Ментальность советской политической культуры

• Вид работы: Дипломная (ВКР)
• Предмет: Культурология
• Язык: Русский , Формат файла: MS Word 48,59 Кб

Ментальность советской политической культуры

Оглавление

Введение

Глава 1. Ментальность политической культуры. Методологические проблемы исследования

.1 Многомерная модель политической ментальности

.2 Политическая культура как продукт культурно-исторического опыта

Глава 2. Ментальность советской политической культуры

.1 Советская идеология как важнейшая предпосылка формирования ментальности советской политической культуры

.2 «Советское» как состояние российской исторической системы

.3 Советская политическая культура: отличительные признаки и формы проявления

Заключение

Список использованных источников

ментальность советская культура идеология

Введение

Актуальность исследования: определяется тем, что к настоящему времени пройден исторический цикл «советского периода» отечественной истории. Россия пытается выйти за пределы советского прошлого, чтобы обрести новое будущее. Характер современной модернизации и перспективы развития могут быть поняты и определены, если содержание пройденного «советского периода» будет оцениваться на основе принципа методологического многообразия. Любые теоретические версии или выверенные эмпирические данные, при помощи которых оцениваются смыслы отечественной истории, могут прямым или косвенным образом способствовать такой оценке.

Советская историческая наука как продукт официальной идеологии не выходила, как правило, за пределы проблематики развития и смены общественно-экономических формаций и классовой борьбы. Узость методологической базы не позволяла исторической науке выйти из полосы кризиса.

Современная общественная мысль России концентрируется на поиске новой идентичности, которая, видимо, и призвана стать фундаментом не только нового исторического самосознания, но и российского общественного сознания в целом. То радикальное видоизменение, которое происходит в отечественной исторической науке, предполагает поиск ее внутреннего самообоснования в самых различных направлениях. Движение по этому пути неизбежно должно сопровождаться философско-методологической рефлексией, позволяющей познать новые смыслы исторического процесса. К числу наиболее актуальных проблем относится проблема исторической идентификации советской реальности. Главное условие выхода из кризиса исторического подхода заключается в том, чтобы «…признать человеческое содержание исторического процесса, признать не на уровне общих деклараций, а всерьез, разрабатывая соответствующую исследовательскую стратегию и формируя такую методологию научного поиска, которая заставила бы исторические источники дать нам искомую информацию о людях, образующих данное общество, а значит, способствовала тем самым пересмотреть самые подходы историков к предмету изучения». Выход на «человеческое содержание» исторического процесса предполагает, что объектом исследования является историческая социокультурная эволюция атрибута жизнедеятельности советского человека – его ментальностей, как системообразующего и формирующего основания советской политической культуры. Как составная часть историко-системной целостности, сфера ментальности эволюционирует вместе с системным целым. Но в связи с имплицитным, трудно вербализируемым, неконкретным и достаточно расплывчатым характером этого социокультурного обоснования, трудно провести четкую грань и самого перехода их к новому вариативному содержанию. Более того, эволюция ментальностей оказывает влияние на эволюцию общественного сознания в целом, на эволюцию культуры вообще и ее подвида – политической культуры, что, в свою очередь, открывает каналы ветвления эволюции исторической системы. «Советское» как вариант ментальности формируется и конструируется не только в связи с октябрьской революцией, точно также как не исчезает полностью после событии 1991 г. Оно зарождается гораздо раньше, в глубинах сферы русских и российских ментальностей и еще достаточно долго, видимо, будет достоянием человека современной России. Из сказанного следует, что научный анализ советского варианта российских ментальностей требует изучения их русского и российского инварианта, т. е. выхода за традиционно (по политическим и экономическим признакам) принятые хронологические рамки советского периода.

Объектом исследования выбран феномен советской политической культуры – системно-историческое образование, выражающее специфику целей, способов и результатов политической жизнедеятельности советского человека и общества. Исследование ментальности советской политической культуры возможно только при условии, что историк построил предварительную модель ментальности данной эпохи. Ибо как верно замечает Гуревич «любой исторический феномен надлежит рассматривать как бы погруженным в тот повсюду разлитый эфир, который образует ментальность эпохи».

Такой подход предполагает, что субъектом и объектом советской политической культуры является человек, несущий в своих ментальностях качества типически «советского».

Предметом исследования: являются основные тенденции и противоречия истории становления советской политической культуры в ее ментальном выражении.

Основная цель исследования: изучение исторической эволюции российских ментальностей в их советском варианте; функции ментальностей в формировании советской исторической системы и ее политической культуры.

Реализация поставленной цели: предполагает решения ряда конкретных научных задач:

определить методологические подходы к анализу ментальности
политической культуры
проанализировать феномен советской политической культуры

проанализировать процесс социалистической модернизации российских ментальностей, в границах советского социокультурного пространства и времени

определить социокультурные смыслы советской политической культуры, выявить основные ее типологические черты.

Методология исследования: В данной работе будет использован междисциплинарный подход, и метод культурно исторической типологизации.

Степень научной разработанности: в целом активизация внимания к проблемам исследования истории ментальностей своим логическим следствием имеет выход на «тотальный», системный подход к изучению истории, связанный как с включением в сферу исследований максимально возможного множества сюжетов и жизнедеятельности человека, так и с попыткой их изучения как целого. Такая ориентация подводит историческую науку к задаче построения исторического синтеза – синтеза наук о человеке.

В 60-х годах отечественные историки А.Я. Гуревич, Ю.Н. Афанасьев, Л.М. Бессмертный, Л.М. Баткин, Б.Ф. Поршнев, М.А. Барг и др. успешно

разрабатывали историю ментальностей (насколько это им позволял идеологический контроль над исторической наукой) главным образом в медиевистике, а также проблемы методологии исследований в русле становящейся отрасли знания – исторической антропологии. Особенно плодотворной стала деятельность по обновлению исторической науки после всесоюзного симпозиума по проблемам всеобщей истории (1989 г.) и с началом выхода ежегодника Института всеобщей истории РАН СССР «Одиссей»: Человек в истории». Советская реальность как историческая система может рассматриваться через морфологические, генетические и функциональные связи между ее элементами, выражающие смыслы ядра системы в пространственно-временных границах этого феномена. Поистине необъятна научно-историческая литература апологетического характера, посвященная анализу советской реальности по-советски. Ее историографический обзор требует специального внимания и едва ли целесообразен в данной работе.

Особый интерес представляют собой работы М.А. Чешкова, в которых с позиции так называемого «общенаучного знания» рассматривается, в частности и «советский реальный социализм» в «идеалтипических конструкциях», характеризующих инварианты, динамику, генотип, и конечную ситуацию этого социально-исторического образования.

Что касается понятия «политический менталитет», то немногочисленные его определения, имеющееся в современной литературе даются, как правило, в соответствии с общими представлениями о том, что такое менталитет. Одни ученые, рассматривая политический менталитет как область психической жизни людей, считают, что он проявляется через систему взглядов, оценок, норм, умонастроений, которые основываются на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях (В.Н. Иванов, М.М. Назаров). Другие – под политическим менталитетом понимают совокупность установок, эмоций и настроений разнообразных политических субъектов, составляющих стиль и мышления и проявляющихся непосредственно в политической активности (Ю.С. Борцов, И.Д. Коротец, В.Ю. Шпак). Третьи – определяют политический менталитет как совокупность мироустановок, привычек мышления, нравственных ориентации, верований, манер поведения, характерных для какой-либо общности людей или конкретного индивида, обусловленных отношением к властным структурам и их оценкой (Т.В. Беспалова, В.Ю. Верещагин). Фактически первой серьезной попыткой формирования методологии изучения советской культуры стала конференция «Советская культура в контексте истории XX века», прошедшая в Санкт-Петербурге в 2000 г. Материалы этой конференции и другие источники свидетельствуют, что не только «не искушенный в тонких теоретических изысках читатель», но и ученые делятся в основном на два лагеря: «Советский период – вершина в развитии нашего государства. А советская культура, в сложнейших условиях совершившая невиданный в истории взлет на фоне деградации мировой цивилизации, оставалась в едином культурно-историческом потоке, выделяясь своей уникальной спецификой»; другими авторами советский период воспринимается как «трагедия русской культуры XX века».

Из современных авторов занимающихся непосредственно менталитетом советской эпохи стоит выделить труды российских и зарубежных авторов: Г. Алмонда, Э. Баталова, Ю.А. Левады, Ю.С. Пивоварова, А.В. Тимошевского, А.И. Шаповалова. Особенно следует отметить последнего, у которого данной теме посвящен целый ряд статей и монография, в которой он касается таких важных проблем как историографии и источниковедения советского периода политической ментальности; осмыслению новых методов изучения; дает теоретические и методологические обоснования проблематики, уделяет огромное внимание самому феномену «советскости», и рассматривает его в рамках непрерывного исторического процесса.

Научное и практическое значение работы: Исследование, проведенное в данной работе, расширяет понимание российского менталитета и советского менталитета. Выводы, полученные в ходе анализа, дают возможность современным политическим кругам, верно переосмыслить советский опыт, и правильно использовать его на современной политической арене.

Глава 1. Ментальность политической культуры. Методологические проблемы исследования

.1 Многомерная модель политической ментальности

Прежде чем приступить непосредственно к изучению политической ментальности, необходимо выяснить, что же означают сами понятия «ментальность» и «менталитет».

Термин «менталитет» восходит своими истоками едва ли не к первым философским памятникам человечества. Корень «mens» в различных вариантах присутствует уже в санскрите и встречается в Упанишадах в значении «связанный с сознанием», «мыслительный», «духовный». Восходящие к древнеиндийской философской традиции современные социопсихологические изыскания активно используют слово «ментальный» для обозначения «одной из оболочек личности». Согласно их канонам, наряду с физическим, астральным и т. п. телами существует и «ментальное тело» человека. Именно в таком ракурсе следует понимать термин «ментология», введенный в обиход основоположниками новой науки соционики.

Европейцы склонны выводить этимологию понятия из позднелатинского «mens», «mentis» – «сознание, мышление, ум, рассудок», в чем можно удостовериться, заглянув в любой словарь латинского языка. Этим латинизмам родственны немецкое «die Mentalitat» (образ мысли, склад ума), французское «mentalite» (направление мыслей, умонастроение, направленность ума, склад ума), английское «mentality». В психологических словарях последнее определяется как «качество ума, характеризующее отдельного индивида или класс индивидов»; «способность или сила разума», «установки, настроение, содержание ума». То есть как категория, ментальность связана главным образом с разумом и мыслительной деятельностью.

В отечественной философской и культурологической литературе понятие «ментальность» чаще всего понимают как «совокупность представлений, воззрений, «чувствований» общности людей определенной эпохи, географической области и социальной среды, особый психологический уклад общества, влияющий на исторические и социальные процессы».

Таким образом, подходы к определению ментальности не отличаются единообразием и отражают, в сущности, разные типы анализа феномена ментальности в различных культурах.

Длительный период времени само слово «ментальность» часто заменялось синонимами и словосочетаниями, такими как «национальный характер», «этническая психика», «дух народа» и т. д. Об особенностях мировосприятия разных народов писали еще Геродот, Тацит, Плиний, Ксенофонт, Цезарь многие другие античные и средневековые мыслители.

О природе познания размышлял Фрэнсис Бэкон в «Новом органоне», когда писал об идолах или призраках человеческого разума, не позволяющих отражать мир адекватно.

Философы Нового времени ставили вопрос о качестве мышления и обусловленности типа восприятия – вопрос, который в дальнейшем стал основой ментальной проблематики.

Близко хотя и не тождественно ему, к значению понятия «менталитет» подходит значение гегелевского термина «дух народа».

Идею Гегеля о «духе народа» развили О. Бауэр, К. Реннер и их последователи. Позднее появилась «психология народов» В. Вундта как отдельная научная дисциплина с привлечением методов этнографии, языкознания, истории.

В свою очередь марксизм сосредоточил внимание на экономических и социальных проблемах, на идее классовой борьбы. Рационализм марксизма отодвинул на второй план дальнейшую эволюцию взглядов на ментальность. Внимание марксистов сосредотачивалось на взаимосвязи производительных сил и производственных отношений, на диалектике «базиса» и «надстройки».

Дальнейший процесс становления категории «ментальность» начинается с зарождением так называемой «новой исторической науки», ядром которой выступила французская историографическая школа «Анналов». Ее отправным тезисом стало положение о том, что история, в отличие от естественнонаучных дисциплин, занята поисками смыслов. Взгляды анналистов приобрели широкую известность уже перед второй мировой войной, но период наивысшего расцвета направления пришелся на 60-е годы XX века. Большую роль при этом сыграли социология Э. Дюргейма, позже – экзистенциальные идеи Ж.-П. Сартра и А. Камю, учение о коллективном бессознательном К.Г. Юнга, работы Я. Буркхарда и К. Ломпрехта. Центральная проблема истории ментальностей – изучение и реконструкция картины мира людей прошлого.

Нечеткость и размытость разнообразных формулировок ментальности привели к тому, что практически каждый автор вкладывал в понятие свое содержание, обусловив в результате широкую популярность термина.

Из всего многообразия подходов, можно сделать вывод, что в культурологическом аспекте понятие «ментальность» воплощает в себе такие сущности, как «картина мира», «коллективное сознание» и «коллективное бессознательное», особенности национального самосознания, культы, верования, традиции и нравственные ценности народа, языковая культура, стереотипы, бытовые нормы и привычки.

Что касается понятия «менталитет», то одни из его первых определений были довольно размытыми, например, «менталитет – духовно-психологический облик общества».1 Позднее «менталитет» стали определять как «совокупность представлений, воззрений, «чувствований» общности людей определенной эпохи, географической области и социальной среды, особый психологический уклад общества, влияющий на исторические и социальные процессы».

Менталитет является центральным содержанием трансмиссии культуры, менталитет – это квинтэссенция культуры социума в ее наиболее широком понимании, это имплицитные основания индивидуального и коллективного мировосприятия, мировоззрения, поведения, «менталитет», как пишет А.С. Ахиезер, – это «устойчивый изоморфизм, присущий культуре».

В самом общем виде менталитет может быть определен как некая характерная для конкретной культуры и конкретной общности людей система ценностей, детерминированная экономическими и политическими условиями жизни в историческом аспекте.

Но обратимся непосредственно к политической ментальности. Политическая ментальность является одним из часто употребляемых и вместе с тем неоднозначно толкуемых понятий в современном гуманитарном знании. В последнее время этот термин стал использоваться не только в научном, но и в политическом языке средств массовой информации. Поэтому в поисках ответов на насущные вопросы политики и исследователи с неизбежностью сталкиваются с вопросами теоретико-методологического осмысления и эмпирического анализа феномена политической ментальности.

Одним из существенных моментов политической ментальности является процесс отражения в сознании людей сложившихся социальных отношений, формирования схемы восприятия, оценки людьми своего положения в социуме. Таким образом, если говорить о методах изучения политической ментальности, то речь среди прочего должна идти об анализе эмпирических проявлений идеологий.

В этом плане обращает на себя внимание исследовательская традиция школы «Анналов». В трудах ее представителей проблемы исторической ментальности получили основательную разработку. Разумно принять во внимание точку зрения о том, что было бы опасно заключать понятие политической ментальности в рамки как чисто психологические, так и истории идей, которой свойственно выводить ментальности из доктрин и интеллектуальных творений ученых людей. Важно, что в русле этой исследовательской традиции достаточно широко распространены интерпретации, в рамках которых ставится знак равенства между «ментальностями», «картинами мира», «идеологиями».

Политическая ментальность связывается с различными формами самоорганизации общества. Многообразие форм политической жизни, из которых государство есть лишь частный (хотя и наиболее существенный) случай, отношение людей к политической власти, легитимность последней, традиционные формы правления, популярность политических партий и политических лидеров – все это является содержанием политической ментальности.

Категория политической ментальности призвана восполнить упрощенную модель политического сознания, в котором господствующим центром выступает рациональность, к тому же смоделированная по образцам инструментального и целерационального действия.

Структура политической ментальности – единство образов (модель социально-политической реальности) политического сознания (содержательная сторона ментальности) и условий, механизмов становления и оформления этого содержания (типичные способы и стили генезиса и динамики политического сознания, формы и специфика их проявления на поведенческом уровне).

Политическая ментальность, понимаемая как неосознаваемая социально-политическая идентичность, одновременно и отражает, и образует политический менталитет – систему представлений, ценностей, оценок, установок, стереотипов, предубеждений, мотивов, символов, мифов, традиций, ритуалов и т. д. Это внутренне согласованное и внешне выраженное на уровне семиотических моделей единство структурирует политическую активность, определяя ее формы и интенсивность проявления. В результате оформляется конкретная структура политического менталитета, опосредованная социальными представлениями и аффективными компонентами психики, которые и определяют виды переживания, паттерны реагирования (формы политической активности) и способы репрезентации политического сектора картины мира.

.2 Политическая культура как продукт культурно-исторического опыта.

Феномен, названный в 50-х годах XX века «политической культурой», был известен еще в античности, а в XIX-начале XX столетия рассматривался в исследованиях, посвященных «национальному характеру». В русской литературе мы находим его у Ленина (В. Ульянова), а еще раньше – у русского историка второй половины XIX-начала XX века Владимира Герье.

Вместе с тем, категориальный статус этот термин получил лишь во второй половине минувшего столетия, когда усилиями ряда исследователей, в первую очередь Габриела Алмонда и Сидни Вербы, а также Люсьена Пая, Уолтера Розенбаума, Денниса Каванаха, Даниэла Элазара, Карла фон Бойме и др., он был введен в научный лексикон и превратился в один из самых употребляемых у многих исследователей. Соответственно и подходы к ее определению в литературе не отличаются единообразием.

В основе ленинского понимания политической культуры лежит идея о единстве культуры и политики, о выражении в политике интересов крупных социальных общностей. Был выдвинут тезис о наличии двух тенденций, или составляющих, в каждой национальной культуре, выявлены характерные черты буржуазной и пролетарской культур, партийность культуры во всяком классовом обществе.

Диалектико-материалистическое понимание политических отношений предполагает также, что отношения эти детерминируются исторически изменяющимися экономическими отношениями. Кроме того, специфика политики определяется тем, что в центре ее находится вопрос о власти, об отношении классов к государству как инструменту классового господства. Марксизм рассматривает политическую деятельность как средство преобразования общественных отношений и в итоге революционного изменения всего общества. В этой связи политическая культура трактуется как некоторая производная, необходимая составляющая для достижения этой цели. Словом, развитая, прогрессивная политическая культура групп и классов, принимающих участие в политике, является необходимым условием эффективного преобразования общественных отношений.

Вместе с тем политическая культура рассматривалась и как определенная цель политической деятельности. Исходным было представление о том, что исторический смысл перехода от капитализма к социализму состоит в превращении человека труда из средства в главную цель общественного производства. Общественная собственность на средства производства, которая при этом устанавливается, трансформирует характер создаваемого общественного богатства. Предполагалось, что содержанием и всеобщей формой этого богатства становится теперь сам человек, реализация совокупности всех его сущностных качеств. Таким образом, практика социалистического строительства должна включать в себя не только рост количества и качества производимых материальных благ, но и непрерывное совершенствование отношений между людьми, постоянное развитие их культуры. Взятая в таком аспекте политическая культура представляет своеобразную цель политической деятельности, направленную на становление человека нового общества, как универсального общественного существа, на развитие сущностных сил социального субъекта, как главного смысла и цели общественного развития.

В более конкретном плане В.И. Ленин использовал понятие «политическая культура» при анализе уровня сознательного участия масс в политической деятельности, рассмотрении характера политических ценностей общества, их влияния на политические отношения. Особая роль политической культуры отмечалась в связи с необходимостью создания нового государственного и хозяйственного механизмов. Политическая культура характеризуется уровнем идейной зрелости трудящихся, общественной активности, участием в принятии политических решений.
Если в буржуазном обществе политика выполняет функцию общественного регулирования, выдавая частные интересы за всеобщие, то социалистическая политика регулирует общественную жизнь через подчинение частных интересов всеобщим. Поэтому политическая культура нового общества предполагает наличие и развитие демократических прав и свобод, т. е. максимально полное развитие демократии рассматривалось, по крайней мере, в теории, как необходимая предпосылка развития политической культуры социализма в целом.
Многочисленные исследования политической культуры советского общества. Среди отечественных авторов, уделявших значительное внимание теоретико-методологическим вопросам изучения политической культуры, следует назвать Е.М. Бабосова, Э.Я. Баталова, К.С. Гаджиева, Ф.М. Бурлацкого, А.А. Галкина, А.В. Дмитриева, В.Н. Иванова, Н.М. Кейзерова, Л.Н. Когана, В.В. Смирнова, Ж.Т. Тощенко, Г.В. Осипова, В.Г. Смолянского, Р.Г. Яновского и других. Наряду с концептуальными разработками проблемы целый ряд работ имел эмпирическую направленность.

Среди многочисленных определений в качестве предметной области-носителя выделялись феномены общественного сознания (установки, нормы, ценности), элементы политического поведения, политические институты. Во многих определениях подчеркивалась важность соотнесения политической культуры с конкретными классами или группами общества.
Характерной особенностью подходов, преобладавших в первый период исследования политической культуры в нашей стране, можно назвать его существенный нормативный акцент. В этом случае конкретные проявления политической культуры соотносили с некоторой идеальной моделью, присущей человеку социалистического общества. Показательной в этом плане является точка зрения, согласно которой политическая культура фиксирует, в какой степени общество, класс, отдельные индивиды овладели всеми элементами политической деятельности, и, таким образом, является обобщенной, синтезированной характеристикой субъекта политической деятельности.
Составляющими социалистической политической культуры рассматривались такие компоненты, как овладение научной политической идеологией, знаниями в области марксистско-ленинской теории, внутренней и внешней политики партии, превращение знаний в глубокие внутренние убеждения личности, выработка классового самосознания, умение отстаивать свои взгляды, приобретение необходимых навыков политической деятельности, освоение ее принципов и норм, реализация знаний, убеждений в практической деятельности субъекта политической культуры во всех сферах общественной жизни.

Появление и начало широкого использования термина «политическая культура» в западной науке обычно относят к концу 50-х-началу 60-х годов XX столетия. Стремление к объяснению феноменов политики с помощью теории политической культуры наблюдалось в явной и неявной форме на протяжении всей истории политической науки. В эту традицию внесли свой вклад Платон, Аристотель, Макиавелли, Руссо и другие выдающиеся мыслители.

Впервые в политико-социологический дискурс данное понятие было введено в 1956 г. известным американским специалистом Г. Алмондом. Он писал: «Каждая политическая система является укорененной в конкретной совокупности ориентации на политическое действие… отношений к политике. Представляется целесообразным рассматривать это как политическую культуру». Таким образом, для автора политическую культуру составляли явные и скрытые ориентации на политическое действие. Причем политическая культура является некоторой частью культуры общества в целом, хотя и обладает некоторой автономией.

Люсьен Пай определяет политическую культуру как «совокупность установок, убеждений, чувств, которая задает порядок и придает значение политическому процессу и представляет собой основополагающие допущения и правила, управляющие поведением в политической системе. Она заключает в себе как политические идеалы, так и действующие в государстве нормы. Политическая культура есть, таким образом, проявление в агрегированной форме психологических и субъективных измерений политики».

Но с ним не согласен социолог и политолог Ежи Вятр, который полагает, что «нельзя сводить понятие политической культуры исключительно к психическим состояниям. Нужно включить в него также …устойчивые образцы поведения как важнейшие черты культуры, определяющие общественные и политические действия».

Весьма продуктивной в указанный период оказалось обращение к понятию политической культуры отечественных исследователей, ибо, как отметил Юрий Пивоваров, в силу своей емкости этот термин позволял исследователям в интеллектуальном смысле слова восстанавливать распадающуюся политическую целостность.

Большинство российских политологов (Василий Пугачев, Мидхат Фарукшин, Эдуард Баталов, Валерий Щегорцев и др.) не ограничивают трактовку категории сферой политического сознания, поскольку политическая культура напрямую воздействует на мотивы деятельности субъектов политического процесса и формирует образцы их поведения. Такая интерпретация понятия точнее и полнее психологической.

В настоящее время дискуссии по данному вопросу продолжаются. Одни исследователи отстаивают так называемый прогрессистский подход, сводящий политическую культуру к идеальной схеме и видящий в ней вершину политического развития общества. Алексей Дженусов, например, считающий политическую культуру высшей ступенью политического развития социума, полагает, что «проявляющиеся в политической деятельности умения и способности должны быть связаны с моральными нормами, и тогда политическая культура будет в полной мере выражением общей культуры, ее неотъемлемой частью». Другие авторы доказывают, что наивысший уровень политической культуры характерен для гражданского общества, особенно в западных демократиях.

Некоторые авторы вообще отрицают существование универсальной, общечеловеческой политической культуры и убеждены, что каждая страна, цивилизация, каждый народ и этнос имеют свои, неповторимые политические черты.

Одновременно отдельные исследователи продолжают работать и над общей теорией политической культуры, в частности над анализом ее динамики. Некоторые авторы рассматривают данную проблему с учетом того, что в политической культуре можно выделить два элемента – базовую социальную онтологию и ценностные ориентации.

С этой точки зрения представляет интерес работа А. Попова и Л. Зуевой озаглавленная «Ценности в политике». Она посвящена преимущественно изучению базовых онтологических основ политического сознания. Авторы стоят на позициях этического реализма, в соответствии с которым «ценности нельзя ни обосновать рационально-логически, ни вывести их при помощи дедукции». Они выделяют две основные подгруппы базисных ценностей – инструментальные и конечные, причем под первыми понимают представления о жизненных принципах, которым индивид должен следовать в любой жизненной ситуации, а под вторыми – предельные представления о том, к чему каждый человек должен стремиться. Рядовой индивид в целом независим от элиты и «через базисные ценности, усвояемые им из политической культуры общества, пользуется относительной автономией и свободой при определении собственных политических приоритетов».

Среди многочисленных определений политической культуры, сосуществующих в современной специальной литературе, наиболее точна, на мой взгляд, предложенная Э.Я. Баталовым: «Политическую культуру можно охарактеризовать как систему исторически сложившихся, относительно устойчивых и репрезентативных («образцовых») убеждений, представлений, установок сознания и моделей поведения индивидов и групп, а также моделей функционирования политических институтов и образуемой ими системы, проявляющихся в непосредственной деятельности субъектов политического процесса, определяющих ее основные направления и формы и тем самым обеспечивающих воспроизводство и дальнейшую эволюцию политической жизни на основе преемственности».

Если говорить о термине «советская политическая культура», то в зарубежной советологии интерес к его трактовке возник с 60-х годов XX века. Это было обусловлено стремлением объяснить неожиданную стабильность коммунистического режима после начала хрущевской оттепели, т. е. после значительного снижения уровня государственного насилия и прекращения массовых репрессий. Анализируя государственную практику отдельных социалистических стран в соответствии с их национальными особенностями, концепция политической культуры фактически помогла созданию новой дисциплины – сравнительного изучения коммунистических систем. Тот же подход позволил советологам сосредоточиться на проблеме постепенных политических изменений советского строя, ибо, с точки зрения сторонников так называемой тоталитарной модели, трансформация системы после смерти Сталина вероятнее всего привела бы ее к полному краху. Напротив, приверженцы концепции политической культуры отвергали подобные ожидания революционного переворота как чистый миф. Советский режим, с их точки зрения, опирался на значительную общественную поддержку в огромной степени по причине «совместимости традиционных представлений и верований россиян с действиями и основополагающими целями большевиков».

Концепция политической культуры, приспособленная к советологии, укрепила мнение о преемственности советского периода истории по отношению русскому дореволюционному, а также о господстве авторитарных тенденций в культуре каждого из них.

Таким образом, политическая культура включает в себя ряд элементов, которые сформировались в течение многих сотен лет, десятилетий и поколений: познавательный – политические знания, политическая образованность, политическое сознание, способы политического мышления; нравственно-оценочный – политические чувства, традиции, ценности, идеалы, убеждения; поведенческий – политические установки, типы, формы, стили, образцы общественно-политической деятельности, политическое поведение; ценностные отношения – общекультурные ориентации, отношение к власти, политическим явлениям.

Эти элементы обусловлены социально-экономическими, национально-культурными, общественно-историческими и другими долговременными факторами. Они характеризуются относительной устойчивостью, живучестью и постоянством.

Совершенно очевидно, что политическая культура не формируется в некой абстрактной реальности. Поэтому мы считаем, что взгляды ученых на политическую культуру как продукт культурно-исторического опыта заслуживает специального анализа.

По мнению В.А. Щученко «культура исторична в самом точном значении этого слова. Преемственность и наследие – важнейшая предпосылка самого исторического существования культуры. Историко-генетический анализ культуры – это относительно новый аспект теории историко-культурного процесса. Здесь и сегодня все еще существует описательно-хронологический, нарративный подход, и те, кто его используют бесхитростно нанизывают друг на друга имена, события, памятники, выстраивают случайно подобранные цепи причин и следствий, игнорируя тем самым как принцип системности, так и принцип генетического рассмотрения общественной жизни. Историко-генетический анализ явлений культуры должен опираться на вполне определенные теоретико-методологические основоположения».

В науке как отечественной, так и зарубежной существует множество подходов к решению проблемы развития и прогресса культуры. Автор данной работы придерживается в этом вопросе традиции, восходящей к авторитетам русской философии – Н. Данилевскому, Н. Бердяеву, понимавших Россию как самостоятельный культурно-исторический тип, самодостаточную цивилизацию. Но даже если придерживаться в этом вопросе другой точки зрения – эволюционистского подхода, то и в этом случае вместо оценки в категориях «высший», «низший» более правильно будет разобраться, насколько закономерен тот или иной этап развития культуры.

Сегодня общепринятой можно считать точку зрения, согласно которой традиции отечественных политических институтов, стремления и интересы граждан, а также стиль политического лидерства – продукт исторического и культурного опыта, сложившейся системы отношений. Политические процессы протекают под влиянием системы коллективных убеждений, символов и ценностей, которые либо способствуют общественному развитию, либо порождают упадок и нестабильность.

В этом смысле интересны размышления А. Ахиезера относительно формирования в России политической культуры в различные исторические периоды.

Он и ряд других ученых полагают, что догосударственная культура в Древней Руси была традиционной, архаичной. В восточно-славянском ареале она может быть названа вечевой. Ее специфика заключалась в ориентации на социокультурную статику, на идеал «тишины и покоя», на противостояние инновациям, угрожающим воспроизводству сложившихся культуры и отношений людей, нацеленность на воспроизводство локальных миров. Для локального мира характерна ситуация, когда все члены общности знают друг друга в лицо и противостоят отношениям, опирающимся на абстрактное мышление. Подобная культура формировалась с незапамятных времен, когда люди организовывались в догосударственные локальные миры, в родовые общины, перераставшие затем в территориальные, формировали патриархальные семьи и т. д. Народная культура служила массовой предпосылкой последующей истории – истории формирования государственности и политической культуры с присущими им сакральностью и специфической легитимностью.

Исследование истоков политической культуры Ахиезер рассматривает, начиная с архаичной сакральности, которая с его точки зрения оказала огромное влияние на дальнейшее формирование и воспроизводство российской государственности. Механизм сакрализации догосударственного типа власти заключался в абсолютизации тотема – инстанции, которая воспринимается в соответствующей культуре как реальный субъект решений и действий для каждого человека, включенного в данное сообщество.

Принятие христианства на Руси было равноценно вступлению страны в цивилизованный мир, в сферу влияния осевого времени, без чего было бы невозможно формирование сакральности в масштабе большого общества.

Христианство послужило той культурной основой преодоления языческого доосевого страха перед безграничностью пространства, которое стимулировало «возникновение исторического сознания и ощущение своей связи с окружающим Русь миром, с мировой историей».1

Петр I сформулировал в качестве общегосударственной ценности и основы своей политики утилитарное представление об «общем благе», одновременно оттеснив христианскую сакральность в пользу просветительской версии государственности, принятой в Европе после Тридцатилетней войны и предполагавшей власть светского правителя над церковью.

Утилитаризм – это особая форма культуры. Она может быть умеренной и развитой. Утилитаризм в его умеренной, ограниченной форме связан с собирательством, с поиском всевозможных средств для приобретения уже готовых благ. Утилитаризм в его развитой форме нацелен на частную инициативу, производство, создание благ.

Петр I соединил через понятие общего блага новый культурный ресурс в виде утилитаризма с жизненно важными проблемами государства и общества. Развитие утилитаризма достигло масштабов и уровня, которые свидетельствовали о качественном сдвиге в культуре в целом. Это означало выход за рамки исторической инерции, привычной культуры, веками складывавшейся логики.

Реформаторский импульс способствовал появлению все большего числа людей, которые видели спасение страны, преодоление ее отсталости в повышении уровня образования и культуры, в тиражировании в России некоторых элементов западного потенциала. Но все эти усилия давали ограниченные и неустойчивые результаты. Очень скоро выяснилось, что новые стереотипы встречают мощное сопротивление, и всесильное, казалось бы, государство натолкнулось на преграду.

Ослабление страны в последующие царствования, тенденция возврата к допетровским порядкам, слабость государственности, когда трон становился игрушкой в руках случайных сил, свидетельствовали о глубоком внутреннем расколе в обществе, о неприятии частью этого общества петровских реформ, что отразилось в частности, в длительном противостоянии «славянофильства» и «западничества».

Но именно при Петре I была заложена новая историческая традиция – периодически предпринимавшиеся попытки проводить реформы на основе использования утилитаризма. Эта цепь попыток в конечном итоге привела в начале XX века к национальной катастрофе, к краху государства, распаду общества, крушению империи, жестокой гражданской войне и массовому террору.

Наглядным примером поиска компромисса между традиционной и утилитарной культурой в дореволюционный период в начале XX века можно считать Манифест 17 октября 1905 года, который, впрочем, не смог снять напряжения в обществе.

В. Ульянов (Ленин) оказался в этом смысле более прозорлив. Он первым понял, что эффективно решать политические задачи можно через обращение к разным группам населения, к массам крестьян и рабочих. Но обращался он к ним не на языке политики или науки, а на дополитическом языке «народной правды», на языке доосевой культуры. Целью его обращений было стремление вызвать массовое брожение, эмоциональный взрыв, смуту, активизацию архаичных структур сознания.

Вместе с тем, большевизм хорошо усвоил одну из отечественных политических традиций – тяготение народа к сильной государственной власти. В условиях коммунистической диктатуры вождь объявил себя носителем и рупором консенсуса.

Таким образом, в отношении России справедливо утверждение, что политическая культура общества, обладающего многовековыми устойчивыми традициями, развивается на основе преемственности.

Несмотря на резкие разрывы с прошлым, на каждом этапе развития (языческий период, Киевская Русь, Московское царство, Петербургская империя, советский и постсоветский периоды) вольно или невольно интегрировались некоторые основополагающие особенности предшествующих эпох, и, таким образом, изменчивость сочеталась с преемственностью. Очевидно, что после большевистской революции не произошло немедленной трансформации политической культуры. Однако для многих людей, выросших в крестьянской общине, обращение большевиков к категориям социальной справедливости, обещание построить «царство Божье» на земле перекликалось с христианскими установками народного восстания. Марксизм был воспринят народом как социальная религия, на что обратил внимание Н. Бердяев в «Истоках русского коммунизма» и других своих философских трактатах. «Душа русского народа была формирована православной церковью, она получила чисто религиозную формацию. <…> В силу религиозно-догматического склада своей души русские всегда ортодоксы или еретики, раскольники, они апокалиптики или нигилисты. <…> И всегда главным остается исповедание какой-либо ортодоксальной веры, всегда этим определяется принадлежность к русскому народу».

Русская духовность, по мнению Н. Бердяева, чужда западному просвещению. Западные и восточные элементы в русской культуре существуют как бы порознь и противостоят друг другу. Западное просвещение, перенесенное на русскую почву петровской реформой, сконцентрировалось в узком слое дворянства и интеллигенции. Усвоив западные знания, этот слой оторвался от народа, продолжавшего жить своими традициями, стал для него «чужой расой». Но и само «образованное общество» восприняло иноземные влияния поверхностно. Они не смогли совершенно преодолеть русского человека, а лишь породили в его сознании и делах напряженные коллизии: созданная Петром империя разрасталась, сделалась обширнейшим государством в мире, но ее единство не носило духовного характера. Наоборот, оно порождало и воспроизводило разрозненную духовность. Поэтому, утверждает Бердяев, при всем своем внешнем величии русское государство XIX века было противоречивым и нездоровым. В сердцевине его был заложен конфликт между исконной русской идеей гармонично устроенного православного государства («Святая Русь») и заимствованной у немцев идеи империи. Разрешением этого конфликта – разрешением болезненным, но по-своему закономерным, и стала, по Бердяеву, русская революция.

Спустя 15 лет после распада СССР, можно сделать вывод, что при всех общих чертах, советская политическая культура имела свои особенности. С одной стороны, она представляет собой некий целостный продукт в культуре. С другой стороны, она постоянно трансформировалась. Но, так или иначе, «феномен советской культуры занимает место в системе исторической типологии мировой культуры как один из наиболее значимых и вместе с тем драматических периодов в истории борьбы человечества за идеалы социальной справедливости. В этом заключена его поучительность и непреходящая ценность».

Глава 2. Ментальность советской политической культуры

.1 Советская идеология как важнейшая предпосылка формирования ментальности советской политической культуры

Анализ современных публикаций на предмет ментальных особенностей советского человека показывает, что во многих из них (например, статьи Р. Бистрицкаса и Р. Кочюнаса, Л.Я. Гозмана и А.М. Эткинда, труды В.Е. Кагана, Б.И. Кочубея и др.) исследуется не русский национальный характер, а специфический менталитет, который сложился у граждан Советского Союза за семь десятилетий нашей истории. Авторы многих работ описывают некий психологический тип личности, формирование которого зависит не столько от географических условий обитания, сколько от конкретного типа общественных отношений, от той модели социально-экономической формации, к которой принадлежит данная личность.

Однако довольно часто в своих оценках авторы пользуются стереотипами. И далеко не все эти стереотипы соответствуют действительности. Недостаточно описать теоретическую конструкцию «советская личность», указав, что ей свойственно невыделение себя из «мы» и что ее единственная целевая функция – стремление к власти и повышение своего статуса. Для того чтобы предложенная модель обрела право на существование в науке, необходимо проанализировать структуру социальных целей у людей, отобранных по четким и объективным критериям их соответствия «советскости». До сих пор это не удавалось никому.

В настоящее время мы не можем говорить о выделении какого-то конкретного набора признаков «советскости». Изучаемое явление представляется настолько сложным, что желание выделить такие признаки без тщательного изучения существующих внутри явления связей легко может привести к ошибке. В качестве системообразующего признака с равным успехом могут выступить и ценности людей, и космогонические представления о мире, и архетипы коллективного бессознательного.

Возможно, существуют и другие подходы к пониманию структуры менталитета, но если мы говорим о ментальных признаках советской политической культуры, то основой формирования этих признаков выступает идеология, которая существовала в СССР и определяла во многом массовое сознание.

Среди исследователей относительно понятия «идеология» нет согласия. Следуя взглядам К. Манхейма, П. Бергер и Т. Лукман полагают, что влиянию идеологического контекста подвержено все человеческое мышление, за исключением математики и некоторых областей естествознания. Своеобразие и характер структуры сознания, ее зависимость от определенной «социальной сферы» характеризует, по мнению К. Манхейма, идеологичность человеческого мышления, которая не рассматривается как неправда, ложь и т. д.

Некоторые исследователи предлагают выделять, по крайней мере, пять смыслов понятия «идеология».

Идеологией, во-первых, называют совокупность идей, выражающих определенные интересы. Носителями данной совокупности могут быть и отдельные представители той или иной профессии, и большие социальные группы людей, и государства. Во-вторых, идеологией называют совокупность политических убеждений и установок. В этом случае различают, к примеру, идеологии либерализма, консерватизма, социализма, национализма, анархизма, феминизма, экологизма, религиозного фундаментализма и др. Идеологией, в-третьих, называют совокупность идей, отражающих экономическую структуру общества. В этом случае принято говорить об идеологии богатых и бедных, производителей и потребителей, а также идеологии экономического развития, стагнации и т. п.

В трех, указанных выше смыслах, понятие идеологии используется не только в научной литературе, но и в повседневной жизни. Специальное научное изучение феномена идеологии, позволяет различать также, в-четвертых, идеологию как превратное, искаженное сознание некоторого социального класса. Впервые данное понимание идеологии было четко сформулировано в XIX веке К. Марксом и Ф. Энгельсом в рукописи «Немецкая идеология». По мысли немецких ученых, идеология является ложным классовым сознанием в силу того, что представители определенного класса, стараясь представить свои интересы как интересы других классов, не могут не навязывать этим классам собственные заблуждения и иллюзии, которые маскируют подлинное положение дел. Идеологией, в-пятых, называют систему идей, обслуживающую определенные виды общественной практики и отличающуюся от теоретического осмысления действительности.

В качестве, так сказать, первого общего в представленных определениях идеологии, прямо бросается в глаза ее истолкование как совокупности (иногда также говорят о системе и т. п.) идей (или мнений, убеждений, представлений и т. п.). Какие бы конкретные смыслы не вкладывались в понятие идеологии, она всегда понимается как совокупность (система) идей (убеждений, представлений).

В СССР идеология из абстрактной категории превратилась в некий фундаментальный признак советского государства. Так, например, трактует понятие идеологии «Краткий философский словарь» 1954 года: «Идеология – это система определенных взглядов, идей, которых придерживается тот иной класс или политическая партия. Политические взгляды, философия, искусство, религия – все это формы идеологии. Отсюда видно, что понятие идеология понимается очень широко. Поэтому, когда мы говорим непосредственно о советской политической культуре, советскую идеологию можно вполне рассматривать как основу формирования данной культуры.

Идеологией рабочего класса являлся марксизм-ленинизм – идейное оружие Коммунистической партии и рабочего класса в революционном социалистическом преобразовании общества. КПСС, опираясь на фундамент марксизма-ленинизма, определяла всю хозяйственную, политическую и культурную деятельность государства.

Недавняя история показала, что разрушение обыденной социалистической идеологии началось с отказа от «идеи социализма», выраженной в пропагандистской терминологии и воспринятой в свое время как символическая культурная форма, степень усвоения которой соответствовала авторитетности передающего института – Коммунистической партии. Делегитимация Коммунистической партии -своеобразного культурного института, обеспечивающего социализацию, привела к делегитимации общественного строя, который обозначался как «социалистический» и идентифицировался с партией.

С какими конкретными понятиями чаще всего отожествляют советскую идеологию? Обращаясь к исследованиям различных авторов, можно сделать вывод, что наиболее часто встречаются такие понятия, как «труд», «равенство», «братство», «социальная справедливость». Как известно, главным лозунгом социализма был «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» (интернационализм), а основным принципом: «от каждого по способностям, каждому по труду».

Попадая на определенную «ментальную почву» и воспринимаясь в соответствии с умонастроениями конкретного этноса, уже существующее массовое сознание с помощью идеологии получает соответствующие общественно-политические ориентиры, адаптируется под новые запросы правовых норм и государственного управления. С другой стороны, в процессе формирования идеологии важную роль играют ментальные стереотипы и установки его участников – ученых, художников и т. д. Образ мира, заданный языком, традицией, воспитанием, религиозными представлениями, всей общественной практикой людей, – устойчивое образование, меняющееся медленно и исподволь, незаметно для тех, кто им обладает, и кто пытается им манипулировать.

Размышления Г.Г. Дилигенского позволяют нам определить место идеологии в массовом сознании: «Географическая среда, в которой существует данная социальная общность, и ее историческое прошлое, уровень ее материальной жизни и характер потребления, условия трудовой деятельности, место в существующих социальных отношениях, культура и идеология окружающего ее общества, его политические институты и формы общественно-политической жизни, наконец, общая социально-политическая обстановка в стране и мире – все эти и еще множество других аспектов действительности, переплетаясь и взаимодействуя, образуют объективную почву массового сознания».

«В массовом сознании, – пишет Г.Г. Дилигенский, – запечатлены знания, представления, нормы, ценности, разделяемые той или иной совокупностью индивидов, выработанные в процессе их общения между собой и совместного восприятия социальной информации. Массовое сознание отличает, следовательно, во-первых, социальная типичность всех образующих его компонентов, во-вторых, их социальное признание, санкционирование той или иной массовой общностью».

Отсюда также можно сделать вывод, что массовое сознание – это не монолит, а мозаичное, хотя и относительно целостное образование, состоящее из множества подвижных элементов. В частности советское массовое сознание определялось тем фактором, что оно было «классовым», при этом оставаясь «народным». Идеология «советского человека» или «советского общества» – это не набор догматических идей. Здесь имеет место проблема «двоемыслия», несоответствия официального и «приватного», которому были подвержены и «верхи», и «низы» советского общества. При этом «широко понимаемая двойственность, бинарность нормативно-ценностных регуляторов может считаться свойством любых социокультурных систем и эпох».

«Народный социализм» в послереволюционной России, а затем в Советском Союзе был относительно самостоятельным культурно-идеологическим комплексом. Он существенно отличался от «марксистско-ленинской идеологии» и менялся на разных этапах развития советского государства. Идеи социализма утверждались во многом потому, что изменения в повседневной жизни воспринимались как улучшение и преимущества по сравнению с каждым предшествующим периодом. Непосредственный жизненный опыт подтверждал преимущества социализма, и таким образом доктрина социализма поддерживалась в повседневном сознании, несмотря на ироническое отношение ко многим официальным требованиям.

.2 «Советское» как состояние российской исторической системы

По словам А.С. Ахиезера, «современная российская история вплотную столкнула две парадигмы развития: западную, формационную, унифицирующую и цивилизационную, связанную с сохранением творческого многообразия. …Бросается в глаза тенденция варваризации постсоветского пространства. С одной стороны, одичание повседневности – ухудшение моральной статистики, порча нравов, экономическое, социальное, духовное запустение. С другой – варваризация политики, усиление этноцентричных импульсов, тенденция к трайбалистскому мышлению, племенному сепаратизму, вождизму, отступлению права перед силой. Закономерность довольно четкая: чем сильнее дистанцированность от России, а внутри – от федерального центра, тем явственнее провал в доиндустриальную, догородскую, додемократическую архаику. В этом – парадокс постсоветского национализма: национализм «окраин» сначала выдавал себя за движение за демократическую автономию, против тоталитарного централизма. Когда же разрыв советского пространства осуществился, раскрылся подвох истории: большинство населяющих страну народов ощутили себя отброшенными далеко назад».

Пользуясь терминологией Р. Барта, советскую идентичность в современной социокультурной ситуации можно определить как «парадигматическое сознание», которое «есть сознание формальное: оно видит означающее как бы в профиль, видит его связь с другими виртуальными означающими, на которое оно похоже и от которых в то же время отлично; оно совсем или почти совсем не видит знак в его глубинном измерении, зато видит его в перспективе; вот почему динамика такого видения – это динамика запроса: знак запрашивается из некоторого закрытого, упорядоченного множества, и этот запрос есть высший акт означивания…»; макросоциальная идентичность советского человека являлась «символическим сознанием», которое «есть отказ от формы: в знаке его интересует означаемое; означающее для него всегда производно».

Советская идентичность как «символическое сознание» объединяла надэтническую общность советских людей (означаемое) с образцами коммунистической идеологии и коллективистской культуры (означающее).

По словам А.А. Зиновьева, «словом совок сейчас называют представителей поколений, которые сформировались и прожили более или менее значительную часть жизни в советский период. Употребляя это слово,

употребляющие его тем самым выражают презрение к советской эпохе и к порожденным ее людям. …Мы образовывали человеческий фундамент советского общества. …Основа советского общества позволяла многим миллионам людей жить достойно. Это определяло высокий уровень самосознания советского человека – совка. …Сейчас все то, что было достигнуто в советский период для миллионов таких совков, как я, потеряло всякую ценность и вообще оказалось ненужным. Это самая большая потеря русского народа за всю его историю. Потеря трагическая, катастрофическая. Произошла переоценка ценностей».

Человек, воспитанный единой советской культурой и идентифицировавший себя в качестве представителя общего социального организма, с распадом системы оказался в мировоззренческой «растерянности»: втянутый в водоворот повседневности выживания, человек в постсоветской России уже не рассуждает о большой политике и культуре, жизнь не дает ему возможности остановиться, чтобы объективно проанализировать историю жизни предшественников, сопоставить ее с сегодняшними социальными и культурными ценностями, рационально взглянуть на свое будущее, чтобы не оставаться далее пассивным участником истории человечества. По словам Б.В. Маркова, «для того, чтобы создать новое и даже сломать старое общество, необходимо знать их устройство. Сведение прошлого режима к тоталитарной идеологии, расцениваемой как ложное сознание, является сильным упрощением».

Самыми яркими симптомами ценностно-идентификационного кризиса современного российского общества являются пассивность и зависимость,

которые все более усиливаются вследствие доминирующей социальной политики и отсутствия гражданского общества. «У сегодняшнего россиянина, – пишет И.К. Пантин, – великое множество проблем, с которыми он еще не в силах справиться. Но, думается, главное сейчас для нашей страны – это проблема свободы, права (и умения) человека действовать по своему усмотрению. Как бы слабо ни ощущал «средний человек» ее важность, без формирования глубинного чувства личной ответственности и самостоятельности, без осознания свободы как морального долга и укоренения ее во внутреннем мире индивида у российского общества не может быть приличного будущего, даже если оно, в конце концов, справится с экономическим кризисом. …Осознание свободы как ценности, хотя и минимально выраженное, уже возникает в широких слоях российского общества. И пусть нужда забивает ростки нравственной самостоятельности, все равно россияне сегодня чувствуют себя психологически более свободными, чем тогда, когда они жили при господстве «партии-государства».

В постсоветский период «патерналистская структура становится объектом патерналистской же критики. …Причем значительная часть критики в адрес партийно-государственных структур и в «диссидентский», и в «перестроечный» период также ограничивалась патерналистскими рамками. Образ «отеческого государства» – едва ли не наиболее инерционный компонент советского социального сознания».

Внешний аспект ее связан с отказом от противостояния капиталистическому миру, «западной» культуре, а «внутренний» – с уходом от исторически уже традиционного в массовом сознании «советского» восприятия политических авторитетов и ценностей»; переворот в идентичности был обозначен: «заметным спадом провоенных, «оборонных» настроений», «ослаблением влияния «земной» религии – марксизма-ленинизма, ее «богов» и «апостолов», «исключением КПСС как института «идентификации на общегосударственном уровне».

«Конец марксизма-ленинизма, – пишет П. Козловски, – по своему всемирно-историческому значению сравним лишь с крушением языческого политеизма в поздней античности. …Вместе с марксизмом-ленинизмом приходит к концу героический век рабочего и его всеобщей мобилизации. С окончанием европейской гражданской войны, которая велась из-за правильного понимания героя, «рабочего», и из-за того, каким типом человека является призванный и законный совокупный труженик мирового духа, исчерпался также и модерн как идеология. Ибо гегельянство со своей теорией человека как совокупного труженика мирового духа и марксизм со своей теорией пролетариата как освободителя человечества как раз и образуют идеологию модерна. …Всякая гражданская война ведет к ситуации, в которой победитель не только победитель, а побежденный не только побежденный. Так и либерализм сегодня не только победитель, а социализм не только побежденный».

Возможная угроза дестабилизации демократических институтов в современной России связана с распространением в обществе негативного отношения к российской демократической модели социального устройства и представлений о невозможности повлиять на происходящее, используя легитимные средства демократической политики – через систему представительства интересов и выборы. «Современная Россия, – отмечает Т.Н. Самсонова, – страна полудемократическая. Нынешняя стабилизация через стагнацию, своего рода «стабилизация застоя» делает весьма проблематичным выход из создавшейся сложной ситуации в ближайшее время. …Разрыв между надеждами и реалиями наших дней вызывает у людей чувство безысходности (фрустрацию), приводит к росту алармистских настроений, к цинизму и политической апатии части населения страны и, в конечном счете, ведет к патогенезу социума».

Что касается советского наследия, то В.А. Щученко полагает, что оно «не может быть отменено декретами, что после распада СССР сохраняется общность, выражающаяся в тесных экономических связях, в существовании общих границ, в культурных ценностях, поведенческих нормах и в восприятии внешнего мира».

Этого же мнения придерживается и А.А. Зиновьев, говоря, что система современной российской власти «в целом обнаруживает тенденцию не просто к советизму, но к советизму вождистского типа».

Раздвоение и стигматизация советской идентичности в современной социокультурной ситуации обусловлены дегуманизацией коммунистической идеологии и глубоким разочарованием в социалистической идее в массовом сознании советских и российских граждан.

Исчезновение Советского Союза и крушение коммунистической идеологии отозвались в постсоветской России глубинным кризисом межэтнической культуры советского-российского народа, самосознание которого было ориентировано не столько на этнические или классовые признаки, сколько на сопереживание коллективной макросоциальной принадлежности к крупнейшей в мире державе и культурную идентификацию советских людей, в первую очередь, интеллигенции.

По словам М.С. Уварова, «еще в начале 90-х годов исследователи отмечали парадоксальную связь нарождающегося интереса к постмодерну с аберрациями и «ломками» постсоветского коммунистического сознания. Иными словами, период новейшей российской реформы логически совпал с попытками реформирования коммунистической идеологии, что нашло свое преломление и в экономическо-политическом, и в культурно-историческом мышлении. Эклектизм и навязчивость – родовые черты постмодерна – одновременно заявили о себе и как о символах коммунистической идеи, пытающейся обрести «свое иное» в новой исторической ситуации».

Российская идентичность вбирает в себя значительную часть советского наследия: многие российские граждане склонны судить о современности и оценивать тенденции развития страны с позиций советского жизненного опыта, причем для большинства граждан России именно советский период определяет всемирно-историческую значимость достижений страны: в повседневном человеческом общении практически всё, что составляет предмет общенациональной и общекультурной гордости, не вызывая при этом значительных разногласий, относится именно к советской эпохе.

«Советская история, – пишет Ю.А. Левада, – знала лишь одно поколение вполне советских людей. Хронологически это, в основном, поколение (когорта) вступивших в активную социальную жизнь в начале 30-х годов и занимавших ключевые позиции в ней до середины или конца 50-х. Предыдущее поколение было переломлено революционными потрясениями и лишь отчасти приспособилось к новой для него жизни. Последующее – встретило и, в общем, с готовностью приняло кризис и распад всей системы. То, что советская и подобные ей общественные системы не оказались способными воспроизводиться в последующих поколениях – факт сегодня общепризнанный».2

В данном случае нам кажется, что утверждение о полной гибели советской идентичности в современных российских социокультурных и социально-политических реалиях не соответствует действительности. По словам Л. Шестова, «человек настолько консервативное существо, что всякая перемена, даже перемена к лучшему пугает его, и он обыкновенно предпочитает привычное, хотя бы дурное, старое – новому, даже хорошему. …Люди не любят признаваться в своих заблуждениях».

По мере заявленного властью продвижения к демократии западного образца определенные элементы советской идентичности не только не исчезли, но, наоборот, укрепились в массовом сознании. Об этом свидетельствуют и образ жизни большинства россиян, которые практикуют, наряду с западным индивидуалистическим стилем, советский коллективистский и патерналистский стили взаимоотношений в трудовых и общественных отношениях, и макросоциальная идентичность рядовых граждан, принявших конформистские и коллективистские, а вовсе не активистские и индивидуалистские образцы поведения, присущие западному гражданскому обществу.

Советская надэтническая идентичность в современных социокультурных условиях существования российского общества остается значимой. Построение же демократической гражданской идентичности в современной России станет возможным лишь с преодолением макросоциальной идентичности советского человека, человека исчезнувшей культуры и разрушенного общества, точнее, с глубинным переосмыслением политических, идеологических, дискурсивных, социальных и индивидуальных практик, формировавших советскую идентичность.

Консолидировавшая советское общество на протяжении десятилетий всеобщая единообразная система образования, нередко подвергавшаяся тотальной критике в постсоветский период, в культурной идентичности граждан современной России играет специфическую роль: в условиях исчезновения советской системы и отсутствия четкой культурно-идентификационной и общегражданской базы социально-культурный архетип советского образования является фундаментальным способом идентификации с советским прошлым.

Итак, коллективистские и социалистические ценности в советской идентичности трансформировались в ценности индивидуальной свободы и персонального благополучия. Советская идентичность перестала быть индивидуально выраженной силой коллектива, силой индивидуализированной всеобщности устремлений, потребностей, целей; советская личность перестала олицетворять «силы прогресса». В постсоветские годы сформировалась ситуация, в которой «бывший» советский человек испытывал культурно-идентификационную нестабильность вследствие деформации и стигматизации ранее сформированных советских интерпретационных систем, прежде всего, советской идеологии. Несоответствие современных социокультурных и социально-политических процессов прежним интерпретационным системам и идентификационным типам формирует в сознании россиян стремление к коллективной надэтнической идентичности и тяготение к советскому прошлому. Актуализация советскости в современном российском обществе объясняется тем, что трансформация советского самосознания, бывшего базой всей тоталитарной системы, не носила линейного и однозначного характера; в постсоветские годы происходила кристаллизации разных типов макросоциальной идентичности, которые способствовали сдерживанию модернизационного развития.

.3 Советская политическая культура: отличительные признаки и формы проявления

Приступая к заключительному разделу нашего исследования, обозначим его главную задачу: выделить насколько это возможно основные признаки советской политической культуры и формы ее проявления.

Представляет интерес в этом смысле определение социалистической культуры, данное академиком М.П. Кимом: «Социалистическая культура – это динамичное состояние духовной жизни общества первой фазы коммунистической формации, определяемое социалистическим способом производства и характеризуемое высокими достижениями в духовном (интеллектуальном, моральном, художественном) росте трудящихся масс и их сознательно-активным участием в духовном производстве, невиданными в прошлом успехами в освоении мира и направляющей ролью в нем социалистической идеологии рабочего класса, органическим сочетанием завоевания науки и искусства с диалектико-материалистическим мировоззрением, интенсивным процессом социальной интеграции и интернационализации духовной жизни, единством национальной формы и интернационального содержания культуры, гуманистической системой производства, накопления, распределения и потребления духовных ценностей, цель которой – всемерное увеличение духовного потенциала социализма, создание духовных предпосылок перехода к коммунизму, формирование гармонически развитой личности строителя коммунизма».

В некоторых современных исследованиях в качестве системообразующего компонента российского историко-культурного типа в широком смысле предлагается понимать уникальный набор типологических черт культуры, в основании которого лежит исторически сформировавшийся тип ментальностей. Последние представляют собой, своего рода, ядро культуры, её генетический код.

Быть может, нельзя считать ментальные признаки дореволюционной политической культуры России и России советской – идентичными, однако некоторые общие черты были им присущи. Среди них – патернализм, государственность и социоцентризм. В современной трактовке патернализм понимается как доктрина и деятельность с позиций «отеческой заботы» по отношению к слоям и группам, менее защищенным в социальном и экономическом отношениях. В общественной сфере исторически патернализм представлял семейные интересы в сношении с внешним миром: общиной, соседями, старостой, барином. В хозяйственно-бытовой сфере – управлял собственностью, давал задания и контролировал их исполнение. За ним закреплялись функции поощрения и наказания, контроля за соблюдением нравственных норм. Фактически речь идет о властных отношениях авторитарного типа в первичной ячейке общества. Но в советском типе политической культуры базисом выступает, прежде всего, идеология.

Следует отметить, что в период сталинских репрессий идеологическое влияние подкреплялось физическим устранением не только представителей буржуазии, дворянства, духовенства, старой интеллигенции, то есть тех, кто

не смог (или не хотел) побороть свои ментальные стереотипы, не вписывающиеся в представления о «советском человеке», но и многих просто инициативных, активных, критически воспринимающих действительность, а потому потенциально опасных, граждан. В этот период в нашем обществе произошел как бы «искусственный отбор», дополнивший естественную корректировку менталитета посредством идеологии, прямым уничтожением тех, кто эту идеологию не воспринимал. В результате такого эксперимента появился новый тип ментальности – советский, характеризующийся наличием не только положительных, но и отрицательных черт.

В.Н. Иванов считает, что власть в России вне зависимости от смены режимов традиционно имеет авторитарную политико-культурную «матрицу», так как в основе политической жизни лежит сильнейший персонализм, а политические представления населения основываются на стихийном монархизме или «вождизме». Несмотря на специфичность подданничества советского типа (почитание вождей, конформизм, абсолютизация классовых ценностей и отрицание достижений западной демократии) культ вождей оказался тесно переплетенным со стихийным монархизмом части населения.

Этатизм является базовым принципом общественной жизни в России. А из этого вытекают огромная политическая роль бюрократии, патернализм и ориентация гражданина на социальное восхождение вследствие занятия более высокой позиции в государственной иерархии. Тогда как «выключенность» широких народных масс из повседневного политического процесса способствует их политической инертности и отсутствию цивилизованных или хотя бы корректных форм взаимоотношения между «верхами» и «низами».

Сохраняется крайняя гетерогенность политической культуры, определяемая существованием субкультур с совершенно различными ценностными ориентациями, отношения между которыми складываются конфронтационно, а порой и антагонистично.

Тем не менее, советская политическая культура имеет свои особенности, проявляется как многослойный, противоречивый и изменчивый в исторической динамике феномен. С одной стороны, она представляет собой некий целостный продукт идеократической системы. С другой стороны, она трансформировалась вместе с изменением советского общества. Исходной своей точкой советская политическая культура имела революционистскую ментальность, которая с особой силой проявилась в годы Гражданской войны. Очевидно, что в основе революционных потрясений лежали глубинная вера народа в справедливость и надежда на чудодейственную возможность удовлетворения своих первоочередных нужд. Если же новое общество не оправдывало надежд, то от него отшатывались. Форсированная модернизация привела к возникновению мощного слоя маргиналов, потерявших одну культуру и не обретших другой. Этот процесс сыграл существенную роль в формировании политико-культурного облика советского общества.

Многолетнее засилье советско-партийных СМИ в СССР сформировало у значительной части населения страны определенные политико-культурные стереотипы: с одной стороны, веру в непогрешимость прессы и безоговорочное признание истинности содержащейся в ней информации, и неприятие официальной информации и огульное отрицание ее правдивости, с другой стороны. Одним из признаков советской политической культуры являлся массовой энтузиазм, который нес огромный мобилизационный заряд.

Большевизм усвоил одну из отечественных политических традиций – тяготение народа к сильной государственной власти. В то же время остальные традиции российской политической культуры и, прежде всего, народоправство, игнорировались. В условиях коммунистической диктатуры вождь объявил себя носителем и рупором общественного консенсуса. Но это препятствовало развитию социальных инструментов для преодоления конфликтов. Советская система свела их до двух – отрицания существующего конфликта или уничтожения противника. В силу этого, Советская Россия стала классической страной «теорий заговоров», которые играли значительную роль в оправдании проводимой политики.

Одним из центральных организующих принципов межличностных отношений в Советском Союзе был коллективизм. Эта ориентация, внедрявшаяся в массовое сознание сверху, усваивалась с тем большей легкостью, что коллективистские (общинные) традиции всегда были сильны в России, особенно среди крестьянства, т. е. в той самой среде, из которой в 20-30-е годы рекрутировалась большая часть населения крупных городов и которая служила основным поставщиком кадров для большевистской партии.

По мнению Э.Я. Баталова, в основе советского понимания коллективизма лежит не просто отрицание индивидуализма, который клеймится пропагандой как «буржуазный принцип», и не просто признание приоритета общества по отношению к индивиду. Коллективизм в советском официальном понимании предполагает растворение индивида в коллективе, подчинение личных интересов общественным, самоотречение вплоть до самопожертвования, превращение в безличный, бесполый элемент гигантского организма, в стандартную частицу «массы», «Мы» полностью заменяет «Я». Советский коллективизм культивирует в человеке противоречивые качества. С одной стороны, готовность прийти на помощь другому, дух солидарности и товарищества, ощущение причастности к судьбам страны и чувство ответственности за общее дело. Но он же и подавляет инициативу («делай, как все!»), стимулирует уравниловку и иждивенческие настроения, атрофирует способность к самоорганизации.1

Зависимость советского человека от государства, партии и коллектива, страх перед властями, стоящими над законом, осознание своей неспособности существенно повлиять на ход политических событий не то что в стране, но даже в округе – все это способствовало формированию такой черты советской политической культуры, как конформизм, логическим и психологическим продолжением и дополнением которого в условиях тоталитарного общества выступает нетерпимость к инакомыслию.

В политическом плане нетерпимость выливалась в отказ признать конструктивную оппозицию в качестве лигитимной силы, в плане идеологическом – в отрицание любой идеи, не согласующейся с официальным кредо. А все вместе предопределяло идейно-политическую, морально-психологическую и организационную ригидность, неготовность общества к радикальным переменам, что и проявилось в полной мере в перестроечные и постперестроечные годы.

Одна из наиболее характерных черт советской политической культуры – всеобщее неуважение к закону, ориентация на неправовые методы решения политических проблем.

Неотъемлемый элемент политической культуры – культура политического самосознания. В каждом обществе существуют модели политической самоидентификации его членов, в соответствии с которыми последние соотносят себя с определенными ролями, идейно-политическими течениями, организациями. Отсутствие идеологического и политического плюрализма в Советском Союзе предопределило и отсутствие дифференцированной партийно-политической и идеологической самоидентификации ее граждан.

Другая особенность советского политического самосознания – приоритетное соотнесение себя не с той или иной нацией или народностью, живущей в СССР, а с «советским народом» как единой нерасчленимой массой, в которой национальные признаки хотя и не исчезают вовсе, но существенно нивелируются, а в идеале должны быть практически сведены на нет.

Неразвитость индивидуалистической культуры, ориентация на коллективизм предопределили низкий уровень субъективной компетентности советского человека, с чем в немалой степени связаны и его политическая пассивность, нежелание брать на себя инициативу, пытаться изменить статус-кво и т. п.

Таким образом, характерной чертой культуры политического сознания советских людей были индифферентное отношение к политике и низкий уровень ориентации на участие в политическом процессе, что составляло важнейшую предпосылку воспроизводства тоталитарного режима в стране. Одна из базовых переменных культуры политического сознания – отношение граждан к политической системе (политическому режиму), степень ее поддержки и доверия к ней. В СССР абсолютное большинство людей поддерживало существующую политическую систему или занимало по отношению к ней позицию лояльного нейтралитета. Причина этого кроется в том, что даже люди, осознававшие пороки советского строя, прошедшие через тюрьмы и лагеря (не говоря об остальных), не видели реальной альтернативы советской системе. Советское общество предстает перед нами замкнутым иерархическим обществом с полным подчинением личности государству, вождю, идее, «светлому будущему человечества».

Заключение

Завершая анализ литературы по вопросу определения ментальных признаков советской политической культуры, подчеркнем следующие важные моменты.

Политическая культура представляет собой систему исторически сложившихся, относительно устойчивых и репрезентативных («образцовых») убеждений, представлений, установок сознания и моделей поведения индивидов и групп, а также моделей функционирования политических институтов и образуемой ими системы, проявляющихся в непосредственной деятельности субъектов политического процесса, определяющих ее основные направления и формы и тем самым обеспечивающих воспроизводство и дальнейшую эволюцию политической жизни на основе преемственности.

В культурологическом аспекте понятие «ментальность» воплощает в себе такие сущности, как «картина мира», «коллективное сознание» и «коллективное бессознательное», особенности национального самосознания, культы, верования, традиции и нравственные ценности народа, языковую культуру, стереотипы, бытовые нормы и привычки.

Ментальные ценности советской политической культуры возникли в процессе взаимодействия ментального пространства социума и индивидуальных менталитетов отдельных личностей. В контексте национального и исторического развития они отразили степень самостоятельности и интеграции национального духовного потенциала, веры, чувств народа, воплотив в себе основные черты советской идеологии, главным базисом которой был марксизм-ленинизм, идеалы социальной справедливости, равенства, братства, интернационализм и другие социалистические ценности.

Ментальный признак может быть определен как характерный для конкретной культуры и конкретной общности людей элемент в системе ценностей, детерминированной экономическими и политическими условиями жизни в историческом аспекте.

К основным ментальным признакам советской политической культуры, с нашей точки зрения, можно отнести: диалектико-материалистическое мировоззрение, социальную интеграцию и интернационализацию духовной жизни, преобладание духовных ценностей над материальными, государственность, патернализм, коллективизм, дуалистичность массового и индивидуального сознания.

К ментальным признакам данного типа культуры относятся также: терпение, способность жить вопреки произволу и принуждению властей, душевность, обостренное чувство справедливости, упование на власть, преданность государству, привычка довольствоваться малым.

В общих чертах, характерными признаками советской политической культуры стали устремленность к общественной и политической организации будущего, соотнесение всех своих действий и поступков с реализацией социалистической идеи как идеи мирового счастья, справедливости и всеобщего братства. Общинность трансформировалась в коллективизм, пассивность – в апатию, патриархальность – в устойчивую персонификацию власти, мессианство – в представления о ведущей роли СССР в мировой политике, а мифологизированность сознания стала основой для веры в светлое будущее. Базовыми характеристиками политического сознания «человека советского» выступали: представление о собственной исключительности и сознание собственного превосходства; излишняя вера в авторитет государства, чувство коллектива и склонность к максимализму; иерархичность и имперский характер; «стремление быть как все и не выделяться».

Понятие советскости раскрывает сущность проблемы формирования социокультурной динамики надэтнической идентичности советского человека. Инструментальный характер советскости связан с конструированием идеологией и пропагандой полиэтнической общегражданской консолидации в целях сохранения государственно-политического единства страны. Объективный характер советской идентичности создавался едиными для советского народа культурными институтами, системой образования, средствами массовой информации, единообразием институциональной организации в сферах социальной, политической и повседневной жизни: едиными нормами права, информационной инфраструктурой, системой социального обеспечения.

Несмотря на резкие разрывы с прошлым, на каждом этапе развития (языческий период, Киевская Русь, Московское царство, Петербургская империя, советский и постсоветский периоды) вольно или невольно интегрировались некоторые основополагающие особенности предшествующих, и, таким образом, изменчивость сочеталась с преемственностью. Очевидно, что после большевистской революции не произошло немедленной трансформации политической культуры, и даже более того, в сталинский период некоторые наиболее авторитетные элементы традиционной политической культуры России даже усилились.

Благодаря подобному сочетанию прерывности и преемственности политическая культура России демонстрирует удивительную стойкость своих базовых характеристик. Стойкость этих «констант» и относительная неизменность политического поведения россиян служит одной из причин незавершенности и национальной специфики гражданского общества в России. Россия, ассимилирующая образцы западной культуры, может принадлежать к Европе, но ее гражданское общество остается не только незавершенным, но и имеет изначально русские черты. То есть политическая культура России многослойна: в ней сочетаются российские, советские и западные элементы. Мозаичность и многокомпонентость политического сознания в постреволюционную эпоху отражается через сочетание и конфликт традиции и новации. Так, Советы оказались тесно связаны с традициями общинной «прямой демократии», что обусловило социальную базу поддержки большевистской концепции построения социализма. Для многих людей, выросших в крестьянской общине, обращение большевиков к категориям социальной справедливости, обещание построить «царство Божье» на земле перекликалось с христианскими установками народного сознания.

Как показала общественная практика, замещение советской политической культуры новой – процесс длительный и зависит от многих факторов: ценностных ориентиров политических элит, динамики смены поколений, характера политической социализации молодежных групп, направления и темпов развития новых экономических и политических отношений в стране, целенаправленного формирования политической культуры, соответствующей демократической политической системе и др.

На содержание и уровень развития современной политической культуры российского общества значительное влияние оказывают следующие процессы:

радикальные изменения основ экономической, социальной, политической и духовной жизни, массовые перемещения в Россию различных групп населения из ближнего зарубежья и возникновение вследствие этого новых межэтнических, демографических, территориальных и иных образований;

изменение и усложнение социальной структуры общества, появление в ней новых социальных групп, рост имущественного неравенства, усиление вертикальной и горизонтальной мобильности;

переоценка на основе расширения информации уроков прошлого, настоящего и перспектив будущего.

Все эти процессы диктуют необходимость серьезной модификации мировоззренческих, оценочных и поведенческих ориентиров людей, т. е. всех компонентов политической культуры.

Список использованных источников

1. Агеев В.С. Межгрупповое взаимодействие / В.С. Агеев. – М., 1990. – 225 с.

. Антология мировой политической мысли: В 5 т.; ред. Г.Ю. Семигин. – М., 1997.

. Арутюнян Ю.В. Трансформация постсоветских наций: По материалам этносоциологических исследований / Ю.В. Арутюнян. – М., 2003. – 207 с.

. Афанасьев Ю.Н. Эволюция теоретических основ школы «Анналов» / Ю.Н. Афанасьев // Вопросы истории. – 1981. – № 9. – С. 53-64.

. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. В 3 т. Т. 1. От прошлого к будущему / А.С. Ахиезер. – М., 1991. – 319 с.

. Ахиезер А.С. Социокультурный ракурс Российских реформ /А.С. Ахиезер, В.В. Ильин, А.С. Панарин // Реформы и контрреформы в России. – М., 1996. – С. 360-380.

. Ахиезер А. Специфика российской политической культуры и предмета
политологии (Историко-культурное исследование) / А. Ахиезер // «Pro et Contra». – М., 2002. – Т. 7. – №3. – С. 51-76.
. Барг М.А. Эпохи и идеи: становление историзма / М.А. Барг. – М., 1987. – 314 с.

. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. – М., 1994. – 616 с.

. Баталов Э.Я. Политическая культура: Понятие и феномен / Э.Я. Баталов // Политика: Проблемы теории и практики. Вып. VII. Ч. 2. – М., 1991.

. Баталов Э.Я. Политическая культура России сквозь призму civic culture / Э.Я. Баталов // «Pro et Contra». – М., 2002. – Т. 7. – № 3. – С. 7-22.

. Баталов Э.Я. Советская политическая культура / Э.Я. Баталов // Общественные науки и современность. – 1995. – № 3. – С. 60-70.

. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности / П. Бергер, Т. Лукман. – М., 1995. – 323 с.

. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма / Н.А. Бердяев. – М., 1990. – 224 с.

. Бистрицкас Р., Кочюнас Р. Homo soveticus или Homo sapiens? Несколько
штрихов к психологическому портрету / Р. Бистрицкас, Р. Кочюнас // Радуга. – 1989. – № 5. – С. 78-82.
. Вальцев С.В. Структура, содержание и особенности национального менталитета / С.В. Вальцев. – М., 2005. – 121 с.

. Вятр Е. Социология политических отношений / Е. Вятр. – М., 1979. – С. 260-261.

. Гегель. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 4. – М., 1970.

. Гозман Л.Я., Эткинд А.М. Метафоры или реальность? Психологический

анализ советской истории / Л.Я. Гозман, А.М. Эткинд // Вопросы философии. – 1991. – № 3. – С. 164-172.

. Гордон Л.А. Что это было?: Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-х гг. / Л.А. Гордон, Э.В. Клопов. – М. 1989. – 319 с.

. Гудименко Д.В. Политическая культура России / Д.В. Гудименко // Политическая культура: Теория и национальные модели. – М., 1994. – С. 313-349.

. Гуревич А.Я. История и социальная психология: источниковедческий аспект / А.Я. Гуревич // Источниковедение. – М., 1969. – С. 23-35.

. Гуревич А.Я. От истории ментальностей к историческому синтезу / А.Я. Гуревич // Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». – М., 1993. – С. 19-36.

. Дженусов А.И. Политическая культура: Концептуальные аспекты / А.И. Дженусов // Социально-политический журнал. – 1994. – № 11/12. – С. 77-85.

. Дилигенский Г.Г. Марксизм и проблемы массового сознания / Г.Г. Дилигенский // Вопросы философии. – 1983. – С. 11-14.

. Дилигенский Г.Г. Рабочий на капиталистическом предприятии / Г.Г. Дилигенский. – М., 1969. – 137 с.

. Зиновьев А.А. Новая стадия реформ / А.А. Зиновьев // Литературная газета. – 2001. – 26-31 декабря. – № 52.

. Зиновьев А.А. Русская трагедия. Гибель утопии / А.А. Зиновьев. – М., 2002. – 480 с.

. Иванов В.Н. Политическая социология / В.Н. Иванов. – М., 2003. – 131 с.

. История ментальностей, историческая антропология. – М., 1996.

. Кахта упанишада // Упанишады: В 3-х кн. – Кн. 2. – М., 1991.

. Кейзеров Н.М. О соотношении гражданской и политической культур / Н.М. Кейзеров // Социально-политические науки. – 1991. – № 7. – С. 121-128.

. Ким М.П. Проблемы развития социалистической культуры (некоторые

теоретические аспекты) / М.П. Ким // Культура развитого социализма: Некоторые вопросы теории и истории. – М., 1978. – С. 30-51.

. Козлов А.В. Начинается с человека. Человеческий фактор в социалистическом строительстве: итоги и уроки 30-х гг. / А.В. Козлов, О.В. Хлевнюк. – М., 1988. – 253 с.

. Козловски П. Прощание с марксизмом-ленинизмом: О логике перехода от развитого социализма к этическому и демократическому капитализму: Очерки персоналистской философии. – СПб., 1997. – 216 с.

. Краткий философский словарь / ред.: М. Розенталь, П. Юдин. – М., 1954. – С. 186.

. Левада Ю.А. Возвращаясь к феномену «человека советского»: проблема методологии анализа / Ю.А. Левада // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. – 1995. – № 6. – С. 14-18.

. Левада Ю.А. Уходящая натура?.. / Ю.А. Левада // Знамя. – 1992. – № 6. – С. 201-211.

. Лихачев Д.С. Литература эпохи «Слова о полку Игореве» / Д.С. Лихачев // Памятники литературы Древней Руси: XII век. – М, 1980. – С. 5-22.

. Манекин Р.В. Контент-анализ как метод исследования истории мысли. Опыт количественного исследования итальянских текстов эпохи Возрождения (Поджо Браччолини) / Р.В. Манекин // Клио. – 1991. – № 1. – С. 28-33.

. Манхейм К. Идеология и утопия / К. Манхейм // Диагноз нашего времени – М., 1994. – С. 7-260.

. Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры / Б.В. Марков. – СПб., 1999. – 304 с.

. Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. В 25 т. Т. 3. – М., 1965.

. Мыльников А.С. Феномен советской культуры как предмет изучения:

пять советов будущим исследователям / А.С. Мыльников // Советская культура в контексте истории XX века: Материалы научной конференции: В 2-х ч. Ч. 1. – СПб., 2000. – С. 3-12.

. Никишов Г.А. Советская культура как новый тип в истории человечества / Г.А. Никишов // Советская культура в контексте истории XX века. Материалы научной конференции. Ч.1. – СПб., 2000. – С. 18-23.

. Оболенский А.В. Драма российской политической истории: система против личности / А.В. Оболенский. – М., 1994. – 241 с.

. Петро Н. О концепции политической культуры, или основная ошибка советологии / Н. Петро // Полис. – 1998. – №1. – С. 36-51.

. Пивоваров Ю.С. Концепция политической культуры в современной науке / Ю.С. Пивоваров // Политическая наука: Теоретико-методологические и историко-культурные исследования. – М., 1996. – С. 6-46.
50. Политическая энциклопедия: В 2 т. Т. 1. – М., 1999.
. Попов А.В., Зуева Л.А. Ценности в политике / А.В. Попов, Л.А. Зуева // Вестник Моск. ун-та. – Сер. 12. – Политические науки. – 2000. – № 1. – С. 3-12.

. Попов М.Е. Антропология советскости: философский анализ: дис…. канд. филос. наук: 09.00.13 / М.Е. Попов; СТГУ. – Ставрополь, 2004. – 200 с. – Библиогр.: с. 171-200.

. Поршнев Б.Ф. История и социальная психология / Б.Ф. Поршнев. – М., 1979. – 135 с.

.Самсонова Т.Н. Основные аспекты политической социализации российских школьников / Т.Н. Самсонова // Человек и современный мир. – М., 2002. – С. 340-348.

. Сиверцев М.А. Российская политическая культура и перспективы многопартийности / М.А. Сиверцев // США: Экономика. Политика. Идеология. – 1993. – № 1. – С. 49-60.

. Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х / А.А. Голов, А.И. Гражданкин, Л.Д. Гудков и др.; Отв. ред. Левада Ю.А. – М., 1993. – 300 с.

. Социализм в перспективе постиндустриализма / ред. Е.А. Самарская. – М., 1999. – 256 с.

. Соционика, ментология и психология личности. – М., 1997. – № 1-5.

. Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки

вокруг французской школы «Анналов»; ред. Ю.Л. Бессмертный. – М., 1993. – 141 с.

. СССР глазами советологов: Сборник. – М., 1990. – 128 с.

. Уваров М.С. Русский коммунизм как постмодернизм / М.С. Уваров // Отчуждение человека в перспективе глобализации мира: Сб. стат. Выпуск I. – СПб., 2001. – С. 274-301.

. Фарукшин М.X. Политическая культура общества / М.Х. Фарукшин // Социально- политические науки. – 1991. – № 4.

. Чуешов В.И. О риторических границах идеологического дискурса / В.И. Чуешов // Коммуникация и образование. – СПб., 2004. – С. 247-265.

. Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры (ментальные признаки, источники формирования и развития) / А.И. Шаповалов. – М., 1997. – 355 с.

. Шатилов А.Б. Динамика политико-культурных предпочтений россиян и трансформация партийной системы Российской Федерации в 90-е гг. / А.Б. Шатилов // Образы власти в политической культуре России. – М., 2000. – С. 210-215.

. Шатилов А.Б. Постсоветские подходы к изучению политической культуры / А.Б. Шатилов // «Pro et Contra». – М., 2002. – Т. 7. – № 3. – С. 31-47.

. Шевченко Ю. Политическое участие в России / Ю. Шевченко // «Pro et Contra». – М., 1998. – Т. 3 – №3. – С. 87-97.

. Шестов Л. Избранные сочинения / Сост. и вступ. ст. В. Ерофеева. – М., 1993. – 512 с.

. Щегорцов В.А. Эволюция политической культуры советского общества / В.А. Щегорцов. – М., 1991.

. Щученко В.А. Менталитет русской культуры: актуальные проблемы его историко-генетического анализа / В.А. Щученко // Русская культура: теоретические проблемы исторического генезиса: сборник статей / научный редактор В.А. Щученко. – СПб: СПбГУКИ, 2004. – 264 с.

. Щученко В.А. Русская культура и культура России: неслиянность и нераздельность их исторического бытия / В.А. Щученко // Русская культура и культура России: сб. науч. ст. / научный редактор В.А. Щученко. – СПб: СПбГАК, 2001. – 128 с.

72. Chaplin J. P. Dictionary of psychology. – N. Y., 1975. – C. 313.

. Pye L. Political Culture // Intern. Encyclopedia of Social Science. – N. Y., 1961. – Vol. 12. – P. 218.

. Reber A. S. The penguin dictionary of psychology. – Harmondsworth, 1985. – C. 454.

. The universal dictionary of English language. – L., 1957. – C. 720.