Деятельность Е.Р. Дашковой по изучению и сохранению историко-культурного наследия России

• Вид работы: Дипломная (ВКР)
• Предмет: Культурология
• Язык: Русский , Формат файла: MS Word 325,63 Кб

Деятельность Е.Р. Дашковой по изучению и сохранению историко-культурного наследия России

Содержание

записка дашкова просветительский княгиня

Ведение

1. Жизнь и политическая карьера Е.Р. Дашковой

2. Российская Академия под руководством Е.Р. Дашковой

Заключение

Список использованных источников и литературы

Приложение

Введение

"Век разума и просвещения" – так говорили о своем времени великие мыслители XVIII столетия, провозвестники новых революционных идей. В историю мировой культуры XVIII век вошел как эпоха больших идейных и общественно-исторических сдвигов, острейшей борьбы с феодально-монархическими устоями и религиозным догматизмом.

В новый период вступает и русская культура, пережившая на рубеже XVII и XVIII столетии знаменательный перелом. После долгого времени насильственной культурной изоляции, обусловленной трехвековым монгольским завоеванием, а также влиянием православной церкви, старавшейся оградить Русь от всего "еретического", "западного" (в том числе образованности, нравов, форм культурного быта), русское искусство вступает на путь общеевропейского развития.

У каждой эпохи – свое "женское лицо". Олицетворением просвещенного, восемнадцатого века вполне можно считать первого директора Петербургской академии наук, первого президента Российской академии наук, статс-даму двора Екатерины II Великой княгиню Екатерину Романовну Дашкову (и на сей день единственного президента-женщину!).

Внимание к этой выдающейся женщине обусловлено как ее заслугами в развитии российского просвещения и науки, так и разнообразными талантами – писателя, композитора, редактора, коллекционера-натуралиста. Дело не в том, какой высокий пост занимала Дашкова, а как успешно справлялась она со своими обязанностями "во главе двух академий".

Глубокое знание литературы, стремление разобраться в окружающей жизни и наблюдательность позволили Е.Р. Дашковой стать одной из образованнейших русских женщин второй половины XVIII века. Недюжинный ум, образованность, неистощимая энергия и одарённость были присущи ей. Действительно, "едва ли можно найти в истории России женщину, которая бы в 18 лет принимала участие в антиправительственном заговоре, а в 38 лет возглавляла два научных учреждения России – Петербургскую Академию наук и Российскую Академию".

Актуальность данной работы обусловлена целым рядом обстоятельств:

.         В последние десятилетия вырос огромный интерес к персональным личностям, ибо через определённую личность можно проследить события политической, научной, культурной, социально-экономической и духовной жизни общества того или иного времени.

.         Е.Р. Дашкова – важная фигура в общественной и культурной жизни России второй половины XVIII века, без изучения которой сложно представить эпоху царствования Екатерины II.

.         Дашкова оставила замечательные по своей ценности мемуары, заслуживающие специального углубленного изучения для реконструкции её жизни и деятельности.

.         С именем Е.Р. Дашковой связано бурное развитие академической науки в России, что делает актуальным изучение её научно-организационной деятельности.

.         Она сделала очень много для сохранения культурно-исторического наследия России.

Целью моей работы является выявление и систематизирование деятельности Е.Р. Дашковой в сохранении культурного наследия России в конце XVIII – начала XIX века.

Чтобы детально изучить цель моей работы я выделил 4 задачи:

.         Определить основные факторы, обусловившие формирование личности и мировоззрения Е.Р. Дашковой, специально рассмотрев её "Записки" в качестве специфического исторического источника.

2.       Изучить научно-организационную деятельность Е.Р. Дашковой во главе двух Академий;

.         Изучить культурно-просветительскую деятельность Е.Р. Дашковой в Российской государстве во второй половине XVIII века;

.         Определить в целом значение Е.Р. Дашковой в сохранении культурно-исторического наследия России конца XVIII – начала XIX века.

При написании дипломной работы основными источниками являлись "Записки Е.Р. Дашковой" и письма сестёр Вильмонт гостившие у Дашковой в её имении Троицкое в конце жизни княгини. "Записки" интереснейший памятник мемуарного жанра, который представляет широкую картину придворной жизни второй половины XVIII в., здесь же интересны и описания о заграничных путешествиях автора. Текст написан по-французски и завещан компаньонке и воспитаннице Дашковой ирландке М. Вильмонт. Последняя и ее сестра собственноручно скопировали текст и вывезли две копии за границу, оригинал был уничтожен. Из-за протестов С.Р. Воронцова публикация "Записок" откладывалась до 1840 г., а в переводе фрагменты, допущенные русской цензурой, стали появляться в журналах еще позже. Большую роль в популяризации книги сыграл А.И. Герцен. Е.Р. Дашкова запечатлела многие отечественные идеи эпохи, представила социально-экономическую картину России второй половины XVIII века, воссозданы образы выдающихся людей ее времени.

Вышедшее в 1840 году английское издание "Записок" Е.Р. Дашковой было запрещено в России, но это облегчало просачивание текста на страницы русской печати. Параллельно с борьбою за легальное обнародование текстов Дашковой шёл общественный разбор, сопоставление "Записок" с современными явлениями, общественно-политическими идеалами 1860-1870-х годов.

Одной из первых работ по изучению жизни и деятельности Е.Р. Дашковой была статья А.И. Герцена, опубликованная полностью в "Полярной звезде" в 1857 году, где он видит в Дашковой одну важнейшую черту, всегда актуальную при решении коренных общественных вопросов: она – личность смелая, оригинальная, неукротимая. Появляется работа известного литератора А.Н. Афанасьева "Литературные труды княгини Е.Р. Дашковой", где он уделяет особое внимание "литературной деятельности княгини", которая, по его мнению "навсегда останется памятною в летописях нашего образования". Значительно шире и резче поставил вопрос Д.И. Иловайский, будущий официальный историк крайне консервативного направления: "После петровских реформ, в период женских царствований в веке Екатерины II такое явление, как княгиня Дашкова – неудивительно".

В 1893 году в Санкт-Петербурге был издан биографический очерк В.В. Алексеева, где прослеживаются основные периоды жизни и деятельности Дашковой, даются подробные личностные характеристики и оценки ее общественной деятельности.

После 1917 года, в течении почти 70 лет, мемуары Е.Р. Дашковой не переиздавались на родине. Отчасти это был результат определённых, позже преодолённых тенденций в изучении истории, когда сложный исторический процесс нередко представлялся явлением "двухцветным", когда большинство исторических деятелей резко разделялось на "положительных" и "отрицательных", без учёта необходимого исторического подхода. Издержки подобного подхода отразились и на судьбе некоторых мемориальных памятников, связанных с Е.Р. Дашковой: в 1927 году был разобран на "кирпичи" дом в селе Троицком, где жила Дашкова. Признаками современного преодоления подобных взглядов явились новые обращения отечественных историков к фигурам неоднозначным, исторически сложным, в частности к трудам Дашковой. Одной из первых работ после стольких лет забвения, является книга Л.Я. Лозинской "Во главе двух Академий", где автор обобщает и анализирует собранный до этого материал, даёт современную, более объективную оценку жизни и деятельности Е.Р. Дашковой. Последующие работы о княгине, в основном статьи, касались различных аспектов деятельности Е.Р. Дашковой. Это труды В.П. Вамперского, Ю.Д. Марголиса и Г.А. Тишкина, В.И. Грекова, Е.П. Челышева, М.М. Неелова, Л.П. Громовой и др. В последние годы вышел ряд интересных работ в которых специальное изучение вопроса о жизни и деятельности Е.Р. Дашковой принадлежит историкам: Н.П. Карпиченко, Л.В. Тычининой, А.В. Дерягину и др. Особенно выделяются труды Тычининой Л.В., где она особое внимание уделяет личности Е.Р. Дашковой, ее мировоззрению и т.д. и даёт более современную и объективную оценку деятельности княгини.

Тем не менее "Записки" Дашковой ещё далеко не исчерпанный сюжет. В настоящее время представляется насущно важным решение некоторых проблем, связанных с этим мемуарным трудом. Наибольший интерес у исследователей вызывает сама личность Е.Р. Дашковой. Специальных же работ, освещающих государственную и научно – организационную деятельность княгини, недостаточно.

Структура работы выстроена в соответствии с целями и задачами и состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

1. Жизнь и политическая карьера Е.Р. Дашковой

записка дашкова просветительский княгиня

Екатерина Романовна Дашкова родилась в 1743 (1744?) г. в Петербурге. Она рано потеряла мать. Отец ее, граф Роман Илларионович Воронцов (генерал-поручик и сенатор), детьми своими интересовался значительно меньше, чем светскими развлечениями. Из пяти детей после смерти матери дома остался только один – старший сын Александр (впоследствии крупный государственный деятель). Второй сын – Семен Воронцов (будущий известный дипломат, русский посол в Англии) воспитывался у деда. Старшие дочери были назначены фрейлинами и жили при дворе. Екатерину, самую младшую, взял на воспитание дядя – Михаил Илларионович Воронцов, в ту пору вице-канцлер, а с 1758 г. "великий канцлер".

Вероятно, девочке повезло, что она не осталась в отчем доме. Роман Воронцов, человек не слишком высоких нравственных правил, для просвещенных людей своего круга служил и неким эталоном невежества. Назначенный наместником Владимирской, Пензенской и Тамбовской губерний, Роман Воронцов до того разорил поборами эти земли, что слух о его "неукротимом лихоимстве" дошел до императрицы.

О матери Е.Р. Дашковой – Марфе Ивановне, урожденной Сурминой, известно немного. Дочь волжского купца Марфа Ивановна обладала значительными капиталами, которые нередко выручали мотовку Елизавету Петровну до восшествия той на престол да в какой-то мере и способствовали этому событию: к помощи невестки не раз прибегал М.И. Воронцов, лицо близкое великой княжне (в годы царствования Елизаветы Петровны М.И. Воронцов стал одним из наиболее влиятельных вельмож). "Семья Воронцовых, – пишет Герцен, – принадлежала к тому небольшому числу олигархического барства, которые вместе с наложниками императриц управляли тогда, как хотели, Россией, круто переходившей из одного государственного быта в другой. Они хозяйничали в царстве точно так, как теперь у богатых помещиков дворовые управляют дальними и ближними волостями".

Екатерина Романовна воспитывалась вместе со своей двоюродной сестрой, дочерью канцлера. "Мой дядя не жалел денег на учителей. И мы – по своему времени – получили превосходное образование: мы говорили на четырех языках, и в особенности владели отлично французским; хорошо танцевали, умели рисовать; некий статский советник преподавал нам итальянский язык, а когда мы изъявили желание брать уроки русского языка, с нами занимался Бехтеев; у нас были изысканные и любезные манеры, и потому немудрено было, что мы слыли за отлично воспитанных девиц. Но что, же было сделано для развития нашего ума и сердца? Ровно ничего…".

Началом своего нравственного воспитания Дашкова считает время первой разлуки с домом канцлера. В деревне девушка находит обширную библиотеку. "Глубокая меланхолия, размышления над собой и над близкими мне людьми изменили мой живой, веселый и даже насмешливый ум", – вспоминала Дашкова. На всю жизнь ее лучшие друзья – книги. Это предопределило любовь Дашковой к литературе, которая впоследствии написала комедию "Тоисеков", руководила многотомным изданием русских пьес "Российский театр", полного собрания сочинений Ломоносова и т. п. В 1783-1784 г. она издавала журнал "Собеседник любителей российского слова", где поместила несколько своих сочинений. Она возвращается в дом дяди повзрослевшей. Часто задумывается. Ищет уединения. К ней посылают докторов… Со всех сторон девушку терзают нелепыми расспросами родные, твердо уверенные, что тут не без "сердечной тайны". "А она просит об одном, – говорит Герцен, – чтоб ее оставили в покое: она тогда читала "De l`entendement" ("Об уме" Гельвеция. – Л.Л.)". В эти годы складывается ее характер. Она независима, самолюбива (иногда – резка), впечатлительна, доверчива… Она не миловидна и не грациозна, ей неинтересны балы, где живой ум и оригинальность суждений котируются несравненно ниже светской болтовни. К тому же она решительно отказывается белиться и румяниться, как было тогда принято, и, пожалуй, это ее первая маленькая фронда, первая попытка не быть "как все". Уже, позднее, о ней напишут: "Она вовсе не хороша! Мала ростом, лоб у нее большой и высокий, глаза не большие – не маленькие, несколько углубленные в орбитах, нос приплюснутый, рот большой, губы толстые, талии вовсе нет, в ней нет ни грации, ни благородства" – такой портрет княгини Екатерины Романовны оставил (после долгой личной беседы с нею) знаменитый французский философ Дени Дидро. Справедлива ли, нет ли оценка французом 27-летней русской княгини, однако с портрета Д. Левицкого на нас смотрит умная, решительная и немного надменная аристократка, чьи дела и поступки пережили впечатления о ее внешности. Рано выйдя из-под опеки гувернантки, девушка теперь предоставлена самой себе…

К 15 годам у нее собрана библиотека в 900 томов. Особенно радуется она приобретению словаря Луи Морери, разящего существующий порядок оружием юмора, и знаменитой "Энциклопедии", многие из составителей которой станут впоследствии ее друзьями. "Никогда драгоценное украшение не доставляло мне больше наслаждения, чем эти книги…".

Но не только из книг черпает Екатерина Романовна познания, сделавшие ее вскоре образованнейшей женщиной своего времени. Ее "безжалостная наблюдательность" находит в доме дяди, первого сановника государства, где бывает немало заезжих знаменитостей, богатую пищу. Она не упускает случая расспросить обо всем, что касается законов, нравов, образа правления. "…Я сравнивала их страны с моей родиной, и во мне пробудилось горячее желание путешествовать; но я думала, что у меня не хватит на это мужества, и полагала, что моя чувствительность и раздражительность моих нервов не вынесут бремени болезненно уязвленного самолюбия и глубокой печали любящего свою родину сердца…".

Прекрасный психологический портрет юной Дашковой дает писатель-историк Д.Л. Мордовцев. "Рано проявилось в ней неясное сознание своей силы и чувство богатых внутренних задатков, и это обнаружилось в ней, с одной стороны, какою-то гордостью, признанием за собой чего-то большего, чем то, что в ней думали видеть, а с другой – страстным желанием раздела чувств, впечатлений, знаний – желанием дружбы и любви. Но отзыва на все это она не могла найти, ни в ком: с воспитанницей своей она не сошлась душою, а других родных никого близко не имела, и только глубокую дружбу воспитала она в себе к своему брату Александру, к которому питала это чувство всю жизнь, как и вообще все ее привязанности отличались полнотою и какою-то законченностью: она всякому чувству отдавалась вся".

На 16-м году девица Воронцова выходит замуж за блестящего гвардейца князя Михаила Дашкова. В "Записках" сохранился рассказ о том, как Екатерина Романовна, возвращаясь из гостей в сопровождении хозяев дома (в эту прекрасную ночь решили пройтись пешком, кареты следовали поодаль), впервые увидела рослого гвардейского офицера, имя которого ей суждено было прославить. Это рассказ о любви с первого взгляда, о "божьем промысле" и безоблачном счастье.

Имеется и другой, "сниженный" вариант изложения того же события. "Однажды князь Дашков, один из самых красивых придворных кавалеров, слишком свободно начал говорить любезности девице Воронцовой. Она позвала канцлера и сказала ему: "Дядюшка, князь Дашков делает мне честь, просит Моей руки". Не смея признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали в себе именно такого смысла, князь женился на племяннице канцлера…". Насколько точно описал секретарь французского посольства в Петербурге Клод Рюльер предысторию замужества Екатерины Романовны, пожалуй, не столь уж существенно. Даже если это просто исторический анекдот, он знакомит нас с чертами, которые и точно были с младых ногтей присущи Дашковой: находчивостью и решительностью.

Дашкова попадает в патриархальную московскую семью, воспринимающую ее, петербуржку, чуть ли не как иностранку. "Передо мной открылся новый мир, новая жизнь, которая меня пугала, тем более, что она ничем не походила на все то, к чему я привыкла. Меня смущало и то обстоятельство, что я довольно плохо изъяснялась по-русски, а моя свекровь не знала ни одного иностранного языка". Чтобы угодить, свекрови, Екатерина Романовна берется за изучение русского языка.

Первые годы супружеской жизни Дашковой проходят вдали от двора… Мужа она горячо любит, и, когда по приказу великого князя (будущего Петра III), он должен на короткое время уехать в Петербург, "безутешна при мысли о горестной разлуке и печальном прощании". На обратном пути Дашков заболевает и, не желая пугать жену, которая ждет ребенка, заезжает в Москве к тетке. Но Екатерина Романовна каким-то образом узнает о болезни мужа и решает во что бы то ни стало немедленно его увидеть. Она упрашивает повивальную бабку проводить ее, уверяя, что в противном случае пойдет одна и никакая сила в мире ее не остановит. Подавляя приступы боли, цепляясь за перила, она тайком выбирается из дома, проходит пешком несколько улиц, доходит до дома тетки и только тут, увидев больного, лишается чувств. Часом позже у нее родился сын. Приводя этот эпизод, Герцен говорит: "Женщина, которая умела так любить и так выполнять волю свою, вопреки опасности, страха и боли, должна была играть большую роль в то время, в которое она жила, и в той среде, к которой принадлежала".

В 1761 г. после двухлетнего отсутствия Дашковы возвращаются в Петербург. Завершается царствование Елизаветы Петровны. Официальный наследник престола – великий князь Петр популярностью не пользуется. Да это и понятно: Петр не умеет соблюсти даже необходимый минимальный декорум. Он наводняет гвардию голштинскими генералами, о которых Дашкова говорит, что они "набирались большой частью из прусских унтер-офицеров или немецких сапожников, покинувших родные дома. Кажется, никогда в России не бывало генералов менее достойных своего чина, за исключением гатчинских генералов Павла…". В глубине души Петр Федорович все тот же голштинский князек Карл-Петер-Ульрих, кумиром которого был Фридрих II. Натура неуравновешенная, истерическая, он ни с чем не желает считаться. Он пренебрегает православными церковными обрядами, откровенно демонстрирует неприязнь к своей августейшей супруге и связь с веселой толстушкой Елизаветой Воронцовой, "Романовной", как он ее величал (старшей сестрой Дашковой, ни в чем с ней, впрочем, не схожей), не скрывает намерения отделаться от жены, не интересуется сыном.

Вскоре происходит и первое столкновение, принесшее Дашковой славу, женщины смелой, как скажет она сама в своих "Записках", репутацию искренней и стойкой патриотки. На одном из дворцовых обедов в присутствии 80 гостей Петр, уже в достаточной степени пьяный, решил преподать присутствующим урок нравственности. "Под влиянием вина и прусской солдатчины, – рассказывает Дашкова, – он стал разглагольствовать на тему о том, что некоему конногвардейцу, у которого была как будто связь с племянницей Елизаветы, следовало бы отрубить голову, чтобы другим офицерам неповадно было ухаживать за фрейлинами и царскими родственниками". Голштинские приспешники не замедлили выразить свое одобрение. Но Дашкова не считает нужным молчать. Она возражает Петру: вряд ли подобное "преступление" заслуживает смертной казни, в России, к счастью, отмененной, да и не забыл ли Петр Федорович, что он еще не царствует? "…Взоры всех присутствующих устремились на меня. Великий князь в ответ показал мне язык…". Герцен считает этот застольный поединок началом политической карьеры Дашковой. Ее популярность в гвардейских кругах растет.

Сохранилось 46 писем Екатерины к Дашковой. Они подписаны: "Ваш преданный друг", "Ваш неизменный друг"… Письма Дашковой Екатерина из предосторожности тут же сжигала: в те годы за ней велась постоянная слежка.  Любопытно, что даже историк Д.И. Иловайский, несвободный от монархических пристрастий, отмечает юношеский восторженный энтузиазм Дашковой и "игру в чувства", искусственность, "присутствие задних мыслей" в дружеских излияниях Екатерины. "Так пишут… к женщине, которой отличные способности и гордую энергичную натуру очень хорошо понимают и которую хотят приковать к своим интересам…". Екатерине это вполне удается: Дашкова горячо к ней привязывается. Молодой женщине импонирует образованность Екатерины ("я смело могу утверждать, что, кроме меня и великой княгини, в то время не было женщин, занимавшихся серьезным чтением"), общность их увлечения писателями-просветителями. Они единодушны в том, что просвещение – залог общественного блага, мечтают о наступлении "царства разума", рассуждают о необходимости ограничить самодержавие "определенными твердыми законами", о "государе, любящем и уважающем своих подданных…" "…Легко представить, до какой степени она должна была увлечь меня, существо 15-летнее и необыкновенно впечатлительное…".

С тех самых дней, должно быть, когда она, полунищая принцесса Софья-Августа-Фредерика Анхальт-Цербстская, впервые попадает в Россию, навсегда в нее влюбляется, самоуверенно задумывает, не имея ни малейших прав на русский престол, здесь царствовать, и царствовать одна, и начинает умно и тонко плести сеть интриг при хмельном и беспечном дворе Елизаветы. (Любопытно, что среди встречавших на границе невесту наследника русского престола, будущую Екатерину II, был, очевидно, и Карл-Фридрих-Иероним Мюнхгаузен, герой многочисленных "Мюнхгаузиад", состоявший в ту пору на русской службе.)

декабря 1761 г. Елизавета скончалась. Веселится один Петр Федорович, теперь уже император Петр III – "самое неприятное из всего неприятного, что оставила после себя императрица Елизавета", как остроумно заметил историк В.О. Ключевский. Он по-прежнему кутит и кривляется, придирается к офицерам по поводу одному ему заметных непорядков в их новых – на прусский лад – мундирах, передразнивает церковнослужителей да поднимает на смех знатных старух, дежуривших шесть недель у траурного ложа той, что была некогда "роскошной и сластолюбивой императрицей Елизаветой". Он дурачится и во время похорон. "…Нарочно отстанет от везущего тело одра, пуста оного вперед сажен на тридцать, потом изо всей силы добежит; старшие камергеры, носящие шлейф епанчи его черной, паче же обер-камергер граф Шереметьев… не могши бежать за ним, принуждены были епанчу пустить, и как ветром ее раздувало, то сие Петру III пуще забавно стало, и он повторял несколько раз сию шутку, от чего сделалось, что я и все за мною идущие отстали от гроба, и наконец принуждены были послать остановить всю церемонию…", – писала Екатерина.

Дашкова рассказывает о том, как на одной из обычных дворцовых пьянок, еще до заключения официального мира с Пруссией, Петр откровенно хвастался тем, что во время войны он сообщал Фридриху обо всех тайных повелениях, посылаемых в русскую действующую армию.  "Поутру быть первым капралом на вахтпараде, затем плотно пообедать, выпить хорошего бургундского вина, провести вечер со своими шутами и несколькими женщинами и исполнять приказания прусского короля – вот что составляло счастие Петра III, и все его семимесячное царствование представляло из себя подобное бессодержательное существование изо дня в день, которое не могло внушать уважения…".

июня 1762 г. силами гвардейских полков Петр III был свергнут и на престол была возведена Екатерина. Какова роль Дашковой в этом перевороте? Должно быть, меньшая, чем, судя по "Запискам", представляется ей самой. Через мужа, служившего в Преображенском полку, она знала многих гвардейских офицеров, недовольных Петром, подогревала это недовольство разговорами об опасности, которая грозит Екатерине и наследнику, если Петр узаконит свои отношения с Елизаветой Воронцовой (а он якобы собирался это сделать).

Среди близких Дашковой молодых гвардейцев – поручик Пассек и капитан Бредихин из Преображенского полка, офицеры-измайловцы – Ласунский, братья Рославлевы… Роль всех их в последующих событиях оказалась несравненно менее значительной, чем той части гвардии, недовольство которой разжигали и направляли братья Орловы, более тесно связанные и с низшими военными чинами, и с душой заговора – Екатериной.  А Екатерине Романовне казалось, что она стоит во главе целой партии заговорщиков, и эта ее "партия" – единственная! Она ведь твердо решила, что совершит государственный переворот и они с Екатериной Алексеевной осуществят прекрасные рекомендации своих философских наставников!

Бывало от молодой самоуверенности Дашкова даже пыталась открыть глаза на готовящиеся перемены людям, несравненно более опытным и лучше ориентированным, чем в ту пору она, – гетману Малороссии командиру измайловцев Кириллу Григорьевичу Разумовскому и воспитателю великого князя – Никите Ивановичу Панину – и вовлечь их в свою "партию". Некоторые биографы Дашковой, Герцен в их числе, утверждают, что в этом последнем случае Екатерина Романовна добилась успеха, вскружив голову своему почтенному родственнику (Панины доводились двоюродными дядями Михаилу Дашкову). Вряд ли такое утверждение справедливо: Никита Иванович был чересчур осмотрительным политиком, чтобы его можно было куда-нибудь "вовлечь". Умный и осторожный вельможа уговаривает племянницу не совершать необдуманных поступков: действовать надо "законно", через сенат. Впрочем, антипатии к Петру III он не скрывает. Еще при императрице Елизавете ее фаворит И.И. Шувалов и Н.И. Панин помышляли о том, чтобы выслать Петра из России в его Голштинию (по одним вариантам – с супругой, по другим – одного), а наследником престола объявить Павла. Елизавета Петровна была как будто бы в курсе этих планов, да сомневалась. Была в курсе их и жена наследника. "…Н.И. (Панин. – Л.Л.) мне тотчас о сем дал знать, сказав мне при том, что больной императрице, если б представили, чтоб мать с сыном оставить, а отца выслать, то большая на то вероятность, что она на то склониться может…".

Не до конца доверяя своей юной родственнице, восторженность и нетерпение которой казались ему для политика неподходящими, Никита Иванович скрыл от нее, что в последние месяцы не раз беседовал с Екатериной Алексеевной (имел к ней доступ как воспитатель великого князя), развивал перед ней свой план передачи престола Павлу Петровичу и назначения самой ее (до совершеннолетия сына) регентшей, хвалил институт конституционной монархии, симпатией к которому проникся за годы службы в Швеции. Отвергнутая жена Петра внимательно слушала и Никиту Ивановича не оспаривала; ей в ту пору грозила опасность несравненно более реальная, чем стать "всего лишь" правительницей: арест, изгнание, заточение в монастырь… (Впрочем, пройдут годы, и при определенных обстоятельствах Екатерина подчеркнет, что, выслушивая Панина, она никогда не давала ему обещания удовольствоваться ролью регентши).

Но не только с хитроумным Паниным, Екатерина не откровенна и с юной своей поклонницей, хоть и не сомневается в ту пору в ее беззаветной преданности. Она обманывала Дашкову еще во время их ночной встречи на Мойке: скрыла, что давно составила план действий и что Григорий Орлов уже начал вербовать офицеров. Она ограничивается чувствительной сценой: умоляет Дашкову не подвергать себя из-за нее опасности, рыдая, заключает в свои объятия… Дашкова не замечает фальши в чересчур уж упорных заверениях Екатерины: она говорит другу только чистую правду, нет, она не хочет ничего предпринимать, вся ее надежда исключительно на бога.

Роль, которую Екатерина предоставляет играть Дашковой в июньских событиях 1762 г., скорее эффектная, чем значительная. Дашковой не было в петергофском павильоне Монплезир ранним утром 28 июня, когда разбуженная спокойным голосом Алексея Орлова: "Пора вставать, все готово, чтоб провозгласить вас", Екатерина, быстро надев будничное черное платье, села в коляску. Лошади помчали ее в Петербург. Екатерина Романовна, в то время, была у себя дома; заснула она поздно – разволновалась: подвел портной, не принес вовремя "мужское платье". Утром она мирно спала и, что "началось", не знала. Она не была рядом с Екатериной и когда та, уже поддержанная Измайловским, Семеновским и Преображенским полками, направилась по Невской "першпективе" в Казанскую церковь, а после благодарственного молебна и провозглашения ее "самодержавнейшею императрицею всея России" перешла в Зимний дворец, незадолго перед тем достроенный, где началась церемония приношения присяги. Исход дерзкого предприятия был фактически уже предрешен, когда, разбуженная небывалым шумом, Екатерина Романовна появилась в Зимнем. "…Мы бросились друг другу в объятия: "Слава богу! Слава богу!"… Я не знаю, был ли когда смертный более счастлив, чем я в эти минуты…".

Вечером того же 28 июня обе Екатерины, одетые в гвардейские мундиры старого петровского покроя, верхом, во главе нескольких полков, выезжают из Петербурга в Петергоф, чтобы сразиться с защитниками фактически низложенного и все же остававшегося еще императором Петра III. Дашкова как будто даже несколько раз выхватывала шпагу.

Зачем Екатерине нужна была Дашкова? Екатерина была немкой, и в ту пору ей еще следовало об этом помнить; Дашкова принадлежала к высшему кругу русской аристократии: дочь сенатора, племянница канцлера, княгиня… Дружба с Дашковой укрепляла в глазах многих позицию жены Петра III. А в рискованной и расчетливой игре, которую вела в те дни Екатерина Алексеевна, ей не следовало пренебрегать ни одним козырем, она это отлично понимала. Итак, они отправились бок о бок, чтобы вступить "в сражение, которому не суждено было состояться.

Немногочисленная свита, окружавшая Петра в любимом его Ораниенбауме, куда он в ту ночь поехал поразвлечься, быстро таяла. Вельможи, которых он посылал к Екатерине с письмами – поначалу грозными, затем – увещевательными и наконец жалостливыми, видя, какой оборот приняли события, от него отрекались и присягали новой государыне. (В числе немногих, остававшихся верными Петру III, был канцлер Воронцов, за что вскоре и подвергся домашнему аресту; Екатерине он присягнул только после смерти Петра).

Перепуганный Петр немного пометался и, окончательно сбитый с толку разноречивыми советами, отрекся от всех прав на престол. В одном из последних писем он умолял Екатерину сохранить ему скрипку, любимую собачку, арапа и Елизавету Воронцову, выражал намерение поселиться в уединении и стать философом. А обе дамы – Екатерина и Дашкова – на пути в Петергоф отдыхают на одной кровати, разостлав на ней плащ гвардейского капитана, в захудалом Красном Кабачке, и Екатерина читает Дашковой проекты своих первых манифестов.

Нечего и говорить, что Дашкова в восторженном, приподнятом состоянии духа. "Я была счастлива, что революция завершилась без пролития крови. Множество чувств, обуревавших меня, неимоверное физическое напряжение, которое я испытала в 18 лет при моем слабом здоровии и необычайной впечатлительности, все это не позволяло мне ни видеть, ни слышать, ни тем более наблюдать происходившее вокруг меня".

Дашкова наивно убеждена, что участвует в революции. Именно к революции она ведь и готовилась. "…Я была поглощена выработкой своего плана и чтением всех книг, трактовавших о революциях в различных частях света…" – пишет Екатерина Романовна о времени, предшествовавшем перевороту.

Даже значительно разочаровавшись в Екатерине, полвека спустя, она продолжает считать 28 июня 1762 г. "самым славным и достопамятным днем" для своей родины. Но мечты о доверительной дружбе с императрицей и о влиянии на судьбы отечества рушатся. Понадобились не дни, а часы, чтобы Дашкова убедилась: Екатерина не полностью доверяла ей, действовала за ее спиной. "Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хотя она хочет приписать себе всю честь этого переворота, – писала Екатерина Понятовскому, – была на весьма худом счету благодаря своей родне, а ее девятнадцатилетний возраст не вызывал к ней большого доверия. Она думала, что все доходит до меня не иначе как через нее. Наоборот, нужно было скрывать от княгини Дашковой сношения других со мной в течение шести месяцев, а в четыре последние недели ей старались говорить как можно менее". В том же письме Екатерина отдает должное уму Дашковой: "Правда, она очень умна, но ум ее испорчен чудовищным тщеславием и сварливым характером…". В очерке, посвященном Дашковой, Б.И. Краснобаев, приводя это письмо, подчеркивает, как разнятся здесь характеристика "младшей сестры Елизаветы Воронцовой" и восторженные оценки, на которые не скупилась Екатерина в письмах к Дашковой. "А ведь совсем недавно она писала ей: "Во всей России едва ли отыщется друг, более достойный Вас", "Нельзя не восхищаться Вашим характером…". Но теперь речь шла о реальной власти, об охране этой власти от малейших посягательств на ее авторитет и абсолютность. И сразу рухнули и дружба, и совместные мечты, и чувство благодарности".

На следующее же утро после переворота Дашкова узнает, что существовали люди, несравненно более близкие к Екатерине, чем она. Неожиданно наткнувшись во внутренних апартаментах Летнего дворца на Григория Орлова, который, лежа на диване, небрежно распечатывал секретные государственные бумаги, Дашкова сперва недоумевает, даже пробует высказать свое возмущение. А поняв характер взаимоотношений с государыней, вспыхивает к Орлову неукротимой ревнивой ненавистью. С годами этой ненависти суждено было все более разгораться: ладить с фаворитами Екатерины Дашкова так никогда и не научилась. Впрочем, пройдет немного времени и Екатерина Романовна, как и все ее здравомыслящие современники, поймет: Екатерине II служат все.

"Все делается волей императрицы…" – сообщала Дашкова брату в мае 1766 г. Александр Романович Воронцов, в ту пору посланник в Голландии, намеревался вернуться в Россию, чтоб служить в Коллегии иностранных дел; Дашкова отговаривает его: "Простите, мой дорогой друг, если дружба и самая большая нежность требуют, чтоб я сказала вам искренно, что вовсе не одобряю ваше желание… Имея какой угодно ум и способности, тут ничего нельзя сделать, так как здесь нельзя ни давать советы, ни проводить систему: все делается волею императрицы – и переваривается господином Паниным, а остальные члены коллегии или переводят из газет или переписывают бумаги Панина…". В том же письме есть полные горечи строки, свидетельствующие о начавшемся отрезвлении, разочаровании Дашковой в своем кумире: "Маска сброшена… Никакая благопристойность, никакие обязательства больше не признаются…".

Но в первые часы нового царствования юному "Преображенскому поручику" еще некогда предаваться горьким мыслям. Солдаты вломились в дворцовые погреба и черпают касками бургундское – Дашкова устремляется туда и увещевает их. Возле его дома она обнаруживает вооруженную охрану, весьма многочисленную, присланную, чтобы стеречь Елизавету Воронцову. Дашкова вызывает офицера и приказывает уменьшить стражу; тот беспрекословно подчиняется. Этот эпизод послужил поводом для первого открытого выражения недовольства Екатерины: императрица делает Дашковой выговор за самоволие и за то, что она позволила себе говорить в присутствии солдат по-французски. (Екатерина в ту пору особенно стремилась демонстрировать приверженность ко всему русскому). Правда, чтобы подсластить пилюлю, она тут же награждает Дашкову орденом св. Екатерины. "…Я вас упрекнула за вашу опрометчивость, а теперь награждаю вас за ваши заслуги, – сказала она, собираясь возложить на меня орден. Я не стала на, колени, как это полагалось в подобных случаях, и ответила:  – Простите мне, ваше величество, то, что я вам сейчас скажу. Отныне вы вступаете в такое время, когда, независимо от вас, правда, не будет доходить до ваших ушей. Умоляю вас, не жалуйте мне этого ордена: как украшению я не придаю ему никакой цены; если же вы хотите вознаградить меня им за мои заслуги, то я должна сказать, что, какими бы ничтожными они ни являлись, по мнению некоторых лиц, в моих глазах им нет цены и за них нельзя ничем вознаградить, так как меня никогда нельзя было и впредь нельзя будет купить никакими почестями и наградами. Ее величество поцеловала меня. Позвольте мне, по крайней мере, удовлетворить мое чувство дружбы к вам. Я поцеловала ей руку и очутилась в офицерском мундире, с лентой через плечо, с одной шпорой, похожая на четырнадцатилетнего мальчика". Это первое столкновение и одна из последних чувствительных сцен, происшедших между императрицей и Дашковой.

Дистанция между Екатериной "великой" и Екатериной "малой", как прозвали Дашкову, была означена. Во время коронации она занимает самое скромное место, какое полагалось жене полковника, – в последнем ряду. Правда, вскоре получает высокое звание статс-дамы, чему не придает особого значения. В письме в Лондон брату Александру событие это упомянуто между прочим. "Любезной братец. Я не хотела пропустить, чтоб Вам не сообщить, что вчерашнего дня государыня изволила благополучно окороноваться и после обедни изволила жаловать произвождениями… всех армейских генералов и всех тех, которые в знатном сем происшествии участие имели. Меня изволила пожаловать в статс-дамы, князя Мих. Иван. в камер-юнкеры и оставляя притом ему полк его. Прошу ко мне прислать три дюжины ножей без черенков, но одно железо, для того что железо здесь дурно делают, а аглицкия эти лезвия я приделаю к серебряным моим черенкам; а за оныя, так как и за часы, я по счету здесь, кому назначишь, заплачу. В прочем остаюсь с искренней любовью Вам, государь мой братец, верный друг княгиня Дашкова". (Письмо запечатано черным сургучом: продолжался траур по императрице Елизавете Петровне).

Во время короткого царствования Петра III князь Михаил стараниями жены был отправлен послом в Константинополь. Екатерина Романовна опасалась за него, так как Петр успел выразить Дашкову свое недовольство за какой-то промах на одном из разводов. Однако существовали, очевидно, и другие причины, по которым ей хотелось отослать мужа подальше от двора.

Сразу же после воцарения Екатерины князь Дашков был отозван из Константинополя и получил командование Кирасирским полком, где полковником числилась сама императрица. По ее желанию Дашковы переезжают во дворец. Вечерами у них собирается маленькое общество. Часто бывает государыня.

Екатерина Романовна очень любила музыку и по-настоящему чувствовала ее. Она музицирует; поет. Екатерина Алексеевна и князь Михаил, оба к музыке совершенно равнодушные, устраивают пародийные дуэты – они называли это "небесной музыкой" – фальшивят и резвятся вовсю. Должно быть, нелегкими оказались для молодой женщины эти несколько месяцев дворцовой жизни: дочь Дашковых, Анастасия Щербинина, рассказывала Пушкину на балу в своем доме в 1831 г., что ее отец был влюблен в Екатерину. Не был ли рассказ Щербининой бальной болтовней, рассчитанной на то, чтобы заинтересовать поэта, а заодно и отомстить своей знаменитой матери, с которой Анастасия упорно враждовала ("Мучительница моя, безбожная дочь!.." – яростно восклицала Дашкова в одном из предсмертных писем)?

Но если рассказ Щербининой отражал подлинные семейные дела Дашковых тех первых месяцев екатерининского царствования, то можно представить себе, каким источником двойного разочарования должны они были быть для Дашковой. "Знаю только два предмета, которые были способны воспламенить бурные инстинкты, не чуждые моей природе: неверность мужа и грязные пятна на светлой короне Екатерины", – писала она много лет спустя своей приятельнице миссис Гамильтон.

Почему же о "грязных пятнах светлой короны" Дашкова в "Записках" умалчивает? Ведь довелось ей увидеть их немало. Дашкова села за свои мемуары уже в старости, в 1805-1806 гг. Прошло много лет с того счастливого для нее дня, когда юная заговорщица; полная самых радужных надежд, под звуки военной музыки и колокольный звон въехала рядом с Екатериной в столицу. Теперь Екатерина Романовна прекрасно понимала, что надежды не сбылись. И не только в том смысле, что самой ей была уготована трудная человеческая судьба: ранняя смерть мужа, горький разлад с детьми, немилость сильных мира сего, одинокая старость. В этой трудной судьбе были и счастливые, "неженские" свершения, наполнявшие воспоминания гордостью, годы, когда она стояла во главе двух Академий.

Надежды не сбылись в главном для Дашковой: жизнь наносила удары по ее вере в Екатерину как идеал в плане человеческом и общественном, по ее вере в "просвещенного монарха", "создателя блага" подданных, в "философа на троне", пресекшего самовластие "разумными законами" и опирающегося во всех начинаниях на рекомендации просвещенных советчиков (Дашкова отводила себе среди них не последнюю роль).

Жизнь нанесла сокрушительные удары по этим прекраснодушным иллюзиям и основательно их поколебала. И все же Дашкова долго не могла окончательно с ними расстаться. Ни неизменная ее заинтересованность в общественной жизни, ни острый ум, ни собственная судьба не способствовали безоговорочному принятию ею истины: "Нет и до скончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле". Автор этих слов, великий современник Дашковой Александр Радищев к тому времени, когда она сама взялась за свои воспоминания, уже окончил земной путь.

Была создана книга, рисующая процесс преодоления либеральных идей, – "Путешествие из Петербурга в Москву". Была написана ода "Вольность", "совершенно ясно бунтовская, где царям грозится плахой", как правильно оценила ее перепуганная государыня.

А Дашкова в "Записках", нередко противореча самой себе, снова идеализирует то, что, пожалуй, давно перестало быть для нее идеалом. Она будто следует в них романтическому шиллеровскому призыву, который вряд ли знала (иначе непременно упомянула бы – очень уж он ей близок): "Уважай мечты своей юности!". Вот почему не лишенные достоверности в описании придворной атмосферы в период царствования Петра III (характеристика Дашковой совпадает здесь со свидетельствами других современников), "Записки" сплошь да рядом перестают быть историческим документом, когда Дашкова переходит к Екатерине и своему участию в событиях 1762 г. Она описывает то время так, как ей хочется его видеть спустя полстолетия. Отсюда, из этой дали, личные обиды и разочарования едва различимы, они блекнут, корона Екатерины снова кажется Дашковой "светлой", и она, насколько может, пытается не видеть ее "грязные пятна" – "бесчестие царствования Екатерины", как скажет она в одном из поздних писем.

На восьмой день царствования Екатерины Петр III был убит, задушен в наглухо занавешенной комнате ропшинского дворца, куда его отправили под охраной врагов – гвардейских офицеров Алексея Орлова, Федора Барятинского, Михаила Баскакова.

Дашкова не хочет верить в причастность Екатерины к убийству. "Слишком рано пришла эта смерть для Вашей славы и для моей" – вот, если верить "Запискам", ее единственные слова, обращенные к императрице. "Для Вашей и для моей…" – Дашковой казалось, что обе эти "славы" – рядом.  С того дня Екатерина Романовна откровенно игнорировала Алексея Орлова, а он ее вроде бы побаивался. Почти полстолетия не утихала вражда между этими двумя столпами екатерининской эпохи. "Она не простила ему, что сорок два года тому назад он запятнал ее революцию", – замечательно точно сказал Герцен. Сменятся три царя, прежде чем они помирятся. Старик Орлов-Чесменский придет на поклон к старухе Дашковой, и она впервые взглянет на знаменитый, покрытый одним алмазом портрет императрицы на груди убийцы ее мужа: "Екатерина улыбается с него в своей вечной благодарности". Это не слова Дашковой. Она бы их себе никогда не позволила. Эти слова принадлежат молодой ирландке Кэтрин Уильмот, на воспоминания которой мы уже ссылались. Кэтрин Уильмот и ее сестра Мэри гостили тогда у Дашковой и были свидетельницами сцены примирения, поразившей их своей театральностью. Они сопровождали Екатерину Романовну и на празднество, устроенное старым екатерининским вельможей в честь долголетнего своего врага в его московском доме близ Донского монастыря.

Молодым девушкам, жившим интересами уже нового, XIX в., этот фантастический пир с иллюминацией, ряжеными дворовыми, карликами и карлицами, роговой музыкой и перегруженными столами показался историческим спектаклем об ушедшем "осьмнадцатом столетии". Дашкова же целиком принадлежала этому "безумному и мудрому" (так назвал его Радищев) XVIII веку.

Возвращаясь мыслями к "своей революции" и к следующим за ней годам, она, как уже говорилось, тщательно обходит все, что может омрачить память о них.

Дашкова охраняет нравственный престиж государыни гораздо ревностней, чем делала это при жизни сама Екатерина. Впрочем, императрица тщательно берегла покаянное письмо Алексея Орлова, быть может ею самою и инспирированное. Письмо это хранилось в специальной шкатулке, Дашкова его видела. "Матушка милосердная государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя. Но, государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князь Федором; не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил: прогневили тебя и погубили душу навек".

Заслуживает внимания и судьба этого документа. Письмо Алексея Орлова было найдено среди бумаг Екатерины на пятый день после ее смерти внуком Александром и А.А. Безбородко (в 1797-1799 гг. – канцлером) и передано императору Павлу. Тот прочитал письмо, вернул Безбородко, а на следующий день опять его "востребовал" да и бросил в камин. Но Дашкова-то, естественно, знала не копию, а оригинал. Должно быть, Екатерина его показывала – для "пресечения слухов".

Только мимоходом говорится в "Записках" и о другом кровавом эпизоде начала царствования Екатерины II – убийстве Ивана VI Антоновича, этой русской "железной маски". Провозглашенный в двухмесячном возрасте императором, свергнутый Елизаветой Петровной, он содержался в Шлиссельбургской крепости как "секретный узник". Существовало предписание, согласно которому Иван Антонович должен был быть убит, в случае если кто-нибудь попытается его освободить. Такую попытку и предпринял в 1764 г. В.Я. Мирович. Историю Мировича изучил В.В. Стасов, выдающийся художественный критик и серьезный исследователь русской старины. Внук одного из приспешников Мазепы, Василий Мирович, приехал из Малороссии в Петербург ходатайствовать о возвращении ему фамильных земель, конфискованных еще Петром I. Просил он слезно: "сколько из милости ея императорского величества пожаловано будет…" Екатерина отказала. Отменять Петровы указы ей было ни к чему. Тогда Мирович решил предпринять что-нибудь, что прославило бы его и вывело из нищеты. ("…Его жажда была еще более распалена невозможностью быть при дворе, присутствовать на придворных балах и театрах", – писал Стасов.)  До Мировича и раньше доходили слухи о том, что "настоящий царь" – в Шлиссельбурге. Он задумал освободить Ивана Антоновича и возвести его на престол.

Пока Мирович с горстью солдат наводил на крепость где-то ими раздобытую пушку, тюремщики выполнили предписание, данное им два года назад (значит, Екатериной!): они вошли в камеру, где спал убогий Иван Антонович, и закололи его.

Мирович был казнен – "отрублением головы" – 15 сентября 1764 г. на Обжорном рынке. Три капрала и трое рядовых, его помощники, были прогнаны сквозь строй 10 раз и сосланы на каторжные работы. Убийцы же получили повышение по службе и "сделались столько ненавистны всей русской публике, что, когда они потом появлялись при дворе, каждый высказывал им презрение и отвращение", – цитирует Стасов немецкого историка и географа А.Ф. Бюшинга, жившего тогда в Петербурге.

Авантюрный характер всего предприятия, веселая уверенность Мировича в безнаказанности – он смеялся и на допросах, и чуть ли не перед самой казнью – да и многие другие обстоятельства наводили на мысль, что за спиной Мировича кто-то стоял. Какой-то подстрекатель, который искал повод для уничтожения Ивана Антоновича. Многие современники считали, что исполнялась "императрицына воля".

Для Дашковой подобная мысль недопустима. И хотя в деле Мировича сама Екатерина Романовна оказалась лицом пострадавшим (об этом чуть ниже), касаясь его "Записках", она преследует единственную цель – обелить императрицу. Слухи о причастности Екатерины II к убийству шлиссельбургского узника, уже второго российского императора, хоть в малой мере смущавшего покой государыни, Дашкова склонна объяснить кознями "извне". "…За границей, искренно ли или притворно, приписали всю эту историю ужасной интриге императрицы, которая будто бы обещаниями склонила Мировича на его поступок и затем предала его. В мое первое путешествие за границу в 1770 году мне в Париже стоило большого труда оправдать императрицу в этом двойном предательстве. Все иностранные кабинеты, завидуя значению, какое приобрела Россия в царствование просвещенной и деятельной государыни, пользовались всяким самым ничтожным поводом для возведения клеветы на императрицу…".

Уже вскоре после коронации Екатерины II Дашкова в немилости. Ей не прощают ни смелости высказываний, ни желания участвовать в государственных делах, ни популярности. Екатерина "великая" не забывает, что в тот самый июньский день, который решил ее судьбу, солдаты на руках пронесли через всю площадь до самого Зимнего дворца Екатерину "малую" – 18-летнюю Дашкову.

Вокруг Дашковой создается атмосфера подозрительности, недоверия. Ее имя мелькает в депешах иностранных послов. Ее считают заговорщицей, подстрекательницей. Любое проявление недовольства приписывают ее участию или влиянию.

Полагают, что, имея все основания быть обиженной, она со своим "сумасшедшим нравом" (Г.Р. Державин), способна на любые сумасбродные выходки. "Будучи лишь 22 лет от роду, она уже участвовала в полдюжине заговоров, первый из них удался, но, не получив заслуженной, по ее мнению, награды, она принялась за новые".

Вряд ли можно полностью доверять этому донесению, отправленному в 1767 г. из Петербурга в Лондон. Оно не столько характеризует Дашкову, сколько "славу" о ней в придворных и дипломатических кругах. И все же на чем-то основывалась эта "слава".

год… Обнаглевший Григорий Орлов метит на русский престол. Германский император заблаговременно уже пожаловал ему титул князя Священной римской империи. Старик Бестужев, прежний великий канцлер, готовит петицию на имя императрицы: Екатерину умоляют довершить ее "благодеяния русскому народу" избранием супруга, ведь наследник слаб здоровьем. Собирают подписи. Среди гвардейских офицеров, возмущенных скоропалительным возвышением Григория Орлова, зреет заговор. Решено убить Орловых, если только петиция Бестужева будет принята. Очень возможно, что в хоре возмущенных голосов звучал и голос Дашковой. С фаворитом у нее отношения открыто враждебные. Как бы то ни было, в один весенний день секретарь императрицы приезжает к Дашковым и тайком от Екатерины Романовны, которая лежит больная, передает ее мужу следующую многозначительную записку: "Я искренне желаю не быть в необходимости предать забвению услуги княгини Дашковой за ее неосторожное поведение. Напомните ей это, когда она снова позволит себе нескромную свободу языка, доходящую до угроз". Как непохожа эта записка "самодержицы всея Руси" на письма, сплошь состоящие из нежных слов и заверений в вечной дружбе, на которые так щедра была великая княгиня!

Двор уезжает в Петербург, Дашковы остаются в Москве. По словам Дидро, буквально записавшего рассказ Екатерины Романовны, только болезнь спасла ее от ареста.

В месяцы, предшествовавшие заговору Мировича, Екатерина Романовна с детьми жила во флигеле, а дом занимал Н.И. Панин. Мирович бывал у Панина. Не через этого ли доверенного человека, воспитателя великого князя Павла, передавались намеки и посулы государыни?!  Когда начался суд, распространились слухи, что вдохновительницей Мировича была все та же Дашкова и что только влиянию Панина обязана она своим спасением.

Английский посланник Букингем писал: "Захвачены печатные прокламации, которые одобряют предполагавшуюся революцию, и княгиню Дашкову подозревают в участии во всем этом. Очень вероятно, что, настойчиво требуя пытки Мировича, барон Черкасов и другие члены верховного судилища имели в виду раскрытие виновности Дашковой, о чем тогда носилось много слухов…". Приводя эти слова Букингема в своей "Истории Брауншвейгского семейства", В.В. Стасов решительно отметает "предположение о зачине Дашковой в этом деле".

"…Уже в 1763 году дружба между нею и Екатериною рушилась, императрица не выносила более ее смелого, самостоятельного ума и нрава… Можно было… предположить, что участие Дашковой осталось нераскрыто… вследствие могущественного влияния Панина, которого, по тогдашним всеобщим слухам, она считалась не только незаконной дочерью, но и любовницей. Но… трудно вообразить себе, чтоб какое бы то ни было влияние Панина на императрицу в состоянии было перевесить в ней страх, ненависть к сопернице, чтоб он в состоянии был исказить дело и закрыть от императрицы настоящие его пружины…".

Любопытно, что сплетню (Дашкова – Панин) разнес по миру пресловутый Джованни-Джакопо Казанова, приезжавший в 1765…1766 годах в Россию. Он посетил Дашкову в ее деревне. "У меня было письмо мадам Лольо к княгине Дашковой, мне сказали, что Панин – отец княгини; до тех пор я упорно думал, что он ея возлюбленный…".

Так начинается отрывок из мемуаров Казановы о Дашковой; они были написаны, когда Екатерина Романовна уже возглавляла Петербургскую академию наук, что, надо заметить, сильно раздражало знаменитого венецианца. "Кажется, Россия есть страна, где отношения обоих полов поставлены совершенно навыворот: женщины тут стоят во главе правления, председательствуют в ученых учреждениях, заведывают государственной администрацией и высшею политикой. Здешней стране недостает одной только вещи, – а этим татарским красоткам – одного лишь преимущества, именно: чтобы они командовали войсками!".

Надо полагать, что Екатерину II вдвойне устраивали любые слухи, отводящие от нее подозрение в "зачине" шлиссельбургского дела, и слухи эти всячески поддерживались и раздувались. "Я увидела, что мой дом или, скорее, дом графа Панина был окружен шпионами Орловых; я жалела, что императрицу довели до того, что она подозревала лучших патриотов…".

Вокруг Дашковой сгущается атмосфера подозрительности и недоброжелательства. Она одна. Князь Дашков отправлен во главе войск в Польшу. С родственниками-Воронцовыми – отношения натянутые: ей не могут простить крушение карьеры сестры. От двора она отдалена. Ее нет на бесчисленных празднествах – балах, приемах, гуляньях, которые устраивала и поощряла Екатерина II в первые годы своего правления. Если императрица и вспоминает о вчерашней союзнице, то только с иронией. Пожалуй, если бы Дашкова и была еще тогда в фаворе, она бы все равно не удержалась. Век Екатерины начался как век веселый, век празднеств и пиров… Дашкова таким настроениям соответствовать не могла по самой своей натуре. Да и судьба в те годы обрушила на нее много лиха. В Москве умирает ее старший сын, остававшийся на попечении бабушки. А осенью того же года, когда случилась "мировическая авантюра", Екатерина Романовна пережила самое тяжелое горе в своей жизни: в Польше умер ее муж. "…Я 15 дней находилась между жизнью и смертью…".

-летняя вдова остается с двумя детьми и долгами; делать их князь Дашков был мастак. "…Меня держали в неведении относительно расстроенного материального положения, в котором мы находились…".

Едва оправившись от болезни, Дашкова решает расплатиться с кредиторами и восстановить благосостояние семьи. Раз, поставив себе цель, она борется за ее осуществление со свойственной ей поразительной энергией.  Она переезжает из Петербурга в Москву, оказывается, что в Москве ей негде жить: свекровь отдала свой дом дочери. Екатерина Романовна решает поселиться с детьми в подмосковной деревне, но выясняется, что дом там развалился и для жилья непригоден. Тогда она приказывает выбрать крепкие бревна и построить маленький деревянный домик, куда вскоре и перебирается.

Она продает все, что у нее имелось ценного, оставив себе… "из серебра только вилки и ложки на четыре куверта", и за пять лет расплачивается с долгами князя Михаила. "Если бы мне сказали до моего замужества, что я, воспитанная в роскоши и расточительности, сумею в течение нескольких лет (несмотря на свой двадцатилетний возраст) лишать себя всего и носить самую скромную одежду, я бы этому не поверила; но подобно тому, как я была гувернанткой и сиделкой моих детей, я хотела быть хорошей управительницей их имений, и меня не пугали никакие лишения…".

После смерти мужа Дашкова пять лет почти безвыездно живет в деревне. Хозяйственна, расчетлива, практична. Об этом ее первом, и лишь отчасти добровольном, изгнании известно совсем мало.

. Российская Академия под руководством Е.Р. Дашковой

Если Петербургская Академия наук была принята Екатериной Романовной "по наследству", то Российская Академия – это ее детище. Дашкова давно задумывалась о необходимости создания в России научного центра, который объединил бы всех отечественных писателей и ученых-гуманитариев. Еще в Париже она познакомилась с членами Французской Академии – знаменитыми писателями, философами и историками. Здесь Екатерина Романовна увидела Словарь Французской Академии – словарь французского языка. Именно такой "лексикон" нужен России. Но для этого необходимо было объединить весь научный потенциал. Так родилась идея создания Российской Академии.

В августе 1783 года на имя императрицы поступил "всеподданнейший доклад" Дашковой, где, в частности, было следующее: "Никогда не были столь нужные для других народов обогащение и чистота языка, столь стали они необходимы для нас, несмотря на настоящее богатство, красоту и силу языка российского". Если судить по мемуарам Дашковой, ее давно беспокоила судьба родного языка, так как в России "…не было ни установленных правил, ни словарей, в следствии чего … приходилось употреблять иностранные термины и слова, между тем как соответствующие им русские выражения были гораздо сильнее и ярче". Это и побудило Дашкову предложить Екатерине II учредить, как она выразилась, "Русскую Академию" по образцу существовавших в некоторых странах Европы научных учреждений, занимавшихся проблемами языкознания. 30 октября 1783 года появился указ об учреждении Российской Академии и назначении Дашковой ее президентом, о чем уведомила газета "Санкт-Петербургские вести" своих читателей. Этому событию в культурной жизни столицы были посвящены следующие стихотворные строки:

А ты, сотрудница писателей почтенных, Честь пола твоего, свершай cтоль славный путь, Любительница муз, тебе препорученных, Участвуй в лике их и им красою будь: Чудесное в сей век и новое явленье. В теме, о Дашкова, ученый видит свет; Минерва наших дней, гоня предрассужденье, Достоинствам твоим награду подает.

На открытии Российской Академии Екатерина Романовна выступила с программной речью, в которой наметила основные направления работы Российской Академии: "Сочинение грамматики и словаря – да будут нашим первым упражнением". Не менее важным она считала изучение древнерусских литературных памятников: "Многоразличные древности, рассыпанные в пространствах отечества нашего, обильные летописи, дражайшие памятники праотцев наших, каковыми немногие из еще существующих ныне европейских народов поистине хвалиться могут, представляют упражнениям нашим обширное поле…". В конце речи она заверила слушателей: "Будьте уверены, что я всегда гореть буду беспредельным усердием, истекающим из любви моей к любезному отечеству, ко всему тому, что сему нашему обществу полезно быть может, и что неусыпною прилежностью буду стараться заменить недостатки моих способностей".

В этой речи Е.Р. Дашковой мы видим прямые цитаты из "Российской грамматики" М.В. Ломоносова и с несомненностью ощущается ее глубокое уважение к его деятельности и научным и идеям, которые она глубоко изучила и пыталась претворить в жизнь.

На Учредительном собрании Академии присутствовало 23 человека, однако членами вновь созданного научного учреждения стали 31 человек. Каждая кандидатура обсуждалась с императрицей и почти все члены Академии избирались по непосредственной рекомендации президента. В первый состав Российской Академии вошли деятели науки, писатели, представители высшего духовенства и высших государственных чиновников. Этот столь пестрый состав можно объяснить тем, что отсутствие в России постоянного научного органа, готовившего кадры отечественных филологов, вынудило Дашкову и ее помощников комплектовать состав Академии в основном из филологов-любителей.

В Петербургской Академии наук проявились административные таланты Е.Р. Дашковой, в Российской Академии раскрылись ее творческие дарования. Здесь она не только организатор, но и душа всех начинаний.

Первоочередной задачей Российской Академии Е.Р. Дашкова считала создание Словаря, раскрывающего богатство национального русского языка. С присущей ей энергией она горячо взялась за дело и привлекла в Российскую Академию крупнейших ученых – представителей гуманитарных и естественных наук, переводчиков и способных учеников Академической гимназии. В составление словаря приняли участие крупнейшие писатели ХУШ века: Д.И. Фонвизин, Г.Р. Державин, И.Н. Боитин, И.И. Лепехин, И.А. Крылов. Е.Р. Дашкова при поддержке ученых создала три отдела: грамматический, объяснительный и редакционный, распределив членов Российской Академии по избранным отделам. Сама она приняла на себя слова на буквы "Ц", "Ш", "Щ" и собрала их более 700. Чтобы выработать определенные правила правописания, Е.Р.Дашкова предложила следовать "Российской грамматике" М.В.Ломоносова (здесь нужно подчеркнуть и то, что впервые ввела в оборот букву "ё" именно Екатерина Романовна).

Работы над словарем продолжались 11 лет. На каждом заседании шло обсуждение словаря, и почти на каждом присутствовала Дашкова – с 1783 по 1795 год на 263 из 364 , объективные причины определяли её отсутствие.

После большого и тщательного труда по подготовке словаря, он был издан в 6-ти частях с 1789 по 1794 год (заметим, что над "Словарем Флорентийской Академии" работали 99 лет, а "Словарь Французской Академии" закончили за 59 лет). Это был первый толковый и нормативный словарь, открывший начало русской лексикографии.

"Словарь Академии Российской" является выдающимся научным трудом конца XVIII века. Екатерина II была изумлена таким поспешным исполнением высочайшей ее воли – словарь окончен был в течении шести лет, и это видно из ее письма к Дашковой. "Последний невежда, и тот должен отнестись не иначе как с величайшим изумлением к громадной работе, только что выпущенной в свет Российской Академией…". В 1793 году в одном из номеров "Новых ежемесячных сочинений" автор, пожелавший утаить свое имя, в обращении к академикам писал: "Россия Вам обязана за словарь свой. Недостатки его исправит время…". Также словарь был высоко оценен А.С. Пушкиным, который в 1836 г. приводил слова Н.М. Карамзина: "полный словарь, изданный Академией, принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев; наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы реем не веками, а десятилетиями".

Благодаря Екатерине Романовне были созданы наилучшие условия для функционирования возглавляемых ею научных учреждений. М.И. Сухомлинов очень высоко оценивал работу первого президента: "…В управлении Российской Академии, в сношениях с ее членами, в академической жизни вообще, Дашкова обнаружила много ума, таланта, энергии и уважения к науке и человеческому достоинству".

Стиль Дашковского руководства Академией отличался предельной деловитостью и конкретностью. Она стремилась избегать бесполезной риторики и бюрократической волокиты. Даже в дни торжественных заседаний она менее всего склонна была говорить пространные, громкие речи. Так, открывая одну из академических юбилейных конференций, Дашкова все свое выступление свела к практически конкретному отчету о работе вверенного ей учреждения за прошедшие годы. Не будучи обязанной докладывать академикам о своей финансовой деятельности, она сочла, тем не менее, важным подчеркнуть, что деньги отпущенные на нужды Российской Академии, "я с должным усердием и по пристойности с рачением только употребляла, потому Академия имеет уже капитал, который, надеюсь, будет достаточен для выстроики флигелей и двора".

Флигели для здания Российской Академии были построены, был создан и парадный подъезд к академии со стороны Фонтанки. Пока же проблема помещений сохранялась.

Нужно отметить, что энергичная деятельность президента, ее ум, образованность, независимая позиция вызывали не только уважение и одобрение, но и явились также предметом недовольства и интриг.

Она ссорится с генерал-прокурором А.А. Вяземским, чинившим препятствия в издании карт русских губерний – он "стал внушать мне отвращение к директорской деятельности"; не ладит с фаворитами А.Д. Ланским, а позже Зубовым. Спорит с самой императрицей, отстаивая свою точку зрения на порядок расположения слов в словаре Российской Академии, и добивается, собрав мнения академиков, того, что словарь издается по ее, а не по плану Екатерины II.

Впрочем, если верить "Запискам", Екатерина Романовна отдавала себе отчет в том, что назначение ее в Академию приведет к новым осложнениям отношении с императрицей. Безусловно, успехи в должности директора Академии наук и президента Российской Академии, большой авторитет в европейских странах – все это заставило Екатерину II пойти на улучшение отношений с Е.Р. Дашковой. Но уже вскоре, после вступления на должность президента Российской Академии, между ними вспыхивает новая ссора – это подтверждает письмо Екатерины II Екатерине Романовне от 16 ноября 1783 года.

Поводом послужило то, что Дашкова на нападки Л.А. Нарышкина, придворного любимца, сама сделала несколько резких намеков на него, как во время заседания Российской Академии, так и в частных беседах; а также и то, что решительно редактировала материалы, присылаемые Екатериной в "Собеседник", а иногда и позволяла себе громко критиковать их. (Екатерина II перестала присылать свои "Были и небылицы" в журнал).

Дашкова довольно скоро становится при дворе объектом шуток. Любой ее срыв (а с годами характер портится) делается предметом длительных обсуждений и насмешек. Раздражение Екатерины II с каждым годом возрастает и о натянутости их отношений свидетельствуют следующие выписки из дневника А.В. Храновицкого, статс – секретаря императрицы: "С Дашковой хорошо быть подалее". Под 23 апрелем 1789 года записано мнение Екатерины о Дашковой: "Разговаривая о княгине Дашковой, отдавали ей справедливость в том, что имеет познания и умнее многих мужчин, но дивились, что никто ее не любит, даже дочь". И действительно, в семейной жизни у Екатерины Романовны были серьезные проблемы. И дочь, и сын доставляли ей массу хлопот и разочарований. Она пыталась отвлечься от семейных неприятностей деятельностью в обеих Академиях, но получался заколдованный круг.

Революция во Франции в 1789-1794 гг. отразилась и на внутриполитической ситуации в России (введение особой жесткой цензуры на все печатные издания, создается тайная полиция, типографии запечатываются).

В 1790 году Радищев выпустил книгу "Путешествие из Петербурга в Москву", наполненную критикой в адрес крепостников-помещиков, деспотических методов управления и бюрократического режима государства за что его арестовали сослали в Сибирь. Брат Дашковой, А.Р. Воронцов, любивший и покровительствовавший, вышел в отставку и уехал в Москву. Не сочувствуя революционным взглядам Радищева, Дашкова, однако, не могла, по образному выражению А.И. Герцена, "рукоплескать наказаниям за мысль". "Я была опечалена судьбой Радищева", – кратко отметит она в "Записках".

Следовательно, мы можем предположить, что если столкновения Дашковой с придворным кругом происходили чаще всего на этической, нравственной почве, то в основе раздоров с императрицей в 1790-1794 гг., по-видимому, лежали в значительной мере мотивы политические. К тому надо добавить, что Дашкова была членом Филадельфийского философского общества, куда ее рекомендовал Бенджамин Франклин. Получив книги из общества, Екатерина Романовна поблагодарила Франклина – это послужило еще большей напряженности в отношениях с Екатериной II. Вскоре между ними происходит окончательный разрыв.

В ноябре 1793 года в Петербурге заговорили о трагедии Я.Б. Княжнина "Вадим Новгородский", о том, что в ней много есть стихов в опровержении самодержавию. Пьеса была дважды отпечатана в типографии Академии наук: отдельной книгой и в 39-й части "Российского Театра". Такое издание в разгар французской революции было явно не ко времени.

Екатерина II в своем письме к Е.Р. Дашковой пишет об этой пьесе: "Недавно появилась новая русская трагедия "Вадим Новгородский", напечатанная, судя по обложке, в академической типографии. Говорят в ней много едких выходок против верховной власти. Вы хорошо сделаете, приостановив ее продажу, пока я сама не соберусь прочесть ее. Спокойной ночи; а вы читали ее?", а уже при личной встрече разгневанная Екатерина II обрушивается на Дашкову (В.Л. Бурцев считает, что этот гнев был вызван по проискам людей в роде Зубова и императрица в этой трагедии увидела чуть ли не призыв к восстанию). В своих "Записках" Дашкова отмечает, что возмущенная тираноборческими монологами героя, Екатерина заявила ей: "Я прикажу сжечь эту трагедию рукой палача", – не читав эту трагедию, а только слушав о ней.

Письма Екатерины Романовны к своему брату свидетельствует о продолжении разговора с императрицей, в котором Екатерина II замечает, что "это ведь уже вторая публичная такого рода, сочинение, подобное этому, уже существует, и одно другого не лучше", имея в виду произведение Радищева. Дашкова пыталась оправдаться, ссылаясь на финал трагедии: она заканчивается торжеством добродетельного монарха, но должно быть эти оправдания никого уже убедить не могли. Она и не предполагала, что это был один из последних разговоров между нею и "самодержавицей всея Руси".

Свое решение напечатать трагедию Я.Б. Княжнина, Дашкова объясняет тем, что, издавая за счет Академии это произведение, хотела помочь вдове и детям покойного драматурга, члена Российской Академии. Этот шаг, Л.Я. Лозинская, вслед за П.И. Бартеневым, который ссылался на свидетельство сына драматурга, считает, был продуман Дашковой и она, публикуя это издание, отчетливо понимала его опасное содержание. Это утверждение можно считать вполне вероятным, зная об определенных политических взглядах Дашковой: неизменная ее приверженность идее ограничения самодержавной власти.

Казалось, что инцидент исчерпан, по мнению Дашковой, и отношения с Екатериной сохранились, но в то же время она, по-видимому, понимает, что это только видимость согласия. Поэтому в 1794 году, как она отмечает в "Записках", "письменно просила у императрицы уволить меня от управления обеими Академиями и дать мне двухлетний отпуск для поправления здоровья и устройства своих дел. Императрица не пожелала, чтобы я оставила совсем Академию, и позволила мне только уехать на два года". Прощание Екатерины II и Екатерины Романовны, когда-то связанных тесными узами и объединенных участием в одном деле, было самое холодное и официальное. Им уже больше не суждено было встретиться.

Е.Р. Дашкова не знала о том, что по распоряжению императрицы был подготовлен указ Сенату от 12 августа 1794 года с собственноручными правками Екатерины II об увольнении Дашковой от дел Академии. Этот документ, обнаруженный С.Р. Долговой, интересен тем, что первоначально Екатерина II высказала желание о возвращении Дашковой на пост президента; потом эти строки зачеркнула.

В ноябре 1796 года в своем подмосковном имении Троицкое Е.Р. Дашкова узнала о смерти Екатерины II, а в декабре получила уже указ Сената об увольнении ее со всех должностей.

Вскоре Павел I приказал ей немедленно выехать в ссылку в имение сына в Новгородскую губернию "и оставаться в нем впредь до нового распоряжения" (Павел I не замедлил доказать, что помнит отношение Дашковой к его отцу, Петру III). 1 декабря 1796 года Д.П. Трацинский писал А.Р. Воронцову: "К М.М. Измайлову посылается указ, повелевающий объявить княгине Катерине Романовне, дабы она выехала из Москвы в дальние свои деревни". Текст рескрипта Павла I звучал следующим образом: "Михаил Михайлович (Измайлов)! Объяви княгине Дашковой, чтобы она, помянув событие 1762 года, немедленно из Москвы выехала и впредь бы в нее не въезжала". Екатерина Романовна селится в захолустье, в маленькой деревеньке, в крестьянской избе, затерянной в северной части Новгородской губернии. Ее письма Павлу I с просьбами и хлопоты друзей привели, в конце концов, к тому, что ей разрешено было вернуться в имение Троицкое.

После убийства Павла I и восшествия на престол Александра I она была обласкана новым императором, но сама отказалась от всех придворных обязанностей и возвратилась в Троицкое.

Итак, из вышесказанного мы можем заключить то, что анализируя "Записки" Екатерины Романовны, она очень скромно говорит о своей деятельности в должности председателя Российской Академии.

Между тем ее роль была очень велика и оценена по достоинству современниками как в России, так и за рубежом. Она была избрана членом Стокгольмской, Дублинской и Эрлангенской академий, вольного Экономического Санкт-Петербургского общества, Берлинского общества любителей природы и Философского Филадельфийского общества.

По мнению А.Ф. Арендаря, Екатерина Романовна, в "семействе Воронцовых, отнюдь не обделенном талантами, выглядит раритетом. Она слишком рано пришла в мир науки, чтобы дать ему свои открытия, пройдут еще многие десятилетия, прежде чем гонорная Европа благосклонно отнесется к научным способностям женщин. Но что невозможно отнять у княгини Дашковой, так это ее организационный, чисто воронцовский дар на поприще Академии науки и Российской Академии". Эта точка зрения, как нам думается, подчеркивает важнейшую черту деятельности Екатерины Романовны – организаторские способности.

Именно благодаря творческим и организаторским талантам Дашковой произошло зарождение, становление и расцвет Российской Академии, а также первого толкового словаря, открывшего начало русской лексикографии. По назначении директором академии Дашкова произнесла речь, в которой выразила уверенность, что науки не будут составлять монополию академии, но "присвоены, будучи всему отечеству и вкоренившись, процветать будут". С этой целью были организованы при Академии публичные лекции (ежегодно, в течение 4 летних месяцев), имевшие большой успех и привлекавшие много слушателей. Дашкова увеличила число студентов-стипендиатов Академии с 17 до 50, воспитанников Академии Художеств – с 21 до 40. В продолжение 11 лет директорства Дашковой академическая гимназия проявляла свою деятельность не только на бумаге. Несколько молодых людей отправлены были для довершения образования в Геттинген. Учреждение так называемого "переводческого департамента" (взамен "собрания переводчиков" или "российского собрания") имело целью доставить русскому обществу возможность читать лучшие произведения иностранных литератур на родном языке. В это именно время появился целый ряд переводов, по преимуществу с классических языков.

Противница "развлекательных путешествий", Дашкова поставила себе цель познакомиться с разными городами и странами и выбрать наиболее подходящее заведение для образование детей. Чтобы соблюсти строгую экономию и не представляться иностранным дворам как статс-дама, в своё первое заграничное путешествие Дашкова ехала под именем госпожи Михалковой. Однако ей не удалось сохранить инкогнито: уже в берлине Фридрих II и весь прусский двор настоятельно желают принять княгиню Дашкову " под тем именем, каким она назовётся и более, возможны, предложить ей погостить и даже переехать в Берлин".

О последнем десятилетии жизни Екатерины Романовны, совпавшем с первым десятилетием нового века, мы более подробно можем узнать, изучая дневниковые записи и письма сестер Марты и Кэтрин Вильмот (родственниц миссис Гамильтон, давней подруги Дашковой). Эти воспоминания ценны, прежде всего, тем, что они являются как бы продолжением "Записок", и в совокупности мемуары Дашковой и сестер Вильмонт представляют собой единый важнейший источник эпистолярного наследия середины XVIII и начала XIX веков.

Особенно интересны свидетельства Марты Вильмонт, так как она прожила у Дашковой пять лет, и ее воспоминания раскрывают перед нами более ярко деятельность, стиль поведения и отношение к окружающим Екатерины Романовны в то время. Судя по мемуарам самой Дашковой, можно сказать, что именно Марта стала последней привязанностью княгини, заполнила хоть отчасти ту пустоту, которую образовал в жизни Дашковой разлад с собственными детьми. Между ними, с первого дня, возникло взаимопонимание и трогательная забота друг о друге. Марта в своих письмах из России называла Екатерину Романовну "моя русская мать". Последние годы княгиня жила в своем имении Троицком и в Москве, изредка навещая другие поместья и совершая поездки к родственникам и по некоторым монастырям, которые показывала своим гостям – сестрам Вильмонт.

Она, при своей хозяйственности привела Троицкое в блестящий вид: там были прекрасный парк и сад в английском стиле, масса хозяйственных построек, оранжерей, теплиц и собственный театр (все планировки и строительство происходило под личным руководством и участии княгини) . Интересно было смотреть, по воспоминаниям Марты, на эту маленькую старушку, среди ее богатых владений, "одетую в сюртук из темного сукна с серебряной звездой на левой стороне груди, с белым мужским колпаком на волосах и с выцветшим шелковым платком на шее -подарок миссис Гамильтон, с которым Дашкова не расставалась многие годы".

Богатство хозяйки, ее высокое придворное звание и значение при дворе, а также ее образование и ум – все это обусловливало тот глубокий почет и уважение, которым пользовалась княгиня у себя, в Троицком, и в Москве.

В последние годы жизни пребывание Екатерины Романовны в Москве совершенно не походило на ее первые приезды в древнюю столицу. Теперь она была первой особой и московская знать относилась к ней очень почтительно. Ее имя олицетворяло собой время Екатерины Великой, а насмешливый и острый язык княгини удерживал от шуток многих молодых остролюбов. В честь Дашковой и ее любимых молодых подруг сестер Вильмонт в Москве давались великолепные балы и обеды, на которых тосты за княгиню провозглашались при громе труб и литавр. Кэтрин Вильмонт писала из России, давая характеристику поведения Екатерины Романовны на приемах: "Никто, каков бы ни был его чин, не смеет сесть в присутствии ее, если она не попросит; и нередко случается, что она не позволяет; я видела однажды с полдюжины князей, простоявших в течении всего визита. Княгине никогда не приходит в голову скрывать от кого-либо свои чувства шли намерения. Независимо от того, приятна правда или нет, княгиня говорит ее всем в глаза..". Впрочем, и сама княгиня часто принимала гостей в своем доме. В круг ее знакомых входили князь А.И. Маврокордато, граф П.Л. Санти, обер-камергер и вице-канцлер князь А.М. Голицын, граф А.Г. Орлов, статс-дама княгиня Н.И. Куракина, губернатор Москвы И.П. Салтыков, граф И.А. Остерман и многие другие московские вельможи. Их век окончился, и теперь в московских домах запросто встречались непримиримые прежде политические противники.

Воспоминания обеих сестер полны удивления неутомимостью Дашковой и разнообразием ее занятий. Екатерина Романовна с увлечением занимается хозяйственными хлопотами, а также перепиской с учеными, родными, друзьями; собственными литературными произведениями.

Поздние ее труды затеряны в различных журналах. Подписывалась она обычно "Россиянка" и это не был псевдоним в обычном смысле. За одной из публикаций в журнале "Друг просвещения" следует примечание издателей: "С чувствованием живейшей благодарности мы получили письмо и пиесы, присланные от почтеннейшей соотечественницы нашей, которой угодно было скрыть свое имя. Но кто по чувствам и слогу не узнает в ней ту, которой Российская Академия обязана своим существованием". Известные ее публикации той поры – это небольшие заметки-притчи, посвященные типично просветительским темам и целям, а также Дашкова активно участвовала в полемике между Д.М. Полторацким и Ф.В. Ростопчиным по вопросу о целесообразности ведения хозяйства английским методом.

Творчество Дашковой еще не систематизировано и недостаточно изучено, как считает Л.Я. Лозинская. Но самым значительным ее литературным произведением, даже после тщательного изучения, наверняка останутся "Записки" – пример самовыражения яркого и талантливого человека, личности незаурядной, которая, как справедливо утверждал Добролюбов, во многих отношениях "стояла несравненно выше современного ей русского общества".

В воспоминаниях и письмах сестер Вильмонт из Троицкого в Англию сохранились не только любопытные подробности (например, бытовая сторона жизни дворян и крестьян в начале XIX века, их внешний вид; описание монастырей, церквей, городов и деревень; проведение балов и приемов, православных праздников и свадеб, и многое другое), но подчас и наблюдения более глубокие. Одно из них – об отношении Дашковой к религии (в кругу близких она признавалась, что считает многие догматы православной церкви – выдумкой, а духовенство – подчас невежественным и безнравственным) – высвечивает новую грань этой сложной натуры.

"За всем тем она плакала во время церковной службы, и эта смесь суеверия с светлыми понятиями придавала ей поэтический характер; противоречия еще сильней оттеняли ее мощные и разнообразные силы". Марта Вильмонт увидела главное в Екатерине Романовне: этот самобытный и по-своему цельный характер был сплавом противоречивых черт. Последнее десятилетие жизни Дашковой не сгладило эти противоречия, а обострило и выявило. Консерватизм привычек, демонстративная приверженность к патриархальным традициям сочетались у нее с острым интересом ко всему новому, с не изменившими ей любознательностью и вкусом.

Последние годы жизни Екатерины Романовны были омрачены семейными несчастиями, тяжелыми отношениями с дочерью Анастасией (в замужестве Щербининой) и неожиданной смертью в 1807 г. в возрасте 44 лет сына Павла (мать редко виделась с сыном, так окончательно с ним и не примирилась из-за его жениться на девушке из незнатного рода и без согласия матери – должно быть, это еще более усугубило ее горе). Еще в конце 1806 г. сестры Вильмонт собирались уехать домой, но скоропостижная смерть князя Дашкова, тяжелое моральное и физическое состояние Екатерины Романовны не позволили Марте покинуть свою "русскую мать". Кэтрин уехала одна, а затем в силу заключения Тильзитского мира в июне 1807 г. и разрыв отношений между Россией и Англией побудили Марту решиться на отъезд.

Переписка с уехавшим другом стала единственной отрадой покинутой княгине. "Что мне сказать, милое мое дитя, – писала Дашкова осенью 1809г., – чтоб не огорчить вас? Я тоскую, очень тоскую; слезы текут ручьем, и время никак не может помирить меня с мыслью о вашем отсутствии…". Эти строки пронизаны крошкой и трогательной грустью.

Со смертью Павла Михайловича род Дашковых пресекался и Екатерина Романовна не могла примириться с этой мыслью . Она добивается "высочайшего соизволения" на то, чтобы сын ее двоюродного брата Иван Илларионович носил двойную фамилию – Воронцов-Дашков и назначает его наследником Троицкого. Она делает распоряжение, которые и тут указывают на ее деловитость: переписывает завещание, дает указание душеприказчикам, приводит в порядок письма.

Одним из последних распоряжений Дашкова передала в дар Московскому университету свою коллекцию, которую собирала свыше 30 лет, собранную по время путешествий по Европе. По описи насчитывался 15121 предмет. Она была оценена в 50 тысяч рублей (в нее по словам Жихарева (Записки…, С.434) входили редкие экземпляры животных четвероногих, птиц, пресмыкающихся, минералов и разных раковин. Это драгоценное приобретение для университета). Несколько позже Дашкова передела еще 322 предмета – драгоценные камни, антики, физические инструменты и большую библиотеку.

На память о себе она отправила многим лицам разные вещи, несколько редкостей императору и двум императрицам, от которых получила дружеские письма.

В декабре Екатерина Романовна, уже больная, переехала в Москву.

января 1810 года она скончалась и была похоронена в церкви села Троицкого.

Когда до Петербурга дошло это печальное известие, на одном из заседаний Российской Академии его участники почтили память своего первого президента.

Итак, анализируя "Записки" Е.Р. Дашковой, "Письма сестер М. и К. Вильмонт", а также разнообразную литературу, можно заключить следующее: Екатерина Романовна на склоне своих лет была полна энергии, деловитости и решимости в различных сферах своей деятельности: от строительства в своих имениях до создания музыкальных композиций, от ведения садоводства до создания литературных трудов и т.д. В свои последние годы она пользовалась огромным почтением и уважением со стороны окружающих ее людей. Лишь со стороны дочери и сына, она познавала разочарование и горе.

Познав в своей жизни, любовь и ненависть, взлеты и падения, радость и горе, Екатерина Романовна всю свою жизнь оставалась цельной яркой самобытной личностью. Заканчивая свои мемуары она написала следующие строки: "С чистым сердцем и чистыми намерениями я перенесла все мучения, от которых изнемогла бы, если бы совесть моя не была спокойна, а теперь – приближающийся конец своей жизни я встречаю без страха и тревоги".

Заключение

В результате проведенного исследования мы пришли к следующим выводам:

–  Анализируя деятельность Дашковой во главе Российской Академии, можно выяснить, что благодаря ее организаторским способностям и энергии произошло зарождение, становление и расцвет этого научного центра. Также с помощью Дашковой и ее командой единомышленников был создан первый толковый и нормативный словарь, открывший начало русской лексикографии.

–         В последние годы жизни Е.Р. Дашкова активно работала на литературном поприще. Изучая работы исследователей, мы видим, что ее творчество еще недостаточно изучено и систематизировано, но можно сказать, что даже после тщательного изучения ее творчества, самым значительным ее произведением останутся "Записки" – пример самовыражения яркого и талантливого человека, личности незаурядной, которые она закончила писать в 1805 году.

·   Екатерина Романовна Дашкова решила написать свои "Записки" по просьбе Марты Вильмонт, опираясь на свой архив, собиравшийся многие годы; а также, зная определенные черты характера княгини, мы можем предположить, что она с помощью этого произведения хотела оставить свой след в истории.

·   В силу сложившихся обстоятельств, оригинал мемуаров Дашковой был уничтожен и дальнейшая судьба произведения сконцентрировалась на двух авторизованных копиях – британской и российской. Опираясь на исследования ученых, можно сказать, что несмотря на некоторые разночтения между текстами, они являются действительно авторизованными копиями и их подлинность не вызывает сомнения, так как в них сохранились правки и дополнения самой Дашковой. "Записки" Дашковой прошли сложный исторический путь: их первая публикация состоялась в 1840 году по британской копии, а по российской копии, – на русском языке, в 1907 году. Более 70 лет труд Е.Р. Дашковой привлекал мало внимания и лишь в 1985-1987 он был переиздан. В исследовании "Записок" как исторического источника применялись различные методы работы: метод исторической ретроспекции, сравнительно-сопоставительный и метод исторической реконструкции. С помощью этих методик и в комплексном анализе "Записок" с другими источниками мы можем сказать, что мемуары Дашковой являются ценным историческим источником для изучения ряда вопросов истории середины XVIII – начала XIX вв.: социально-экономическое, политическое и культурное положение страны в царствование Елизаветы Петровны, Петра III, Екатерины II, Павла I и Александра I. В "Записках" содержатся колоритные характеристики монархов и многих государственных деятелей. Также в мемуарах присутствует богатый материал для изучения жизни и деятельности самой Екатерины Романовны. В "Записках" существуют некоторые фактические неточности, они субъективны по многим оценкам, и по отбору материала, но все же это замечательный памятник русской культуры XVIII века, в равной мере принадлежавший и истории и литературе. При выяснении предпосылок и причин прихода Е.Р.Дашковой в политику, мы можем подчеркнуть, что это были следующие: воспитание в доме канцлера, с Екатериной II из-за: намерения Дашковой участвовать в государственных делах, презрительного отношения к Орловой, позже подозрение в участии заговоров (дело Хитрово, дело Мировича, заговор Н.И. Панина).

Мы можем предположить, что ее поездки за границу в первую очередь и были вызваны сложными отношениями с Екатериной II, а также и забота о воспитании и образовании сына, которому Дашкова уделяла огромное внимание.

–  При рассмотрении причин назначения Е.Р. Дашковой в 1783 году на должность директора Академии наук можно выделить следующее: Екатерина II руководствовалась, несомненно, соображением пользы дела: Дашкова была образованнейшей женщиной, имела контакты с иностранными учеными, в ней присуще было чувство национального достоинство и т.д. Больших успехов и достижений для Академии наук добилась Дашкова во время своего пребывания на посту директора.  Благодаря своим организаторским способностям она приводит в порядок запущенное хозяйство Академии, открывает общедоступные курсы, улучшила работу типографий, способствует организации множества ученых экспедиций и многое другое. Также нужно отметить и то, что заметный след в истории русской журналистики и литературы оставили, основанные Дашковой издания: "Собеседник любителей российского слова", "Новые ежемесячные сочинения" и др. При исследовании источников и литературы можно сказать, что годы управления Академии наук Е.Р. Дашковой – время расцвета деятельности этого научного центра, так как в последующие годы деятельность академии была направлена на сохранение и развитие культурного и исторического наследия России.

Мы можем сделать следующую характеристику:

"Дашкова – довольно разносторонняя личность. Она была писателем, писала пьесы, стихи, статьи, мемуары.

Знатоком искусств. Её суждения об архитектурных памятниках и произведениях живописи поражают точностью и глубиной.

Педагогом. Она знакома со многими выдающимися достижениями педагогической науки, придерживается прогрессивных взглядов в вопросах воспитания, исповедуемых философами – просветителями.

Филологом. По её инициативе издаётся первый толковый словарь русского языка. Она участвует в её составлении и берёт на себя объяснение понятий, "имеющих отношение к нравственности, политике и управлению государством".

Редактором. Под её руководством выходит журнал "Собеседник любителей российского слова", к участию в котором она привлекает многих талантливых литераторов.

Натуралистом. Во время путешествий она составляет гербарий и коллекцию минералов. Она изучает садоводство и сажает сады.

Музыкантом. Она увлекается народными песнями, прекрасно поёт, пробует свои композиции".

Подводя общие итоги исследования, мы можем заключить, что в истории России второй половины ХVIII века княгиня Е.Р. Дашкова – явление уникальное. Давшая огромный толчок развития науки, культуре, педагогике и публицистике, можно сделать вывод, что роль Е.Р. Дашковой в сохранении культурного развития в России в XVIII в. огромна. Это образованная, умная, энергичная женщина сделала много для развития просвещения в России конца XVIII – начала XIX в. Она внесла своеобразный вклад и в политическую историю России второй половины XVIII столетия. Ее заслуги стоят того, чтобы исследование её жизни и деятельности продолжались.

Список использованных источников и литературы

Источники

1. Архив князя Воронцова / ред. П.И. Бартенев. – М.:[Б.и.], 1870-1895.-Кн. 1-40. Кн. 5: Бумаги графа Александра Романовича Воронцова. – 1872. – 495 с.

Кн. 12: Бумаги графов Александра и Семёна Романовичей Воронцовых. – 1877. – XX. – 485 с. Кн. 21: Бумаги Е.Р. Дашковой (урождённой графини Воронцовой). – 1881. – 477 с. Кн. 31: Бумаги графа А.Р. Воронцова. – 1885. – XVI.-504 с.

. Дашкова Е.Р. Записки княгини Е.Р. Дашковой, писанные ею самой /пер. с англ. Г.Е. Благосветлов. – Лондон.: Trubner & C, 1859.-511 с.

. Дашкова Е.Р. Записки /ред. В. Врублёвский. – СПб.: [Б.и.], 1906. – 272 с.

. Дашкова Е.Р. Записки /пер. с франц. ред. Н.Д. Чечулин. – СПб.: изд-во А.С. Суворина, 1907. – 366 с.

. Дашкова Е.Р. Записки. 1743-1810 гг. / подгот. текста, ст. и коммент. Г.Н. Моисеева; отв. ред. Ю.В. Стенник. – Л.: Наука, 1986.-286 c.

. Дашкова Е.Р. Записки. Письма сестёр М. и К. Вильмот из России / под ред. С.С. Дмитриев; сост. Г.А. Весёлая. – М.: Изд-во Моск. Ун-та, 1987. – 493 с.

. Дашкова Е.Р. Записки / под ред. Е.А. Рудницкой. – репринт. Воспроизведение в изд. Вольной русской типографии А.И.Герцена и Н.П. Огарёва. – М.: наука, 1990. – 511 с.

. Дашкова Е.Р. Литературные сочинения / сост., вступ. ст. и прим. Г.Н. Моисеева. – М.: Правда, 1990. – 363 с.

. Дашкова Е.Р. Воспоминание. Мемуары / Е.Р. Дашкова. – М.: Харвест, 2003. – 254 с.

. Дашкова Е.Р. Замечания княгини Дашковой на сочинение Рюльера К.К. о воцарении Екатерины II // Русский Архив. – 1890. – Кн. 3.- С. 449-450.

. Дашкова Е.Р. О смысле воспитания / Е.Р. Дашкова // Собеседник любителей российского слова. – 1783. – Ч. 2. – С. 16.

. Державин Г.Р. Записки / Г.Р. Державин. – М.: [Б.и.], 1860. – 508 с.

. Екатерина II. Записки императрицы Екатерины II. – М.: Наука, 1990. – 280с.

. Екатерина II. Собрание сочинений. – СПб.: Имп. Акад. Наук. 1901-1907.1-12 т.

. Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России / Н.М. Карамзин. – СПб., Толстая, 1914. – 133 с.

. Переворот по запискам Екатерины // Переворот 1762 года. Сочинения и переписка участников и современников. – 2-е изд., испр. И доп. – М.: Образование, 1908. – С. 74-97.

. Переворот 1762 года. Сочинения и переписка участников и современников. – 2-е изд., испр. И доп. – М.: Образование, 1908. – 159 с.

. Императрица Екатерина II и княгиня Е.Р. Дашкова. 1761-1794. Переводы Екатерины II Дашковой и комментарии к ним / [В.Л.Бурцев] // Справочный том к запискам Е.Р. Дашковой, Екатерины II, И.В. Лопухина /отв. ред. Е.Л. Рудницкая. М.: Наука, 1992. – С 101-146.

. Роль Екатерины II по донесениям иностранных послов // Переворот 1762 года. Сочинения и переписка участников и современников. – 2-е изд., испр. И доп. – М.: Образование, 1908. – С. 153 -154.

. Рюльер К.К. История и анекдоты революции в России в 1762 году// К.К. Рюльер // Переворот 1762 года. Сочинение и переписка участников и современников. 2-е изд., испр. И доп.-М.: Образование, 1908. – С. 36-71.

. Храповицкий А.В. Памятные записки А.В. Храповицкого, статс-секретаря императрицы II. – репринт. Воспроизведение. – М.: В/О Союзтеатр, 1990. – 298 с.

Литература

1. Алексеев В.Н. Москва в жизни княгини Дашковой / В.Н. Алексеев // Московский журнал. – 1997. – №3. – С. 21-29.

. Алексеев В.Н. Княгиня Е.Р. Дашкова и Г.Р. Державин: история взаимоотношений / В.Н. Алексеев // Е.Р. Дашкова и А.С. Пушкин в истории России. – М., 2000. – С. 13-33.

. Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века: Борьба за наследие Петра / Е.В. Анисимов. – М.: Мысль, 1986. – 273 с.

. Афанасьев А.Н. Литературные труды княгини Е.Р. Дашковой / А.Н. Афанасьев // Отечественные записки. – 1860. – Т. 129. – Март.- С. 181-218.

. Бантыш-Каменский Д.Н. Словарь достопамятных людей русской земли // Д.Н. Бантыш-Каменский. – М., 1836. – 4.2. – С. 189-190.

. Бартенев П.И. [О "Записках" Е.Р. Дашковой] / П.И. Бартенев // Русский архив. – 1880. – Кн.З. – С.150-217; – 1881. – Кн. 1. – С.366- 379; Кн. 2. – С.132-140.

. Бильбасов В.А. История Екатерины Второй / В.А. Бильбасов. – СПб.,1890-1896. – 1,2, 12 т.

. Борзаковский П.К. Императрица Екатерина II Великая / П.К. Борзаковский. – М.: Панорама, 1991. – 42 с.

10. Брикнер А.Г. История Екатерины Второй / А.Г. Брикнер. – М., 1991. – 1-2т.

. Вамперский В.П. Екатерина Романовна Дашкова / В.П. Вамперский // Русская речь. – 1994. – №2. – С. 74-80.

. Иловайский Д.И. [О княгине Дашковой] / Д.И. Иловайский // Отечественные записки.-1859. – Т. 126.-сентябрь. – С.195.

. Валишевский К.Ф. Роман императрицы: Екатерина II императрица Всероссийская / К.Ф. Валишевский. – М.: Квардарт, 1994. – 398 с.

. Вернадский В.И. Очерки по истории Академии наук В.И. Вернадский. – М., 1988. – 136 с.

. Водарский Л.Е. Сподвижники Великой Екатерины / Л.Е. Водарский. – М., 1997. – 212 с.

. Волков Л.В. Очерки русской культуры XVIII века / Л.В. Волков // Вопросы истории. – 1993. – №10. – С.34-40.

. Волкова И.В. Феномен дворцовых переворотов в политической истории XVII-XX вв. / И.В. Волкова, И.В. Курукин // Вопросы истории. – 1995. – №5-6. – С. 40-61.

. Вторникова В. Екатерина малая: Е.Р. Дашкова в Троицком / В. Вторникова // От наших корней: Культура и искусство Калужского края. – Калуга, 2003. – С. 17-26.

. Герцен А.И. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова / А.И. Герцен // Записки. 1743-1810 /ред. Ю.В. Стенник; подгот. текста Г.Н. Моисеева. – Л.: Наука, 1986. – С. 210-258.

. Греков В.И. Особенности журналистики Е.Р. Дашковой / В.И. Греков // Научные труды МГИ им. Е.Р. Дашковой. – 1997. – Вып. 2. – С. 5-19.

. Громова Л.П. Екатерина великая и Екатерина "Малая" в русской журналистике XVIII века / Л.П. Громова // Женщина в массовой коммуникации: штрихи к социокультурному портрету. – 2000. – Вып.2. -С. 8-12.

22. Данилова Н. "Я не видывала никогда такого существа": к 260-летию Е.Р. Дашковой / Н. Данилова // Наш современник. – 2003. – №3. – С. 152-160.

. Дерягин А.В. Времен непрерывная нить: [Е.Р. Дашкова] / А.В. Дерягин, Р.И. Дерягина, С.Я. Заурдина. – Калуга: Фридгельм, 2004. – 297 с.

. Добролюбов Н.А. Собрание сочинений в 9 т. / Н.А. Добролюбов. – М.; Л., 1961. – Т.1. – С. 401-405.

. Долгова СР. Княгиня Е.Р. Дашкова и семья Малиновских / С.Р. Долгова. – М.: Древнехранилище, 2002. – 250 с.

. Тычинина Л.В. Великая Россиянка: жизнь и деятельность княгини Е.Р. Дашковой / Л.В. Тычинина. – М.: Наука, 2002.- 235 с.

. Лозинская Л.Я. Во главе двух Академий / Л.Я. Лозинская. – М.: Наука, 1978. – 144 с.

Приложение

Речь, говоренная при открытии императорской Российской академии октября 21 дня 1783 г. председателем сей Академии княгинею Екатериною Романовною Дашковой, ее императорского величества статс-дамою, императорской Академии наук директором, ордена святой Екатерины кавалером, стокгольмской королевской Академии наук и Санкт-Петербургского вольного экономического общества членом.

Государи мои!

Новый знак попечительного о нашем просвещении промысла всеавгустейшей нашей монархини – вина настоящего нашего собрания. Содетелъница толиких наших благ дает ныне новое, отличное покровительство и российскому слову, толь многих языков повелителю… Вам известны обширность и богатства языка нашего; на нем сильное красноречие Цицероново, убедительная сладость Демосфенова, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятное витийство и гремящая Пиндара лира не теряют своего достоинства; тончайшие философические воображения, многоразличные семейственные свойства и перемены имеют у нас пристойные и вещь выражающие и вещи; однако при всех сих преимуществах недоставало языку нашему предписанных правил постоянного определения речениям и непременного словам знаменования. Отсюда происходили разнообразность, в сопряжении слов несвойственные, или паче обезображивающие язык наш речения, заимствуемые от языков иностранных; учреждением сей императорской Российской Академии предоставлено усовершитъ и возвеличить Слово наше.

Многоразличные древности, рассыпанные в пространствах отечества нашего, обильные летописи, дражайшие памятники деяний праотцев наших, каковыми немногие из существующих ныне европейских народов поистине хвалиться могут, представляют упражнениям нашим обширное поле…

Знаменитые деяния предков наших, а тем паче славный век Екатерины!!, явят нам предметы и произведениям, достойным громкого нашего века; сие равномерно, как и сочинение грамматики и словаря, да будут первым нашим упражнением…

Позвольте мне, государи мои, быть благонадежной, что вы не сомневаетесь в истинном моем признании той чести, кою я, по благоволению монаршему, имею с вами в сем полезной для отечества учреждения сотовариществоватъ. Будьте уверены, что я всегда гореть буду беспредельным усердием, истекающим из любви моей к любезному отечеству, ко всему тому, что всему нашему обществу полезно быть может, и что неусыпною прилежностью буду стараться заменить недостатки моих способностей… Я не имела в виду и не надеялась на себя, не льстилась такое полезное и славное учреждение быть в состоянии основать; в помощи сне вашей надежду свою полагаю и тем самым желаю искреннее свое к вам почтение засвидетельствовать (С.-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 8, оп.1, д.1, л.1 об.- 2 об.).