покину я Тару.
Направился привратник в королевские покои и обо всем рассказал королю.
Юный воин пришел к входу в Тару,- сказал он,- что зовется Самилданах. Все, в чем народ твой искусен, постиг он один, человек всех и каждого дела»[27, стр. 55].
Затем Нуаду сел играть с Лугом в фидхел, но всякий раз Луг выигрывал. Затем Огма поднял тяжелейший камень, и выкинул его за стены Тары, но Луг закинул его обратно. Затем Луг сыграл им на арфе, первой песней усыпив всех на день, второй погрузив их на сутки в печаль и рыдание, а от третей песни все сутки смеялись.
«Когда же проведал Нуаду о многоискусности воина, то подумал, что поможет он им избавиться от кабалы фоморов. Принялись Племена Богини держать о нем совет, и порешил Нуаду поменяться местами с Лугом. Сел тогда воин на королевское место, и сам Нуаду вставал перед ним до исхода тринадцати дней»[27, стр. 56].
Таким образом, Луг предстает как великий искусник, покровительствующий всем ремеслам, за что был назван Самиладнах, буквально «искусный во многих ремеслах». Другое его прозвище – Ламхфада, то есть «Длинные руки» или «Стреляющий далеко». Здесь он выступает как воин, искусный в битве.
Мало кто оспаривает титул Луга как бога солнца, и в этой ипостаси его нередко сравнивают с Аполлоном, правда, изображая его не с луком, а с пращей. Именно из нее он подбил глаз Балора во второй битве при Маг Туиред, в которую его, по совести говоря, решили не пускать – слишком ценен он был для Племен Дану. Но, как нетрудно догадаться, Луг убежал, предопределив исход сражения. И здесь он выступает как великий полководец.
Кроме пращи было у Луга волшебное копье, привезенное из Гориаса (один из четырех северных островов, из каждого был взят какой-либо артефакт). Оно было живым и отличалось ненасытной жаждой крови, потому его наконечник приходилось держать в усыпляющем отваре маковых листьев. Когда же случалась битва, оно само срывалось с кожаной привязи и устремлялось в гущу врагов.
Кроме того, Луг – великий маг и покровитель магии. Иногда его сравнивают с Одином: «У Луга много общего с Одином: принадлежащие ему вороны, покровительство поэтическому искусству, обладание магическим копьем, использование магии в битвах. …У Луга была еще одна важная черта, роднящая его с Одином. Один был богом земных царей, контролировавшим их силу. В жертву ему приносили только царей, не обладающих более силой приносить благополучие своей стране. Скандинавы просили Одина даровать победу и силу царю. Один был также царем и отцом богов»[16, стр. 282].
Луг также контролировал силу земных королей – неугодных правителей, которые больше не могли гарантировать благо своей страны, приносили в жертву Лугу в ночь Самайна: их ранили насмерть, сжигали заживо в королевском дворце или топили в бочке вина или пива.
Из схожести Луга с Одином иногда делают еще одно предположение – Один тесно связан с загробным, потусторонним миром, и эту же связь приписывают Лугу.
Таким образом, архетип Луга представляется значительно более сложным, чем архетип Нуаду, и являет собой сочетание ипостасей воина, колдуна и мага, связанного с потусторонним миром, что не мешает ему оставаться солнечным богом, покровителя поэзии и ремесел, и олицетворением верховной военной и королевской власти. Луг навсегда освободил мир и светлых богов от влияния фоморов, и мир, обновленный и свободный от власти хаоса, вступает в новую фазу развития, новую эпоху, в которой сам Луг уйдет на второй план.
3.3 Дагда. Архетип «доброго бога»: гармония и миропорядок
Выиграна вторая битва при Маг Туиред, Племена Богини Дану празднуют победу, а фоморы окончательно разбиты и навсегда оставляют в покое Ирландию. Победой Племена Дану во многом обязаны Лугу, победившему Балора и возглавившему войско Туата Де Дананн, но после битвы Луг помогает привести в порядок то, что смогло уцелеть и… исчезает из мифологического цикла. Дальнейшая история обходится без него. Но ему на смену приходит новый архетип – архетип Дагды.
Само имя Дагды означает «Добрый бог». Так он его получил: перед второй битвой при Маг Туиред собрал Луг совет, и стал спрашивать у присутствующих, что они могут сделать. Когда подошла очередь Дагды, он сказал, что все, чем здесь хвалились, мог бы сделать он один. Тогда сказали, что воистину он добрый бог, и с тех пор это имя пристало к нему. Другой вариант перевода имя Дагды – «Пламя бога». Есть у него второе имя – Эохайд Оллатайр (Эохайд Всеотец). Другое имя – Руад Рофеса (Красный Многомудрый).
Важнейшим атрибутом Дагды был котел, еда в котором никогда не переводилась. Этот котел, будучи волшебным, имеет ряд ипостасей (например, в сказании «Разрушение Дома Да Дерга»), и занимает важное место в ирландской традиции. Здесь Дагда выступает как хозяин потустороннего пира, что связывает его как с потусторонним миром, так и с функцией достатка и изобилия.
Другой его важный атрибут – живая арфа. Когда он на ней играл, времена года шли установленным чередом, весна следовала за зимой, лето сменялось осенью и уступало место зиме. Возможно, здесь скрыта разгадка исчезновения Луга – Луг переделал мир, обеспечил победу порядка над хаосом, но гарантом миропорядка стал Дагда. И, будучи гарантом миропорядка, он играет важнейшую роль в земледелии и покровительствует сельскому хозяйству. Это подчеркивает сам его внешний вид: простая крестьянская рубаха, едва прикрывающая бедра (в чем иногда видят подчеркнутое сексуальное начало как признак плодовитости, урожайности и непременный фактор престижа языческих вождей), широкая накидка, ниспадающая с его плеч, и башмаки из конской шкуры мехом наружу. Также он предстает неутомимым поедателем овсяной каши, о чем свидетельствует известный эпизод из сказания «Битва при Маг Туиред», где Дагда, попав в лагерь фоморов, вынужден съесть всю кашу, которой заполнена огромная яма.
Также была у Дагды дубина, поднять которую могли только восемь сильных мужей. Возил он ее на большем колесе, оставлявшей за собой глубокую борозду. Эту дубину сравнивают с молотом Тора или палицей Перуна, являвшимися атрибутами грома и молнии, и здесь Дагда выступает как бог-громовержец, ответственный за стихийные явления.
Функции громовержца тесно связаны с функциями витязя, ведь ему приходится защищать в небесных баталиях мир от происков темных сил. И Дагда великий воин. Когда Луг спрашивает у Дагды, чем он поможет одолеть фоморов, Дагда отвечает: «Нетрудно сказать,- молвил Дагда,- в сече, сражении и колдовстве пойду я на помощь ирландцам. Столько костей раздробит моя палица, сколько камней топчет табун лошадей, лишь только сойдемся мы в битве при Маг Туиред»[27, 59].
Будучи связанным с Иным Миром, Дагда наделен и той мудростью, которой в Ином Мире, как водится, бывает в избытке. Отсюда одна из его характеристик – всеведение, о чем свидетельствует и такое его имя, как Руад Рофеса – «Красный Многомудрый» или «Совершенное Знание». Как божество иного мира, он превращается в животных, чтобы летать по воздуху или путешествовать под водой, он принимает формы птиц или лосося. Известен мудрый лосось Голл Эсса Руайд, которого иногда считают проявлением Дагды[36, стр. 315]. Дагда великий маг и, как сообщается в «Битве при Маг Туиред», главный обладатель и хранитель тайных знаний и магии Туата Де Дананн. В сказании «Осада Друим Дамгайре» великий друид Мог Руйт обращается именно к Дагде, называя его главным богом друидов. Как мудрец и бог друидов, Дагда покровительствует поэзии. Его дочь Бригиту почитали как поэтессу и покровительницу поэтов. Имя друида Мог Руйт означает «служитель колеса», что можно рассматривать как намек на солярность Дагды. Впрочем, учитывая его связь с земледелием, в этом мало удивительного. Но главное, чем прославился Дагда – поразительной для того времени добротой, он полностью оправдывал свое имя. Наверное, это и возвысило его архетип – он принес в мир то, чего в нем так не хватало.
3.4 Мананнан. Первая попытка компромисса с христианствам. Новый этап развития архетипа верховной власти
Судьба Дагды оказалась иной, чем судьба Нуаду или Луга. И, пожалуй, самой непонятной. Частично эта непонятность вызвана сложностью в датировке текстов, но, так или иначе, он не был единственным верховным королем. Возможно, дело в том, что одна мифологическая традиция неожиданно переплетается с другой, возможно, более поздней, но в результате мы видим интересную картину – не успевает Дагда уйти со своего насиженного места верховного правителя, как это же место (возможно, оно раздваивается?) занимает Мананнан, верша с ним одновременно одни и те же деяния. Поэтому тут мы имеем две мифологические истории – на разные вкусы.
Другая любопытная особенность заключается в том, что появляется Мананнан как черт из табакерки, притом сразу в роли верховного правителя. До этого упоминания о нем не известны.
Мананнан Мак Лир прежде всего почитался как бог моря, и титул морского владыки он полноправно унаследовал от своего отца Лира, о котором, впрочем, почти ничего не известно, а то, что известно, красиво переврал Шекспир. Хотя основное влияние на морские глубины, до свержения фоморов, имел другой бог, упомянутый в «Битве при Маг Туиред» – загадочный Тетра, сражавшийся против Туата Де Дананн. Но после того, как Племена Дану были разбиты гойделами, в их жизнь стремительно врывается и начинает ее устраивать новый культурный герой. О своем значении для Племен Дану сам Мананнан в сказании «Воспитание в Домах Двух Чаш» говорит так: «3наешь ли ты, о Энгус, что из всех вас, Племен Богини Дану, я верховный король над всеми королями, предок всех ваших воинов, советник всех ваших отрядов и вождь всех ваших героев? Так что хоть и приходится тебе Элкмар приемным отцом, я воистину отец твой в мужестве, доблести и магии. Я приемный сын Дагда, твоего отца, и всякий его потомок, живущий в довольстве, обязан этим и мне»[27, стр. 185].
Как видно, Мананнан, нисколько не комплексуя, приписывает себе шефство над такими областями, как мужество, доблесть и магия. И это не расходится с фактами. Дальше он рассказывает об устройстве мироздания, и любит этим заниматься и в других сказаниях, например, «Приключение Кормака в Обетованной Стране». В этом же сказании он испытывает Кормака на праведность и дает ему королевскую инициацию, олицетворяя собой верховную власть.
Вот что сделал Мананнан для Племен Богини Дану. После поражения в битве при Тальтиу от Сыновей Миля, Племена Дану не стали дожидаться изгнания. Часть из них ушла на западные острова, часть обосновалась в Ирландии в волшебных холмах – сидах. Именно Мананнан создал и разделил сиды (хотя по другой версии это сделал Дагда). «После того как сыновья Миля разбили сидов, те, не дожидаясь изгнания, по доброй воле покинули насиженные места, а так как Мананнан, сын Лира, был искусен во всяком колдовстве, то они потребовали, чтобы он нашел для них безопасные убежища, где они могли бы спокойно жить и не опасаться врагов. И он нашел для них в Ирландии прекрасные долины и поставил кругом невидимые стены, которые были недоступны для простого смертного, а для сидов были словно открытые двери. Он задал им пир бессмертия, на котором они пили эль Гоибниу Кузнеца, защищавший от старости, болезней и ран, ели свинью, которая, сколько ее ни ели, все равно наутро оказывалась живая в ожидании следующего пира»[29].
Так, Мананнан оказывается устроителем нового мира, и дарит Племенам Дану три подарка: заклятие Фет Фиада, делающее сидов невидимыми для смертных, пир Гоибну, дающий им вечную жизнь и молодость, и свиньи Мананнана, которых сколько ни режь, на утро они всегда оказывались живыми. И именно перебравшись в сиды, Племена Дану стали сидами, перестав называться Племенами Богини Дану. Именно теперь сиды стали сидами, Тайным Народом, живущим под землей, и, думаю, изменилось не только название, не только статус, но и их самовосприятие. Хотя кто знает, как воспринимали себя сиды, став сидами?
Было у Мананнана много знаменитого оружия, в частности, два копья, прозванных Желтое древко и Красный Дротик, меч по прозвищу мститель, который не переставал сокрушать врагов. Была у него большая лодка по прозвищу Метла Волн, которая двигалась сама собой, доставляя своего хозяина куда он пожелает, и огромный конь, скачущий как по суше, так и по волнам. Также была у него колесница, мчащаяся как по воде, так и посуху.
Мананнан любил появляться в миру в амплуа воина – именно так он описывается в большинстве сказаний, и именно так его воспринимали те, кому доводилось его встречать. Но также Мананнан был мудрецом и магом, и нет нужды приводить конкретные примеры, где он так проявляется – это отражено практически во всех сказаниях, рассказывающих про него. Он также олицетворял верховную власть, которую не забывал подчеркивать всякий раз, от текста к тексту. Сложно сказать, почему на этом этапе должен был появиться именно архетип Мананнана. Возможно, дело в том, что понадобился новый морской бог, который был бы еще и культурным героем, а возможно, понадобился новый культурный герой, являющийся морским богом. Но складывается смутное, интуитивное впечатление, относящееся скорее к поэзии, чем к мифологическому исследованию, что Мананнан смог встроиться в систему новой религии, «договориться» с христианским миром, органично устроил свой архетип рядом с сонмом христианских архетипов. Ведь имя Мананнана появляется и распространяется главным образом в поздних текстах, не только записанных христианскими монахами, но и описывающих события недалекого времени, когда христианство уже пришло в Ирландию. В сказании «Воспитание в Домах Двух Чаш», правда, записанном в таком виде, чтобы показать явное преимущество христианства над язычеством, Мананнан прямо говорит Энгусу, что над ними есть бог, который создал небо и землю и который может проклясть языческих богов. Были ли это чужеродные слова, вставленные в речь языческого бога христианскими монахами, или это значило нечто большее? Может быть, архетип Мананнана важен тем, что олицетворяет симбиоз язычества и христианства, что должен научить старых богов жить в условиях нового мира?
3.5 Энгус. Последний этап эволюции. Апогей развития и завершение цикла
Остался последний архетип, который завершает ряд ирландских архетипов языческих богов, является его апогеем. Не все исследователи с этим согласны, многие считают его просто «ирландским Эросом» или «ирландским Аполлоном», но, на мой взгляд, это гораздо более глубокий образ. В том числе потому, что, наверное, именно этот архетип, с точки зрения современного человека, представляет собой наиболее гармонично развитую личность. Но многие сходятся в том, что «он, пожалуй, наиболее очаровательное создание кельтской мифологии»[12, стр. 61].
Вот как был рожден Энгус. Однажды Дагда полюбил Боанд, супругу Элкмара, а так как единственным препятствием было то, что женщина очень боялась своего мужа, Дагда отправил его с поручением. Элкмар собирался вернуться в тот же день до заката, но Дагда приостановил время, сделав из девяти месяцев один день. Поэтому ребенок, появившийся в результате его союза с Боанд, родился в тот же день, что и был зачат. Его назвали Энгусом Мак Оком. Имя Энгус в буквальном переводе означает «единственный выбор», а Мак Ок – «сын молодости» или, возможно, «молодой бог». Как сказала его мать, «Воистину молод сын, зачатый на рассвете и родившийся после заката»[27, стр. 151].
Поэтому Энгус сразу предстает перед нами как бог молодости, и это один из его наиболее известных и почитаемых аспектов. Это связано и с его солнечным характером, который подчеркивается его атрибутами, таким как чудесная солнечная клетка, плащ, украшенный золотыми полосами, золотая арфа и другими.
Также Энгус предстает в качестве бога любви и красоты. У него была арфа, сделанная из чистого золота, издававшая настолько нежные звуки, что услышавший ее не мог удержаться, чтобы не последовать за молодым богом. Его поцелуи стали птичками, незримо порхающими между парнями и девушками Эрина. Он покровительствовал любовной связи Диармайда и Грайне, племянника и жены Финна, его главные любовные приключения описаны в сказании «Видение Энгуса». Как-то во сне к нему явилась прекрасная девушка, продолжавшая к нему являться в течении года, Энгус заболел от тоски, несколько лет искал девушку, подключив к этому процессу половину божественных родственников, потом ее наконец нашли на озере Бель Драгон и узнали, что зовут ее Каэр Ибормейнт. Затем заставили Айлиля и Медб, властителей Коннахта, добиться согласия ее отца Этала Анбуйла выдать ее замуж за сына Дагды, тот отказался, но в результате военной экспедиции переосмыслил свои жизненные позиции, однако признался, что не имеет власти над дочерью – каждый второй год она превращается в лебедя и живет в этом обличии от Самайна до Самайна. Но с этой проблемой Энгус справился самостоятельно – он сам превратился в лебедя и в таком обличии увел ее к себе в Бруг на Бойне.
Но образ бога любви и молодости – лишь одна ипостась Энгуса. В другой своей ипостаси он известен как хозяин и правитель. Именно Энгус являлся хозяином величайшего сида в Ирландии – Бруга на Бойне (современный курган Ньюгренж). Существуют две версии, как Энгус стал властителем Бруга. Одна из них описывается в сказании «Воспитание в Домах Двух Чаш». Энгус рос у своего приемного отца Элкмара, который однажды устроил большой пир, куда пригласил много гостей, в том числе Мананнана. Там Мананнан по секрету сообщил Энгусу, что Элкмар владеет Бругом не по добру и не по праву, поэтому он, Мананнан, наскоро, пока никто не слышит, научит Энгуса, как ему, Энгусу, выгнать Элкмара и самому завладеть Бругом. Нужно для этого всего ничего – встать во время пира и сказать заклинание, которое он, Мананнан, ему, Энгусу, сейчас сообщит. После этого Элкмар сам вскочит и убежит, и больше никогда не вернется. Вначале, конечно, Энгус стеснялся, но Мананнан его переубедил. « Согласен я сделать по-твоему,-отвечал Энгус,-ибо в моих руках честь и довольство Бруга, и мне назначен он со всем своим добром и достоянием. Но вовеки не прославиться ни одному приемному сыну, если я сделаю так.
Довольно,- сказал Мананнан,- ибо король благороднее низшего короля, вождь благороднее наследника, власть лучше сопротивления, твердость лучше, чем жалость, и…/далее неясный текст/ из ее рук лучше, чем… матери и отца, кого бы из них ты ни просил. Придали Энгусу твердости эти речи, и сказал он:- На сей раз поступлю я по твоему совету, о верховный король»[27, стр. 189]. Мананнан не обманул, случилось все именно так, как он и расписывал. Элкмар вскочил и выбежал из Бруга вместе со всеми своими людьми, и хотя Энгус, устыдившись, вышел за ними и просил его вернуться обратно, менять что-то было уже поздно – слишком заклинание оказалось сильным.
Но есть и другая версия о получении Энгусом Бруга, которая представляется значительно более древней и правдоподобной. Изложена она в сказании «Сватовство к Этайн». По этому преданию, Энгус воспитывался у Мидира, но как-то пришел к своему отцу Дагде требовать себе земли. Дагда сказал, что земли, которые он для него назначил, еще не свободны, а живет там Элкмар. Поэтому Энгусу нужно сделать так: подойти к Элкмару в день Самайна и, пригрозив оружием, в награду за жизнь попросить Бруг во владение на день и ночь. Когда же на следующий день пришел Элкмар требовать Бруг обратно, Энгус сказал, что тот отдал Бруг на день и ночь, но из дней и ночей состоит вечность.
Есть третья версия этой легенды, изложенная в сказании «Захват Сида». В этой версии Бругом владел сам Дагда, и когда пришел к нему Энгус требовать себе земли, в день Самайна, Дагда ответил, что раздел сидов он закончил и свободных земель у него нет. Тогда Энгус попросил его собственные владения на день и ночь, а когда Дагда стал требовать их обратно, Энгус заявил, что во время самайна время уничтожается и день и ночь великого праздника означает вечность. Н.С. Широкова пишет про это так: «Если Дагда – властелин Вечности, то его сын Энгус-Мак Ок (юный кельтский Аполлон) – время. …В этой истории мы видим конфликт Вечности (бога-друида, старого бога) и Времени (бога молодости и красоты). В данном случае Время (Энгус или Мак Ок) нападает на Вечность в лице Дагды, чтобы потребовать его домен в полное владение. Поскольку Дагда и Мак Ок являются отцом и сыном, то по законам родства требование Мак Ока справедливо и он окончательно и законно (истолковав сутки как вечность) остается во владениях Дагды. Однако «время всегда возвращается к вечности», поэтому Мак Ока иногда рассматривают как юношескую ипостась самого Дагды»[36, стр. 316].
В этом сказании Энгус выступает как божественный мудрец, способный перехитрить самого Дагду. Этот мотив находит подтверждение и в других легендах. Так, в сказании «Битва при Маг Туиред» Энгус выступает как великий мудрец, который помогает Дагде справиться с проблемой, перед которой сам великий бог оказался бессилен. «В ту пору, когда принял Брес королевскую власть, три правителя фоморов – Индех, сын Де Домнан, Элата, сын Делбаета, и Тетра – обложили Ирландию данью, так что ни один дым из крыши не был от нее свободен. Сами великие мужи принуждены были нести службу: Огма таскал дрова, а Дагда возводил крепости – это он построил Крепость Бреса. Так томился Дагда, и случалось ему встречать в доме уродливого слепца по имени Криденбел, рот которого был на груди. Думал Криденбел, что ему достается мало еды, а Дагда – много.
Во имя твоей чести, пусть три лучших куска от твоей доли достаются мне,- сказал он.
И стал после этого Дагда отдавать три куска каждый вечер – воистину немалой была доля шута, ибо каждый кусок был словно хорошая свинья. Треть всего, что имел, отдавал Дагда, и оттого нелегко приходилось ему.
Как-то раз, когда Дагда копал рвы, заметил он идущего к нему Мак Ока.
Добро же тебе, о Дагда!- сказал Мак Ок.
Воистину так,- отвечал ему тот.
Отчего ты мне кажешься хворым?- спросил Мак Ок.
Есть на то причина,-молвил Дагда.- Три лучших куска из моей доли требует шут Криденбел каждый вечер. – Дам я тебе совет,- сказал на это Мак Ок, засунул руку в свою сумку и, достав три золотые монеты, подал их Дагда. – Положи три монеты в куски, что относишь ему на исходе дня. Воистину станут они лучшим, что у тебя есть. Станет золото перекатываться в животе Криденбела, и тогда уж не миновать ему смерти. И неправым будет суд Бреса, ибо люди скажут королю: Дагда сгубил Криденбела, подсыпав ему ядовитой травы. И велит король предать тебя смерти, но ты скажешь ему: Недостойны владыки твои слова, о король фениев! Смотрел на меня Криденбел, пока я трудился, а потом говорит: Отдай, о Дагда, три лучших куска из твоей доли. Пусто в моем доме сегодня. Так бы и погиб я, если бы не помогли мне найденные сегодня три золотые монеты. Положил я их в мясо и отдал Криденбелу, ибо и вправду не было у меня ничего дороже золота. Ныне золото в утробе Криденбела, и оттого он уже мертв»[27, стр. 61].
Далее Энгус помогает Дагде правильно выбрать награду за выстроенную крепость, чем еще раз укрепляется в этой ипостаси. С его ипостасью мудреца тесно связана ипостась мага. Как маг Энгус проявляется в сказаниях «Воспитание в Домах Двух Чаш», «Сватовство к Этайн», «Извержение в Лох Эках» и других, магией Энгус спасает Диармайда от Финна. Но Энгус – не просто правитель Бруга на Бойне, именно с ним на практике оказывается связана идея верховной власти в Ирландии, хотя не все это признают или обращают на это внимание. Но именно такой вывод можно сделать из сказания «Приключение Арта, сына Кона», где говорится, что при изгнании Бекумы Белокожей из Обетованной Страны за прелюбодеяние к Энгусу были отправлены послы с тем, чтобы она «не могла найти места для своей головы в любом из сидов Ирландии»[15, стр. 31]. Кроме того, Энгус – великий воин. В сказании «Видение Фингана» говориться, что после второй битвы при Маг Туиред уцелела группа фоморов, и Энгус был одним из нескольких витязей, которые их изгнали. Даже Патрик называет Энгуса «искусным в сражении». Вот как описывает Энгуса Этне в сказании «Воспитание в Домах Двух Чаш»:
«Дороги мне те, что скачут
по голубым берегам Бойн,
горд королевский их облик,
не случалось бежать им от битвы и схватки.
Славный король во главе их,
Дагда он сын -Энгус Ок,
всадник он, мореводитель,
разящий ударами воин»[27, 223].
Именно с Энгусом связан кульминационный момент как в истории развития ирландских языческих архетипов, так и в истории ирландских богов. Я считаю очень символичным эпизод противостояния Энгуса и Патрика в «Воспитании в Домах Двух Чаш». Конечно, рассматривая этот эпизод в рамках мифологической традиции, мы допускаем огромную погрешность, потому что, как уже упоминалось, это сказание записано христианскими монахами так, чтобы показать превосходство христианства над язычеством, и сейчас очень трудно установить, что является искажением, а что – основой древней легенды. С другой стороны, мы имеем мифологическую традицию именно в том виде, в котором она до нас дошла, и именно с ней нам предстоит работать.
Дело было так. Этне, воспитанница Энгуса, как-то пошла гулять к реке. Там с нее спало заклятие Фет Фиада, она стала видимой для смертных, к тому же потерялась. И вот вышла она к хижине, в которой христианский монах жарил рыбу. А надо сказать, что до этого Этне долгое время болела, но в хижине вдруг почувствовала облегчение; долгое время она ничего не могла есть, а тут начала есть рыбу. Между тем Энгус начал искать ее, и вскоре подъехал к хижине. Монах, как положено при появлении богов, начал упорно молиться, и вымолил материализовавшегося из воздуха Патрика. Вот их диалог с Энгусом:
«- Не твое она приемное дитя, а Господина мира,- сказал Патрик,- хоть и довелось тебе воспитать ее.
Мог бы я и силой отнять у тебя девушку,- ответил Энгус,- если бы пошло это мне на пользу.
Сила и власть господняя помогут мне против тебя,- сказал на это Патрик,- и если бы послушался ты моего совета, не пришлось бы мне идти против тебя.
Каков же он? – спросил Энгус.
Почитай истинного великого Бога и отринь пустых богов, крестись во имя Троицы, смени имя и избавься от наказания,- сказал ему Патрик.
Не для того пришли мы сюда из своего дома,- ответил Энгус. Потом, направил он своего коня прочь от реки и уехал скорбный и печальный»[27, стр. 225].
Почему он уехал? Подозреваю, что вовсе не потому, что Патрик стоял на дороге. Разве для ветерана битвы при Маг Туиред станет препятствием какой-то старик, даже если этого старика зовут Патрик? Я думаю, дело в другом. Как решали проблемы языческие боги? Они их решали нормально. Делая то, что считали нужным, как и подобает героям. Но теперь появились новые идеи. Например, оказалось, что врага можно еще и возлюбить. И, может быть, Энгус первым из старых богов понял это. Думаю, это не только шаг вперед, но и прорыв в новое измерение, потому что раньше никому и в голову не приходило, что такое бывает. И думаю, что тогда Энгус думал не о том, как убить Патрика, а о том, как он после этого будет смотреть в глаза девушке. Возможно, уход Энгуса – символическое предчувствие ухода старых богов и воцарения богов новых, более добрых и гуманных. Или осознание того, что есть и другие способы жизни, кроме способа жизни языческого героя – неистового движения вперед, невзирая на препятствия, сокрушая все, что не успевает освободить дорогу. Может быть, архетип Энгуса важен именно тем, что несет осознание, что жизнь – не вечный бой и нельзя всю жизнь быть героем, и иногда вместо вечной борьбы приходит время заняться созиданием и развитием?
4. Эпоха героев
.1 Кухулин. «Герой чумы, поражающей псов». Архетип ярого воина
ирландский архетип бог герой
Не было в истории Эрина эпического героя, чья слава и доблесть затмила бы память о Кухулине. Как писал Джозеф Кемпбелл, космические энергии, которые в нем бурлят, «внезапно вырываются наружу, подобно извержению, ошеломляя его самого и сокрушая все вокруг»[14, стр. 321]. Эпоха богов постепенно уходит в Лету, и их место занимают земные герои, деяния которых возрождают и обновляют мир, обеспечивая вечное, стремительное движение неба. «Эманации сгущаются, поле сознания сужается. Там, где ранее были видны первопричины, теперь в фокус суженного, нацеленного на острые факты человеческого зрачка попадают лишь их вторичные следствия. Поэтому теперь космогонический цикл продолжают уже не боги, ставшие отныне невидимыми, а герои, более или менее человекоподобные по своему характеру, через посредничество которых реализуется судьба мира»[14, стр. 307]. Судьба героя – непрерывно идти вперед, будучи ведомым движением мира, и своим напором двигать мир за собой. «Героизм активного действия является движущей силой космогонического цикла, привносящей жизнь в текущий момент, не давая угаснуть тому импульсу, который изначально привел в движение мир. Поскольку нашему глазу недоступен парадокс двойного фокуса, мы относимся к деянию героя как к совершенному мощной рукой вопреки опасности и великой боли, однако, с другой точки зрения, это свершение, подобно архитипической победе Мардука над драконом в лице Тиамат, есть не что иное, как осуществление неизбежного»[14, стр. 333].
Кухулин является тем героем, жизнь которого неразрывно связана с жизнью королевства, частью которого он является, но, вместе с тем, знаменуется одержимостью и неистовым движением вперед. Жизнь Кухулина – образцовый пример жизни героя, который делает, что должен, пока живет его душа, пока горит его истинное пламя и пока Небо ведет его. В этой жизни нет времени на сомнения и колебания – каждый миг этой жизни – последний, остается лишь действие и напор. В этой жизни не бывает случайностей – все, что встречается на пути – вызов, который должен быть преодолен.
С историей Кухулина связывают ряд сказаний, каждое из которых несет свой сюжет и свою мифологическую нагрузку. Основной сюжет составляют сказания «Рождение Кухулина», «Детские подвиги Кухулина», «Сватовство к Эмер», «Болезнь Кухулина», «Похищение быка из Куальнге», «Смерть Кухулина». Дополняют сюжет менее масштабные сказания, которые раскрывают дополнительные факты биографии, являются предысторией или объясняют особенности сюжета: «Недуг Уладов», «Изгнание сыновей Уснеха», «Повесть о кабане Мак Дато», «Пир у Брикрена» и другие.
Как и подобает исключительному герою, рождение Кухулина было необычным и исключительным. В сказании «рождение Кухулина» об этом рассказывается так. Однажды на полях, прилегающих к Эмайн-Махе, появилась стая огромных птиц, которые до корней пожирали всю зелень. Уладские воины пустились в погоню за птицами, во главе с королем Конхобаром. Возницей у Конхобара была его сестра Дехтире. Догнать птиц так и не удалось, зато к вечеру стало ясно, что нужно искать ночлег где-то здесь. Конал Победоносный и Брикрен отправились на разведку, и обнаружили небольшой дом, крытый белыми перьями, в котором не обнаружилось ни каких-либо удобств, ни еды, ни других развлечений для уставших путников. Но удивительным образом в него вошли все воины Конхобара, притом с лошадьми и колесницами, и при этом не было никакой тесноты; всем хватило еды, притом в весьма изрядном количестве. Когда гости наелись и захмелели, хозяин дома сказал, что его жена рожает, и, между прочим, та девушка, которая сидит с Конхобаром, вполне могла бы помочь ей. Дехтире ничего не оставалось, как помочь, но наутро исчезли и дом, и роженица, остался лишь новорожденный мальчик, которого улады забрали с собой в Эмайн-Маху, и Дехтире растила его, как сына. Однако, через какое-то время мальчик умер, отчего Дехтире долгое время не могла ни есть, ни пить. Когда же на нее напала нестерпимая жажда, и ей принесли воды, в чашу прыгнул какой-то зверек, которого она проглотила вместе с водой, отчего тут же уснула. Во сне явился к ней некий муж и объявил, что он Луг, сын Этниу. Это он наслал на уладов птиц, создал дом и роженицу, он принял образ мальчика, и его воспитывала Дехтире. Теперь же он проник к ней внутрь, и она родит ему сына, имя которому будет Сетантой. Улады никак не могли понять, от кого она вдруг забеременела, и подозревали в этом самого Конхобара, ее брата. В этой ситуации Конхобар не нашел ничего лучше, чем выдать ее за Суалтама Мак Ройха, но Дехтире, стыдясь выходить замуж беременной, стала бить себя по животу, пока, как ей казалось, не очистилась от плода. После этого она забеременела вновь и в должный срок родила сына Сетанту.
Примечательно, что вместе с Кухулином родились два жеребенка – Серый из Махи и Черный из Канглена.
Затем Сетанте, как это нередко случалось в Ирландии, выбирают приемных родителей. Среди кандидатов в воспитатели мальчик оказался, что называется, нарасхват, и Конхобар выбрал четырех самых достойных воспитателей, которые должны были сменять друг друга: это были миротворец Сенха, воин, поэт и оллам, Блай Хозяин Приюта, который собирает мужей Ирландии и помогает им в набегах и битвах, Фергус, бывший король, и поэт Аморген. Так говорит Кухулин о своем детстве во время сватовства к Эммер:
«Поистине, девушка, – сказал он, – хорошо я был воспитан моим милым приемным отцом Конхобаром. – Не как скряга, ждущий прибыли от детей, меж плитой и квашней, меж очагом и стеной, не у притолоки кладовой воспитал меня Конхобар, но среди повелителей колесниц и бойцов, среди музыкантов и друидов, среди певцов и ученых людей, средь хозяев и властителей земель Улада был я вскормлен, и перенял я обычаи и умение всех этих людей.
Кто же были обучившие тебя всем делам, которыми хвастаешь ты? – спросила Эмер.
Поистине легко ответить на это. Прекрасноречивый Сенха обучил меня так, что я стал сильным, мудрым, проворным, ловким. Разумен я в суждении, и память у меня хорошая. Пред лицом мудрецов многим я могу ответить; я разбираюсь в словах мудрости. Я направляю умы людей Улада, и благодаря обученью у Сенхи тверды все решенья мои. Блан, властитель земель, – ибо он из королевского рода, – взял меня в дом свой, и я многое усвоил у него. Я призываю людей королевства Конхобара к королю их. Я веду беседу с ними целую неделю, определяю их способности и раздаю им добро; я помогаю им в делах чести и назначаю выкупы чести. Фергус воспитал меня так, что я сокрушаю могучих воинов силою моего мужества. Горд я в мощи и доблести моей и способен охранить рубежи страны от внешних врагов. Я – защита каждого бедняка, я – боевой вал всякого крепкого бойца. Я даю удовлетворение обиженному и караю проступки сильного. Все это приобрел я благодаря воспитанию у Фергуса. У колен певца Амаргена проводил я дни мои. Потому способен я прославить короля, восхвалив величие его. Потому могу я состязаться с кем угодно в мужестве, доблести, мудрости, блеске, разуме, справедливости, смелости. Я могу поспорить с любым повелителем колесницы. Благодарность мою воздаю я лишь одному Конхобару, Победителю в Битвах. Финдхойм вскормил меня, и Конал Победоносный – молочный брат мой. Ради Дехтире, матери моей, Катбад Милоликий обучал меня так, что я стал искусен в служении друидическом и учен в науках превосходных. Все люди Улада приняли участие в воспитании моем – как возницы, так и повелители колесниц, как короли, так и певцы верховные; я – любимец войск и собраний и сражаюсь равно за честь всех. Славу и честь передали мне Луг, сын Конда, сына Этлена, и Дехтире в доме Бругском»[6, стр. 54].
Первые подвиги Кухулин совершил в пятилетнем возрасте, им посвящена отдельная сага – «Детские подвиги Кухулина». С этого времени начинается период его героических инициации. Именно инициаций, поскольку многие подвиги Кухулина можно рассматривать как самостоятельные процессы посвящения и инициации.
Итак, когда Сетанте исполнилось пять лет, он отправился в Эмайн Маху, взяв с собой серебряный мяч, палицу, дротик и копье. С этими игрушками он развлекался по дороге: ударом палицы закидывал далеко вперед мяч, затем кидал саму палицу, копье и дротик, потом сам бежал вперед и в воздухе ловил все это. Когда же он таким образом добрался до Эмайн Махи, он увидел, как трижды по пятьдесят знатных юношей играли в мяч. Наплевав на все правила приема в отряд, Сетанта присоединился к ним, притом сразу выиграл состязание. Довольно естественно, что юноши, во главе с сыном короля Конхобара Фолломайном кинулись на него, но Сетанта смог защититься. После чего сам кинулся на них и, видимо, топтал бы их очень долго, если бы не вмешался король Конхобар. Тогда Сетанта взял мальчиков под свою опеку, стал любимцем короля и признанным вожаком подрастающего поколения.
Как-то раз Конхобара с его людьми пригласил на пир кузнец Кулан; Конхобар пригласил Сетанту. Но вскоре забыл про это, поэтому, когда мальчик пришел, во дворе его встретил уже спущенный с цепи сторожевой пес. Сетанта не растерялся и, когда пес кинулся на него, закинул ему в глотку свой неразлучный серебряный шар. После чего схватил за ноги и размозжил голову об камень. Конечно, все в общем-то радовались, что мальчик не пострадал, но Кулану не удалось скрыть, что за пса он беспокоился больше. Тогда Сетанта пообещал сам отслужить ему в качестве сторожевого пса, за что получил новое имя – Кухулин (пес Куланна).
Так Кухулин прошел первую стадию инициации.
На следующей стадии инициации Кухулин получает оружие. Прожив на свете семь лет, Кухулин как-то раз услышал слова друида Катбада, который говорил своим ученикам, что жизнь человека, который впервые возьмет в этот день оружие, будет недолгой, но слава его переживет много поколений. Кухулин незамедлительно явился к Конхобару с просьбой выдать ему боевое оружие: «С превеликой охотой остался бы я на земле всего на день да на ночь, лишь бы молва о моих деяниях пережила меня»[6, стр. 46]. Предложенные королем первые пятнадцать комплектов оружия оказались недостаточно прочными для Кухулина; затем мальчик сломал семнадцать боевых колесниц. Лишь оружие самого Конхобара и его личная колесница смогли удовлетворить запросы Кухулина.
Получив оружие, Кухулин отправился совершать боевые подвиги, направив колесницу в сторону Коннахта. Брод через реку между Коннахтом и Уладом охранял великий герой Конал Кернах. Кухулин камнем перебил дышло колесницы Конала, чтобы тот не мог последовать за ним. Когда Кухулин переправился через реку, тремя чудищами на земле стало меньше. Он сразу вызвал на бой трех ужасных сыновей Нехты Скене, которых до этого никто не мог победить в битве. Что неудивительно, поскольку все они были заговорены: старший был неуязвим для мечей и копий, среднего можно было убить только с первого удара, а младший мог пересечь море с быстротой ласточки. Впрочем, в этот раз это мало им помогло.
По дороге домой Кухулин еще не успел растратить свой боевой пыл, и, опасаясь, что эта ярость обрушится на уладов, мудрецы Эмайн-Махи велели уладским женщинам выйти навстречу Кухулину обнаженными. Подобное зрелище смутило Кухулина, отчего боевого пыла в нем заметно убавилось. Однако и этого уладам показалось недостаточно, и они погрузили Кухулина в три котла с холодной водой. В первом котле обручи лопнули, вода вскипела и испарилась, во втором котле вода просто закипела, а в третьем только слегка нагрелась. После этого Кухулин был принят королевским двором уже в качестве настоящего героя.
К семнадцати годам он превратился в самого красивого юношу королевства, что послужило поводом для большого беспокойства уладских мужей. Которые быстро смекнули, что если Кухулина женить, и как можно быстрее, он будет меньше соблазнять чужих жен и дочерей, тем более что все женщины Эрина были от него без ума. «Стали думать мужи Ирландии, как им быть с Кухулипом, которого так безмерно любили их жены в дочери. Ибо Кухулин не был еще в это время женат. И приняли общее решение: сыскать девушку, которую Кухулин согласился бы избрать себе в невесты. Ибо они были уверены, что человек, у которого будет жена для любви и ухода за ним, станет меньше соблазнять их дочерей и вызывать любовь в их женах. А кроме того, их смущало и страшило, как бы Кухулин не погиб в юности. Потому и хотели они дать ему жену, чтобы он оставил после себя наследника: ибо они знали, что возродиться вновь он мог только чрез самого себя.»[6, стр. 52]. Но жениться на ком попало Кухулин не захотел – во все уголки Ирландии были направлены поисковые экспедиции, чтобы найти подходящую для него невесту. Все экспедиции вернулись ни с чем. Тогда Кухулин сам нашел себе невесту – Эммер, дочь Форгала Хитрого. «Из всех девушек Ирландии была она единственной достойной того, чтоб Кухулин к ней посватался. Ибо она обладала шестью дарами: даром красоты, даром пения, даром сладкой речи, даром шитья, даром мудрости, даром чистоты. Кухулин сказал, что не возьмет за себя девушку иную, нежели равную ему по возрасту, по облику, по происхождению, по уму и по ловкости, и чтобы была она при этом лучшей мастерицей в шитье из всех девушек Ирландии, ибо никакая другая не годится ему в жены. И так как, кроме Эмер, другой такой девушки не нашлось, Кухулин и избрал ее из всех, чтобы посвататься к вей»[6, стр. 52].
Впрочем, после первой встречи Кухулина с Эмер Форгал Хитрый совсем не обрадовался новоявленному жениху: «Поистине, – сказал Форгал Хитрый, – это бешеный из Эмайн-Махи приезжал сюда беседовать с Эмер, и девушка влюбилась в него; вот о чем была беседа между ними. Но это им ни к чему не послужит: я воспрепятствую им»[6, стр. 56].
Тогда Форгал Монах, явившись во дворец Конхобара под видом торговца, начал расхваливать боевую школу Домнала Воинственного, надеясь, что Кухулин, узнав про нее, непременно туда отправится. А возвращались оттуда редко. Форгал Хитрый не прогадал, и его будущий зять быстро засобирался на курсы повышения квалификации. В сопровождении самого Конхобара и Логайре Победителя Кухулин выехал в Альбу. «Двинулись в путь Кухулин, Лойгайре Сокрушитель и Конхобар; другие же говорят, что был с ними еще Конал Победоносный. Но Кухулин прежде всего проехал через Брегскую равнину, чтобы повидаться еще раз с девушкой. Он еще раз побеседовал с Эмер, прежде чем сесть на корабль, и девушка рассказала Кухулину, что это переодетый Форгал побывал в Эмайн и посоветовал ему отправиться обучаться воинским подвигам, с тем чтобы никогда им обоим больше не встретиться. Она предупредила его, чтобы он все время был настороже, ибо Форгал стремится к его гибели. Каждый из любящих обещал другому хранить верность до встречи, разве что один из них умрет за это время. Они простились, и Кухулин со своими спутниками отправился в Альбу»[6, стр.60].
Обучение у Домнала было очень своеобразным: «Когда они явились к Домналу, тот прежде всего стал учить их, как надувать кожаные мехи, лежа под плоским камнем с маленькой дырочкой. Им приходилось трудиться над этим до того, что пятки их начинали чернеть или синеть. Затем он научил их другой вещи: взлезать по копью, воткнутому в землю, до самого его верха и стоять там одной ногой на острие. Это называлось изгиб героя на острие копья или стоянка героя на макушке копья.»[6, стр.61].
По окончанию обучения Домнал сказал, что полностью постичь мастерство Кухулин сможет только в школе Скатах(«Тень»).
Наблюдавшая за обучением дочь Домнала Дорнолл («Большой кулак») влюбилась в Кухулина, но, в силу своей исключительной уродливости, была отвергнута. За что лишила Кухулина спутников: когда те продолжили путь, Дорнолл, бывшая не самой плохой колдуньей, наслала на них виденье родных краев, соратники Кухулина ударились в ностальгию и повернули домой. Искать Скатах Кухулину пришлось в одиночку.
Долгое время блуждал он, и блуждал бы еще дольше, если бы не помощь волшебных помощников – классический эпизод инициации и странствий героя. Вначале Кухулин встретил страшного зверя, вроде льва, который вел его за собой (потом Кухулин просто вскочил ему на спину и ехал верхом). Потом на пути повстречались приветливые юноша и девушка, которые научили, как перейти через Равнину Несчастья, и снарядили необходимым для этого инвентарем: волшебным яблоком и не менее волшебным колесом. Следуя за колесом, Кухулин пересек первую половину равнины, где было так холодно, что ноги примерзали к земле. Путь через вторую половину равнины показало яблоко, где росли такие густые травы, что можно было ступать по верхушкам травинок. К тому же, там кишмя кишели чудовища. Так Кухулин добрался до рва перед замком Скатах, где его встретили ее ученики-заочники – никто из них не мог перейти через мост, ведущий к воротам, поскольку как только человек ступал на него, мост откидывал его назад. Повеселив зрителей безуспешными попытками перейти через мост, Кухулин пришел в боевую ярость, сделал героический прыжок лосося и оказался на другой стороне моста.
Подойдя к воротам, Кухулин постучал в них древком своего копья, так, что пробил им ворота насквозь. Дочь Скатах Уатах («Призрак») вышла посмотреть, кто это явился, но была так поражена красотой Кухулина, что не смогла вымолвить не слова. Когда же к ней вернулся дар речи, она сразу сказала матери, что в эту ночь он разделит ее ложе. Скатах ничего не имела против. Уатах подала Кухулину воды для умывания и накормила его, после чего тот ее стукнул, сломав ей палец. Ученик Скатах, Кохор Круфе, вступился за девушку, Кухули убил его, затем, видя расстройство Скатах, по привычке пообещал отслужить вместо него. На третий день Уатах посоветовала Кухулину прыжком лосося перенестись в тисовую рощу, где Скатах учила своих сыновей, приставить к ее груди меч и потребовать три вещи. А именно: отдать ему Уатах в жены без свадебного выкупа, обучить всему без утайки, и предсказать судьбу. Так он и сделал. Так и пришлось сделать Скатах.
В то время Скатах вела войну с великаншей Айфой. Опасаясь за Кухулина, она усыпила его, но тот быстро проснулся, прибыл на поле боя, разбил врагов, сразился с Айфе, взял ее в плен и потребовал три вещи: никогда не воевать со Скатах, стать его женой в ту же ночь перед стенами ее замка, и, наконец, родить ему сына.
Затем Кухулин прошел у Скатах последнее посвящение, вернулся в Ирландию, приехал к замку Форгала Монаха, вырезал его воинов (а заодно и тестя) и, наконец, взял Эммер в жены. Надо сказать, что Эммер, в отличие от Кухулина, сдержала свое обещание – она исправно отваживала сватавшихся к ней женихов. Но во многом по ее желанию Кухулин разгромил замок ее отца – таковы были свадебные зароки.
Центральное место в сказания о подвигах Кухулина занимает «Похищение быка из Куальнге». Для того, чтобы завладеть чудесным быком, Айлиль и Медб объявили войну Уладу, причем в то время, когда уладские войны были бессильны от потомственного проклятья – «недуга уладов». Только Кухулин по каким-то причинам оказался ему неподвластен, и в одиночку отражал натиск врагов. Когда Кухулин поразил уже многих искусных бойцов, Медб решила выставить против него Фердиада, названного брата Кухулина, с которым они вместе учились у Скатах. Фердиад категорически отказался, тогда Медб отправила к нему друидов и заклинателей, которые должни были спеть на него хулу (глам дицин), от которой на его лице вскочили бы три нарыва позора. И он умер бы в течении девяти дней. Фердиад согласился, «ибо легче казалось ему умереть от копья силы, смелости и ловкости боевой, чем от копья позора, стыда и поношения»[25, стр. 81].
В первый день поединка Кухулин предоставил право выбора оружия Фердиаду, поскольку тот первым пришел к броду, около которого они бились. В тот день они метали друг в друга дротики и копья, отражая удары щитами, но ни один из них не мог ранить другого. На следующий день право выбора оружия Фердиад предоставил Кухулину, поскольку до этого выбирал он. На этот раз они сражались на колесницах. В эту ночь, как и предыдущую, их кони провели в одном загоне, а возницы сошлись у одного костра. От каждого волшебного напитка, заговора и заклинания на его раны Кухулин пересылал половину через брод Фердиаду, а тот пересылал половину своей еды и питья. На третий день Фердиад вышел таким хмурым, что Кухулин сразу сказал, что тот не жилец. На что Фердиад ответил, каждый из живущих должен уйти под землю, на свое последнее ложе. В тот день они сражались мечами. Ту ночь их кони провели в разных загонах, а возницы – у разных костров. В последний день сражения Кухулин прыгал на Фердиада со своего края брода. Фердиад стряхивал его, и Кухулин отлетал обратно. Тогда сошлись они в ближнем бою: «Так тесно сошлись они, что щиты их лопнули и треснули от бортов к середине. Так тесно сошлись они, что копья их согнулись, искривились и выщербились. Так тесно сошлись они, что демоны и оборотни, духи земли и воздуха испустили клич с их щитов, рукоятей мечей и наконечников копий. Так тесно сошлись они, что вытеснили реку из ее ложа и русла, а там, где был брод, смогли бы устроить постель для короля с королевой, ибо здесь не было больше ни капли воды, не считая той, что, давя и топча, выжимали бойцы из земли»[25, стр. 83]. Тогда Кухулин применил смертельный удар Га Болга («рогатое копье», один из коронных приемов Скатах), и все закончилось.
Кухулин перенес тело Фердиада вместе с оружием на свою сторону, чтобы не оставлять его среди противников. Там он начинает свой плач:
«…Настал поистине скорбный час!
Из ран моих сочится кровь,
А ты не взойдешь на колесницу вновь!
Настал поистине скорбный час,
Воспитала Скатах обоих нас.
Кровь сочится из ран моих,
А тебя нет и не будет в живых!
Настал поистине скорбный час.
Вместе Скатах воспитала нас.
Ты погиб, а я уцелел!
Беспощадность битвы – мужей удел!»[36, стр. 375].
Судьба Кухулна трагична. Как пишет Н. Широкова, «В отличие от божественных персонажей, способных обмануть судьбу, герой должен постоянно делать выбор между чувством и долгом и твердо следовать избранному пути, хотя он и знает, куда этот путь его приведет»[36, стр. 375].
Одна из иллюстраций трагичности пути героя – повесть о Кондле, единственном сыне Кухулина, которого родила ему Айфе. Три зарока оставил ему Кухулин: никому не должен он говорить о своем происхождении, никому не уступать дорогу и ни с кем не отказываться от боя. В должное время, выполняя данное Кухулину обещание, Айфе отправила Кондлу в Ирландию. Улады приняли его за иностранного захватчика (видимо, коммуникабельность тогда была не в моде) и напали на него. Он защищался с поразительным мужеством и искусством. Когда же ему на встречу вышел Кухулин, и потребовал назвать свое имя, Кондла, по понятным причинам, не смог этого сделать, хотя сказал, что ему назвал бы свое имя охотнее всего – лицо у него приятное. Несмотря на это, начался поединок. Постепенно Кухулин вспоминает некоторые факты своей биографии и догадывается, кто перед ним, но это уже ничего не меняет. Затем он кладет тело юноши перед Конхобаром и восклицает: «Вот вам, улады, сын мой!»[36, стр. 376].
Смерть Кухулина трагична. Его победили колдуны, которые сумели повернуть против него его собственную судьбу. Кухулин знает свою судьбу, один за другим нарушает все свои гейсы и принимает последнюю битву.
Медб подготовила колдунов, чтобы отомстить Кухулину (который, по большему счету, просто не дал ей украсть быка из Куальнге), объединила против Улада четыре ирландских королевства и напала, когда все уладские воины были поражены недугом. Предчувствуя, что эта битва будет для Кухулина последней, улады пытались остановить его, но враги магией выманили его из стен Эмайн-Махи. Ряд знамений предупреждает Кухулина о неминуемой гибели. Оружие упало со стены. Пряжка от плаща выскользнула из пальцев и вонзилась ему в ногу. Когда Кухулин пытался запрячь лошадей, Серый из Махи трижды повернулся к нему левым боком, на что Кухулин сказал: «Не таков был твой обычай, о Серый из Махи, чтобы отвечать зловещим знамением на мой призыв!»[6, стр. 125]. Тогда Серый из Махи дал себя запрячь, но заплакал кровавыми слезами.
Многие пытались остановить Кухулина. Богиня войны Морриган ночью сломала его колесницу, чтобы не смог он выехать. Заклинательница Леборхам пыталась его отговорить, трижды по пятьдесят женщин королевского рода испустили крики скорби, поняв, что Кухулину не суждено вернуться. По дороге Кухулин заехал к своей кормилице, у которой всегда было для него молоко и пиво, но на этот раз молоко превратилось в кровь. По дороге он встретил двух прекрасных девушек, стирающих окровавленную одежду, и это была одежда Кухулина.
Затем Кухулин встретил дочерей Калатина – старух, слепых на левый глаз, которые жарили на костре мясо собаки, приправляя его ядом и заклинаниями. Кухулин хотел мирно и поскорее проехать мимо, тем более что на нем лежал запрет есть мясо его тезки – пса, но это не удалось, тем более что на нем лежал и другой запрет – не проезжать мимо очага, не разделив трапезы. Последней каплей, после которой Кухулин согласился, стал упрек в брезгливости и пренебрежении к их жалкой еде – как сказали старухи, будь это королевская еда, он охотней принял бы приглашение.
«Не задерживаясь, он хотел миновать старух, ибо знал, что ничего доброго для него тут нет. Но одна из старух сказала ему:
Посети нас, о Кухулин!
Не пойду я к вам, поистине, – отвечал Кухулин.
У нас здесь собачье мясо, – сказала старуха. – Будь у нас богатый очаг, ты, конечно, зашел бы. Но так как то, что у нас есть, ничтожно, ты и не заходишь. Недостойно поступает великий человек, гнушаясь малым.»[6, стр. 128].
Кухулин брал мясо левой рукой и складывал кости под левую ногу, отчего его левая часть тела потеряла силу. Впрочем, на это его противники не стали рассчитывать и решили применить хитрость.
«- Как построимся мы для битвы? – спросили воины.
Вот мой совет, – отвечал Эрк. – Вы все родом из четырех разных пятин Ирландии. Соединитесь же в одно тело в бою. Сомкните ваши щиты, чтобы образовать как бы единую стену со всех сторон, и с боков и сверху. На каждом из углов выдвиньте вперед по три человека; двое из них должны быть из числа сильнейших воинов, и пусть они бьются друг с другом, третьим же пусть будет возле них заклинатель. Он попросит Кухулина одолжить его копье, по имени Славное из Славных. Просьба заклинателя будет иметь такую силу, что Кухулин не сможет отказать в копье, и тогда оно будет пущено в него. Есть пророчество, что копье это должно поразить короля. Если мы выпросим это копье у Кухулина, то не в ущерб нам исполнится пророчество. Испустите крик тоски и крик призыва на помощь, – и пыл Кухулина и его коней помешает ему запеть и начать вызывать нас на единоборство поодиночке, как он делал это в боях за быка из Куалнге.»[6, стр. 129].
Так и было сделано.
«Подобно удару метлы, гонящей пред собой врагов на равнине Муртемне, настиг он вражеское войско и занес над ними свое оружие. Он работал равно как копьем, так щитом и мечом; он пустил в ход все свои боевые приемы.
И сколько есть в море песчинок, в небе – звезд, у мая – капелек росы, у зимы – хлопьев снега, в бурю – градин, в лесу – листьев, на равнине Брега золотой ржи и под копытами ирландских коней – травинок в летний день, столько же половин голов, половин черепов, половин рук, половив ног и всяких красных костей покрыло всю широкую равнину Муртемне. И стала серой равнина от мозгов убитых после этого яростного побоища, после того как Кухулин поиграл там своим оружием.
Завидел Кухулин на краю вражеского войска двух бойцов, бьющихся друг с другом: казалось, нельзя было их оторвать друг от друга.
Позор тебе, о Кухулин, – воскликнул заклинатель, – если ты не разнимешь этих двух людей!
Кухулин бросился на них и нанес каждому такой удар кулаком по голове, что мозг выступил у них наружу через уши и нос.
Ты разнял их, – сказал заклинатель, – они больше не причинят зла друг другу.
Они не утихомирились бы, если бы ты не попросил меня вмешаться, – отвечал Кухулин.
Одолжи мне твое копье, о Кухулин, – сказал заклинатель.
Клянусь клятвой моего народа, – отвечал Кухулин. – у тебя не больше нужды в нем, чем у меня. Мужи Ирландии нападают сейчас на меня, и я бьюсь с ними.
Я сложу злую песню на тебя, если ты не дашь его, – сказал заклинатель.
Никогда еще не бывал я проклят и опозорен за отказ в даре или за скупость.
С этими словами Кухулин метнул копье древком вперед, и оно пробило голову заклинателя и поразило насмерть еще девять человек, стоящих за ним»[6, стр. 130].
Поднял копье Лугайд, сын Курои, и метнул в Кухулина. Было предсказано, что от этого копья погибнет король. Копье попало в возничего Кухулина Лойга, «короля возниц».
Затем повторился знакомый розыгрыш с дерущимися и заклинателем, Кухулину опять пришлось одолжить свое копье.
«- Не должен я дважды в один день исполнять одну просьбу. Я уже выкупил свою честь, исполнив просьбу в первый раз.
Я сложу злую песню против Улада из-за тебя, – сказал заклинатель.
Никогда еще до этого дня не падали на Улад позор и проклятие за отказ мой в даре или за скупость. Хоть мало осталось мне жизни, не подвергнется Улад сегодня бесчестию»[6, стр. 131].
В этот раз копье метнул Эрк, и попал в Серого из Махи, «короля коней». Следующий бросок опять совершил Лугайд, на этот раз попав в Кухулина. Попросив у врагов отсрочки, раненый Кухулин дошел до озера, где напился и искупался. Было предсказано, что последним деянием Кухулина, как и первым, станет убийство собаки. Выдра, «морская собака», стала пить его кровь, Кухулин убил ее камнем.
После этого он привязал себя к высокому камню, так как не хотел умирать ни сидя, ни лежа, а только стоя. И пока в нем теплилась жизнь и сияние героя светилось над его головой, раненый Серый из Махи защищал своего хозяина, убив зубами пятьдесят человек и копытами – тридцать. Когда птицы слетелись на его плечи, Лугайд отрубил Кухулину голову; при этом меч, выскользнув из руки героя, отрубил правую руку Лугайду. За это была отрублена правая рука Кухулина. После этого тело Кухулина повезли в Тару. Конал Кернах, боевой соратник Кухулина, отбил его у врагов и в тот же день отомстил за него, привезя его Эмер вместе с гирляндой вражеских голов. Эммер легла в каирн вместе с Кухулином, и Конал Победоносный оплакал их.
Вкратце разобравшись с биографией Кухулина, перейдем к рассмотрению его образа и того, что он из себя представляет.
Становление Кухулина как героя являет собой череду инициаций. Первой инициацией можно считать убийство пса Кулана и как следствие – присвоение нового имени и статуса. Следующая инициация – принятие оружия и свершений первых воинских подвигов, убийство непобедимых, заговоренных чудовищ. Теперь Кухулин полноправный воин. И сразу же, по пути домой, его встречает толпа голых женщин, что можно рассматривать как возрастную гендерную инициацию. Кухулин становится полноправным мужчиной, воином, героем, и уже никто не может оспаривать этот статус. Казалось бы, на этом можно остановиться, но процесс становления не закончен, его ждут новые, возможно, самые значительные инициации. Если предыдущие инициации были испытаниями и посвящениями воина, то теперь Кухулина ждет новый этап посвящения – посвящения магического, сказочного характера, возвышающее его над простыми смертными. Все разворачивается по стандартной схеме посвящения сказочного героя Проппа или Кэмпбелла: Кухулин получает вызов (призыв к скитаниям) во время сватовства к Эмер, и отправляется не куда-нибудь, а в потусторонний мир, притом такой, из которого живыми обычно не возвращаются. Что очень напоминает мифологему сошествия в ад. Но в ад, как правило, спускались лишь в исключительных случаях, и не кто попало, а боги и культурные герои, когда мир нуждался в очередном обновлении, принося оттуда ту трансцендентальную истину и благодать, которая в очередной раз спасала мир. Какова же важность и роль Кухулина в истории и эволюции его мира, что он спускается в запредельные бездны ада (или его местного эквивалента)? Там Кухулин проходит следующую инициацию, получая запредельное, сакральное знание, недоступное смертным. Следующей стадией, после сошествия в бездну, Кэмпбелл считал возвращение героя, несущего ту истину, которая обновляет мир, ради которой совершалось сошествие. Кухулин приносит оттуда свое смертоносное искусство. Отточенное до безнадежного совершенства, не оставляющего никаких шансов. После этого он, наконец, женится, завершая инициационный процесс. Архаическое сознание выделяло три ключевых стадии в жизни человека: рождение, женитьба и смерть. Две первые стадии пройдены, остается смерть, но она будет ждать, пока Кухулин совершит свои главные подвиги. Ждать столько, сколько нужно, пока Кухулин сам к ней не выйдет.
Естественно, что Кухулин предстает перед нами в первую очередь как воин. Воин, знающий себе цену и не знающий равных. И главное свойство, главная характеристика, которую он проявляет в этой ипостаси – ярость, или, как ее называют западные исследователи, «пароксизм Кухулина»[14, стр. 321]. Описывают это так: сначала его охватывала дрожь. Затем его тело начинало вращаться прямо внутри кожи. Один его глаз поворачивался внутрь головы, другой, огромный и красный, вываливался на щеку, рот распахивался так широко, что было видно горло, куда легко могла войти голова человека. Волосы его стояли на голове дыбом, причем на конце каждого волоска висела капелька крови. Надо лбом героя сверкал луч света, а из темени вырывался столб темной крови, выше корабельной мачты, капли которой разлетались вокруг него волшебным туманом.
Важной характерной особенностью Кухулина является потребность в демонстрации и признании его явного превосходства. Кухулин не упускает случая не только продемонстрировать, что он лучший, но и подчеркнуть это. С самого детства. Еще в пятилетнем возрасте, раскидав во время игры детей при дворе Конхобара, он не успокоился, пока его не признали старшим над ними и не отдали их под его попечительство. Доказательству превосходства Кухулина посвящена сага «Пир у Брикрена», где сюжет изначально развивается вокруг спора за «долю героя» и связанного с ней обычая – право лучшего героя делить на пирах мясо, и, соответственно, право на лучшую долю. Здесь Кухулин соревнуется с Логайре Буадахом и Коналом Победоносным. Кто вышел победителем в этом споре, догадаться не трудно, но при случае Кухулин загадал желание: чтобы больше его первенство никогда и никем не оспаривалось. Свое превосходство он подчеркивает даже при разговоре с Эмер: «А ты, Эмер, не сыщешь другого бойца прекрасного, не боящегося ран, победоносного в сече, который был бы равен мне»[6, стр. 119].
Но иногда Кухулин представляется обычным разбойником. Что, впрочем, для тех времен было совершенно нормально. Однажды, собираясь совершить набег на Шотландию, которую запросто могли объявить Другим Миром, Кухулин и улады встретили странника, которым оказался сам Курои. Они пообещали ему за помощь лучшую часть добычи, и благодаря его могуществу и отваге похитили девушку Блатнат («Цветочек»), котел изобилия и трех чудесных коров. Но когда дело дошло до раздела добычи, Кухулин и его спутники отказались выполнять данное обещание. Курои, нисколько не расстроившись, схватил всю добычу и понес прочь. Кухулин попытался остановить Курои, но тот бросил его на землю и сбрил Кухулину волосы своим мечем. После этого Кухулин год прятался от уладов, чтобы скрыть свой позор. Этот эпизод демонстрирует несравненную мощь Курои, который являлся богом, олицетворением природных сил, но также может иметь и другой смысл. По Кэмпбеллу, смысл деяний героя – в поддержании миропорядка, и тогда сила, данная ему богами или полученная в трансцендентальном опыте, предназначена именно для этого. Поэтому деяния и поступки героя должны быть безупречны, поэтому силы могут покинуть его, когда его деяния нарушают миропорядок. А может быть, это означает лишь то, что неистовая сила и энергия Кухулина тоже подчиняется общим природным законам.
Но в других случаях за помощью к Кухулину обращаются даже боги. Лабрайд Быстрой на Меч Руки, один из правителей Иного Мира, просил у него помощи в битве, а Морриган, которую он отверг, лично вступила с ним в битву, и Кухулин победил. И здесь он нам представляется как богоравный.
Кроме того, что Кухулин был величайшим воином, он же был главным сердцеедом Ирландии. Женщины любили Кухулина « за ловкость в подвигах, за проворство в прыжках, за превосходство ума его, за сладость речи, за красоту лица, за прелесть взора его»[6, 51]. К тому же, сам он был просто красавец: волосы у него были каштановыми у корней, кроваво-красными в середине и золотыми на концах, на каждой его щеке было по четыре родинки: желтая, зеленая, синяя и пурпурная, в каждом глазу было по семь зрачков, а на каждой руке и ноге по семь пальцев с длинными золотыми ногтями. Впрочем, есть и альтернативное описание: «На колеснице вижу я темного, хмурого человечка, самого красивого из всех мужей Ирландии. На нем прекрасная алая рубашка с пятью складками, скрепленная у ворота, на белой груди его, пряжкой накладного золота; грудь его, вздымаясь, звучно бьется о пряжку. Сверху – плащ, белый с вплетенными нитями, красными и огненно-золотыми. Семь драконовых камней в глубине глаз его. Две голубовато-белые, как кровь красные щеки, надуваясь, мечут искры и языки пламени. Луч любви горит во взоре его. Словно жемчужная волна – во рту его. Черны, как уголь, брови его. На бедре его – меч с золотой рукоятью. К медному борту колесницы прикреплено красное, как кровь, копье с лютым, ярым наконечником на деревянном, хорошо слаженном древке. На плечах его алый щит с серебряным бортом, украшенный золотыми фигурами животных. Он делает геройский прыжок лосося в воздухе и много других столь же ловких приемов. Таков вождь колесницы этой»[6, стр. 54].
Из-за необыкновенной популярности Кухулина у женщин мужи Улада решили как можно скорее его на ком-нибудь женить, но даже это не помогло. В сказании «Болезнь Кухулина» рассказывается, что Самайн в ту зиму Кухулин встречал не со своей женой Эмер, а с текущей подругой Этне Ингуба, которая в этой саге фигурирует как «возлюбленная Кухулина». Эмер тоже там фигурирует, как законная супруга. Даже богини добивались любви Кухулина: Морриган, богиня войны, и Фанд, жена Мананнана, последняя довольно успешно. Когда Эмер с подружками, вооружившись ножами, попыталась разделаться с Фанд, Кухулин искренне удивился: «Скажи мне, о Эмер,- отвечал Кухулин,-для чего ты хочешь помешать мне побыть немного подле этой женщины? Чиста, благородна, светла, достойна короля эта женщина, что прибыла сюда по великим, широким волнам из-за моря. Прекрасна она собой и из высокого рода, искусна в вышивании и всяком рукоделии, разумна, тверда в мыслях, рассудительна. Богата она конями и всяким скотом, и нет ничего под сводом небесным, чего бы она не сделала ради своего милого друга, как бы трудно ни было ей это, если бы он того пожелал. А ты, Эмер, не сыщешь другого бойца прекрасного, не боящегося ран, победоносного в сече, который был бы равен мне»[6, стр. 119]. На что Эмер мастерски отвечает: «Женщина, к которой ты ныне привязан, без сомнения, не лучше, чем я. Но поистине: ведь все красное – красиво, новое – бело, высоко лежащее – желанно, все привычное -горько, все недостающее – превосходно, все изведанное – презренно, – в этом вся человеческая мудрость»[6, стр. 119].
Однако поведение Кухулина было весьма эксцентричным, что, впрочем, не мешало его популярности. Как говорит та же сага, «Болезнь Кухулина», на том же Самайне уладские женщины увидели прекрасных птиц, соединенных золотыми цепочками, и попросили Кухулина добыть их. На что Кухулин не смущаясь ответил: «Уладские шлюхи не нашли ничего лучшего, как посылать меня сегодня охотиться на птиц для них!»[6, стр. 102].
Все саги Уладского цикла подчеркивают, что Кухулин был не просто мордоворотом, а разносторонне развитой личностью. Так, «многими дарами обладал он: прежде всего – даром мудрости (пока не овладевал им боевой пыл), далее – даром подвигов, даром игры в разные игры на доске, даром счета, даром пророчества, даром проницательности»[6, стр. 52]. Недостатков у Кухулина было три: то, что он был слишком молод, то, что он был слишком смел, и то, что он был слишком прекрасен. Так Кухулин говорит о своем воспитании: «хорошо я был воспитан моим милым приемным отцом Конхобаром. Не как скряга, ждущий прибыли от детей, меж плитой и квашней, меж очагом и стеной, не у притолоки кладовой воспитал меня Конхобар, но среди повелителей колесниц и бойцов, среди музыкантов и друидов, среди певцов и ученых людей, средь хозяев и властителей земель Улада был я вскормлен, и перенял я обычаи и умение всех этих людей»[6, стр. 55]. Более того, Кухулин не просто изучил научные и куртуазные дисциплины, а в совершенстве постиг их – так, он был любимым учеником Ульбекана Сакса. Но на практике свою мудрость Кухулин применял достаточно редко – в мифологическом цикле этому соответствуют, пожалуй, его разговоры с Эмер и плачь по Фердиаду. И хотя многие его высказывания действительно очень сильны и остроумны, для решения большинства проблем Кухулину хватало меча. Во многих сказаниях Кухулин подчеркивает свою преданность Конхобару, выступая как образцовый вассал и подданный, жизнь которого всецело принадлежит жизни его общины. Но и сам он в ряде случаев предстает как вождь. Лабрайд Быстрой на Меч Руки, ожидая его помощи, высказывает надежду, что Кухулин приведет с собой войско, в сказании «Смерть Кухулина» Кухулин сам говорит: «Долго водил я в бой воинов Ирландии!..»[6, стр. 130]. В жизни Кухулина было то, что превышало своей ценностью его собственную жизнь. Возможно, это раскрывается в его смерти: «Его душа явилась пятидесяти женщинам королевского рода, которых его выезд на бой поверг в скорбь. Предстало зрелище невиданное: колесница Кухулина в воздухе, над Эмайн-Махой; и, стоя на ней, Кухулин, мертвый, пел:
О Эмайн-Маха! О Эмайн-Маха!
Великое, величайшее сокровище!»[6, стр. 121].
4.2 Финн Мак Кумалл. Вечный вождь бессмертной дружины. Новый формат архетипа героя
Эпоха Кухулина уходит в Лету, на смену старым героям приходят новые. Новые герои, новые архетипы для нового, меняющегося мира. И новые деяния требуются для того, чтобы привести мир в движение, внести в него новую струю жизни.
Вслед за эпохой правителей Эмайн-Махи наступает время череды шествующих монархов, которые, будучи столь же мифическими, как Конхобар, начинают приобретать все более земные (или приземленные) очертания. И, спустя немногим меньше, чем пару веков, наступает эпоха новой династии, с новым мифологическим циклом, новыми героями. Начинается эта эпоха в 177 году нашей эры, с вступления на трон Конна Ста Битв, и продолжается до правления его внука Кормака. И с этой эпохой, на всем ее протяжении, связан следующий мифологический цикл – цикл подвигов Финна и его фениев.
Вокруг Финна и фениев складывается обширные круг легенд, который пользовался одинаковой популярностью среди гэльских кланов Ирландии и Шотландии. Эти легенды до сих пор сохранились в народной памяти, и отголоски этого цикла появляются вплоть до XVIII века (как правило, связанные с тем, как какой-нибудь фермер нашел пещеру, в которой фении спали героическим сном, или встретил кого-то из их потомков). Впоследствии эту фольклорную традицию использовал шотландский поэт Джеймс Макферсон, создавая свой образ Ойсина.
Уже невозможно определить, в какой мере Финна и его приближенных можно считать историческими персонажами. Некоторые хронисты считали их вполне историческими личностями – в частности, хронист Тьерна из Клонмакнойса (ум. В 1088г.), а «Анналы Четырех Владык», представляющие собой позднюю (1632-1636гг.) компиляцию материалов старинных хроник, вообще игнорируют Конхобара и его героев как персонажей, которым нет места в серьезных документах, но считают Финна вполне реальным героем, скончавшимся около 283 года. Один из исследователей, Юджин ОКарри, ясно и недвусмысленно говорит о том, что Финн, коего принято считать вымышленным или мифическим персонажем, был на самом деле реальным историческим лицом, и жил примерно в то время, которое указано в анналах, точно также как Цезарь жил во время указанное в римских хрониках.
Однако этой точке зрения явно противоречат взгляды позднейших исследователей кельтов. На первый взгляд родословная Финна, сохранившаяся в составе Лейнстерской книги, может показаться значительным аргументом в пользу гипотезы о реальности его существования, но после внимательного исследования оказывается, что имена как самого Финна, так и его отца восходят к куда более древним прототипам. Так, Финн («Прекрасный») – имя одного из мифических предков гэлов, а его отец Кумалл («Небо») практически тождественен Кумалусу, галльскому богу неба, который. В свою очередь, отождествлялся с Марсом. Тем более что Финн со своей Фианной гораздо чаще общается с богами и духами из потустороннего мира, чем с простыми смертными.
Наиболее часто в роли антагонистов Финна и его фениев выступают племена захватчиков из-за моря, обычно именуемые лохланнах. Иногда эти племена отождествляются со скандинавами, грабившими в IX веке побережье Ирландии, иногда – с фоморами.
Некоторые ранние хронисты даже сообщают даты и факты, связанные с деятельностью Фианны. Например, сообщается, что впервые отряды фениев были созданы королем Фиахайдом в 300 году до н.э., а ликвидированы, или, точнее, истреблены Кэйрбром, сыном Кормака, в 284 году н.э. Главной задачей этих подразделений была охрана побережья и вообще всей страны, их немедленно перебрасывали в область, подвергшуюся нападению. В течении шести месяцев в зимнее время. От Самайна до Беллтайна, фении ставились на постой к местным жителям, а в летнее время должны были сами добывать себе пропитание, живя в лесу и занимаясь охотой или рыбалкой. Места их лагерных кострищ на долгие века сохранили название «очаги фениев».
Стать членом Фианны было непросто. Кандидат должен был быть не только искусным воином, но и поэтом, и вообще образованным человеком. Он навсегда отрекался от своего клана и приносил клятву не мстить за убитого родича, а родичи не должны были мстить за него. Он добровольно накладывал на себя многочисленные гейсы, например, никогда не отказывать никому в покровительстве, не поворачиваться в бою спиной к врагу, не оскорблять женщин и не требовать приданного за женой. Кроме того, он должен был выдержать достаточно сложные физические испытания. Так, в «Фианна Эйринн» мы узнаем, что претендент на вступление должен был стать на колени в яме, имея при себе только щит и палку из орешника, вокруг него становились девять воинов и одновременно метали в него свои копья. Если претенденту удавалось пройти это испытание, ему приказывали встать на расстоянии высоты дерева, после чего вооруженные воины начинали преследовать его по лесу, и если кто-нибудь успевал ранить претендента. Доступ в Фианну был для него закрыт. Более того, доступ был для него закрыт, если хоть одна прядь его волос распускалась, если оружие звенело в его руках, и если он не мог перепрыгнуть ветку, находившуюся на уровне его головы и поднырнуть под ветвь, находившуюся на уровне колена, а также вытащить на бегу терновый шип их пятки, не замедляя бега.
Такими качествами и идеалами обладала Фианна, и олицетворением этих качеств являлся Финн. Первый из фениев, самый верный, мудрый, и благородный, никогда не оставляющий людей в беде и нищете. «Если бы все сухие листья в лесу превратились в золото, а белая пена морей и рек – в серебро, Финн без сожаления роздал бы все это золото и серебро нуждающимся»[12, стр. 228]. По крайней мере, так про него говорили барды. Но в мифологическом цикле есть и совершенно другие примеры.
Но каким бы значимым ни был фениевский цикл, сколько бы легенд в него ни входило, думаю, образ Финна всегда будет меркнуть по сравнению с образом Кухулина и никогда не достигнет его высот. Однако архетип Финна должен быть включен в данную работу, по ряду причин. Во-первых он занимает значительное место в Ирландской традиции, что нельзя игнорировать. Во-вторых, он, так или иначе, показывает динамику развития и эволюции архитипических образов и идеалов. Но в данной работе образу Финна будет уделено меньше места, чем образу Кухулина – их деяния никак не являются равновеликими, но главная причина – содержание мифологических циклов. Если в Уладском цикле в подавляющем большинстве легенд Кухулин всегда занимает первое место и фигурирует в центре внимания, то в фениевском цикле многие легенды посвящены не столько Финну, сколько его воинам. По этой причине сложно выделить даже завершенную биографию Финна. Уладский цикл строится на деяниях Кухулина, цикл Фианны – на деяниях Фениев. При этом Финн, без сомнения, остается лицом и олицетворением всей Фианны, а так же всех качеств, присущих его героям. Кроме Лейнстерской книги некоторые его подвиги описаны в Кэйшелской Псалтыри (IX век).
Эпический цикл о Фианне начинается еще до рождения Финна, с битвы между двумя соперничающими кланами, объявившими только себя единственными настоящими фениями Эрина. Этими кланами была Кланн Морна, во главе которго стоял Голл Мак Морна, и Кланн Баоизгне, возглавляемый Кумаллом. В битве при Кунхе Голл убил Кумалла, после чего воины Кланн Баойзгне были разбиты. Однако жена кумалла родила после его смерти сына, которого тайно отправила в горы Слив Блум, опасаясь, что дома с ним может случиться что-нибудь нехорошее. Мальчик, которому дали имя Демна, вырос и стал превосходным стрелком, бегуном, неутомимым пловцом и удачливым охотником. Так случилось, что все, кто его видел, спрашивали, кто этот «прекрасный» юноша, и этот постоянный возглас он сделал своим вторым именем. Так он стал называть себя Демна Финн.
Однажды, бродя по берегам Бойн, он встретил прорицателя Финегаса, жившего возле глубокого пруда Фекс Пул. Старик пытался поймать одного из лососей познания, и, съев его, обрести всепроницающую мудрость. Пытался в течении семи лет. Было пророчество, по которому этого лосося суждено было поймать юноше по имени Финн. Демна помог старику поймать рыбу, а старик даже доверил ему ее приготовить. В чем был его большой промах – капля жира попала на палец Финна, он, как водится в кельтских легендах, сунул его в рот, после чего прорицатель, наконец, поинтересовался, нет ли у Демны второго имени и сказал есть эту рыбу самому. Что Финн послушно и сделал. С тех пор ему было достаточно слегка прикусить этот палец, чтобы получить какое-нибудь предсказание или совет от духов.
Вскоре он объединил два враждующих клана в рамках единого ополчения фениев, предводителем которого он был назначен, брал дань с королей и разных земель Ирландии, сражался с фоморами из Лохланна, сокрушал всевозможных великанов и чудовищ, еще не истребленных на острове.
Финну часто приходится иметь дело с богами. И даже оказывать им помощь. Так, Мидир, не признавший королевскую власть Бодба Дерга, оказался в состоянии войны с некоторыми вождями сидов. Как-то фении, будучи на охоте, погнались за прекрасным оленем, который привел их к какому-то холму и пропал. Наступала ночь, фении, в поисках ночлега. Нашли в этом холме пещерку, которая оказалась входом в сид. Там они встретили прекрасную деву, которая представилась дочерью Мидира и сообщила, что нарочно приняла облик оленя, чтобы привести их сюда и просить о помощи. Потому что совсем скоро этот сид будут штурмовать Бодб Дерг с семью своими сыновьями, Энгус с семеркой своих сыновей, Лир с двенадцатью сыновьями и Фионнбар с семнадцатью отпрысками. Естественно, при каждом из них было воинство. Безотказный Финн, конечно, сразу же обещал помочь симпатичной девушке, в результате не все фении дожили до утра. Но боги отступили.
В этих сказаниях Финн проявляет свою сверхъестественную сущность, становясь в какой-то степени богоравным. Также он предстает как большой спорщик с неуемной потребностью кому-то что-то доказывать. Современные психиатры наверняка бы нашли в этом какие-то комплексы, но справедливости ради отметим, что и Кухулин этим тоже отличался. Видимо, эта черта была для мифологических ирландских героев характерной и даже архитипичной.
Также эту черту, граничащую с беспредельным благородством, раскрывает сказание «Великое бедствие фениев». Сюжет до безобразия прост: некая женщина попросила у Финна защиты, он, разумеется, сразу взял ее под свое покровительство, в результате случилась война, в которой немногие фении уцелели. Такова особенность этих архетипов и связанной с ними системы ценностей, что собственная жизнь, и жизнь своих воинов стоят меньше, чем утверждаемые идеалы.
Но также Финн предстает как заботливый вождь. В сказании «Битва на Белом Берегу» говориться так: «Утром Финн с остальными фениями пришел на Белый берег и встал на горе.
Мой отец Финн, – попросил Ойсин, – позволь нам сразиться со всеми чужеземцами сразу.
Неразумное ты говоришь, потому что чужеземцев слишком много и мы не справимся с ними. Но каждый день мы будем посылать сына короля или вождя против королей, равных им по рождению. И первым делом пусть они окрасят руки кровью короля или вождя, тогда их воины не будут хвастаться силой. Кто сегодня вызывает на бой чужеземцев?
Я, – ответил ему сын Кубана, вождь фениев из Мунстера.
Нет, – попросил его Финн, – не ходи, потому что не было мне знака твоей удачи, а я не посылаю воинов на смерть»[13].
Здесь же Финн выступает как провидец, причастный к потусторонней мудрости, и полководец.
Но объектом самой знаменитой погони Финна стали не иноземные враги, вепри или олени, а его собственная обрученная жена Грайне и племянник Диармайд. Не знавший поражений в военных походах, в личной жизни Финн был менее удачлив. Собравшись жениться в в довольно почтенном возрасте, он отправил сватов к Грайне, дочери Кормака. И Кормак, и его дочь дали согласие на этот брак, но когда прибыли Финн и его Фении, на свадебном пиру Грайне увидела Диармайда и сразу влюбились в него. Некоторые говорят, что у Диармайда была на щеке родинка, увидев которую, все женщины тотчас воспламенялись любовью к нему, и Грайне не стала исключением. На пиру она подносит всем присутствующим, кроме Диармайда, рог с усыпляющим вином, подговаривает Диармайда увести ее, а когда тот отказывается, налагает на него гейсы, запрещающие поступать иначе. Диармайд советуется с друзьями, и те говорят, что именно так ему и полагается поступать в этой ситуации; тоже самое говорит Финн, когда Диармайд попросил у него совета. Разве что он не назвал Финну имени девушки, которую полагалось увезти, а когда Финн понял, о ком шла речь, то быстро передумал свое решение. Тем временем Диармайд бежал с Грайне в Лес Двух Шатров, где сплел для нее хижину из лозы, которую окружил частоколом с семью воротами. Финн быстро нашел это нехитрое убежище и начал его штурмовать. Диармайду пришлось перебегать от одних ворот к другим. Однако, перед пятью воротами оказались его его друзья, пообещавшие сражаться за него, зато у шестых ворот его ждала встреча с воинами Кланн Неамхуайн, ненавидевшими его, а у седьмых ворот его ждал сам Финн. Через эти ворота Диармайд и решил выйти, махнул через частокол и скрылся бегством. Тем временем Энгус, воспитанником которого являлся Диармайд, Спокойно вошел в хижину и вывел оттуда Грайне, под покровом своих магических чар, делающих ее невидимой. Диармайду он тоже предлагал покинуть хижину таким способом, но тот решил, что это скучно. На прощанье благосклонный к ним бог дал несколько советов: никогда не прятаться в дереве с одним стволом, не искать укрытия в пещере с одним выходом, не останавливаться на острове, попасть на который можно только одним путем, не есть ужин на том же месте, где его приготовили, и ни в коем случае не ночевать дважды на одном и том же месте. Соблюдая эту нехитрую технику безопасности, они смогут на какое-то время спрятаться от Финна, а жизнь у них будет веселая, но не факт, что на редкость продолжительная.
Однако такой образ жизни им быстро надоел, и они поселились рядом с волшебной рябиной, которую охранял огромный свирепый фомор, приближаться к которому не любили даже фении. Диармайд без лишних комплексов подошел к нему, объяснил ситуацию и попросил разрешения поселиться поблизости, на что фомор отвечал, что он может жить где хочет, если не будет трогать плодов с его рябины. Так они жили под защитой фомора, пока беременной Грайне ни захотелось во что бы то ни стало попробовать этих ягод, подкаблучник Диармайд сразу пошел к фомору просить их, а когда тот отказал, не нашел ничего лучше, как убить его. Прослышав о смерти великана, фении быстро смекнули, кто приложил руку к этому процессу, и поспешили туда. Однако, рябина была такова, что Диармайд с Грайне удачно спрятались в ее ветвях, и Финн, устав их искать, сел играть в фидхелл с Ойсином. Как раз под той веткой, где сидел Диармаид, внимательно следивший за ходом игры. Когда Ойсин оказывался в затруднительном положении, тот кидал ягодки на ту клетку, куда нужно сделать ход. Спустя несколько партий Финн догадался, что ягодки падают не случайно, и окликнул Диармайда по имени. Тот отозвался, и фении тут же столпились под веткой. Но и в этот раз вмешался Энгус и помог беглецам исчезнуть. После этого Энгус, которому, видимо, надоел этот спектакль, предложил Финну успокоиться и принять реальность. Финн оправдал свою репутацию мудреца, поступив в точности по его совету. Но Диармайда не простил, и, после одной охоты, приказал ему измерить шагами шкуру волшебного вепря, притом повторял свой приказ до тех пор, пока тот, наконец, не укололся об одну из его ядовитых щетинок. Спасти Диармайда могла только вода из рук Финна, и тот заботливо за ней сбегал, правда, к тому времени, как вернулся, вода успела вытечь сквозь пальцы. И так повторялось несколько раз, а потом Диармайд умер.
Финн – великий воин, но… в бой он идет последним. Вот эпизод из «Битвы на Белом Берегу»: «Король Всех Земель приблизился к Финну, рядом с которым не было никого, кроме Аркаллаха Черного Топора, который принес в Ирландию первый топор.
Клянусь, – сказал Аркаллах, – не быть Финну в битве прежде меня.
Он поднялся со своего места и занес топор над головой короля. Развалилась надвое корона, но даже волос не коснулся топор, соскользнул он с головы короля и покатились от него на берег огненные шары. Наступила очередь короля Всех Земель. Занес он меч над Аркаллахом и разрубил его надвое»[13]. А в этом случае вступает только после того, как ему добыли волшебные щит и меч (принадлежавшие, стоит сказать, его противнику). Зато вступая в битву, приносит победу всему своему войску: «Тогда сошлись лицом к лицу Финн и король Всех Земель. Увидел король свой щит и свой меч в руках Финна и понял, что близка его смерть. Задрожал он весь, в великом страхе исказилось лицо, подогнулись колени, помутилось в глазах.
Сошлись двое в великой битве. Два дня не уступали они друг другу в споре за владение землей Ирландии.
Никогда прежде не бывал ранен король Всех Земель, зато теперь слабел час от часу. А Финн сражался без устали. На кусочки развалились щит и меч короля. Отрубил Финн ему левую ногу, а потом поднатужился и снес одним ударом голову. И тотчас сам упал на землю, от ран и усталости не в силах больше стоять на ногах»[13].
Но и отношение к битве у Финна совсем не такое, каким оно было у Кухулина – если Кухулин принимал любой вызов, независимо от того, чем это могло для него кончиться, то Финн считает актуальным подумать, какие у него вообще шансы выжить. Так, в сказании «Финн и призраки» он, оказавшись в затруднительной ситуации, лично просит своих спутников сидеть потише, и тогда их, может быть, не найдут. Спасло их тогда разве что то, что они смогли таким образом досидеть до утра. Для Кухулина такая ситуация категорически неприемлема и даже немыслима, но для Финна, как видно, вполне нормальна. Но в меняющемся мире и ценности могут меняться, и мало странного, что у разных архетипов они различаются.
Проявившись как прекрасный вождь, полководец и организатор, Финн сосредоточил в своих руках весьма солидную власть, проявившись еще и как правитель, но несколько раздражая этим официальных королей. «Когда Фергус Сладкогубый увидел, сколько убито фениев, он попросил позволения покинуть поле боя и отправился в Тару к верховному королю Ирландии. Фергус обо всем сказал ему, и задумался верховный король, а потом ответил так:
Хорошо, что Финн на страже Ирландии, но нет ни одного мужа в стране, который посмел бы взять мертвую свинью, или оленя, или лосося из страха перед фениями, нет ни одного мужа в стране, который посмел бы перейти из одного королевства в другое, не получив позволения от Финна, нет ни одного мужа в стране, который посмел бы взять себе жену, не узнав прежде, не возлюбленная ли она фения. Слишком часто Финн поступал несправедливо с ирландцами, и для нас будет лучше, если победят чужеземцы, а не Финн»[13].
Это недовольство со временем приняло статус проблемы, а проблемы, как известно, требуют того или иного решения. И эта проблема была решена, самым нормальным и традиционным для того времени способом. Между фениями и королями Ирландии начались вооруженные столкновения, кульминацией которых произошло полное уничтожение фениев в битве при Габхре, случившейся, по преданию, в 284 году. Правда, сам Финн в ней не участвовал. Он отошел в мир иной годом раньше, в битве с мятежными фениями у брода Бре на реке Бойн. Вместе с ним погиб и король Кормак.
Но Финн навсегда вошел в память ирландцев как великий воин, охотник, бард, мудрец, провидец и прорицатель, величайший вождь, правитель и организатор. Может быть, ценность его архетипа заключается именно в том, что он в первую очередь герой-созидатель, заботящийся прежде всего о том, как сохранить то, что доверили под его попечительство. Возможно, это свидетельство эволюции системы ценностей в сторону сохранения, развития, и, как следствие терпимости и сосуществования, где жизнь рассматривается как что-то важное, ценное, интересное, и способное дать жизнь чему-то новому, а не вечный бой, как это было у Кухулина.
Заключение
Итак, времена менялись, и каждое новое время несло с собой новые архетипы, новые архетипы несли новые качества, давали людям новые пути и способы жизни. Все выглядит именно так, как писал К.Г. Юнг – смена архетипов происходит в направлении более универсального способа объединения качеств личности – и это нетрудно подтвердить. Если Нуаду, будучи прекрасным вождем, для решения всех вопросов обходился единственным атрибутом – волшебным мечем, то Энгус нашел другие жизненные интересы.
В данной работе основным принципом исследования и подборки архетипов был принцип деяний, который, в случае с эпохой богов, часто соответствовал принципу верховной власти. Часто, но не всегда – здесь были исключения. Был еще один верховный король – Бодб Дерг, сын Дагды. После раздела сидов было решено выбрать верховного короля, основными претендентами были дети Дагды, кроме Энгуса, который не домогался королевского звания (как шутят некоторые исследователи, вероятно, более увлеченный своей новой пассией). И, хоть королем бал избран Бодб Дерг, он не оставил четко выраженного архетипа, а значительную часть времени проводил у Энгуса, в Бруге на Бойн. Поэтому стоит задаться вопросом – кто же после этого был действительным верховным королем? Тем более что трудно работать с архетипом, которого не осталось.
Коротко можно перечислить, какие новые функции и нововведения приносили с собой новые боги. Нуаду осуществил завоевание и организацию нового мира, создал историю и временной поток. Луг объединил светлое упорядочивающее начало с темным хтоническим, ассимилировал влияние хаоса и поставил его на службу организующему началу в качестве энергии развития, одержал окончательную победу над темными демонами. Дагда обеспечил спокойное и планомерное развитие в новом, переустроенном мире, привнес в мир добро, осуществил раздел сидов. Мананнан, создав альтернативную историю, создал и разделил сиды, при нем Племена Богини Дану обрели свою новую сущность, стали сидами и перебрались под землю, навсегда перейдя из земного мира в мир тайный, таким образом Мананнан – основатель Потустороннего Мира. И, видимо, Мананнан первый понял, что пришло время учиться жить в новом мире с новыми богами. А Энгус наиболее гармонично воплотил в себе все старые добродетели, и смог принять новые, он принес в мир любовь и красоту, и стал первым языческим богом, принявшим изменившийся мир и увидевшим в нем новые способы жизни. Впрочем, это исключительно моя точка зрения, и никто не исключил, что когда-нибудь она будет оспорена.
Эпохи следуют друг за другом, и каждая эпоха приносит с собой новых героев. Герои Эрина больше, чем просто воины, или, тем более, простые смертные. Им открыт доступ в Другой Мир, и они причастны к его мудрости. Иногда они попадают в Иной Мир по специальному приглашению его обитателей, иногда врываются в него сами, сокрушая препятствия, которые по неосторожности перед ними возникли. Они наравне общаются с обитателями этого мира и с великими богами, иногда побеждая их в спорах, схватках и столкновениях. И тогда эти герои проявляются как богоравные. Что отличает их от богов? По мнению Н.С. Широковой, боги в состоянии обмануть свою судьбу, герою же остается непреклонно следовать ей, какой бы она ни была, прекрасно зная, к чему она его приведет. Возможно, именно в этом и заключается истинная сущность героических деяний.
Чем обусловливается ценность и значение таких архетипов в общей языческой системе ценностей? Смею предположить, что для того пути, который завещали боги, это необходимо по вполне насущно-бытовым причинам: в созданном ими мире постоянно присутствует хаос, и светлые боги вынуждены бороться с ним. Но хаос будет присутствовать до тех пор, пока будет жив мир, и потому борьба с ним – явление не краткосрочное, а, скорее, образ жизни. Потому так необходимо несгибаемое намерение идти до конца, а раз хаос может быть побежден только чем-то, ему противоположным, жизнь героя подвержена множеству морально-поведенческих предписаний. Зачастую путь героя заранее предопределен и известен, и герою остается лишь в точности ему следовать, или раскатывается перед ним, как волшебный клубок, и все препятствия, возникающие на этой волшебной дорожке, герой встречает заранее предопределенным образом. Кухулин не был бы Кухулином, если бы делал не то, что должен, а то, что уместнее и выгоднее в данной ситуации. Потому путь героя редко бывает выгоден, зачастую он, напротив, трагичен.
Однако, разным эпохам соответствуют разные архетипы, а разным архетипам, кроме разных свойств, сопутствуют разные предписания и ограничения. Если сравнить жизнь Финна и жизнь Кухулина, нетрудно заметить, что жизненный путь Кухулина куда более трагичен. Также легко заметить, что предписания и ограничения у него куда более строгие, чем у Финна. Однако, не потому ли образ Финна меркнет перед образом великого Кухулина? Деяния Финна менее значительны и масштабны, чем деяния Кухулина, Финн позволяет себе то, чего никогда не позволит себе Кухулин. Если Финн вполне может уклониться от боя или спрятаться от врагов, то для Кухулина такая ситуация не только неприемлема, но и немыслима. От этого образ Финна затеняется. Но не поэтому ли Финна называли мудрецом и пророком, а Кухулина – не иначе как «бешеный из Эмайн-Махи»? А может быть, правы были древние, и с течением времени действительно люди мельчают, и то, что казалось подвигом в минувшую эпоху, впоследствии кажется недостижимым идеалом? Идея «мельчания» в целом очень характерна для кельтской культуры, и впоследствии Ойсин, вернувшись из Обетованной Страны, замечает, что эпоха фениев кончилась, а люди, пришедшие им на смену, гораздо слабее и мельче. Идея «мельчания» затрагивает не только физические, но и моральные качества, потому неудивительно, у Кухулина и Финна они различались. Это были герои разных эпох, и каждая эпоха выдвигала свои требования.
И Финн, и Кухулин были мудрецами, поэтами и пророками. Но только Финн прославился как мудрец, поэт и прорицатель, Кухулин же прославился как «герой чумы, поражающей псов», как он сам себя называет в сказании «Сватовство к Эмер». Может быть, он зарыл свой талант в землю, но возможно, для своей эпохи использовал его с избытком. В его эпоху не было ни одного воина, который бы пользовался мудростью больше, чем он. Во всяком случае, в мифологическом цикле таких героев не прослеживается. Но справедливости ради стоит отметить, что высказывания Кухулина, в том виде, в котором они дошли до нас в мифологическом цикле или, во всяком случае, были переведены, значительно сильнее, чем высказывания Финна.
Оба героя считались великими воинами. Разница в том, что Кухулин был величайшим, и никто не смел это оспаривать, чего про Финна сказать нельзя. Более того, не очень заметно, чтобы Финн стремился это доказывать, хотя был (как и Кухулин) известным спорщиком с неуемным желанием кому-нибудь что-нибудь доказать.
С другой стороны, Финн прославился как великий вождь, и это неоспоримо. Кухулин тоже иногда предстает в образе вождя, но когда он говорит, что «водил в бой воинов Ирландии», становится не вполне ясно, как именно он это делал и что конкретно имеет ввиду. Налицо динамика развития архетипов от личной доблести к умению сплотить этой доблестью других людей, к развитию организаторских способностей, способностей созидательных.
Думаю, это одна из важнейших черт в эволюции архетипов – переход от героизма разрушительного к героизму созидательному. Другая важная черта – переход от буйства к уравновешенности, что, может быть, и снижает личные боевые, разрушительные качества отдельного воина, но зато позволяет использовать их более осмысленно и продуктивно. И третья основная черта, которую стоит отметить – в качествах архетипов начинает превалировать стремление к мудрости, спокойствию, утонченности и гармонии. Стремление к жизни. Именно этот переход, эту нацеленность на жизнь, поиск новых способов жизни, а не войны и разрушения, я считаю особенно знаменательной чертой в динамике развития архетипов.
Древние архетипы опасны. Об их опасности писал еще Юнг, говоря о размытости морально-этических норм и границ, о том, что они не всегда могут быть приемлемы для современного человека. Но главная их опасность в том, что они завораживают. В современной психотерапии значительное место занимает использование и исследование сказок как способа программирования человеком своей собственной жизни. Есть мнение, что с самого детства, выбирая любимую сказку и любимые архетипы, человек бессознательно простраивает свой жизненный путь, беря за основу пути, предложенные любимыми архетипами. И именно поэтому важно помнить и отслеживать, насколько эти пути и способы жизни пригодны для современного мира и к чему они в итоге приводят. Думаю, само исследование архетипов наиболее актуально для того, чтобы научиться синтезировать те лучшие качества, которые они несут, и те жизненные цели и результаты, которые ставит для себя человек в современном мире.
Старые боги и герои ушли, освободив место новым богам и героям, более добрым и гуманным. Но остались старые архетипы, к которым раз от раза возвращается новый, изменившийся мир.
Источники и литература
1.Бондаренко Г.В. Доиндоевропейские субстраты в ирландской мифологической картине мира. [Bretagne.aha.ru]
2.Бондаренко Г.В. Лабиринт кельтской традиции. [Bretagne.aha.ru]
.Бондаренко Г.В. Мифология пространства древней Ирландии. М., 2003.
.Голосовкер Я.Э.. Логика мифа. М., 1987.
.Иллюстрированный мифологический словарь. СПб., 1994.
.Ирландские саги/ Пер. и коммент. А.А. Смирнова. [ardalaigua.narod.ru]
.Исландские саги. Ирландский эпос. М., 1973.
.Йейтс У. Б. Кельтские сумерки. СПб., 1998.
.Калыгин В.П. Ирландская Бригита и галльская Бригантия. [Bretagne.aha.ru]
.Калыгин В.П. Выражение понятия "мир" у кельтов. [Bretagne.aha.ru]
.Калыгин В.П. Ирландские этнонимы на карте Птолемея:
.опыт мифологической интерпретации. [Bretagne.aha.ru]
.Кельтская мифология. М., Эксмо, 2003.
.Кельты. Ирландские сказания/Перевод Л. Володарской. М., 2000.
.Кэмпбэлл Дж. Тысячеликий герой. М., 1997.
.Лики Ирландии. Книга сказаний/ Перевод, составление и комментарии С. Шабалова. М., 2001.
.Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М.,1996.
.Мельков А. Распространение христианства на Британских островах. [Bretagne.aha.ru]
.Мифология британских островов. М., СПб., 2003.
.Мифы народов мира. М., 1997
.Михайлова Т. А., Николаева Н. А. Номинация смерти в гойдельских языках: к проблеме реконструкции кельтской эсхатологии./Вопросы языкознания, 1998, №1, 121 – 139
.Мурадова А. Анку: персонификация смерти, вестник смерти или орудие смерти. [Bretagne.aha.ru]
.Мурадова А. Корриганы. [Bretagne.aha.ru]
.Мурадова А. "Знаки", предвещающие смерть и видения, несущие угрозу смерти в бретонском фольклоре. [Bretagne.aha.ru]
.Пенник Н., Пруденс Д. История языческой Европы. СПб., 2000.
.Похищение Быка из Куальнге. Пер. Т.Михайловой и С. Шкунаева. М., 1985.
.Пранина Е. Представления о переселении душ у кельтов и в религиозно-философских системах других народов. [Bretagne.aha.ru]
.Предания и мифы средневековой Ирландии/ Сост., пер., вступ. ст. и коммент. С.В. Шкунаева. М.,1991.
.Рис А., Рис Б. Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе. М., 1999.
.Синельченко В.Н., М.Б. Петров. В мире мифов и легенд. [lib.ru]
.Сказания красного дракона. Волшебные сказки и предания кельтов/Под общ. ред. А. Платова. М., 1996.
.Стефенс Д. Пять королевств Ирландии. Пер. В. Фирсова, С. Ермакова, Л. Колотушкина. М., 1998 г.
.Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1990.
.Широкова Н.С. Огмий – кельтский бог "связыватель". [lib.ru]
.Широкова Н.С. Кельтские друиды. Л., 1984.
.Широкова Н.С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. С.-Пб., 2002
.Шотландская старина. Книга сказаний/ Перевод, составление и комментарии С. Шабалова. М., 2001.
.Фанталов А. Мифологические образы ирландских саг [druidism.ru]
.Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1981.
.Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995.
.Элиаде М. Миф о вечном возвращении. С.-Пб, 1998.
.Эрлихман В.В. Мабиногион. Волшебные легенды Уэльса. [lib.ru]
.Юнг К.Г. Алхимия снов. Четыре архетипа. СПб, 1997
.Юнг. К.Г. Воспоминания, сновидения, размышления. М., 1998.
